Хрупкий

Лиам был хрупким, словно стекло. Сам он считал себя скорее искривлённым зеркалом в комнате страха, отражающим пороки общества и подстраивавшим картинку так, как ему было удобней. Лиам был хрупким, словно стекло, у которого где-то в уголке была трещина. Та самая тонкая полосочка, грозящаяся расползтись поперёк всей поверхности. Однако пока её заметить было возможно лишь с помощью увеличительного стекла. А Шерлок всегда носил с собой лупу. Лиам был хрупким, словно стекло, по крайней мере так показалось Шерлоку, когда он впервые обнял Уильяма, летящего вниз головой с Тауэрского моста. Тело было худым и слабым, совершенно безвольным. Казалось, Холмс мог сломать его, как тростинку, ещё до столкновения с водой, если слишком сильно прижмёт к себе. В тот день трещинка разошлась. Лиам был хрупким, словно стекло, когда Шерлок впервые увидел его в сознании на крыше больницы. И до того худое тело Уильяма было донельзя истощено (хотя, казалось бы, куда больше). Холмс это понял, когда увидел Лиама сидящим. Убедился в этом выводе, перекинув чужую руку через своё плечо, ибо ноги Уильяма дрожали и подкашивались. Лиам был хрупким, словно стекло, и это стало отчётливо видно, когда он оказался разбит окончательно. Смысл его существования закончился в Лондоне. Весь его план был осуществлён, однако в нем не было руководства действий на случай выживания его создателя. Отчаяние лилось из глаз Уильяма. Читалось в его помутненном, растерянном взгляде. Уильям не знал, что делать, как благодарить. Лиам был хрупким, словно стекло, — это стало очевидно, когда Шерлок постарался сложить все осколки сердца его математика и не упустить ни один, при этом ни в коем случае не навредить. Холмс мог поклясться, что этот изощрённый пазл лишь мешал, оставляя старые предрассудки, возвращая мысли в разрушительное русло, в то время как ему было очевидно, что в новой жизни Лиаму нужно построить себя заново. Нет больше Лорда преступности, и не должно у Уильяма остаться хоть какой-то частички этой его личности. Лиам был хрупким, словно стекло, и Шерлок безумно боялся его поранить. Холмс не был одарён красноречием, да и совершенно не знал, как работать с ментально больными людьми. Он привык делать всё по-своему, не считаясь с мнением окружающих; сейчас же любое неверное действие могло окончательно разбить чужое сердце, и тогда Лиаму уже ничем нельзя будет помочь. Шерлок внушал оптимизм, боясь спровоцировать раздражение. Шерлок был последователен и спокоен, однако внутри тревожился в страхе упустить время, пока мысли Уильяма не стали слишком тяжелыми. Шерлок был тих, чтобы не вызвать подозрений, хотя иногда очень хотелось кому-то похвастаться своими успехами (день без кошмаров и сигарет можно же считать достижением? Это работало по отношению к обоим), однако Холмс уязвлял свою гордость во благо своего математика. Шерлок старался не торопиться, чтобы спешкой не испортить эффективность методов. Шерлок потихоньку рассматривал все многочисленные маленькие уголки души Уильяма, бережно храня в голове все факты о нём, и постепенно всё лучше понимал чужие чувства, тщательно думая, как лучше подступиться, утешить, дать понять, что он знает и принимает профессора таким, какой он есть, и, главное, искренне пытается помочь. Шерлок касался нежно и ненавязчиво, когда осознал, что Лиам чутко реагирует на прикосновения и куда большее может выразить через них. Шерлок старался всегда быть рядом, стать опорой. Лиам был хрупким, словно стекло, а Шерлок стал лучшим ювелиром столетия.