A nightingale sang in Berkeley Square

«той ночью я был на Баркли-сквер»… Мягкий дрожащий голос прервался щелчком кнопки «стоп». Болезненная и такая земная досада впивалась в ладони и лицо, и перекатывалась тяжелыми багровыми звуками контрабаса где-то под скулами, тяжело сворачиваясь в горечь, находящую выход в колючих человеческих слезинках. Легкий августовский воздух замер между уставшими листьями деревьев. Кроули нравилось дымчатое затишье последних летних дней и спрятавшийся, желтоватый, как выгоревшая ткань шарик солнца. За густой, сохранивший малахитовый торжественный цвет лес уплывала тихая грозовая синева, оставляя в воздухе неуловимый запах наэлектризованного конденсата. Мягким незаметным воспоминанием в голове пронесся торжественный своей первозданностью момент Большого взрыва. Яркий блеск зарождающейся истории отражался в мириадах парящих маленьких каплях, пахло свежим, незнакомым, издали напоминающим запах земли в Эдемском саду. Под ногами клубилась и быстро оседала дорожная пыль, на обочинах медленно шелестели перезревшие травы, а над головой был все то же, нагретое как камень, по-августовски, будто паутиной затянутое небо. Несколько уставший Азирафаэль шел чуть впереди, наклонив голову в бок и беззвучно шевеля губами. Кроули знал его страсть к человеческим поэтам и не стеснялся ехидничать, слыша робкую попытку продекламировать подходящее по случаю стихотворение. Но сейчас демону язвить не хотелось. Выгоревший добела вечер дорожной пылью оседал на кремовом костюме и на бесшумных движениях губ, на синей туче и на плечах задумавшегося Кроули. Матовый свет должен был скоро исчезнуть как перегорающая лампочка. Демон догнал Азирафаэля, касаясь задумчиво своим плечом его плеча. Ангел безмятежно улыбнулся, подставляя ладони уходящему свечению, а Кроули смотрел на плавающую умиротворенную синеву в обычно светлых плещущих радостью глазах. Кроули не знал, что земной вечер может быть так похож на Азирафаэля. Вечер заходился в спешке. Демон не хотел видеть бурое, переосвещенное лондонское небо. Скукожившееся как сухой лист и грязное, как городской пруд. Тяжелый и роскошный потолок Ритца и блестящая люстра - он наслаждался этими рукотворными сводами над головой. Привычки поднимать голову вверх в Лондоне ночью он не имел, но помнил с каким удовольствием он окунулся в нетронутую бархатную темноту валлийского неба в безымянной деревушке. -Кроули, посмотри наверх! Миллионы звезд и планет. И длинная сверкающая полоса Млечного пути. А рядом восхищенный много раз уже виденным ночным небом, но такой же неискушенный ангел, крепко держащий его за руку. И какая глупость - они оба знали о создании Небес, но Кроули бы все равно сходил бы за горстью тихо мерцающих звезд, чтобы они вместе помнили о разбившейся миллионами капель новой истории и о тихом августовском вечере. Ничто не вечно. Не было и не будет соловьев на Баркли-сквер.