Горечь

Воротнички всех рубашек у Роберто де Ниро желтоватые от табачного дыма, и поначалу это раздражает Мэрил даже больше, чем повсюду тянущийся за её временным шефом шлейф убойного аромата дешёвых сигарет без фильтра. Больше, чем пренебрежение её дипломом, её резюме, её амбициями и устремлениями — всей её воплотившейся мечтой о профессии. Больше, чем его скептицизм, цинизм и тусклый взгляд в ответ на любую высказанную идею: «Ты нашла сенсацию? Молодец, а теперь положи на место». Больше, чем фляжка с виски, к которой Роберто прикладывается так часто, что Мэрил сбивается со счёта в первый же рабочий день. Больше, чем раздражает её в этом человеке буквально всё, заставляя спорить, делать замечания, искать малейшее расхождение в их мнениях. В дороге Роберто де Ниро, кажется, перестаёт менять рубашки, за полтора часа пути от города успевает продымить насквозь салон их авто, а фляжку не убирает дальше нагрудного кармана. Мэрил чуть не плачет, когда, собрав всю волю в кулак, глушит мотор и, проигнорировав возмущённое «эй!», хватает его за ужасно раздражающий её жёлтый от дыма воротничок рубашки. — Вы можете не пить так много? — срывающимся голосом проговаривает она. — Не могу. Знаю-знаю, — Роберто пожимает плечами, но не торопится освободиться, хотя Мэрил тянет его к себе совершенно неприличным образом. — Ты волнуешься, что я сопьюсь, не дав тебе характеристику. Или что меня пристрелят в каком-нибудь салуне в пьяной драке, пока мы ищем твою сенсацию. Или… — Я волнуюсь за вас, — Мэрил стискивает зубы и отпускает его: пальцы разжимаются сами собой. Зачем только она к нему прицепилась… Роберто хмыкает и протягивает ей фляжку: — Обычно стажёров я не спаиваю, но ты это, хлебни. И я, может, сделаю вид, что ничего не заметил. Поедем дальше как ехали. Похоже, он удивляется, когда Мэрил решительно подносит фляжку к губам и делает глоток. Виски обжигает ей язык, горло и желудок, оседает внутри горячим тяжёлым комком. Роберто снова хмыкает, отбирает у Мэрил фляжку, тоже отпивает следом за ней и ворчит: — Ты ведь об этом пожалеешь, молодняк. — Не пожалею, — упрямо возражает Мэрил и облизывает губы, чувствуя вкус его табака. Наверное, в ней уже говорит виски (завтракала она давно); или привычный дух противоречия, не желающий засыпать рядом с этим человеком. Пожалеть она не успевает: дорога, Вэш Ураган, похоронщик Николас Д. Вульфвуд и все его беды, Июль, падающая на город ослепительно-яркая звезда — времени ей не оставляют. Когда Николас у импровизированного памятника всей жизни, которая не случилась у неё, протягивает ей сигарету из той самой последней пачки Роберто и щёлкает зажигалкой, Мэрил не отказывается. Табачная горечь знакомым вкусом обволакивает ей губы.