В аэропорту душно, но не настолько, чтобы позволить себе снять пальто – когда остаёшься без верхней одежды, по рукам противно скользит сквозняк. Толпы людей снуют туда-сюда, говорят по телефону, переговариваются между собой или отчаянно пытаются утихомирить неслушающихся детей, спорят с сотрудниками, катят за собой увесистые чемоданы на громыхающих колесиках, и вся эта палитра звуков смешивается в разрозненно звучащее многоголосие шума и гулдежа, переодически прерываемое бодрым женским голосом, сообщающим о начале или окончании посадки на очередной самолёт.
Со стороны дьюти-фри очень приятно тянется тоненький шлейф парфюмерного аромата, а отдаленные звуки работающей где-то неподалеку кофе-машины звучат шелестом шариков антистресса на задворках сознания. Чимин прислоняется горячим лбом к дисплею автомата с кофе и наблюдает за тем, как стаканчик медленно выезжает наружу, полный ароматной жидкости. Не то что бы у него был выбор, но отдавать за примитивный мокко добрых пять с половиной тысяч вон – это самый натуральный грабеж; наглый и безосновательный, потому что за эти деньги вполне можно заказать приличный обед в недорогом кафе. Однако, если прямо сейчас не получить спасительную порцию кофеина, то есть огромная вероятность просто потерять сознание от недостатка сна.
Чимин вообще-то просто собирается выпить свой кофе и продолжить пялиться на взлётную полосу через огромное окно в зале ожидания. Краем глаза он отмечает милую аджуму в красивой шляпке с цветком и припоминает, что видел ее ещё в холле, в кафе. Она, очевидно, тоже приехала довольно рано, а теперь маялась от безделья точно так же, как и Чимин. Он аккуратно помешивает маленькой пластиковой ложечкой свой кофе, держа ее за самый кончик, и пытается как-нибудь не слишком травмирующе расположить гудящую ступню внутри ботинка – ноги от такого долгого пребывания в массивной обуви потяжелели, и хочется двинуть пятку выше, удобно расположить ее над задником и покрутить из стороны в сторону, чтобы размять.
Его пальцы режет лямка ручной клади, а плечи болезненно опущены вниз, потому что он не спал уже, должно быть, сутки, и очень хочется массаж и долго лежать зарывшись головой в подушки, медленно млея от того, как спину покрывают ленивыми утренними поцелуями.
Чимин машет головой в стороны, выныривая из своих фантазий обратно в гулкий и многолюдный аэропорт, а после вперивается в ровный ряд сидений сбоку от себя. Он провожает взглядом бегущую девушку с ребенком, явно опаздывающих на свой рейс, а после как-то неоднозначно прыскает.
Юнги, вероятно, уже проснулся и стоит сейчас на тесной кухоньке совершенно обнаженный, варит кофе и едва слышно подпевает радио с этим своим низким голосом, грубоватыми повадками, и обязательно морщит нос, как будто чем-то недоволен, а квартира пропитана вкусным запахом от напитка и его сладковатого парфюмированного геля для душа. Когда пенка поднимется трижды, Юнги погасит конфорку, небрежно накинет любимый чиминов халат, плавно перекачевывающий в гардероб к старшему, и будет долго курить на балконе и рассматривать прохожих, делая один за одним неторопливые тягучие глотки кофе.
Уже во время посадки Чимин слегка напрягается, когда девушка, что принимает у него билет, странно и нервно дёргается, сканируя штрихкод, а после их автобус долго не отъезжает от выхода. Чимин посматривает на часы с лёгким раздражением, отмечачая, что они должны были сесть в самолёт ещё семь минут назад. И атмосфера такая нагнетающая, что Чимин бесится. Хватается за поручень рукой, медленно двигает губами, беззвучно напевая себе что-то под нос, потому что слишком поздно обнаружил, что забыл наушники дома.
Сбоку от него на сидениях возятся две девочки-близняшки, одетые в одинаковые ярко-желтые сарафанчики цыплячего цвета и дутые зеленые куртки. Они дергают за рукава пальто стоящего рядом отца и спрашивают, когда они уже будут дома, на что мужчина смеется и заискивающе-сладким голосом обещает им, что ждать осталось недолго. Все бы ничего, но Чимин раздраженно цокает, так как этот вопрос за последние несколько минут прозвучал по меньшей мере раз пять.
Аджума в шляпке оказывается его попутчицей, и Чимин кивает ей, когда женщина добродушно улыбается из противоположного конца автобуса, на долю минуты отвлекаясь от своей книги. Чимин разглядывает волочащийся где-то вдалеке тягач со скучающим видом, всеми силами пытаясь игнорировать настырный плачь маленького ребенка в неопределенной части автобуса и убеждает себя, что раздражение – не лучшая черта характера, проявлением коей отнюдь не стоит злоупотреблять. Пожилой мужчина сбоку от него жалуется кому-то по телефону, что ужасно боится летать, и что у него непременно поднимется давление, а он – какая жалось – совершенно не брал с собой никаких таблеток.
Чимин с сожалением пялится в свой телефон, прикусив губу, но дисплей чист. Ни одного окошка с оповещением или пропущенных вызовов, и тогда он предельно ясно для себя решает – не позвонит. Юнги даже причины для этого не нужны, он просто не видит в этом необходимости. Их отношения едва ли можно назвать достаточно романтическими, чтобы названивать друг другу с беспокойными вопросами и интересоваться о том, как прошла посадка.
Если уж совсем откровенно – их отношения с натяжкой можно назвать отношениями: Юнги приезжает дважды в неделю, чтобы заняться сексом, варит потрясающий кофе и знает толк в хорошем вине. Ему нравится, как на Чимине великолепно хорошо сидит рубашка из последней коллекции «Диор» с элегантными запонками, а еще Юнги мастерски завязывает галстуки и не лезет с расспросами настолько, что можно сказать, он вообще не интересуется чиминовой жизнью. И, в целом, такой род взаимодействия кристально прозрачен и крайне удобен, вот только Чимин бессовестно и беспросветно влюблен, а Юнги... он, пожалуй, слишком самодостаточный и слишком не любит копаться в чертогах чужой души или, чего уж скрывать, раскрывать собственные закоулки душевных лабиринтов.
Проходит около восьми минут или немного больше прежде, чем в груди начинает зарождаться нехорошее предчувствие. Двери автобуса открываются, впуская в салон колючий утренний морозец, что тут же вызывает недовольный бубнеж. Сотрудник аэропорта дежурно извиняется за причиненный неудобства, а после просит вернуться всех пассажиров обратно в здание аэропорта. Девушка в бежевом берете и с ярко-красной помадой на губах, интересуется, по какой причине отменили посадку и как долго им еще предстоит ждать, но рабочий лаконично уходит от ответа.
В зале ожидания Чимину перехватывает дыхание, когда он видит толпы людей, замерших на корточках и уставившихся лицом в пол. Осознание догоняет слишком медленно, но когда Пак поднимает голову и видит в нескольких метрах от себя грозного мужчину с вьющейся, черной, как смоль, бородой, понимание оглушающе бьет его по темечку. Он рассматривает остальных мужчин с автоматами, вальяжно расхаживающих между рядов из кресел, примерно половину минуты, пока не отмечает боковым зрением, как по проходу ведут девушку с красным растекшимся пятном на животе.
– Какого черта здесь творится? – шипит ему прямо в ухо мужчина с давлением, вцепившись Чимину в локоть, – Внуки ждут меня в Будапеште, понимаете? Мы что, никуда не летим?
В ответ ему хочется непременно смачно съязвить или, по меньшей мере, бросить колкость, потому что что за хрень он вообще несет? Если у этого старого маразматика нет ни малейшего представления о том, что конкретно сейчас происходит, то, очевидно, его убьют первым. Как минимум просто по тому, что старик даже не думает затыкаться. Чимину стоит больших усилий, чтобы игнорировать его бесконтрольный словарный понос, поэтому он пробует переключиться на мерзкий плачь девочек-близняшек – вторых по счету, кто совсем не понимает ситуацию. Они конючат и требуют объяснений от отца, совершенно не понимая, что происходит, и контролировать поведение детей не получается от слова совсем.
Когда их делегацию грубо просят впечататься мордой в пол, одна из девочек послушно складывает руки за головой, следуя примеру отца, а вторая начинает рыдать во весь голос. Чимин на ощупь находит в кармане пальто телефон и зажимает качельку громкости, чтобы отключить звук, и именно в этот момент к ним подходит один из террористов, тут же направляя ствол винтовки в лицо отца близняшек.
– Скажи этой суке, чтобы сейчас же заткнулась.
– Я пытаюсь, сейчас... Соль, пожалуйста!..
– Плохо пытаешься, ублюдок. Если ты ее не заткнешь, то это сделаю я.
Чимин утыкается вспотевшим лбом в холодную и грязную поверхность пола и крепко закрывает глаза, потому что так кажется, что становишься неприметным. Легкие, как и все остальные органы, кажется, перестают функционировать, вот только сердце ведет себя непривычно шумно. Он чувствует, как дрожат его губы, а до остатков разума долетает истеричный детский плачь и мольбы отца.
Чимин сначала считает до трех, потом сбивается, снова пробует возобновить счет, перебирая дрожащими пальцами сквозь подол пальто мобильник в кармане. Эта возня кажется ему слишком уж приметной и настойчиво пульсирует ярко-красной надписью «билет на тот свет».
Раздается два выстрела. Ровно два. Совсем близко.
Чимин ощущает, как до его щеки долетают теплые капли крови, но больше ничего не слышит, только чувствует, как оседает запах смолы и копоти на слизистой в носу.
Пальцы разжимаются произвольно, выпуская толщу тканевого куска пальто, под которым находится телефон, а рядом больше никто не плачет.
***
В салоне такси пахнет ванильным ароматизатором и мятной жвачкой, которую жует водитель, из приоткрытого окна не по-весеннему сквозит холодом, и между телефонной трубкой и щекой оттого образовывается легкая испарина.
– А я тебе говорю, – ерничает Намджун, жующий на ходу, и до Юнги долетают звуки улицы с того конца провода, – ты не отвертишься от этой попойки, Тэхён планировал ее две недели. Не знаю точно, что он конкретно задумал, но нас ждет что-то слишком уж грандиозное.
– У меня были планы, – сухо обрывает его Юнги. Настроение с самого утра почему-то ни к черту, он даже не успел погладить рубашку и, вероятно, забыл оставить ключи от квартиры Чимина у консьержа.
– Разве твои планы не улетели в Венгрию? – друг иронично хихикает с той самой ядовитой интонацией в голосе, которую Мин не переваривает всем сердцем.
– Он не... не мои планы, Джун. Какая разница?
– Да такая, что ты сохнешь по нему уже больше года, вот только все равно зачем-то называешь это «деловые отношения», – Юнги почти может себе представить, с каким именно выражением лица друг делает кавычки пальцами в воздухе, и предпочитает не развивать эту тему.
Машина плавно выворачивает на главную улицу, водитель перестраивается в левый ряд, а затем поднимает вопросительный взгляд, приложив палец к панели магнитофона, и как бы интересуется через зеркало, можно ли прибавить громкость. Юнги утвердительно слегка кивает головой, а после показательно закатывает глаза, от чего водитель весело прыскает.
Новостные радио-каналы Юнги не любил никогда. Не сказать, что они совсем его раздражали, просто не вызывали интереса, но в этот раз голос диктора звучал куда интереснее, чем нелепые шутки Намджуна в телефоне, поэтому Мин прислушался.
«Теракт произошел в зоне международного вылета. Здание аэропорта уже оцеплено сотрудниками безопасности и боевиками. Личности преступников устанавливаются».
Юнги в очередной раз за это утро оттянул голстук двумя пальцами, чтобы после зависнуть в прострации на несколько коротких секунд, осознавая услышанное. Он знал, что самолет Чимина должен был оторваться от земли еще примерно сорок минут назад, но мимолетное ощущение тревоги все равно противно сдавило горло. А что, если?..
Сердце предательски ойкнуло и сжалось. Он сидел так совсем недолго – ровно до того времени, как Намджун, понявший, что его совершенно не слушают, не окликнул.
Водитель саданул по тормозам на светофоре, лоб прочертила мокрая дорожка, и Юнги ощутил жгучую потребность закурить.
– Я перезвоню, – Юнги сглотнул и старался оставаться спокойным, но между ребер все равно противно заныло, а в голосе проскользнула нотка паники.
– Но хён! Мы ведь так и не определились, идем в эту пятницу в бар или нет... – попытался остановить его Намджун, но Юнги больше не слушал.
Все, что было сейчас по-настоящему важно – чтобы Чимин ответил на звонок, вот только череда длинных гудков не оканчивалась подозрительно долго.
Гудки.Именно они заставили его напряженно прикусить нижнюю губу и даже затаить дыхание. Выходит, телефон включен и даже не переведен в режим полета.
Автомобиль к тому времени минул уже три квартала и находился в паре минут от офиса Юнги, а гудки все тянулись и тянулись, монотонно сменяя друг друга.
– Блядь, – Юнги скорее констатировал факт, чем удивился, а затем вцепился в плечо мужчины на водительском кресле так бестактно и грубо, что тот подпрыгнул от удивления, – разворачивайся. В аэропорт.
– Чего?!
– Я сказал, разворачивайся, – отчеканил Юнги и для большей убедительности сдвинул на переносице брови.
***
Трупы. Повсюду действительно были трупы, завернутые в черные непроницаемые мешки. По барабанным перепонкам все еще проезжался звук, с которым пули входили в их еще теплые тела, разрывали мясо и сверлили кости. Отвратительный скрежет буравил виски, отзываясь головной болью, а во рту было сухо и солоно. Хотелось пить, спать, накрыть голову руками, спрятаться или исчезнуть – сквозь хаотичный ход беспокойных мыслей Чимин пытался ухватиться за ощущение реальности, но неизбежно увязал в липком страхе.
Сфокусировать зрение удалось только тогда, когда перед его носом оказалась противная огромная ватка, вымоченная в нашатыре. Он проморгался, несколько раз открыл и закрыл рот, а потом его усадили на стул. Укол оказался почти безболезненным, руки его совсем не слушались, а голова до того плохо соображала, что Чимин отбросил всякие попытки вслушаться в слова офицера и сказать хоть что-нибудь членораздельное. Он сидел и буравил взглядом одну точку впереди себя, пока на его плечо не опустилась тяжелая рука медбрата.
– Возьмите воду, – сказал он, протягивая Чимину открытую бутылку с водой, а затем посмотрел прямо в упор, и во взгляде этом было так много выражающего сожаления тепла, что мурашки ужаса побежали по коже, – вам нужно кому-нибудь позвонить?
Верно, позвонить. Чимин, наверное, должен позвонить кому-нибудь и попросить забрать его из этого кошмара. Выход оцеплен, повсюду полиция, людей слишком много. Более-менее спокоен лишь огороженный желтой лентой клочок зала в центре, где полно таких же пострадавших и, к счастью, тех, кто остался цел. Возле дверей непонятная потасовка, людей выпускают по два человека, не впускают никого, а еще очень сильно пахнет гарью, – Чимин попросту не сможет уехать самостоятельно. Очевидно, ему потребуется помощь, поэтому, вероятно, стоит позвонить Хосоку или Сокджину, чтобы хотя бы просто встретили его.
Он смахивает экран блокировки, но взгляд плывет, наугад тычет несколько раз по экрану, злится, что ничего не работает. Руки холодные, обесточенные, дрожат и не могут попасть по иконке вызова.
– Вам кто-то звонит, – говорит медбрат, когда видит безуспешные попытки парня воспользоваться смартфоном, – давайте, я помогу.
Когда в руки Чимина вручают телефон с отвеченным уже звонком, он делает мысленную помарку не забыть после поблагодарить этого мужчину, переводит взгляд на сбитые носки своих туфель и молчит.
– Чимин? Чимин, это ты? – голос кажется неразборчивым то ли из-за слишком громкой обстановки вокруг, то ли из-за эмоционального шока. В любом случае, это не важно, потому что Чимин не находит в себе сил ничего ответить. Его имя повторяют снова и снова, и человек в трубке начинает явно нервничать, поэтому Пак делает глубокий, протяжный тяжелый вдох и медленно хрипит:
– Все нормально, – он выдыхает тяжело, прикладывая огромную тонну усилий, слова вырываются из дергающегося горла и застревают на выходе, блокируя поступление в легкие кислорода.
– Живой, – облегченно выдыхает Юнги, а Чимин не понимает, почему он все-таки позвонил, – я приеду и заберу тебя, ладно? Немного потерпи, пожалуйста. Я рядом.
– Хён, – Чимин чувствует, как к горлу начинает подкатывать едкий противный ком, втягивает воздух носом несколько раз подряд и отчаянно морщится, потому что его разрозненный расфокусированный взгляд бегает по сторонам. Чимин рассматривает образовавшуюся вокруг него суматоху, тяжело дышит и закрывает себе ладонью рот.
– Я, блядь, так испугался, чуть не умер, блядь. Ты живой, боже мой, живой, Чимин. У меня не было интернета, я развернул таксиста. Я, нахрен, ненавижу гребаный Будапешт, чтобы ты знал, и...
– Там была девочка, хён. И еще женщина в шляпе, старик, дети, – Чимин шепчет почти на грани, едва ли держится, и язык работает вяло и невпопад из-за порции успокоительного в его крови. Он хочет уткнуться Юнги в плечо головой и зарыдать, но сидит на холодном стуле и глупо пытается соединить слова предложения. Он на долю секунды совсем замолкает, чтобы схватить щедрую порцию кислорода и перевести дыхание, а потом спрашивает первое, что приходит в его голову, но кажется совершенно лишним в сложившейся ситуации, удивленно вздыхая, – почему ты вообще мне позвонил?
– Я... – Юнги теряется совсем ненадолго, напряженно молчит, скорее всего, просто не готовый к такому вопросу, а перед лицом Чимина двое мужчин в форменной одежде скорой помощи тащут носилки, плотно укрытые непроницаемой тканью, словно в замедленной перемотке – я испугался, когда понял, что могу больше вообще тебя не увидеть.
