«All right
I guess the blame is on me…»
Юнги ещё раз взглянул на торт и, довольный собой, убрал его в холодильник. Чимин не больно-то любил свой день рождения, в особенности, для человека, помешанного на внимании к себе, но Юнги абсолютно убеждён был в том, что они должны отпраздновать этот день вдвоём. Ожидание с каждой минутой вызывало в нём все больший трепет, и, смотря на полароиды, развешанные тут и там по квартире, Юнги не мог перестать улыбаться: вспомнил, как Чимин как-то внезапно схватил его фотоаппарат и начал фотографировать всё подряд. — Эй, что это тут у нас? — он по-детски изображал звуки затвора камеры, и Юнги смеялся: он обожал эту милую сторону Чимина, доступную только ему. — Чимин-и, отдай, ты сейчас все кадры мне потратишь, — проследовав за ним, Юнги попытался отобрать у Чимина свою камеру, но тот ловко отступал назад и делал по снимку под каждый шаг. — Ты такой фотогеничный человек, Мин Юнги, — смеялся Чимин, сбегая от него, но резко переменился в лице, когда понял, что впечатался в стену, и пути для отступления больше нет. — Да ладно тебе, новые купишь. Ты ж миллионер. — Это вовсе не значит, что тебе можно обращаться с моими вещами, как с игрушками, — пожурил его Юнги. Тогда их разделяла только маленькая камера в руках Чимина. Тогда Юнги, смотря в эти озорные сощуренные глаза, неожиданно для себя самого выпалил: — Я так сильно люблю тебя. В тот день и началось его безумие, потому что Чимин не сказал то же самое в ответ. Первое время Юнги считал нетактичным просить о взаимности, но потом закончилась весна и наступило лето, а он до сих пор молчал, и совсем скоро на смену лету пришла осень. Какое-то время Юнги хватало этих маленьких поцелуев, которые оставлял Чимин на его коже, и сердечек на запотевшем зеркале в ванной. Какое-то время он считал достаточной кружку кофе, протянутую с утра заспанным пареньком в его футболке, казавшимся несоразмерно маленьким в его огромной кухне. Тогда и засосы, которые Чимин позволял оставлять на своей шее, говорили громче любых слов, но это было тогда. Юнги до сих пор не понимал концепта времени. Как что-то, что произошло всего полгода назад, могло быть таким близким и далёким одновременно? В один момент ему казалось, что они впервые заговорили друг с другом буквально вчера, а затем на ум приходили все бессонные ночи, проведённые в раздумьях и тревоге о том, «что, если…», и тогда он твёрдо решал, что это длится уже целую вечность. Юнги отчётливо помнил тот день, когда они впервые заговорили. Такой мерзкий, выворачивающий наизнанку день, после каких неделю сразу же записывают в неудачные, даже если всё дерьмо мира сваливается на тебя во вторник. Настолько паршивый день, что крест на неделе ставишь авансом. Юнги в очередной раз не поладил с Хосоком, а он ненавидел больше всего ссориться именно с ним, потому что каждая их ссора была настолько же бесполезной, насколько и выматывающей. Когда Хосок заводился или когда их мнение насчёт звучания нового материала отличалось, Юнги тут же шёл на попятную и копил всё дерьмо, которое очень хотел бы высказать, в себе, и в конечном счёте становился дёрганым и закрывался в себе ещё больше. Весь последний год они придерживались исключительно деловых отношений и попросту не разговаривали друг с другом, когда на то не было острой необходимости, потому что Юнги банально надоело нервировать всех вокруг себя. Он видел, что Намджун и Джин и так будто жили на пороховой бочке, настороженно ожидая, когда же та, наконец, расхерачит всё вокруг, и поэтому молчал. Если Юнги и был недоволен, он включал полный игнор, а потом обсуждал это с кем-то из ребят. Он устал от споров, ругани, выяснения отношений. Устал от того, что на лице этого человека маской застыла гримаса боли и раздражения, и виноватым был лишь он один. Больше всего его ранило видеть таким поникшим, резким и грубым человека, который когда-то заменял ему целый мир. Юнги просто хотел, чтобы крики прекратились, и в один момент всё действительно закончилось, но та цена, которую им всем пришлось заплатить за мирное сосуществование, теперь казалась неподъёмной. Не было у него столько морального спокойствия. С каждым днём руки дрожали всё больше, а часы сна таяли на глазах. Так главный отшельник «БигХит» и познакомился с кафетерием компании. Обычно он сбегал туда, когда в студии воздух разрежался настолько, что становилось нечем дышать, и тот день был не исключением, но, как на зло, в кафетерии было полно народу. Заметив на себе настороженные и будто даже немного испуганные взгляды, Юнги только покачал головой и выбрал сесть за стол, где был только один человек. Чимин — хореограф его группы — кажется, тоже выглядел слишком авторитетно для того, чтобы кто-то другой посмел подсесть к нему. — Надеюсь, ты не против? — на всякий случай спросил Юнги, ставя на стол поднос. — Что? — вынырнувший из своих мыслей Чимин перестал ковыряться вилкой в салате и посмотрел на говорившего. — А, нет… Всё равно уже ухожу. — Но ты не доел, — Юнги кивнул в сторону его пластмассового контейнера, и Чимин только поморщился. — Аппетита нет, — поднявшись, он огляделся вокруг и понял, что за ними наблюдают. Юнги просканировал Чимина взглядом с одной лишь целью — переключиться. Он едва ли знал этого парня, но помнил по репетициям, какой редкой харизмой обладал Чимин. Ему даже не приходилось говорить — Чимин всё объяснял и показывал в танце. У него как будто был свой драйв, своя сила, видимая невооружённым взглядом. Юнги не ожидал меньшего от ученика Хосока. А ещё на него было просто приятно смотреть. Слишком много красоты для одного лица, несправедливо много. Только теперь, смотря на Чимина, он видел кого-то совершенно другого, лишь отдалённо напоминавшего того парня, которого он якобы знал, но не только печальный взгляд и опущенные плечи привлекли его внимание. Юнги посмотрел на бейдж и уронил палочки на поднос от неожиданности. — Пак Чимин? Блондин, примерно его возраста, не очень высокий, очень милый, даже когда чем-то расстроен, что выдавали надутые пухлые губы. Это просто не могло быть совпадением. — Что? — Чимин скрестил руки на груди и сел обратно. — В смысле, твоя фамилия… Пак. Не знал, — смущённо объяснил Юнги. — Немного некрасиво, учитывая, что мы работаем в одной компании и дружим с одними и теми же людьми, — прокомментировал он и, решив, что нормальный диалог у них вряд ли получится — этот козёл даже фамилии его не знает! — поднял поднос со стола и уже собирался уйти, но грубиян неожиданно спросил: — Есть ли шанс, что пятнадцать лет назад ты учился в средней школе в Каннаме? Это просто не может быть совпадением! Эти грустные карие глаза… — Я бы предпочёл не вспоминать школьные годы с человеком, который не знает моей фамилии и говорит мне об этом в лицо, — нескрываемое осуждение в голосе так ярко, бешено контрастировало с милым внешним видом Чимина, что вызвало у Юнги больше эмоций, чем он чувствовал за последние несколько месяцев вкупе. Он почти улыбнулся, смотря на эти пухлые наморщенные губы. — Да или нет? Это важно, — настойчиво продолжал Юнги, — потому что если да, то ты должен помнить меня. — Я и так знаю, кто ты такой, Мин Юнги, — шикнул Чимин, вновь занимая место напротив него. — Господи, да все в этой компании знают, кто ты такой, — закатив глаза, Чимин изящно махнул рукой. Юнги залип на пару секунд, неожиданно для себя самого восхищаясь движениями этого человека, но опомнился, когда понял, что вот так пялиться, наверное, всё-таки некрасиво. Что он, красивых парней раньше не видел? У него вон в студии пятеро таких — один другого краше. У него даже лучший друг — всемирный красавчик, чёрт возьми! Нужно сохранять спокойствие. — Не делай из меня какого-то особенного, потому что то же самое относится и к тебе, — прыснул Юнги. — До того, как я сюда пришёл, ты сидел тут один, потому что тебя боятся так же сильно, как и меня, но речь не об этом. Я и так знаю, что ты меня знаешь, но вопрос в том, помнишь ли ты меня? Чимин поморгал несколько раз, очевидно, глубоко поражённый. — Средняя школа Каннама, говоришь… — растянул он. — Ну, это было очень давно, и я учился там не так дол… — Два месяца, — перебил его Юнги, и Чимин ахнул от удивления. — Блять, я так и знал, что это ты, — он засмеялся и будто бы мгновенно подобрел. — Неужели ты меня не помнишь? Юнги мог поклясться, что это молчание — часть одного из самых напряжённых, основополагающих моментов в романтической дораме. Он ловил каждую эмоцию, каждую реакцию на лице Чимина. Он просто обязан его вспомнить! — Мин Юнги… А ты больше не тот тощий пацан в наушниках с вороньим гнездом на голове, — Юнги увидел улыбку на лице Чимина и просиял, пропуская мимо ушей так себе комплимент. — То есть, ты помнишь меня? — Я мало что помню из того периода в своей жизни, мы часто переезжали… — уклончиво начал Чимин. — Но тебя я помню, Юнги. — Если ты скажешь, что всё это время помнил меня, я не смогу простить себя до конца своих дней, — удивлённо покачал головой он. — Хэй, поменьше драмы, пожалуйста, — Чимин вновь критично скривился. — Может быть, твоя музыка и уникальна, но в Корее полно людей с похожими именами, и ты, прости уж, совершенно точно не один такой. — Не знаю, что и сделать, — поблагодарить или обидеться, — тихо усмехнулся Юнги. Нет, не мог он поверить в то, что нашёл того Чимина. Пускай это было сто лет назад, но этот человек играл важную роль в жизни Юнги. Не подружившись почти ни с кем в своём классе, Юнги прослыл аутсайдером и большую часть времени проводил наедине с музыкой, но всё изменилось, когда в его классе появился тихий красивый мальчик по имени Чимин. Очень быстро Юнги понял, что в этом парне не было злости и предвзятости, в отличие от его одноклассников, и между детьми завязалось подобие дружбы. Они даже жили через дорогу и вместе ходили в школу, а по вечерам бросали мяч в кольцо. Пак Чимин был умным и очень красивым. Пак Чимин был настолько красив, что иногда у Юнги закрадывались мысли о том, что ему могли нравиться не только девушки. Чимин ворвался в его жизнь подобно урагану, но так же быстро исчез, едва только Юнги успел к нему привыкнуть. Теперь же, даже спустя годы работы в одной компании, Пак Чимин вновь врывался в его серую, безрадостную жизнь, только на этот раз они уже повзрослели и ни от кого не зависели. На этот раз он не готов был его потерять. Того парня, который принял и понял его, когда они оба были никем. — Мир всё же не такой большой, как мы думаем, — сказал тогда Чимин и загадочно улыбнулся. С тех пор между ними установился определённый ритуал: каждый день они виделись в кафетерии и ели за одним и тем же столиком, иногда ностальгируя о коротких моментах детства, которые им посчастливилось разделить. Так начались их отношения, и если поначалу Юнги был уверен в том, что их свела сама судьба, то теперь он только радовался удачному стечению обстоятельств. — Не судьба распоряжается твоей жизнью, а ты сам. Иногда просто нужно принимать то, что жизнь тебе преподносит, — задумчиво пробормотал Юнги и улыбнулся, когда услышал, как открылась дверь.***
Чимину было слишком наплевать на свой день рождения для человека, который как-то после одной из вечеринок по его случаю проснулся в Пусане. Радовало только то, что завтра воскресенье и можно не идти на работу. Чем больше времени он проводил в отключке, тем меньше думал и забивал голову дурацкими мыслями. Чимин бы предпочёл проспать весь завтрашний день, но дома уже наверняка ждал Юнги, весь такой счастливый и готовый отпраздновать этот знаменательный день. — Дома, ага, — Чимин удивился самому себе. — Быстро же ты его квартиру начал домом считать. Предатель. Прислонив карточку к двери, Чимин неловко ввалился в квартиру, жонглируя подарочными пакетами — Намджун в этом году немного превзошёл себя. Сняв обувь, Чимин прошёл внутрь и увидел это до отвращения светящееся лицо Юнги. — С днём рождения, Чимин-а! — тот выпустил хлопушку, и конфетти разлетелись во все стороны, но, в основном, прямо ему в лицо. — Юнги, ну мы же договаривались… — простонал Чимин, стряхивая пестрые бумажки с чёлки. — Я не мог оставить тебя без праздника. — Ты свой-то день рождения не празднуешь. — Потому что, в отличие от нас двоих, старею один я, — он погладил по щеке Чимина и улыбнулся. — Ты, Пак Чимин, только хорошеешь. — Допустим, — сдался он, растаяв под весом его слов, и огляделся по сторонам. — Это те самые фото? — Не мог же я от них избавиться, — Юнги потрепал Чимина по волосам и направился к холодильнику. — Чимин-и, закрой глаза на секунду. Подумав, что Юнги может вить из него верёвки одним своим Чимин-и, он послушно приложил ладони к лицу и замер. Чимин услышал, как чиркнули спички, и ухмыльнулся: конечно, он ещё и торт для него приготовил… Люди и понятия не имеют, насколько ты сентиментален, Мин Юнги. Когда Юнги начал петь, Чимин понял, что не может перестать улыбаться, удивляясь самому себе, потому что ещё пару минут назад он хотел упасть на кровать и проспать собственный день рождения, а вместо этого чувствовал, как щёки начинают болеть от глупой улыбки. Чимин хотел быть любимым, и он это получил. Это ощущение вводило его в состояние лёгкого опьянения, почти влюблённости. Так странно — чем-то, наконец, обладать, и он понял, что абсолютно этого не ценил. Юнги был от начала до конца чем-то, что принадлежало нему, тянулось к нему. — С днём рождения, Чимин-и. Пусть все твои мечты сбываются. Открыв глаза, Чимин тут же задул свечи и засмеялся. — Спасибо, Юн… Чимин замер на полуслове: только теперь он смог рассмотреть торт, и то, что увидел блондин, ему совершенно не понравилось. — Юнги, что это? Вжавшись пальцами в край кухонного стола, Чимин прикрыл глаза, но изображение всё равно мельтешило прямо перед ним. Какие-то смешные воздушные шары в виде зверьков и число по центру. Двадцать восемь. Но как? — Я долго думал, что подарить тебе на день рождения, и пришёл к выводу, что вряд ли смогу переплюнуть это… — тихо ответил Юнги. — Хотел, чтобы это было что-то значимое, а что значит больше, чем свобода? Чимин-и, тебе больше не нужно врать мне. — Пиздец. Чимин неожиданно рассмеялся в голос и похлопал в ладоши. Оттолкнувшись от столешницы, он прошагал по кухне, продолжая усмехаться, и, запустив пальцы в волосы, запрокинул голову, закрыл глаза и спросил: — Когда ты узнал? — Давно. Около пяти месяцев назад. — Нет, это… — Чимин крутанулся на месте и скрестил руки на груди. — Я догадывался, что где-то в этом всём есть подвох; знал, что всё просто не может быть настолько хорошо, но я, блять, понятия не имел, что подвохом окажешься ты сам, Юнги… — Что? Юнги стоял посреди кухни с грёбаным тортом в руках, растерянный и печальный. Он выглядел совсем как ребёнок, на день рождения которого никто не пришёл. — Ты знал всё это время и мучил меня пять сраных месяцев? Знал всё и ни черта не сказал? Какого хрена, Юнги? — внезапно закричал Чимин. — Чимин-и, я просто хотел сделать тебе подарок, я просто хотел показать, что для меня это больше не имеет зна… — Это был какой-то эксперимент, да? — оскалился Чимин. — Тебе нравилось наблюдать за тем, как я мучаюсь? Ты делал ставки, когда я уже, наконец, сломаюсь, да? — наступая, спрашивал Чимин. — Нравилось иметь контроль надо мной, не так ли? — Что за бред ты несёшь… Я мучился точно так же, как и ты, и я понимаю, как тяжело тебе было, поэтому я ни в чём тебя не виню, Чимин, я… — Да ради всего святого, из нас двоих именно я должен был быть тем самым самовлюблённым, жаждущим внимания кретином, и мы оба прекрасно это понимаем, но вместо этого… Юнги, ты молчал пять грёбаных месяцев… Что мне с этим делать? Чимин раскинул руками, и у Юнги внутри что-то сломалось. Столько беспомощности, столько разочарования в одном простом жесте. Как будто любовь Чимина к нему умерла прямо в этот момент, и их было уже не спасти. Юнги сжал руки в кулаки, пытаясь не думать сейчас об этом. — Ты мог бы выбрать любой из дней, чтобы сказать это, но ты выбрал именно мой день рождения… — прошептал Чимин. На секунду он действительно подумал, что что-то — кто-то — может ему принадлежать. Идиот. — Чимин, но мои побуждения… Я сделал это из лучших побуждений, а не потому, что хотел над тобой поиздеваться! Да и как я могу, в конце концов? Я же люблю тебя… Я люблю тебя. — Любишь? — хмыкнул Чимин. — Правда, любишь? А ты уверен, что любишь именно меня, а не мою любовь к тебе, которую ты себе нафантазировал? — Чимин подошёл к нему вплотную, схватил торт и грубо швырнул его на стол. — Ты уверен, что любишь меня? — Как ты можешь даже спрашивать о таком? — сейчас его обычно расслабленные, полузакрытые глаза казались такими большими, такими несчастными. — Мы вместе шесть грёбаных месяцев, я делаю для тебя всё, я стараюсь всегда быть рядом, я… — Потому что я знаю тебя. Потому что знаю, что где-то в этой голове, — Чимин ткнул пальцем в отросшие волосы Юнги, — есть мысль о том, что именно моя грёбаная ложь останавливает меня от того, чтобы сказать тебе те самые заветные три слова, потому что у меня, вроде как, есть совесть! — Так ты думаешь, я из-за этого вот это всё провернул? — обалдел от неожиданности Юнги. Ебучий случай. Будь это дорама, переключил бы и подождал, когда закончится, чтобы досмотреть разом… — А ты думаешь, я не понимаю, чего ты ждёшь? Думаешь, не вижу твоих взглядов, не замечаю, как ты реагируешь, когда я молчу в ответ на твои слова? Признайся, это не просто жест доброй воли… — Блять, да разве это преступление? — вышел из себя Юнги, но крик прозвучал хрипло, неубедительно… Отчаянно. — Хотеть быть любимым — это преступление? — Нет, и мы оба это знаем, — согласился Чимин, печально улыбнувшись, — но манипулировать любимыми ради достижения своих целей — самое настоящее преступление. Преступление против этой самой грёбаной любви. — Ты слишком драматичен, мать твою, Чимин… Просто прими это! Я тебя ни в чём не виню и… — Минуточку! — воскликнул блондин, подняв палец вверх. — То есть, после всего этого ты реально думаешь, что я приму твой так называемый подарок, проглочу это, и мы просто пойдём дальше, как обычная счастливая парочка? — Чимин поднял торт и озлобленно кинул его в урну. — Нет, Юнги… Нет. — Я, правда, не понимаю… — Я солгал, — Чимин поднял руки вверх, признавая вину. — Да, я солгал о том, что мы были знакомы… Тогда я даже не понимал, к чему это всё приведёт, но я был не в себе в тот день, и… Сука, я просто хотел немного внимания… Встряски. Хотел забыться. — Я уже сказал, что не виню тебя в том, что ты сделал. — Но ты, кажется, совсем не понимаешь, что сделал ты, — цокнув, Чимин сел на барный стул и покрутил кольцо на пальце. — Ты так легко сделал из меня злодея и лжеца в этой истории, что сам запутался, что хорошо, а что плохо. Ты видел, как я сходил с ума от собственной лжи, но молчал, наблюдая за этим… Я, блять, просто не могу смириться с этим, понимаешь? Ты видел, как я страдал, но ничего с этим не сделал. Голос такой холодный, будто приговор выносит. — Мне неважно, почему ты солгал, Чимин. Я держал зло на тебя только, не знаю, пару недель, но со временем я привык к мысли о том, что ты — не тот мальчик из детства, образ которого я идеализировал, а просто человек, которого я полюбил. — И ничего из этого ты мне не сказал! — Чимин озлобленно ударил рукой по столу. — Ты молчал, как трус, как дурак, как… Слабак. Ты предпочёл молчать, потому что это создавало грёбаную иллюзию любви спустя годы. Ты хоть понимаешь, какое значение придавал нашей встрече в первое время? Блин, да ты просто заткнуться не мог о том, как удачно нас свела судьба, и всё в этом духе… Понимаешь, как страшно мне тогда было сказать о том, что всё, что ты себе нафантазировал, одна гигантская ложь? Ложь по имени Пак Чимин. — Очень быстро вся эта грёбаная тема с судьбой перестала иметь для меня хоть какой-то смысл. Я узнал тебя, и я полюбил тебя, Чимин, — Юнги улыбнулся ему и попытался взять Чимина за руку, но тот её выдернул. — Видишь ли, в чём дело, — холодно ответил он, отходя назад. — Ты говоришь о том, что любишь меня. Ты говоришь, что мне больше не нужно лгать, поэтому, блять, хорошо… Я больше не буду лгать. Я не люблю тебя, Юнги. Эта тишина была подобна стали. Как будто кто-то сияющим мощным клинком разрезал пространство, поделив его на до и после. Как будто сердце остановилось на секунду, а потом возобновило ритм, но уже не так, как прежде: вынужденно, безнадёжно. Просто потому, что, наверное, надо. — Чимин-и… — Я не люблю тебя, Юнги. Давай смотреть правде в глаза, — эти слова давались Чимину сложнее, чем он предполагал. Высасывали из него остатки желания жить. — Я никогда тебе этого не говорил и уже не скажу, потому что ты не сможешь заставить меня признаться тебе так… Не после этого дерьма. — Ты. Не любишь меня? — Юнги поднял на него взгляд, полный пустой надежды. — Никогда не любил, — покачал головой Чимин. — Блин, да ты же это знаешь не хуже меня. Знаешь, что я тебе соврал, и прекрасно понимаешь, что я тобой воспользовался. Мы оба друг другом воспользовались, если честно, но ты… Ты знаешь это уже пять месяцев. Зачем ещё незнакомец притворится старым другом, если не ради того, чтобы забыться? — Но я думал… — Что ты думал? Что молча наблюдать за агонией человека — это и есть любовь? Ну так открою тебе секрет — это что угодно, кроме неё. Мы просто… Удачное стечение обстоятельств, не более. — Что ж, порой ты был крайне убедителен, Чимин. Вот так быстро. Так быстро, в считанные минуты, мягкое Чимин-и сменилось холодным, тяжёлым Чимин. Будто они снова стали незнакомцами. — Я хороший лжец, Юнги. Это моя работа. — Ты всего лишь танцор, ради Бога… — Вот! — воскликнул Чимин, тыча пальцем ему в грудь. — Поэтому вся та любовь, что ты себе нафантазировал, и есть полная чушь… Всего лишь танцор, Юнги? Серьёзно? Даже зная мой тяжёлый путь, ты позволяешь себе говорить такие вещи? — Потому что мне иногда кажется, что ты не живёшь, а играешь грёбаную роль! Каждый день ты притворяешься кем-то, и я так редко вижу Чимина, своего Чимина, который добрый и тихий, который играет в приставку и засыпает на диване, который волнуется о своих подопечных, а не того, который завидует всем подряд, думая лишь о том, чего у него никогда не будет, а не о том, сколько всего у него уже есть! — Но разве любовь не подразумевает принятие всех сторон человека? Чимин начинал уставать от этого разговора. Хотелось просто хлопнуть дверью и больше никогда не возвращаться. Да и зачем? Стоит ли бороться за любовь, которой нет? — Извини, Юнги, я не могу просто позволить тебе выбрать мою наиболее выгодную сторону, чтобы любить только её… Я не такой, как ты думаешь, или ты слишком слепой, чтобы понять, какой я. — А ты сам-то знаешь, какой ты, Чимин? — с вызовом посмотрел на него Юнги. — Ты сам-то знаешь, чего хочет твоя душа, чего хочет твоё сердце, а не твоё эго? Можешь хоть на секунду его выключить и позволить себе чувствовать, а не желать? Потому что, блять, это нормально — чувствовать что-то, быть собой, не стремиться куда-то каждую секунду своей жизни… — Да, конечно, — вновь усмехнувшись, Чимин поднялся и направился к выходу. — Я забыл, что во всей этой истории я — отрицательный герой. Прости меня, Юнги. Прости, что потратил полгода твоей жизни. Чимин схватил куртку, но она тут же оказалась в руках у Юнги. Пожав плечами, он быстро надел кроссовки и прижался спиной к двери. — Ты недавно сказал, что если кому-то и получать отказ, то от меня, поэтому… — Чимин замолчал, подбирая слова. — Моя жизнь полна разочарований и потерь, пустых стараний, и, честно, я не помню, когда последний раз был счастлив, но с твоим появлением… Чёрт, я подумал, что, может быть, что-то изменится. — Тогда как ты можешь говорить, что не любишь меня? — перебил его Юнги, всё ещё державший куртку Чимина в руках. — Я устал от того, что жизнь приносит мне только боль, и я был слишком наивен, полагаясь на то, что ты сможешь это изменить… Не вини себя, Юнги. Я понадеялся, я вздумал о чём-то мечтать, но, блять, жизнь никогда меня не научит этого не делать, правда? — Чимин… — Юнги схватил его за запястье, пытаясь остановить. — Не надо. Пожалуйста. Не стоит того. Аккуратно высвободив руку, Чимин перешагнул через упавшую между ними куртку и ушёл, тихо закрыв за собой дверь. Юнги прижался лбом к стене и закрыл глаза. Руки дрожали так сильно, будто бы его знобило. — Но я же люблю тебя, Чимин-и… Я же люблю тебя. Юнги чувствовал, как на него рушатся стены.***
Пак Чимин считал себя хорошим лжецом. Он лгал, чтобы его лицо заметили, и лгал, чтобы наполнить кошелёк. Танец стал его сообщницей на пути к славе и богатству. Танец никогда не осуждал и, казалось, был единственным, кто понимал, чего именно хотел Чимин, и он лгал, делая это так непринуждённо и виртуозно, что для большинства людей, на самом деле, стал авторитетом, предметом зависти и примером для подражания. Никто не предупреждал Чимина, что, забравшись даже на эту вполне себе покоряемую вершину в виде огромной зарплаты и уважения в компании, он по-прежнему в отражении зеркала будет видеть свою несчастную голограмму. Теперь, стоя посреди огромной квартиры, где сложно нормально дышать от количества скопившейся пыли, Чимин мог лишь пожимать плечам. Снова здесь, совсем один. Как будто у него получилось договориться с Морфеем, и полгода Чимин провёл во сне, а теперь проснулся. Проснулся и вновь оказался совсем один. Глубоко в душе Чимин понимал, что этот день когда-то наступит. Если всё хорошо, ущипни себя, потому что ты абсолютно точно спишь. Чимин не понимал, почему все эти полгода ему настолько везло, но за это стоило благодарить — и, как оказалось, проклинать — неразговорчивость Юнги. Тот не больно-то любил трепаться о своих отношениях, поэтому никто из общих друзей не знал их «историю». Для Джина и Намджуна они были людьми, которые просто в один момент начали встречаться. Ну, Чимин так думал. Он посмел предположить, что Юнги честнее него, но оказалось, что оба они — не только незнакомцы, но ещё и порядочные лжецы. Чимин отдавал себе полный отчёт в том, что именно сделал в тот день: соврал на ходу, ухватившись за ситуацию, лишь бы не думать о собственной дерьмовой ситуации. Он отдавал себе полный отчёт в том, что использовал Юнги, и поначалу это было даже весело. Приятная компания. Хороший секс. Очень много очень хорошего секса. Первое время это всё отвлекало и развлекало Чимина, ведь он понимал, что в любой момент может соскочить, или врал себе, что обязательно сможет, пока Юнги неожиданно не признался ему в любви, разрушив все его планы. Тот грёбаный день он помнил покадрово: эта довольная улыбка, это расслабленное лицо, весь такой комфортный Мин Юнги в образе его парня. И какого-то хрена он говорит ему, что любит. Тогда-то Чимин понял, что привязался сильнее, чем планировал. Юнги с первых дней их отношений давал ему именно то, чего ему не хватало: был рядом, просил остаться и пережидал каждую из бурь — и Чимин медленно, но верно к этому привык. Он ругал себя, сокрушался, но поделать с этим ничего не мог. — Юнги, ты веришь в призраков? — Да, и я даже думаю, что мог бы с ними подружиться. Юнги очень методично выстроил свою жизнь вокруг него и не оставил Чимину возможности отступить, и вскоре он просто устал топтаться на месте, а в конечном итоге понял, что в этом маленьком кругу, очерченном Юнги, ему стало по-настоящему комфортно. Отрицая это, он только вредил себе. — Погода отвратительная… Дождь как будто вообще никогда не закончится. — Он никогда и не закончится, если ты так и будешь сидеть у этого окна… — И что ты предлагаешь? — Иди ко мне… Побуду немного твоим солнышком. — Фу, Юнги. Отсто-о-ой. Кап. Кап. Кап. — Если отстой, то почему ты так жмёшься ко мне? — Ой, заткнись. Чимин решил взять от этих странных отношений всё, что только мог. Договорившись с совестью, он пришёл к выводу, что это нормально — хотеть быть любимым, и с того момента для него это уже не только был секс с перерывами на еду и психотерапию, но и источник хоть какой-то ментальной стабильности. Его эго желало быть любимым, и Чимин не мог противостоять соблазну, особенно когда он представал в виде невероятно красивого мужчины, который, к тому же, ещё и вкусно готовил. И, чёрт возьми, как он смеялся… Мин Юнги выглядел, как его личный дьявол, и Пак Чимина это устраивало, потому что он был абсолютно уверен, что проживал эту жизнь в Аду. Ошибаться и терять в очередной раз оказалось тяжелее прежнего, но Чимин понимал, что ошибку совершил он сам ещё в тот день, а последствия, пусть даже такие неожиданные, стали лишь её констатацией. Ему было больно. Больно терять в очередной раз, пускай и то, что у него не было права находить. Опытный обманщик по имени Пак Чимин не сумел перехитрить жизнь. Лёжа в одиночестве на холодной постели, Чимин достал из-за уха кусочек конфетти и, хмыкнув, прошептал: — С днём рождения тебя, Пак Чимин… Подарком для него стало лишь одно идиотское осознание: больнее всего Чимину почему-то оказалось говорить Юнги о том, что он его не любит. Чего только ни познаешь к двадцати восьми?***
Чимин выругался и посмотрел на время: шесть тринадцать. Какого хрена кто-то так назойливо трезвонит в его дверь, да ещё и в такую рань? Проигнорировав звонок, он лёг обратно и накрылся одеялом с головой. Если это Юнги, то он уйдёт через пару минут, потому что скорее сдохнет, чем станет кого-то донимать. Оно и к лучшему. Юнги — последний человек, которого Чимин хотел бы сейчас видеть. Да он и никого не хочет видеть, на самом деле. Цель Чимина на сегодня — пробыть как можно дольше в отключке. Только вот какого чёрта тогда этот грёбаный звонок не затыкается? — Да ёб твою мать, почему именно я? Простонав, Чимин встал с кровати и, не потрудившись даже глаза открыть, на ощупь прошествовал на звук. Открыв дверь нарушителю спокойствия, блондин ещё несколько секунд пытался понять, кто перед ним стоит, но, увидев перед собой комбинацию всех цветов одежды, которые вообще существовали, взвизгнул и виновато отшатнулся. — Хосок-хён? — Ты какого хрена мне дверь не открываешь? Ввалившись в его квартиру, Хосок бросил жилетку в прихожей и деловито прошествовал внутрь. Чимин уронил голову в ладони и взвыл. Меньше всего в жизни он хотел сейчас встретиться с собственной совестью. Получите — распишитесь. Может, и душевного спокойствия стоит желать меньше всего? — Хён, сейчас шесть утра. Разве это не единственный твой выходной? Если это касается моего дня рождения, то не нужно было… — Чимин, я всё знаю. Садись, надо поговорить, — Хоби показал ему жестом сесть и сам тут же плюхнулся на гигантский серый диван. Подействовало, как холодный душ. Чимин мгновенно проснулся и даже напрягся. Ни одного признака душевного спокойствия в его жизни пока что. Может, обратная психология работает немного медленней? Наверное, у неё сегодня тоже выходной. Вполне справедливо. — Намджун мне рассказал… — пояснил Хоби, и Чимин мгновенно проклял паршивца. А за ним — ещё одного паршивца постарше, от которого Намджун и узнал. — Хён… Послушай, это не… Я не… Я, правда, не такой человек, я хотел быть лучше, я хотел, чтобы всё пришло в норму, просто это… Я… — Чимин махал руками, пытаясь подобрать слова. Пытаясь оправдаться. Да он и сам понимал, что нет этому дерьму оправдания. Он просто на голову больной человек. Какие уж тут оправдания? — Не надо, Чимин. Не поступай так с собой, — тихо, практически ласково сказал Хоби и погладил его запястье. — Я знаю тебя много лет, и я понимаю, почему ты это сделал. — Тогда скажи, хён, почему, почему я это сделал? Я уже сам не знаю, какого хрена я в это всё полез… Я настолько идиот, да? — Ты пытался держаться за жизнь и нашёл ниточку, которая помогла тебе это сделать. Я ведь знаю, что случилось полгода назад. Ну приехали. — Да откуда, блин? Я даже Намджуну об этом рассказать не смог… Не сказал, потому что не хотел, чтобы и единственный друг тоже считал его полным лузером. Не сказал, потому что пытался сохранить лицо. — Юнги… — многозначительно пробурчал Хосок. — Юнги рассказал тебе? Чимин вскочил и буквально врезался в наставника своим поражённым взглядом. Юнги не любил трепаться. Нет, он бы не стал. По крайней мере, Чимину хотелось верить хотя бы в это. За неимением других причин верить в него, видимо. — Ему не пришлось, — усмехнулся Хосок, но как-то немного печально. — Чимин, ты же знаешь, что я всегда приглядываю за тобой, верно? — получив кивок в ответ, он продолжил: — Так вот с Юнги… всё немного по-другому. За тобой-то я приглядываю, но на него я смотрю… Не могу не смотреть. — В каком смысле? — Чимин нервно сглотнул. Он понятия не имел, куда всё это шло, но тон голоса Хосока ему не нравился. Непривычная и непонятно откуда взявшаяся нежность в голосе учителя взрывала ему мозг. Чимин поверить не мог, что его Хосок-хён посмел любить кого-то так же, как и самого Чимина. В этом вся его натура — хотеть, чтобы тебя считали особенным и самым важным, что доказывало лишь то, каким незаурядным считал себя Чимин и как сильно он себя ненавидел: постоянно нужна была подпитка извне. Его самооценка уже долгие годы перестала быть автономным генератором и полностью подчинялась улыбкам людей и ласковым словам. — Я видел вас двоих несколько раз с тех пор, как тебя опрокинуло то агентство, — проигнорировав вопрос, Хосок увильнул от темы. — Любой другой бы ничего не заподозрил, надо вам обоим отдать должное, но я просто… Я слишком хорошо его знаю. Знаю Юнги, поэтому и понял, что между вами было что-то большее, чем дружба, и я почти сошёл с ума, пытаясь понять, как я это упустил, если честно… — Ты шпионил за нами, хён? — Немного, — Хоби виновато улыбнулся. — А, я ведь не сразу узнал о том, что твою кандидатуру опять отклонили, да… Но видел, что что-то с тобой было не так, а потом уже вас случайно поймал. Юнги выглядел так, — он потупил взгляд и цокнул, будто был чем-то очень огорчён, — так, что я сразу понял, что именно он к тебе чувствовал, поэтому я начал немного копать под тебя, скажем так. — Прослушивание было закрытым, — немного обиженно процедил Чимин. Хоби мог бы спросить об этом и у него. Сказал ли бы Чимин правду — это уже другой вопрос. Впрочем, право говорить в любом случае осталось бы за ним. Выходило, будто Хосок расспрашивал о нём у него за спиной. Максимально нехарактерное поведение для этого человека… — Когда ты популярен, богатство определяется не только количеством денег. Секреты — движущая сила этой индустрии. Скажем, я знаю несколько человек, которые крутятся в кастингах. — Ну да, — усмехнулся Чимин. — Конечно. Как я сам не догадался? — Прости меня, Чимин. Правда, прости. Мне нужно было это знать! — голос Хоби вновь звучал так, будто он искренне сожалел о содеянном. Это вводило блондина в ступор. — Я просто не мог оставить всё так, как было, и не придавать значения, почему вы вдруг сошлись. Мне нужно было знать, что случилось с ним, с тобой, что привело к этому… Блять, я, правда, стал грёбаным сталкером! Немного с ума сошёл… — Но почему ты во всё это ввязался? — А вот потому я и пришёл сюда сегодня. Хосок достал цепочку из-под футболки и погладил тонкое золотое кольцо. Чимин поражённо ахнул. Самая старая, обросшая десятками версий и вариаций легенда в «БигХит» — кольцо Хосока. Хоби носил эту цепочку, не снимая, но никогда не объяснял смысла, всячески игнорируя эту тему. — Я пришёл рассказать тебе, почему я её ношу, — покрутив между пальцев кольцо, Хосок серьёзно посмотрел на Чимина. — Я пришёл рассказать тебе о Юнги. Есть что-то, что ты должен знать, Чимин.Семь часов назад
— Ты сделал что? Джин для того, чтобы убедиться, что не галлюцинирует, нажал ногой на педаль урны и увидел на дне помятый торт. Примерно в таком же состоянии пребывал Юнги. — Блять, я до конца жизни буду проклинать себя за то, что не посмотрел, не настоял… Господи, Юнги, ты иногда такой… — Джин перевёл разгневанный взгляд на него, но, увидев, что у второго глаза на мокром месте и руки нервно подрагивают, резко сменил траекторию тирады: — Боже, ладно. Юнги, смотри на меня, всё хорошо… — друг подошёл к нему и взял руки Юнги в свои. — Вы поговорите, вы всё уладите, и он вернётся. — Он не любит меня, Сокжинни, — тихо сказал Юнги, и вместе со словами из глотки вырвался отчаянный всхлип, как будто только теперь на него обрушилось осознание. — Чимин совсем меня не любит. Уткнувшись в грудь Джина, Юнги продолжал всхлипывать ещё несколько минут, пока Сокджин молча охреневал от ситуации и рассеянно гладил Юнги по волосам, к которым тот в любой другой день даже не позволил бы притронуться. Джин мог перечислить по пальцам моменты, когда Юнги плакал в его присутствии. Последний раз это было из-за Хоби. Как странное дежавю… — Что, совсем-совсем не любит? — наивно спросил Джин, когда Юнги отстранился и вытер глаза. Чувствуя себя крайне неловко, он честно признался: — Понятия, блять, не имею. Был уверен, что хотя бы нравлюсь ему. Иногда я мог прочитать это в его глазах, клянусь, я… — Да понимаю я, — Джин кивнул в знак поддержки. — За Чимином всегда плетётся это облако из неуверенности, но, не знаю, в нём как будто была эта искренность. — Правда? — Только не считай меня лицемером, пожалуйста… Знаю, что сам же у тебя про него спрашивал, мол, любит ли, но где-то внутри я будто ещё тогда сделал для себя вывод, что ты ему нравишься. Наверное, увидел что-то в нём, в тебе… Обстановка менялась каждый раз, когда вы вдвоём всего-то в помещении одном находились. — Это нормально, когда люди пытаются скрыть отношения, — парировал Юнги. — Нормально в том случае, если на отношения им не плевать. Ты защищаешь что-то очень личное, что-то, что дорого тебе и что должно быть в тайне, потому что иначе твой близкий человек пострадает. Чимин очень серьёзно защищал ваши отношения. Стал ли бы он так париться о простой интрижке — не знаю, но не думаю. — Ну, с его стороны это и должно было казаться серьёзными отношениями. Чимин умеет убеждать, всё-таки… — Что ты ему сказал, Юнги? Джин скрестил руки на груди и выжидающе посмотрел на друга, мысленно надеясь услышать что-то, после чего их отношения с Чимином ещё можно было бы спасти. Меньше всего он хотел повторения истории с Хосоком. Юнги заслуживал счастья, и, раз он сам считал, что нашёл его, Джин не хотел бы, чтобы он его упустил. Опять. — Сказал, что люблю его в любом случае, что прощаю его, что всё это для меня теперь неважно. — Ты сказал, что прощаешь его? — выплюнул Джин, лицо которого мгновенно покраснело. — Ну да. — Юнги, это пиздец. Джин закрыл глаза и попытался успокоиться. Бог видит, он был ему другом и хотел — собирался — быть на стороне одного из самых дорогих ему в этой жизни людей, но для этого, думал Джин, Юнги необходимо было посмотреть на ситуацию глазами Чимина. Джин буквально видел это искреннее непонимание в дружеских глазах, и на долю секунды ему искренне захотелось ему врезать. Вряд ли это, конечно, помогло бы ситуации. Джин, в любом случае, предпочитал бить словами, но прекрасно понимал, что для правды есть место и время. Сейчас он сделает только хуже, если выпалит всё как на духу. Настоящий друг — это пластырь, а не соль на рану. — Юнги-я, — мягко начал Джин и немного улыбнулся, — я ведь тебя знаю. Ты вне студии и мухи не обидишь, и я понимаю, что ты сделал это из лучших побуждений и не хотел ему навредить… но навредил. Я имею в виду, что понимаю, почему именно Чимин взбунтовался и ушёл. — Потому что он любит драму, потому что только ему дозволено пользоваться людьми, потому что… — Эй, остановись прямо сейчас, — Джин предостерегающе положил ладонь ему на грудь. — Это твой гнев в тебе говорит. Не нужно говорить то, о чём потом пожалеешь. Ты совсем не похож сейчас на человека, который вообще Чимина любит… — Это не гнев, Джин, я просто говорю правду, потому что устал от вечной лжи! И суть-то ведь в том, что я вижу его, я знаю, какой он, но я всё равно его люблю, вопреки всему… Всё равно люблю. — Не так люди хотят, чтобы их любили, дружище, — Джин сочувствующе покачал головой. — Да я, видимо, вообще не понимаю, как нужно любить, блять! Какого хрена это так сложно? — Потому что это любовь, — грустно улыбнулся Джин. — Мы привыкли врать себе, что это легко, когда, в сущности, это намного сложнее. Чимина задело не только это, но дело в том, что никто не хочет быть любимым вопреки. Ты будто одолжение ему делаешь, снисходя до него. Это очень его задело. — Он знает, что я люблю его не только из-за этого… Ну, не только потому, что я терплю и принимаю все его странности. Он, блять, знает это слишком хорошо, потому что я говорил это не раз. — Но в решающий момент на передний план вышло именно это. Сейчас Чимин чувствует себя обманутым. Раз он так долго держался за ваши отношения, то, видимо, для него ты тоже был важен. Сейчас у него наверняка рухнули все иллюзии о тебе, и Чимину нужно немного времени, чтобы понять, что он чувствует. — Но разве не важно, что чувствую я, а? — подскочил Юнги и начал махать руками. — Почему я всегда должен думать только о нём? Почему решающими всегда являются чувства и мнения Чимина? — Вы вместе всего полгода, это немного мало для «всегда». К тому же, вы начали встречаться, когда у вас обоих всё было очень плохо, но при этом у тебя уже было всё, чего ты хотел в жизни, а у него — только несбыточная мечта. Не стану его осуждать за его поступки — я уверен, Чимин уже винит себя не меньше… Просто… Попытайся представить, каково было находиться в его шкуре эти шесть месяцев. — Всё равно это не отменяет того, что он мне соврал… — тихо вставил Юнги, но как-то неубедительно. Как будто защищался из последних сил. — Конечно, — Джин уверенно кивнул, — но что-то мне подсказывает, что ты его уже давным-давно простил. Его ложь — наименьшая из проблем сейчас. Вам нужно восстановить связь, вернуть доверие между вами. Только так из этого что-то выйдет. — Но Чимин сказал… Он сказал, что сделал выбор. Он выбрал уйти, хён. — Просто дай ему немного времени, — Джин положил руку на плечо Юнги и повёл его в спальню. — Он был уставший, это был его день рождения, и его ранил самый близкий человек. Разве это не заслуживает лёгкого снисхождения? — Наверное, заслуживает… — плетясь за ним, пробормотал Юнги. — Я останусь на ночь в комнате для гостей, — Джин расправил одеяло и приказал Юнги жестом ложиться. — Утром мы поговорим ещё раз, но сейчас ты должен поспать… Достаточно эмоциональных потрясений на сегодня. — Наверное, ты прав. Юнги накрылся одеялом и покачал головой, чувствуя запах Чимина от соседней подушки. Раньше он ненавидел есть в одиночестве, теперь — ещё и спать. Что-то подсказывало Юнги, что он это заслужил, но он немного надеялся, что совесть заснёт раньше него и оставит его в покое. — Знаешь, а я ведь тоже его использовал… Использовал Чимина. И Юнги уснул тревожным сном виноватого человека.***
— Ты пришёл рассказать мне о Юнги? — Чимин смотрел на Хосока круглыми от удивления глазами. Почему именно Хосок? Чимин, конечно, очень редко приходил в студию (почти так же редко, как Юнги — в тренировочный зал), но он не помнил, чтобы эти двое тесно общались, и ему особо не было дела до отношений между ними. Странно. Всё это очень странно. — Чимин, мы с Юнги были когда-то помолвлены. Блондин несколько секунд тупо смотрел на Хосока, а затем нервно рассмеялся. — Мне послышалось? — Он не сказал тебе… — голос Хоби звучал так, будто тот сделал себе ментальную заметку о чём-то. — Блять, да я даже не знал, что вы были вместе! Нет, раз уж на то пошло, я даже не думал, что вы двое были друзьями… Не видел вас вместе и всё такое. Вы едва ли общались, как я должен был это понять вообще? — Блин, он правда не рассказал тебе... — Справедливости ради, ты тоже молчал в тряпочку, хён, — строго парировал Чимин. — Ты знал о нас и молчал о… о таком? Хосок-хён и Юнги когда-то встречались, обалдеть можно. Видимо, это было настолько серьёзно для обоих, раз они даже когда-то были помолвлены. Видимо. Чимин мало что понимал в отношениях, но его взгляд периодически возвращался к кольцу на шее Хосока. Видимо, это и правда было серьёзно. Настолько, что ты молчал шесть месяцев? Сколько ещё скелетов в твоём шкафу, Мин Юнги? Как вам с ними там не тесно? — Но твой партнёр не я, а Юнги. Это он должен был рассказать. — Прости, хён, — внезапно смутился Чимин. — Наверное, ты прав. Что не отменяло того, что это всё по-прежнему странно. Сюрреалистично даже. — Это было очень давно, Чимин, — Хосок обратил на него своё лицо, и Чимин съёжился, заметив тень страдания в этих обычно счастливых глазах. — Тебя тогда с нами ещё не было. Шесть-семь лет назад, сразу после нашего дебюта, мы с Юнги стали проводить много времени на студии, когда он понял, что я так же интересуюсь музыкой, как и он. Он был моей первой любовью, Чимин… Хоби потупил взгляд и зажмурился, чтобы не дать волю эмоциям. Очевидно, о таких вещах рассказывать очень нелегко. Была ведь, наверное, причина, почему они держали всё в тайне. Судя по тому, что историю о кольце не знал никто в компании, он открывался кому-то впервые. Чимин мог представить, как тяжело это — открываться кому-то. — Может, это прозвучит очень глупо, но Юнги научил меня любить. Я никого никогда не любил до него, но с ним будто бы обрёл себя, будто бы всё встало на свои места. Я хотел отдать ему всё, что у меня было, я был безрассудным, нетерпеливым, чёрт… Я был молодым, Чимин. Мы оба были очень молоды, с трудом понимали, чего хотим от жизни, куда идут эти отношения, и, может, если ты спросишь об этом Юнги, он скажет тебе, что это он всё разрушил. — Вот как? Иронично, но, зная малую часть истории, Чимин уже находил общие черты с тем, что происходило сейчас с ними. Юнги лишил их отношения фундамента, который они якобы строили шесть месяцев, но Чимин всё равно выбирал винить себя за то, что вообще доверился и подумал, что строить отношения на лжи — нормальная идея. Спроси их обоих, кто всё разрушил, оба бы смело указали на себя. — Мы встречались около трёх лет, я даже помогал переезжать ему в новую квартиру… — Хосок грустно улыбнулся и облизал пересохшие губы. — Мы всего добивались вместе, пробирались с самых низов, и я просто его боготворил. Для меня Юнги был идеалом. Я хотел, чтобы мы перестали скрываться, хотел заявить всему миру о том, что у меня есть такой потрясающий парень, но, как только разговор заходил в эту сторону, Юнги отнекивался и прятался… Ему было сложно принять себя тогда, но… Смотря на него сейчас, думаю, ты ему немного в этом помог. — Это Корея, хён. Я могу его понять. На кону была репутация группы. Вы тогда порядочно шуму наделали своими треками, — Чимин лишь пожал плечами: ничего глобально нового о Юнги он пока что не услышал. — Чем успешней мы становились, тем меньше времени мы с Юнги могли уделять друг другу. Да, мы часто работали над песнями в студии, но это ведь не то… Там, в тех стенах, он был мне лишь коллегой. Чёрт, он даже дотронуться до меня себе не позволял, Чимин-а! — Юнги не любит быть в центре внимания, и, видимо, никогда не любил. Из того, что ты мне сказал, я могу лишь сделать вывод, что он совсем не изменился, — блондин недовольно хмыкнул. Хотелось узнать уже что-то, что позволило бы ему придумать оправдание для этого человека. — А вот тут ты не совсем прав, Чимин, но я хочу, чтобы ты узнал, почему именно он так не любит внимание и почему Юнги терпеть не может журналистов, — Хосок обнял себя за плечи, набираясь сил для того, чтобы продолжить. — Наши отношения в какой-то мере разрушила пресса… Ну, скажем, они очень сильно подливали масло в огонь. Ты уже знаешь, что со временем нам было всё сложнее проводить время вместе, и каждый раз, когда это удавалось, нас просто по пятам преследовали репортёры. Не знаю, как они получали наши адреса, но… Они испортили нашу третью годовщину, опубликовав фотографии из ресторана. Фанаты тоже вовремя подсуетились и чуть ли не расследование про нас сделали. Юнги… Не справился с этим, скажем так. — Окей, это объясняет, почему он так ненавидит СМИ. — Но это ещё не всё, Чимин, — Хосок тяжело вздохнул, будто сам до конца не понимал, что всё это — часть его прошлого, а не сюжет дорамы про айдолов с кабельного канала. — Они ночевали около его дома, отправляли письма с угрозами ему в ящик… До сих пор не знаю, как они раздобыли его адрес, но после этого Юнги и решился на переезд. После этого и нескольких панических атак. — Не думал, что Юнги из людей, подверженных панике… — Как оказалось, мы оба были такими, — Хосок горько усмехнулся. — Только я паниковал по-другому. Видел, что из-за этого всего Юнги очень медленно начал от меня отдаляться, и в один момент просто заявился к нему домой и вручил кольцо. Молодой и влюблённый дурак, который всеми силами пытался удержать свою любовь. — И что, он согласился? — полюбопытствовал Чимин. — Ну, как я и сказал, мы были помолвлены. В воздухе повисла тяжёлая пауза. Чимин попросту не знал, как на это реагировать. Это не шутка, не розыгрыш и даже не плод его больной фантазии. Слишком много всего для шести утра воскресенья. — Мне до сих пор кажется, что он вообще не думал, когда соглашался. Как будто обидеть меня было для него преступлением. Юнги отдалялся, но тихо, почти безболезненно, и наши отношения не разрывались, а будто бы растворялись в воздухе. Когда он согласился, я подумал, что у нас ещё есть шанс всё исправить, но только потом понял, насколько большим был этот шаг… Я струсил, Чимин, и сделал предложение только поэтому. Пытался его удержать. — Он ненавидит, когда его к чему-то принуждают. Чимин знал это. Он знал Юнги. — Именно поэтому через две недели он пришёл ко мне домой и вернул чёртово кольцо. Я спросил, значит ли это, что мы можем просто встречаться, а он ответил, что это было бы нечестно, потому что он не сможет мне дать то, чего я хочу. Не сможет когда-нибудь снова надеть это кольцо. С тех пор я и таскаю его с собой повсюду в качестве напоминания не торопиться и знать свою ценность. Ну, как-то так, — Хосок пожал плечами, показывая, что ему больше нечего добавить. — Поэтому вы не общаетесь, хён? — Ох, мы пытались, — усмехнулся Хоби. — Бог видит, мы пытались, но три года отношений и помолвка — это не то, что так легко забывается. У меня были свои обиды, у него — свои. Мы цапались по пустякам, портя жизнь себе и всем вокруг. Мы смогли быть честными друг с другом и показать нашу боль только после того, как расстались, и только потом поняли, сколько дерьма в нас всё это время сидело. Уже потом я осознал, что расстаться было правильным решением. Не такими уж идеальными были наши отношения, какими я их рисовал в своей голове. — Но прошло так много времени, разве это не должно… забыться? — Да, я вёл свою историю именно к этому, — Хосок пересел поближе к Чимину и взял его за руку. — В своё время нам с Юнги не хватило одной вещи — сесть и спокойно, искренне всё обсудить. У наших отношений не было достойного завершения, мы просто ругались, но в один момент устали от этого и выбрали играть в молчанку. Не повторяй мою ошибку, Чимин. Вам нужно поговорить с ним. Вы оба заслуживаете жить без этого «что, если…». Моё преследует меня уже долгие годы. — Я достаточно дерьма ему наговорил, хён… Чёрт, я даже сказал, что не люблю его! — Именно поэтому тебе и нужно усмирить свою гордость и выслушать его. — Почему тебе не всё равно, хён? — насторожился Чимин. — Потому что я люблю вас обоих. Хосок — отвратительный лжец. Чимин, как один из лучших, это прекрасно видел. — Нет, — блондин понимающе усмехнулся, — потому что ты всё ещё любишь его. — Но почему-то я сейчас здесь, Чимин, с тобой. Цени, что имеешь. Он начинал понимать, почему эти двое когда-то были вместе. — Знаешь, я думаю, вам двоим тоже не помешало бы поговорить уже… Не вижу смысла пытаться продолжать одну историю, пока другая не закончена. — Для Юнги, милый мой, она уже давным-давно закончена, — чёрт, он почти задыхался от этой безнадёжности в глазах Хосока. — Он любит тебя, и, если он готов остаться, это имеет больший вес, чем любые слова любви. Потому что нет той силы, что способна удержать его, кроме любви. — Как ты вообще понял, что он любит меня? — Чимин прижался спиной к стене и воззрел на наставника с лёгким любопытством. — Я просто знаю его, — махнул рукой Хосок, — но я знаю и тебя тоже, Чимин. Не будь таким жестоким с ним. Я знаю, что Юнги тебе очень дорог, и тебе уже нужно разрешить себе кого-то любить. Ты так долго себя ограничивал, притворяясь, что всё это было игрой, ложью, мимолётным увлечением… Одно не учёл — сердцу поебать на любые мои запреты. — Я не хотел к нему привыкать, но… привык. Ничего не могу с собой поделать. — Привык или полюбил? — лукаво улыбнулся Хосок. — Не знаю, хён. Ни хрена уже сам не понимаю, запутался, но одно я знаю точно: выуживать из меня признания таким образом было жестоко. Я не могу сказать о том, чего не чувствую. У него не получится заставить меня это сделать. — Но, если Юнги тебе нравится… — Я слишком устал, чтобы говорить сейчас на эту тему. Мне нужно побыть наедине со своими мыслями. С этими словами Хосок поднялся, взял свою одежду и потрепал Чимина по волосам. — Хён, — тихо позвал его Чимин, когда тот уже уходил. — Я, правда, считаю, что вам с Юнги нужно поговорить. Сделай это хотя бы ради себя. Неопределённо хмыкнув, Хосок закрыл за собой дверь, оставив Чимина наедине с пульсирующей головной болью. Он совершенно не был готов к такого рода приветам из прошлого.***
Намджун сидел в тренировочном зале, подобрав под себя ноги и смотря в собственное отражение в зеркале. В его правой руке был зажат телефон, на который Намджун время от времени поглядывал в ожидании неизвестно чего. Воскресенье выдалось просто отвратительным, хотя до этого он обожал свой единственный выходной и старался впихнуть в него всевозможные встречи и мероприятия. Теперь же Намджун пытался найти душевное спокойствие на работе, которая и без того всюду преследовала его. Когда-то у него были большие проблемы с координацией, и он искал умиротворение в этой комнате, иногда — в компании Чимина. Танцы, когда-то бывшие слабостью, теперь позволили Намджуну обрести место силы, и он приходил сюда каждый раз, когда нужно было сбросить напряжение. Потный и уставший после очередного прогона, он смотрел на того парня за стеклом и пытался вспомнить, когда последний раз чувствовал себя по-настоящему хорошо. В один момент всё будто пошло по наклонной, и спасения от этого не было. Как будто на него с бешеной скоростью летела лавина камней, от которой Намджун пытался уворачиваться, спотыкаясь и падая так, что саднило руки, а одежда пропитывалась пылью и грязью. Куда бы он ни шёл, он не мог отмыться от этого дерьма. Куда бы ни шёл Намджун, он не мог спрятаться от собственного сердца. — Эй, ты чего тут делаешь в такое время? Намджун закрыл глаза и глубоко вздохнул. Не нужно было оборачиваться, чтобы узнать, кому именно принадлежал этот голос: он знал его слишком хорошо. Узнал бы даже среди сотни одновременно говорящих людей. — Намджун-а-а? — ласково позвал его Джин, и только теперь тот повернулся. — Не мог оставаться дома. Решил поработать немного. — Не так нужно проводить воскресенье, — Джин сел рядом с ним, подобрав ноги под себя. — Кто бы говорил… — Намджун вопросительно выгнул бровь. — Ты-то тоже тут, хён. — Блять, я так ненавижу, когда ты… — недовольно цокнул Джин, но, заметив страх в глазах Намджуна, тут же поправился: — Я же говорил тебе уже, что наедине можно обойтись и без всей этой вежливости. Не хочу быть твоим хёном. — Это странно, — Намджун смотрел прямо ему в глаза, не моргая, будто находился под гипнозом. — Боюсь привыкнуть. Не хочу привыкать. — Ты поговорил с ним? — Джин поспешил перевести тему, пока они не зашли слишком далеко. — Я… — Намджун поёрзал на месте, чувствуя, что Джин начнёт его отчитывать, стоит только ему сказать правду. — Намджун-а, ты же знаешь, что можешь сказать мне что угодно, правда? — мягко спросил Джин. — Я, кажется, сделал что-то очень ужасное, и, блять, я только сейчас начал понимать, к чему это всё может привести, и … Намджун резко упёрся ладонью в пол — стало сложно дышать, перед глазами мелькали картинки возможных исходов его поступка вперемешку с воспоминаниями из прошлого: крики, ссоры, громкие хлопки дверями, окровавленные руки Хоби — там было всё. Больше всего на свете Намджун не хотел возвращаться туда, но, кажется, он вернул их всех в прошлое одним телефонным звонком, и… И его за шкирку вытащили из воспоминаний сильные руки Джина, непонятно как оказавшиеся на его плечах. Вот она — конечная. Когда эти руки держат его, Намджуну кажется… Кажется, будто есть, ради чего жить. — Смотри на меня. Всё хорошо. Всё хорошо, слышишь? — Я всё испортил, Джинни, я позвонил Хосоку… Джинни. Не так он это представлял, чёрт подери… Джин отпустил Намджуна, но лишь затем, чтобы закрыть лицо руками и упереться макушкой в его грудь. Стон, который сорвался с его губ, больше напоминал протяжный вой, и Намджун молча охреневал, продолжая дрожать всем телом. Не заметил даже, как собственные руки оказались на шее Джина, прижимая его к себе ещё крепче. Намджун никогда его раньше так не называл. Джин и понятия не имел, какая власть над ним была у этого человека, но Намджун вежливо, осторожно держал дистанцию всё это время… Все эти годы. И сломался в такой момент? Тогда, когда всё, куда они смотрели, рушилось, падало и прибивало их к холодной сырой земле. Это охренеть как несправедливо, но, с другой стороны, если даже Ким Намджун дал трещину, может, стоит уже послать всё к чертям? Потому что он назвал его Джинни. — Знаешь, а это не так плохо, — Джин отстранился он него, в глазах мелькнули слёзы. — Юнги всё равно ни за что от Чимина не отступит, а с Хосоком им давно пора нормально поговорить. — Об этом-то я и подумал, когда звонил, мол, Хоба всё разрулит… Может, мне стоило держаться от всего подальше? И так всё порчу… — Назови мне хоть что-нибудь, что ты испортил, Намджун-а, — Джин миролюбиво усмехнулся. — Ты поступил так, как подобает лидеру. Взял ситуацию в свои руки и решился что-то поменять. Только на этой неделе Намджун умудрился разбить вазу, но оба прекрасно понимали, что речь шла о другом. Намджун сжал челюсть, как бы запрещая себе открывать рот, хотя ответ так и просился. Ох, он бы многое поменял, если бы на самом деле был смелым. — Знаешь, чего я хочу сейчас больше всего на свете? — неожиданно для Джина спросил он. — Чего, Джуни? — Джин подпёр подбородок кулаком, внимательно слушая. — Сбежать отсюда. Перестать быть частью этого мира, не быть должным кому-то, не соблюдать правила… Хотя бы на одну ночь… Я заебался, Джинни. — Ложись. Джин неожиданно подхватил подушку, валявшуюся неподалёку от Намджуна, и положил её между ними. Вопросительно взглянув на Джина, тот всё равно — разве он мог иначе? — повиновался и лёг, морально готовясь к очередной затее Ким Сокджина. — Я не совсем понимаю, чего ты… О, Господи. Намджун почувствовал, как медленно начал плавиться, когда голова Джина опустилась ему на грудь, и он свернулся калачиком рядышком с ним. Теперь Сокджин мог услышать, как быстро бьётся его предательское сердце, и даже сделать язвительную ремарку по этому поводу. Теперь он чувствовал его порывистое дыхание на своей макушке, и как реакции собственного тела сдавали Намджуна с потрохами. Ким Намджун — человек из плоти и крови, такой же слабый и зависимый, как и остальные. Ну просто новость дня, не иначе. — Побудешь сегодня моей подушкой, Намджун-а? — вместо издёвок спросил Джин, выгнув шею, чтобы посмотреть ему в глаза. — Мы ведь не на «Титанике», Сокджин-а, — передразнил его Намджун, улыбаясь. — Моей подушки бы и на двоих хватило. — Мне тут больше нравится, — в доказательство он закрыл глаза и потёрся щекой о ткань его футболки. — Тогда оставайся тут. На секунду, Намджун это почувствовал, Джин напрягся, будто пытался осознать, что только что он ему сказал. Намджун проклял себя тысячу раз за эту грёбаную секунду, но на тысяча первый ощутил, как Джин прижался к нему крепче и расслабился. Ким Намджун и Ким Сокджин лежали в обнимку на холодном полу тренировочного зала, наплевав на все правила, запреты и условности, и Джин мог поклясться, что в ту ночь на белом потолке он увидел звёзды.+
— Что? — Нет, ничего. — Нет, ты скажи. — Терпеть не могу, когда ты выпрашиваешь комплименты. Чимин усмехнулся и толкнул Юнги под локоть. — Терпеть не могу, что приходится выпрашивать комплименты у своего же парня. Юнги сделал вид, что обиделся, и Чимин лишь закатил глаза. — Мне нравится твой смех. — И всё? — Юнги, по-видимому, это откровение совершенно не впечатлило. — Ну тебе не угодишь, — Чимин откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза. — Просто… Не знаю, как это ещё объяснить. Когда ты смеёшься, я чувствую себя так спокойно. Как будто всё на своих местах. Как будто я дома. — Вау, — Юнги положил голову Чимину на плечо и улыбнулся, — это, наверное, самое милое, что ты мне когда-либо говорил мне, Чимин-а. — Ради всего святого, я сравнил тебя с маленьким сонным котёнком буквально вчера утром! — Чонгук делает это почти каждый день, ты тут не новатор… — расслабленно пробормотал Юнги. — Боже, вы с этим парнем… — Ни слова о нём больше, Чимин-и, просто старайся лучше. Моя креативная душа ждёт твоих креативных комплиментов. — Готовься умереть от слащавости тогда, креативная душа, — Чимин усмехнулся в кулак. — Если умирать, то только так.Конец второй главы