Зависимость?

***

Ева, по обычаю, в субботу после уроков последовала за своей жертвой вместе с Андреем. — Что сегодня будем с ней делать? — спросил Андрей, хищно скалясь, — Отпинаем, как обычно? Или может чего круче придумала? — Глупые вопросы задаёшь, Энди, — отвечает Ева безучастно глядя на Сашу, скрывающуюся за поворотом, — Давай шустрее, потеряем её. — Ой, да куда она, прости Господи, денется, — отмахнулся одноклассник, но шаг всё-таки ускорил, — У меня, кста, есть мысли, что можно такого сделать…       Это уже перестало приносить Еве удовольствие- да и, будем честны, никогда не приносило его — но без этого она, казалось, уже не могла существовать. То стало чем-то вроде традиции: едва ли не каждый день Саша шла домой с чётким пониманием того, что её ждёт, так продолжалось уже много лет. Впервые это произошло в 6 классе, тогда Ева с Андреем и ещё какими-то ребятами подкараулили Сашу за школой и устроили ей взбучку. Не критично, но настроение они тогда ей испортили — Ева никогда не позволяла себе больше, чем положено: Ковалёвская не оставляла на ней синяки (в отличие от её друзей-идиотов), она лишь давал ей подзатыльнки, с дикой улыбкой отвешивая самые обидные слова, какие только можно было придумать школьнику.       В этот день они возвращались со школы весьма поздно — в школе был какой-то осенний праздник: «Осенний бал, рот его еби», — так выразилась про него Ева, когда её заставили участвовать в каком-то глупом конкурсе ради конфеток. И всё же она была активисткой каких стоит поискать: участвовала везде, помогала со сценариями, играла на гитаре на конкурсах, в общем всё и сразу — была примером для подражания. Родители ею гордились и не подозревали, чем действительно занимается их дочь. О, их разочарованию не было бы предела — Ева даже не сомневалась в этом, каждый раз стыдясь саму себя за поступки — стыдясь, каждый раз уверяя себя, что она права и Мельникова её нагло провоцирует — продолжая постоянно унижать её.       На улице уже темнело, Ева и Андрей нагнали Сашу и завели за угол какого-то старого никому не нужного магазина с еле-еле поблёскивающей буквой М, доживающей свои последние дни и прижали к стене. — Здравствуй, солнце, — притворно-ласково шепчет Ева ей на ухо, — Соскучилась? — Саша уже была готова к чему угодно, но когда Ева отошла от неё уступая Андрею (такое случилось впервые!) она напряглась, зажмурившись.       Девушка ожидала чего угодно: начиная с плевков и тычков под бок, заканчивая отборным матом и всеми грехами мира, которые только мог совершить человек. Она даже не испытала бы толики удивления в случае сильнейшего избиения. Каждый раз Саша искала в себе причину такого отношения: «Я опять сделала что-то не так», — думала про себя она, когда на глаза наворачивались предательские слёзы. — Не бойся ты, — говорит Андрей, разворачивая и припечатывая девушку к грязной стене закрытого магазина, попутно собирая длинные волосы в кулак, — Тебе даже понравится, — Ева продолжала смотреть равнодушно и безучастно на действия Андрея. Она не предполагала, что он хочет сделать с этой девчонкой, которая сейчас так упиралась в стену лицом и грудью, соблазнительно выгнувшись и прижавшись к Андрею. Ева облизнула внезапно пересохшие губы и затаила дыхание, глядя на такую уязвимую одноклассницу.       Её нисколько не удивило, когда Кропоткин нагло залез руками под излюбленную девушкой водолазку, разрывая ту, и ощупывая грудь девушки, всё так же прижатой к стене магазина.       Саша не смогла сдержать слёзы и хныкнула протяжно: — Анд-рей, не надо, — руки поднимают школьную юбку, нагло хватая ягодицы девушки, Ева с любопытством и настороженность наблюдает, — Отпусти… пожалуйста…— Саша готова была завыть от ощущения беспомощности. — Закрой. Свой. Рот — зашипел он, развернув Сашу и снимая со школьных брюк ремень и крепко фиксируя руки девушки, — Расслабься, — он грубо ударил Сашу по лицу несколько раз, плюнул в лицо, а после надавил на плечи заставляя сесть на колени. Ева подошла к Андрею со спины, кладя руку тому на плечо: — Совсем из ума выжил, Андрюшка? — со слабой улыбкой прошептала она, окидывая взглядом беспомощную одноклассницу. — Да поебать мне, — отвечает он, похабно улыбаясь.       Одним движением плеча он скидывает руку подруги с плеча, продолжая расстёгивать ширинку. Он был высокий и сильный, но Ева не уступала ему в росте и, возможно, даже силе. Ковалёвская смотрела на него в откровенном замешательстве, без единой мысли о том как поступить. Совесть кричала ей то, что нужно прекратить это, но ярость, что кипела в каждом сантиметре её тела и разума твердила о том, что стоит понаблюдать, но самой главное, то, на что Ева полагалась каждый раз в критической ситуации- её разум — он молчал, как партизан, а потому девушка стояла за спиной парня, глядя на зарёванную одноклассницу, уже готовую принимать этот «подарок» судьбы.       Саша даже не предприняла попытки вырваться или даже кричать: знала, что бесполезно, а потому сидела на ватных ногах, безнадёжно глядя на Еву. Где-то на задворках разума теплилась мысль о том, что Ева прекратит это безобразие и поможет ей. Эта мысль, правда, исчезла в тот момент, когда Ева схватила её за собранные в тугой хвост волосы и оттянула, заставляя смотреть на себя. В её взгляде плескалась ненависть вперемешку с сочувствием, которое было весьма умело скрыто за шипящей, плюющей злобой: — Как же я тебя, сука, ненавижу, ты бы знала, — удар по щеке, Саша застонала от боли, А Ева отошла, позволяя Андрею делать что ему захочется.       Она развернулась, чтобы уйти, оставив всё так, как есть, однако в этом поединке совесть одержала победу в тот момент, когда Ева услышала протяжное и молящее: «Андрей, прошу тебя, не надо, пожалуйста, я сделаю, что захочешь». И Ева вернулась. Вернулась, чтобы заставить Андрея прекратить: — Хватит, Андрей, хватит.       Но он не послушал. Продолжил своё непотребство. Она слышала неразборчивое мычание и хлюпанье. — Я сказала отойди от неё, — более твёрдо сказала Ковалёвская, крепко сжимая плечо друга и одёргивая его от беспомощной одноклассницы, по щекам которой текли слёзы, — Андрей, уйди с глаз моих долой, пока я тебя не убила, ей-богу, — совершенно безэмоционально говорит она, — Я, конечно, та ещё сволочь, но… «Что но? — подумала девушка — Я сволочь». — Что, совесть заиграла? Раньше надо было думать — кричит он, надевая штаны, — Иди нахуй! Ты, Саша твоя, ВСЕ! Я вас всех, блять, ненавижу, — улыбнулся он, — Хоть в дёсна теперь долбитесь, а рот её я всё равно поимел, — плюнув под ноги Евы, он забрал свой ремень и ушёл, растворившись в мраке.       Андрей уходит, а Ева всё ещё стоит спиной к Саше, которая продолжает плакать прикрывая руками порванную водолазку, трясясь не то от холода, не то от страха. Еве становится невыносимо стыдно, она закрывает лицо руками, сдерживая слёзы и осознавая, что именно она натворила.       «Но я ничего не сделала» — подумала она.       «Вот именно, ты ничего не сделала», — ответила она сама себе Её светлые волосы спадают на лицо прикрывая глаза, когда она поворачивается к Саше, застывшей в одной позе. Она снимает с себя толстовку кидая в девушку: — На, заболеешь же. — Ког-да ты стала заботиться обо м-не? — спрашивает Саша без злобы, принимая «подарок» Евы и пытаясь встать на шатающихся ногах, но сил у неё не было абсолютно, а потому она упала, расшибая итак кровавые колени, растирая солёные слёзы по щекам. — Выёбываться будешь потом, сейчас судьба, — хрипит Ева, помогая Саше подняться, — на твоей стороне. Я помогу тебе дойти домой, — подхватив под руку она подняла её рюкзак, закидывая на свободное плечо. — Андрея не бойся, не тронет тебя, — произносит она, открывая калитку старого, доживающего свои последние года дома, — Как ты тут живешь? — искренне удивляется она. — Я дальше сама, спасибо за помощь, — отвечает она.       Еву такой ответ не устроил, поэтому она молча, не спросив мнения Саши — впрочем как и всегда — заводит её домой, обнаруживая на кухне её мать, выпивающую с маргиналами, едва ли не совокупляющейся с одним из них. Шок, вызванный увиденным поражает как стрела, она понимает, почему Саша такая.       Почему она такая тихая.       Почему она всегда ходит в одном и том же — она не любила эту водолазку, которую Ева старалась не рвать, когда била её, потому что думала, что это её любимая вещь — ей не в чем больше ходить.       Почему она такая… убитая всегда. Дело было не только в Еве самой, не только в том, что она била её постоянно: она поняла откуда были эти синяки на Саше, ведь их оставляла не она, а её мать, если эту женщину можно таковой назвать.       Ева так же поняла почему Саша сказала, что дальше сама — девочке невыносимо стыдно за то, как она живёт — ей не понять такого, сама живёт ведь в любящей семье, искренне думающей, что она идеальная дочь и хороший человек.       Совесть кольнула где-то в солнечном сплетении, она сморгнула подступившие слёзы.       Саша пыталась как можно тише разуться, но ужасная боль заставляла стонать каждый раз от любого движения. Вид у неё был ужасный, откровенно побитый: синяки на лице, порванные колготки и сбитые в кровь колени, по которым до сих пор текла кровь. Её мать отвлеклась от ухажёра: — Явилась не запылилась, где шлялась? — пьяно прокричала она. Ева снова наблюдала, — Мы тут тебя заждались! — О-о-о, красо-от-ка пришла, — пропел один из мужчин, — Пойдём к нам, — он похабно улыбнулся и похлопал по коленям, — Повеселимся. И подружку свою тоже можешь взять, втроём веселее. — Эй, сука, не забудь, что это моя дочь! — хрипит пьяно её мать, — Оплата вперёд!       Саша съёжилась. Ева видела, как у той появился страх в глазах, Саша прошептала отчаянное: «опять…», склоняя голову и снимая старый кроссовок. Ева было подумала, что стоит вмешаться, но пресловутое «не моё дело» крутилось в голове, не позволяя лезть. — Кофту себе можешь оставить, — и ушла.       Домой она пришла в отвратном настроении, абсолютно поникшая и не понимающая, как теперь дальше… Она пошла наперекор своим принципам и теперь запуталась окончательно: правильно ли она поступала последние три года, регулярно избивая эту девушку и так избитую судьбой. Она вспомнила слова матери Саши: «Оплата вперёд», и съёжилась, но… «Не моё дело» — вновь подумала она, садясь на кровать и уставившись в пол.