Успеть.

— И ты даже не будешь пытаться вернуть его?! — девушка вскочила с нагретого места, разводя руками в злостном недоумении. — А есть ли смысл, Мона? — Скарамучча взглядом прожигал горячий кофе внутри его любимой кружки, когда-то подаренной возлюбленным, — Если ему лучше с кем-то другим, то значит, что я недостаточно хорош для него, — Сказитель грустно хмыкнул. Он уже свыкся с мыслью о том, что его чудесный Кадзуха, рядом с которым он всегда чувствовал себя в безопасности, изменяет ему с новым коллегой по работе. И он готов на всё, чтобы его милый Кадзуха был счастлив. — Какого чёрта! В смысле это недостаточно хорош?! Придурок, ты вообще понимаешь что несешь?! Что этот мудак сделал с моим мерзким и заносчивым Скарамуччей?! — Мегистус уже вовсю психовала, явно не разделяя мнение её старшего брата. Возможно, порой задумывался парень, она права, но покинуть ставшую столь родной квартиру — на моральном уровне не позволительно для Куникудзуши, не говоря уже о том, чтобы порвать с Каэдэхарой. Проще добровольно пойти на смерть, чем оставить воспоминания. — Он ничего со мной не делал, а просто открыл мне глаза. Я.. дождусь, когда он признается и тогда съеду.. Правда, Мон.. — Скарамучча говорил очень неуверенно, постоянно сжимая губы и запинаясь, утверждая это скорее для себя, а не для сестры. — Знаешь, ты ещё с детства был придурком с мазохистскими наклонностями. Иди сюда, башка дурная, — Мона тяжело вздохнула и, подойдя к парню, протянула ему руки для объятий, на что тот согласился, — Обещай мне, что уйдёшь от этого мудака и переедешь ко мне. Нам было так хорошо вместе, пока ты по уши не влюбился в этого идиота. Будешь читать мне книги перед сном, а я заставлять тебя завтракать. Как в детстве, помнишь? — бубнила Мегистус, глотая подступающие от воспоминаний слёзы. — Так всё и будет, мышка, — Скарамучча ласково улыбнулся, ещё крепче сжимая пояс в объятиях и утыкаясь лицом ей в живот. Прошло несколько часов, Мона уже ушла, оставляя парня в гордом одиночестве, один на один с напоминающей о былом счастье квартирой. Каждый уголок любой комнаты навевал тёплыми воспоминаниями. На этом диване они впервые поцеловались под какую-то сопливую драму, потому что Скарамучче стало жаль героиню. А на кухне, вот прямо под тем шкафчиком, пока Скарамучча готовил ужин, подвыпивший Кадзуха тепло обнимал его со спины и нежно целовал в шею, шутя устаревшие анекдоты. По телевизору крутят какую-то передачу про необходимость следить за своим ментальным здоровьем и чуть что обращаться к специалисту, создавая неприятный шум над ухом. Беспорядочный рой угнетающих мыслей мешал даже вздохнуть, а беспокойные мысли прервало долгожданное сообщение. Уже на протяжении месяца с контакта «Любимый» приходит лишь извещение о том, что «любимый» задержится. И уже на протяжении месяца общие знакомые «любимого» видят с новым коллегой фирмы, пьяными в дорогущем клубе и до скрежещущих зубов счастливыми. Такими влюблёнными. И это как каторга, на которую согласился Скарамучча, правда не помнит когда подписал согласие. Через несколько минут Кадзуха, приобнимая некого Горо, пройдёт по дорожке мимо их дома, чтобы заглянуть в окна, но он никогда не увидит столь разбитого Скарамуччу, отрешённо смотрящего в окно кухни, потому что теперь там всегда темно. Не за чем накручивать счётчик, ведь теперь Скарамучче некому готовить, не с кем распивать чай в 3 часа ночи под светом старой лампы и луны, так зачем свет мотать? Уже месяц их некогда общая кровать пустует одной ледяной стороной. Кадзуха всегда приходит посреди ночи, если вообще приходит, спит на диване, а утром, как ни в чём не бывало, уходит на работу. Одежда Кадзухи пропахла чужим одеколоном, столь отвратным для Скарамуччи. Уже как два дня Сказителю не спится, из-за чего он сидит на пустом балконе, где они когда-то вместе встречали рассветы, утопая в объятиях и поцелуях друг друга. А ведь они были такими счастливыми и даже не подозревали, что всё будет так. И уже как два дня Скарамучча наблюдает нежный поцелуй чужих губ на прощание, перед тем, как разойтись по домам. И Скарамучче вправду кажется, что он слышит тяжёлые шаги пьяной походки, слышит лифт. Первый, четвёртый, седьмой, и вот Кадзуха уже на их этаже, пытается вставить ключ в замочную скважину, что, видимо, не очень хорошо получалось. Пересилив себя, парень открыл дверь сам. — О.. Не спишь? — пьяный Кадзуха пошатывался в дверном проёме и от него снова отвратительно несло чужими духами и дорогим алкоголем, — Я.. Приду завтра пораньше, — язык заплетается, а сам парень чуть не зашёл обутым в квартиру, но ладонь, ткнувшая в грудь, мягко напомнила про обувь. Яркие, почти синеющие засосы выглядывают из-за ворота заношенной рубашки. Такие родные губы, истерзанные от частых поцелуев, шепчут какие-то извинения за поздний визит и пьяный вид. Как же это уже заебало. Уже полдень, а Скарамучча только недавно встал. Он и не думал, что отпуск будет проходить так отвратно. Завтрак, или уже обед, успешно заменяется парочкой крепких сигарет, отбивающих не столько желание есть, как желание умереть. Остаток дня прошёл в бешеной суматохе и постоянной беготне, на работе опять что-то перепутали и его тактично попросили выручить коллег. Замученный Скарамучча выдыхает через зубы. Очередной вечер, который он, скорее всего, снова проведёт в одиночестве. Поток мыслей сбивает пришедшее сообщение «Прости, милый, задержусь. Завтра обязательно проведем день вместе». Горький смешок пропустили потрескавшиеся губы Сказителя. Он и не думал, что эта осень станет настолько отвратительной. Скарамучча горько улыбнулся, кусая губы и изнутри раздирая щёки в кровь, лишь бы не разреветься, кидая телефон куда-то на диван. Время 2.41 Ровно через 59 минут Моне придёт сообщение с таймера с извинениями за все косяки и ошибки Скарамуччи. За все его глупые решения. Чтобы Мона не успела. Через 27 минут под домом пройдут два влюблённых, весело смеющихся силуэта, за которыми уже никто не будет наблюдать с окна одинокой кухни. Он высчитал точное время, случайно заметив болью гложущую закономерность. На журнальном столике лежит записка. Кадзуха обязательно её увидит, ведь он всегда кладёт туда телефон перед сном. Ведь это последнее, что останется в его жизни от навсегда его Скарамуччи. Жгучие слёзы словно ножом царапают нежные щёки, и уже нет сил их сдерживать. Кадзуха слишком сильно его залюбил и разнежил. Но так хочется, чтобы эти нежные руки обняли как раньше, цепляясь пальцами, будто боясь отпустить. Вот бы он сейчас ревел так же, как и Скарамучча и правда раскаивался, что так оступился. И он бы его простил. Простил бы всё, что угодно, но извиняться слишком поздно. Узкая худощавая фигура скрывается за дверью их общей ванной и бритвенное лезвие в дрожащих руках не предвещает ничего хорошего. И, словно стараясь отсрочить неизбежное, он набирает ванну, желая содрать с себя кожу и раствориться в льющемся кипятке. Его потряхивает, а жгучий ком боли в груди и не думает рассасываться. Голова кажется такой тяжелой, острой реагируя на каждый шум вокруг. Нежная кожа краснеет при соприкосновении с горячей водой. И жгучий ком рассасывается при резкой прошибающей боли, а мгновенно потёкшая кровь щекочет короткие волоски, от чего Скар опустил её в воду, почувствовав как слёзы покатились по щекам с новой силой. И он пытается вдохнуть, давясь собственной истерикой. И кровь перемешивается с водой, очерчивая его силуэт. И чувствуя боль от новых резких надрезов, едва оставаясь в сознании, он слышит яркое и абсолютно трезвое. «Милый, я дома! Как и обещал сегодня пораньше!» И остаток сознания разбивает его окончательно, отчаянно желая, чтобы Кадзуха успел.