Подчиняемый

       Когда метка на моем запястье обретает форму вялой белой звезды с округлёнными концами, причитая боль невыносимую боль, я прикладываю к виску заострённый конец своей палочки и почти произношу запрещённое заклинание. Вместо смерти чувствуя объятья и слыша рыдающую мать, расстраиваюсь ещё больше. Она говорит что-то про счастливую жизнь, я вторю о бессмысленной.       Это был первый день моего жалкого существования в качестве отброса общества.        Зелье летело в стену, она кричала на меня благим матом, и в это мгновение женщина была настолько прекрасна, эмоциональна и зла, что я даже выдавил из себя улыбку.        Пятый день завершился мыслями об ответственности за чудом избежавшую смерти мать.       В этом мире ты можешь избежать жалкого существования даже если являлся Пожирателем.       У меня были планы, над которыми я работал два месяца, и они разбились вдребезги с появлением белой звезды на запястье.        В этом мире ты не можешь избежать жалкого существования, если на твою долю выпала редкая судьба Подчиняемого.        Не имея прав, все планы и мечты падают на самое дно, притягивая за собой человека огромным магнитом.       Любой Доминант способен вертеть твоей жизнью как хочет. Кукла в его руках — вот кем я когда-то стану, и не дай бог оказаться в лапах какого-то ублюдка.        Официально любой Подчиняющийся не имеет никаких прав в обществе, не имеет права скрывать свою суть перед Государством и обязан выполнять все желания Доминанта.        Все потому-что эти ублюдки бояться Доминантов, одаренных силой и властью голоса.       Пишу письмо родительнице, вру о хорошем самочувствии и бодром сне с привкусом конфет от подаренного ею зелья сна. Синяки под глазами отпугивают первокурсников, они шарахаются от меня как от дементора.       Во мне не было ни обиды, ни горечи. Я шел по инерции в библиотеку, ни с кем не пересекаясь взглядом.       Это был тридцать седьмой день моего жалкого существования в качестве отброса общества, и я не ощущал ничего, кроме долбанной ломки Подчиняемого.       Шея жутко чесалась, а фантазия то и дело будоражила сознание, усиливая ломку.       Я, как истинная блядь, был готов упасть на колени перед первым встречным и впитать всю его ярость на себя, кожей, душой, облиться ненавистью с головой, кануть в паутину ада.       Я не помнил себя за этими мыслями, бесцельно выполняя обязанности студента Хогвартса, не чувствуя вкуса жизни.        Это был пятидесятый день моего жалкого существования в качестве отброса общества.        Я столкнулся в коридоре с Поттером.       С Поттером, который исчез после войны и только что появился, сверкая как намыленный камушек радостной улыбкой.        Апостол правосудия и грязь под его ногами, мы столкнулись взглядами и неловко остановились друг напротив друга, он поприветствовал меня. Я молчал, смотря на него снизу вверх. Грейнджер опасливо на меня посмотрела, а Рон впервые на моей памяти держал язык за зубами. — Грязнокровка, Предатель крови и Сирота стали Героями, сюжет банальной сказки, — прошипел я, замечая, как напряглась Грейнджер, как истерично усмехнулся Уизли и как помрачнели глаза Героя.        Сердце тарабанило в ушах, словно тысячи великанов танцевали танго в моих сосудах, и меня уже было не остановить здравым смыслом. Я сделал шаг вперёд, между нами жалкие десять сантиметров, его неутолимая ненависть, и моя жажда боли. Помутнённый рассудок заставил меня двигаться дальше, одаривая насмешливым взглядом его друзей. — Вот только грязнокровка осталась грязнокр…        Резкий удар в живот и я скорчился, выпадая из реальности от окунувшего меня восторга и счастья. Миллионы приятных мурашек по телу запустили процесс формирования гормонов.       Он не сдерживался…и от осознания этого факта я лишь больше стал засыпать неискренними оскорблениями его друзей, его единственную слабость, получая искренние удары, только делая вид, что пытаюсь ударить в ответ. Этот момент казался Божьим благословением, и прежде, чем я пришёл в себя, понял, что делаю не так, Поттер схватил меня за шею, заглядывая прямо в глаза, начал шипеть на змеином языке.        Тугой узел скрутился внутри, взрываясь бабочками в саднящем животе, и я утонул в зелёном яде, не видя ни себя, ни окружающего мира, ведь человек напротив меня в этот момент казался мне всей вселенной, единственной естественной частью меня.        Моргаю и, наконец-то, понимаю, что натворил. Хватка ослабевает, я пользуюсь его замешательством, чтобы встать, держась за разрывающийся от боли живот и одарить надменным презрением. — Ты ещё за это ответишь, — рыча, прежде чем скрыться за ближайшем поворотом.       Срываюсь на неуклюжий бег, прежде чем добежать до Гостиной, комнаты и упасть, закрывшись за пологом. Возбуждение и эйфория спали, а ломка прекратилась в тот момент, как я очнулся.        Я впервые за почти месяц мыслил здраво, и от этого было только хуже. — Мы и раньше часто дрались.        Я сидел на кровати, пока Паркинсон наносила на меня зелье от синяков. — Малфой, раньше — это одно! — она взорвалась, прежде чем вновь потухнуть и выдохнуть. Прикрыла глаза. — А сейчас — это другое.       В ее голове звучала горечь, и я прекрасно понимал, о чем уже больше двадцати минут вторила мне девушка. В этом мире единственная возможность для нас выжить — сидеть в сторонке и помалкивать, чтобы не упасть на самое дно.       Усмехаюсь, возводя глаза в потолку.       Боль от нанесения зелья не была настолько приятной для меня, насколько его удары. — Это ли не самое дно? — шепчу, чувствуя, как слезятся глаза от забытого за последний месяц умиротворения. — Что? — Ничего.        Отмахиваюсь, не было ни горечи, ни страха. Я чувствовал искреннее счастье, и даже вновь смог вернулся к общению с Паркинсон. Мой разум не был так ясен никогда.        Неужели так и придётся до скончания веков провоцировать Поттера на стычки, прежде, чем вскрою себе Вены сам? — На какой из разов он меня прикончит? — задал подруге вопрос, за что получаю ее лёгкий удар по плечу. — Повторяю, — она зло возвышалась у меня за спиной. Я выдохнул, чувствуя нарастающее веселье. — Не. Смей. Провоцировать. Поттера. — Если это из-за того, что он стал геро… — Нет.       Девушка села рядом, сжав мою руку, как делала это в детстве, когда я плакал. От этого действия ностальгия нахлынула с головой, вызывая у меня легкую улыбку. — Ты вообще видел, что с ним стало?        Я заинтересованно глянул на неё, выгнув бровь. — Не обратил внимание. — Да как тут не обратишь! Его рост, тело, да даже гребаные лапы вместо рук.        Пэнс чуть наклонилась ко мне и осторожно прошептала слова, от которых, казалось, перестало биться сердце. — Так что держись от него подальше.        Умиротворение исчезло в тот же миг.        Подруга не знала, как на меня могли повлиять ее слова, ведь я ей не рассказал…        Поттер же не может быть Доминантом, правда?        Эта ночь была приправлена маминым зельем сна со вкусом клубники, однако оно не сработало. Страх накрыл с головой, и он вовсе не будоражил, он вводил в мнимый ужас.        Если Поттер действительно Доминант, понял ли он кто я?       Если Поттер действительно Доминант, сможет ли он убить меня и остаться безнаказанным?       Мои ногти искусаны в кровь, а глаза выражают пустоту, Пэнси и Блейз взволнованно смотрят на меня. Я шагаю рядом с ними, прямо по середине, пытаясь не чувствовать себя куском говна, который сам же себе и подписал смертный приговор.        А ведь недавно смерть для меня не была столь страшна, я тянулся к ней неделю, прежде чем мать сумела внушить мне чувство ответственности.       Мама…что с ней будет?        Смотрю в пол, сажусь за стол, смотрю в тарелку.       Наверное, отец перевернулся в гробу. Я веду себя недостойно наследника рода, но разве это сейчас важно?       Разве это уже актуально?        Рука на моем плече заставляет вздрогнуть, каждая мышца моего тела напряглась в ожидании последствий вчерашнего инцидента.        О да, я знаю чья это рука инстинктивно, и это пугает ещё сильнее. — Малфой, — спокойный голос резал по ушам похлеще пилы.        Я молчал, рассматривая свою тарелку.        Было ощущение, словно меня сковали железной трубой и вставили в рот кляп. — Малфой, — его рука крепче сжалась на плече, причиняя ощутимый дискомфорт, а голос принял нотки раздражения.        Вздрагиваю, ощущая, как алеют щеки и сердце пропускает удар, туманя разум. Лишь от одного грубого прикосновения я уже был готов упасть в ноги Гарри, мать его, Поттеру, и добровольно надеть на себя рабский ошейник.       Секунда, и мой суп частично оказывается на мне, а новый ингредиент — мазь от ушибов, в моей тарелке.        Я замираю.        Он уходит.        Паркинсон дергает меня за плечо, на котором была его рука, и я улыбаюсь, уголки губ подрагивают, меня охватывает истерика, Поттер точно Доминант, и только его тяжёлая рука отдаёт во мне таким сумасшедшим восхищением. — Нахуй эту жизнь, — я падаю лицом вниз, прямо в этот долбанный суп, чувствуя себя униженным, отчего в моих трусах стало невыносимо тесно. — И тебя, Поттер, нахуй, — кричу я на него, схватив за грудки.        Картина сменилась, вечер, зеваки смотрят на нашу перепалку, а я прижал его к стене, понимая, что не удержу. Ядовитый зеленый взгляд одаривает меня насмешкой, от чего внутренности скручиваются в очередном хаосе, а кровь приливает к паху.        Он всегда переходил на кулаки только тогда, когда задевали близких ему людей.        Никогда, когда задевали его.        Удар ладонью, хлопок, и я падаю на пол от сильной пощечины, возле его ног.        Пытаюсь встать, но меня резко возвращают назад в сидячее положение, надавив на плечи руками.        Пытаюсь поднять на него взгляд, однако грубая ладонь не позволяет этого сделать, надавливая на затылок. — Чего ты добиваешься? — он присаживаясь рядом, продолжая давить на затылок.        Шепот был слышен только мне.        Мое дыхание сбито, возбуждение помутило рассудок. — Ты хочешь быть униженным, втоптанным в грязь? — грубый голос и эти слова возбуждают ещё сильнее, я постепенно теряю себя в этом горьком омуте.        Ладонь с затылка медленно переводит на загривок, его холодный взгляд ощущается каждым рецептором клеток, пробивая насквозь. — Нет, — он тянет меня наверх, заставляя смотреть себе в глаза, и я покорно выполняю его невербальный посыл, завороженный, покрываясь снегом от собственнического взгляда, — ты и есть грязь, Малфой, самая настоящая грязь.       Картинка перед глазами поплыла, в голову поступил электрический разряд, в моих глаза он больше не видел сомнений, я — его грязь, а он — мой господин, и ничего не разрушит эту истину.        Поттер улыбнулся корявой улыбкой, я вижу одобрение в его глазах — и это верх моего удовольствия. — Грязь, которая принадлежит мне, — продолжает шептать он, и я покорно соглашаюсь, поддаюсь сладкой истоме, желанному подчинению.        Метку на запястье зажгло огнём, я резко отстранился, однако меня за волосы притянули назад, не давая опомниться: никто и никогда не может прервать формирования пары Доминанта и Подчиняющегося. Боль усиливалась, в какой-то момент она волнами начала приносить мне удовольствие, усиливаясь, в какой и когда — я не понимал. Утопал в глазах своего Доминанта, не в силах вернуть разум и сердце, ведь они уже принадлежали ему. Все, что казалось раньше важным — утратило свою значимость. Все проблемы ушли на второй план, а доверие и благодарность росли в геометрической прогрессии.        Вокруг нас не было и единой души, он взял меня на руки и прижал к груди, резко аппарируя. Меня не интересовало куда и зачем, мне было не важно, умру ли я сегодня, если это будет от его рук.

***

— Лежать, — говорит Поттер и я покорно падаю обратно на кровать, пришибленный магией, не успев даже опомниться. — Боже, — ловлю новый приступ удовольствия, и брюнет целует меня в макушку.        Подобные действия все ещё отдавались ветерком неловкости между нами, мы стали парой, нас тянуло друг в другу магнитом, наши души были связаны, однако мы не животные, чтобы свыкнуться с этим фактом за сутки.       Мы чувствовали друг друга, каждую эмоцию, мы понимали друг друга, и я понимал, что мне попался прекрасный Доминант, который не собирается приковывать меня к кровати на всю жизнь, а ему попался вредный Подчиненный, который вскроется, если ему не дадут прав настоящего человека.       Но воспоминания так просто не стереть.        Как и простые эмоции разумного человека. — Паркинсон с Блейзом меня морально уничтожат из-за того, что я им не рассказал о своей метке, — утыкаюсь в подушку.        Мы с Поттером лежали и спокойно разговаривали, после того, как он вылил на меня целый дорогой тюбик мази от ранений, и это взрывало мозг.        Мы. Лежали. И. Спокойно. Разговаривали. Боже. — Не волнуйся, никто не посмеет навредить тебе, — он медленно, от загривка, провёл пальцем по позвоночнику, вызывая табун предательских мурашек.        Я прикрыл глаза, утопая в этой ласке. — Тебе не кажется это странным?        Что «это» он несомненно понял: наше времяпровождение.        От него дунул ветерок нежности, будто бы успокаивая меня, говоря, что все в порядке и бояться нечего.        Его большой палец очерчивал круги по моему запястью, метка изменилась, белая звездочка, которая раньше мне так не нравилась, была заточена в чёрный круг.        Магия удивительная вещь. — Я был влюблён в тебя задолго до сегодняшнего дня, — говорит, и я поднимаюсь на локтях, заглядывая ему в глаза.        Он не соврал, я отчетливо это чувствую. — Как это?        Широкая улыбка касается губ Поттера, ладонь достигает моих волос, он притягивает меня и легонько прикусывает нижнюю губу, проходясь по ней языком. Я почувствовал, как кровать исчезает из-под меня, как исчезает весь мир, остаётся только Гарри, и затаил дыхание. В этот раз не было боли, унижений, однако мой мир уже был сконцентрирован на нем. — Вот так, — отстраняется, прерывая наш первый поцелуй, такой же неловкий, как и вся эта ситуация.        Человек, который был способен одним лишь словом заставить меня забыть о моей жизни «до», искренне любил меня, не связанный своей магической сутью, и я, кажется, разделял его чувства. Резко пришедшее осознание отдалось, словно ударом кувалдой по голове. — Нас давно тянуло друг к другу, — он провёл пальцем по моей губе, наблюдая, как та оттягивается вниз и возвращается назад, — я люблю тебя так сильно, что готов был убить Верховного судью, отправь он тебя тогда к дементорам.        Поттер сжал подушечками пальцев губу, причиняя небольшую боль, взгляд глаз помрачнел, и я еле сдержал стон удовольствия от его собственнического жеста. — Боюсь, общественность бы тебя не называла больше Героем, — говорю я нелепо, его пальцы мешали связно говорить.        Он искренне и невинно улыбнулся. — Пришлось бы захватить власть.        Кашляю от удивления, широко смотря на Гарри. Он не соврал, не пошутил, человек передо мной, великий и святой Герой, серьезно говорит о захвате власти ради меня. — Но я же не…        Он приложил ладонь к губам, прерывая меня. — Если бы ты не стал моим, после Хогвартса я бы похитил тебя и запер.        Добрая улыбка напротив уже не казалось доброй. Хлопаю ресницами, и возбуждаюсь только сильнее. — Не волнуйся, судьба решила сделать для нас подарок, — он показывает своё запястье, на котором красовалась чёрная нить, обвившаяся вокруг моей звездочки, сковывая, — и у тебя есть шанс жизнь нормальную жизнь не у меня в подвале.        Фыркаю. — Спасибо, Поттер, ты сама доброта, — закатываю глаза и он смеётся, откинувшись на спину.        Неописуемо красив. — Почему ты тогда взбесился в коридоре? И… — Драко, не тебе мне рассказывать о ломке, — он вытягивает ладонь перед своими глазами и резко сжимает ее, — особенно когда одна белобрысая задница сама нарывается. — И… — Твои слова о Гермионе и Роне ни капли не повлияли на мою любовь к тебе, ты был уже наказан за это. — А… — Нет, такой грубой и жестокой потасовки больше тебе не видать, это избиение младенца, а не союз пары.        Я насупился, недовольно посмотрев на него. — Я не читаю твои мысли.        Он притягивается меня к себе, я улыбаюсь сквозь сон.