рождественские чудеса.

Тёмные глаза встречаются под небесами. Зажглись звёзды, мы ожили в ночи. Моему пустому сердцу так трудно доверять Мы совсем одни до самого возвращения в сумрак.

— Люк, эм… Слушай, я не знаю, уместно ли это сейчас, но я бы очень хотел познакомить тебя кое с кем, — Барнс неловко сжал чужую ладонь, избегая смотреть в голубые угольки Юпитера, пронизывающие одновременно теплотой и холодом каждую клеточку его тела. Снежинки то и дело накрывали юношей, грозясь со временем собраться на чужих макушках невесомой шапкой, поэтому Лукас глазами искал ближайшую крышу, чтобы за время ожидания они с Люком не превратились в пару снеговиков. Вся улица была украшена то гирляндами, то фонариками и разноцветными ёлочными шарами, за витринами на них глядели вязанные игрушки и чучела животных, а так же марионетки, разодетые в красные шубы Санта Клауса. Всё это пестрело в глазах, отвлекая от самого главного, но всё же Барнсу удалось завести юношу вслед за собой под балкон в нескольких метрах от прошлой стоянки и снова сжать пальцами чужую холодную ладонь, пытаясь своими не менее холодными согреть чужие руки. Улица, по которой они бродили уже второй десяток минут, была знакома Лукасу каждой вывеской, каждой дверью и каждым кирпичиком, но лёгкий снег и Рождественская атрибутика изменила её облик так, что он начал блуждать глазами, хотя внешне сохраняя спокойствие. «И ходит тревожный, но спокойной наружно, и спрашивает: теперь тебе ничего? Не страшно? А?» Ливерпуль встретил юношей ясным небом утром и поднявшимся снегом вечером и, несмотря на то, что снежинки, кружащиеся в своеобразном вальсе, около них делали атмосферу более праздничной и романтичной, Лукасу было неуютно гулять по улицам этого города. Если бы не Скотт-Юпитер, всё время державший его под руку, Барнс бы ударился в панику, позабыв про все планы на Рождественские каникулы. — Знаю, что мы приехали развлечься вдвоём, но я бы хотел познакомить тебя и со своей семьёй. Марина тебя очарует, — под взглядом Люка Лукас поднял руку, чуть качнув больным запястьем в приветственном жесте кому-то за спиной Юпитера, и кивнул юноше, чтобы тот обернулся. По противоположной стороне переулка шла девушка с длинющими чёрными волосами, развивающимися атласными лентами за её спиной, за руку ведя девочку лет пяти-шести, которая, завидев Барнса, кое как осталась подле матери, чудом не побежав ему на встречу. Жёлтые глаза малышки сверкнули в свете лампочек. — Макензи мой лучший друг и мать моей племянницы, — пояснил Барнс, не отпуская ладонь партнёра и садясь на корточки, приглашая того сделать то же самое. Оказавшист на уровне детской досягаемости, он ловит ребёнка в объятия, когда гостьи подходят ближе. Длинные русые косы девочки торчат из-под вязанной шапки с огромным помпоном — за кисточку косы Лукас аккуратно дёргает её, когда ставит на землю, привлекая внимание не только к себе, но и к Люку рядом, — я давно хотел устроить вашу встречу, но, знаешь, работа и работа. Когда, как не в Рождество, собирать вместе всю семью? Стремительно темнело. Квартет находился под чьим-то балконом, украшенным огнями гирлянды, поэтому не нуждался в свете, чтобы с комфортом обмениваться фразами. Пока ребёнок кружился вокруг ног взрослых, Лукас спешил официально представить Макензи и Люка друг другу. Блэр, изящно поправив тёмные кудри, мило улыбнулась Юпитеру, что-то негромко говоря ему. Кажется, контакт был налажен намного быстрее, чем предполагалось. Переулок был небольшим, поэтому в нём не ездили машины, гарантируя безопасность неугомонного ребёнка, которому явно наскучили обмены словами взрослых. Марина обошла их и так, и так, дёрнула дяденьку в пальто, которого её дядя представил как «человек, которого я очень бла-бла-бла» за рукав, но получила лишь тёплую улыбку, обняла дядю Лукаса за ногу, но пришлось поправлять шапку, ведь от «лёгкого» трëпа по голове длинной дядиной рукой она съехала на глаза, а обняв маму она лишь разочарованно вздохнула, когда та похлопала её по плечу и ласково попросила подождать ещё пару минут. Скучные взрослые, им только бы трепать языком. Марина начертила ногой круги на небольшом слое снега на асфальте, погоняла голубей, скатала снежок. Казалось, прошла вечность. Она со скуки подняла голову вверх, жмурясь от света фонаря над ними, но тут ее внимание привлекло что-то пушистое и белое, мелькнувшее за бортиком балкона над их головами. Кошка? Кто же выпустит животное в такую погоду на балкон? Марина озадаченно хмыкнула, но глаза не отвела. — Лукас, там, кажется, что-то есть, — Марина дёрнула его за куртку, но тот лишь кивнул, не отвлекаясь слушая речь дяденьки в пальто. Вновь мелькнуло что-то белое, и тут же показалась человеческая голова, как оказалось, со снежно-белыми волосами, — ой, Лукас, смотри, там… Она осеклась, когда, приставив указательный палец к губам, человек со снежными волосами тихонько зашипел и подмигнул ей. Её дядя не услышал, потому что уже говорил сам, чему то улыбаясь. Марина любопытно склонила голову на бок, ожидая дальнейших действий от чудного знакомца, который улыбнулся и снова исчез, видимо, забежав в квартиру. Девочка слышала возню где-то в глубине, куда исчез человек, и, кажется, услышала негромкий мужской голос, который хрипло спросил: «Что ты там снова нашёл, Уайт?» Не успела она вновь позвать кого-нибудь из взрослых, как юноша со снежными волосами вернулся, и помимо головы Марина смогла увидеть его плечи, накрытые белой курткой. Он дружелюбно помахал ей, сохраняя, почему то, молчание. Он напомнил ей клоуна-мима, котрого она видела в театре: такой же приветливый, бледный и молчаливый. В руке юноши что-то мелькнуло, а потом аккурат в руки девочке приземлилась конфета. Её не пугал неизвестный человек, ведь снежные волосы нового друга были похожи на сахарную вату, а искрящаяся улыбка и добрые серые глаза её не страшили. — Марина, пошли в здание, сколько можно повторять, — от разглядывания ее отвлёк как всегда негромкий голос матери. Оказывается, её звали не в первый раз. — Куда ты всё смотришь? — Лукас поднял русую макушку, проследив за её взглядом, и чертыхнулся, сделав невольный шаг назад, когда заметил нового друга племянницы, — господи, блядь, — но тут же хлопнул себя по губам. Юноша со снежными волосами рассмеялся, одну руку положив на раму, а вторую свесив вниз. Марина вторила его смеху, получив новую улыбку. За спиной снежного эльфа — так окрестила его Блэр-младшая — шевельнулась штора, и к альбиносу вышел другой мужчина, держа в двух пальцах сигарету. Марине он напомнил дядю всем своими видом и, если бы Лукас не стоял рядом с ней, пристыженный ледяным взором синих глаз Макензи, она бы указала пальцем на красивого дядю и сказала бы: «Лукас». Мужчина был не одет, как юноша рядом с ним, но ему, кажется, было и так уютно — он стряхнул пепел с сигареты и поставил локоть на бортик, как и альбинос. — Черт, Айзек, вы могли напугать её, — Лукас нахмурился, за руку притягивая к себе жующую подаренную конфету девочку. — Если кто из вас испугался, так это ты, — Томас мягко парировал ему, одаривая компанию внизу мягкой лисьей улыбкой. Сигарету он потушил об образовавшуюся шапку снега на перилах, и подпер щеку, — вы собрались под моим окном, чтобы поздравить с Рождеством? — Под нашим окном, — альбинос поправил его, на что получил короткое цоканье языком рядом от Томаса и снизу от Люка. — Мы зайдем в кафе, — Макензи взяла дочь за руку и мягко улыбнулась всем присутствующим, — с Рождеством, Томас. Тот отсалютовал ей двумя пальцами. Лукас и Люк остались стоять, но по позе первого было видно, что они вот-вот последуют за дамами, поэтому альбинос в миг подсуетился и достал откуда-то снизу что-то отделено напоминающее ветку. Лукасу без очков и снизу и вовсе показалось, что это провод. — О-о-омела, мои дорогие. С Рождеством, — Билл подмигнул и свесил к низу веточку между Лукасом и Люком, закрепив её в гирлянде. После чего он взял под руку Ланкастера, озадаченно хмурящего брови, и потащил его прочь с балкона, в прихожую, одеваться. Томас и Билл не оборачиваются на них, когда, выйдя из квартиры и обойдя дом, чтобы оказаться в ярком переулке, Лукас и Люк целуются под чужими окнами, укрыв руками щеки друг друга и мягко сминая замёрзшие губы, прячась от окружающих людей в объятиях. Они просто идут мимо, пока не исчезают в магазинчике неподалёку, на последок звякнув дверным колокольчиком, словно наконец ставя точку. Глазам Уайта попадается очередная безделушка, которая тут же оправляется в «корзину», а-ля руки Томаса, а уже выйдя из магазина их встречает пустота улицы. В воздухе играет звенящая мелодия приближающегося Рождества и запах имбирных пряников, и двое незнакомцев, переплетая руки, исчезают за очередной дверью под тихий смех весеннего кролика.