Забава

Курильщик часто его раздражал. Тем, что любил задавать глупые вопросы. Тем, что не понимал многие ответы. Тем, что часто злился на тех, кто пытался объяснить ему как мог. Тем, что с пренебрежением и высокомерием относился к законам Дома. Тем, что не верил в то, что сам же видел или слышал. Тем, что именно ему, Сфинксу, приходилось больше всех сдерживать раздражение при общении с ним, в попытках, хоть что-то донести до чужого разума, ведь иначе Курильщик остался бы совсем один, не умеющий хоть мало мальски плавать, брошенный в океан опасных вод, которые так и ждут кого можно безвозвратно утащить к себе в бездну. Другие отчего-то совершенно не собирались снисходить до бывшего фазана, наплевав на его судьбу и оставив все заботы о нём ему. Разве что Табаки иногда приходил на подмогу, но его объяснения выходили ещё более тяжёлыми, чем у Сфинкса. Курильщик раздражал. И часто хотелось не сдержаться и хотя бы прикрикнуть на него, а то и позволить слететь с губ обидному ругательству, а то и поднять руку для подзатыльника, если не для чего-то потяжелее. Вот как прямо сейчас, когда ему прилетел очередной глупый вопрос. И Курильщик совсем не ведает насколько его вопрос ужасен, насколько он вымораживает душу Сфинкса и делает спросившего об этом дураком. Он лишь смотрит своими карими глазами, притаившими на своём дне искренний интерес и любопытство. Такой взгляд выставлял парня наивным и даже немного милым, совсем не похожим на циничного и сварливого подростка, которым тот был. Из-за этого взгляда Сфинксу было лишь сложнее, ведь не будь его, казалось, что тогда бы и получилось отмахнуться от глупых вопросов, как от них отмахиваются все остальные. А так приходилось лишь сдерживать раздражение и смотреть на колясочника с некой жалостью и обреченной усталостью, не скрывая такой взгляд, желая намеренно показать, что спрашивать было лишним, что ответ знает и сам Курильщик. Но тот лишь замечает сам взгляд, не улавливая то, что им пытались донести, из-за чего его брови хмуро сошлись, и он весь обиженно насупился, показывая так, что это Сфинкс сейчас придурок, который наигрубейшим образом ранит его нежные чувства. Вокруг как будто сгустились тучи, в которых Сфинкс почти явно различил мысленные оскорбления в его сторону, навроде "скотина", " хмырь", "скряга", "задавака" и прочее. Тихо вздохнув, Сфинкс и сам обиделся на такое несправедливое к нему отношение. Глядя на хмурую моську, зачесались руки, которых нет, чтобы дать небольшой такой щелбан, в надежде так что-нибудь вбить в несчастную голову. Сфинкс даже начал представлять себе это. Сфантазировал себе полноценные теплые руки вместо холодных протезов и живые пальцы, которые приближаются ко лбу Курильщика и щелкают по нему. В этот миг Сфинкс, не ожидая этого, ощутил прикосновение, а Курильщик, сдавленно ойкнув, ухватился за лоб и пораженно уставился на состайника напротив. Нелепо вылупившись друг на друга, они через пару секунд сообразили отвернуться. Не поняв, что произошло, Курильщик замял свой вопрос и отъехал в сторону, а Сфинкс задумался. *** Теперь у Сфинкса появилось новое увлечение, которым он, к своему ужасу начинал злоупотреблять. Но оторваться было невозможно. В моменты, когда Курильщик начинал вновь выводить из себя стало так приятно невидимыми, воображаемыми руками отвешивать ему подзатыльник, ставить щелбаны, иногда и просто сдавливать плечо, как бы притормаживая. И Курильщик всё чувствовал. Он вздрагивал и ойкал, оглядывался вокруг, пытаясь понять кто так варварски его касается, а после напрягал всё тело, таким образом оставаясь настороже, чтобы в следующий момент поймать неизвестного хулигана или чтобы просто это не застало его врасплох. Но в таком состоянии Сфинкс его не трогал, лишь ждал подходящего момента и снова неожиданно дотрагивался. Удивленный Курильщик каждый раз терял всю свою спесь, и вид его такого, похожего на растерянного котёнка, заставлял полностью испариться любой внутренней злости, повышая настроение, доброжелательность и вызывая на лице довольную ухмылку. Благодаря этому также колясочник стал значительно спокойнее слушать чужие объяснения, реже обращая на других своё недовольство в случае непонимания, так как всё внимание отдавал призрачным прикосновениям, которые могли вот прямо сейчас обрушиться на него. И если в начале Сфинкс действительно зачастил с касаниями, то теперь поводов их отвешивать оставалось всё меньше. Курильщик чаще оставался вежливым, если и злясь на других от их объяснений, то умело это скрывая. Да и вовсе, теперь он стал меньше доставать других, просто иногда бросая непонятливые взгляды, но тщательно сжимая губы, не давая вопросам слететь с них. И это не понравилось Сфинксу, вновь вызывая в нём волну раздражения, даже ещё большую чем раньше. Кто бы мог подумать, что всё ещё многого не понимающий, но молчаливый Курильщик будет возмущать сильнее, чем тот, который спрашивает обо всём, даже о том, о чём не нужно? Сфинкс озадачился и лишь стал незаметно наблюдать за бывшим фазаном, думая как ему быть. В один вечер в четвёртую с шумом заявился Табаки, после своей долгой прогулки, который тут же поспешил рассказать о случившихся с ним за день приключениях. В красках он начал описывал как подслушал спор кого-то из крыс про то, насколько Чёрный Ральф является частью дома, и будет ли у него на этом выпуске выбор. Так случилось, что разговор непутевых услышали и парочка птиц, в результате чего завязалась драка. О случившемся слушал каждый в комнате, в том числе и Курильщик. При взгляде на него было очевидно, что тот не понял всю суть конфликта, до которой ему, будучи любопытным, хотелось добраться. Курильщик после того, как Табаки окончил рассказ, притворяясь, что увлечён рисованием в своём альбоме, бросал робкие взгляды на Чёрного, в раздумьях, стоит ли решаться проявить интерес хотя бы с тем, кого он мог назвать другом. Он, как думал, незаметно после оглядывает всех в четвёртой и решает для себя, что при таком народе ни о чём не станет спрашивать, а позже, когда может выдаться случай остаться с Чёрным наедине уже эта тема будет не актуальна, потому интерес стоит вовсе забыть, списав всё на творящуюся в Доме игру. Теперь парень по-настоящему отдался рисованию, стараясь при этом подавить небольшую грусть от того, что многие тайны для него так никогда и не откроются. Сфинкс наблюдал за этим и не смог сдержать жалость при виде расстроенного Курильщика. Захотелось как-то приободрить его, сказать что-то вроде меньше знаешь – крепче спишь, и что многие даже завидуют неведению Курильщика, и также поэтому могут туманно изъясняться. Тёмная поникшая макушка отвлекала, и само собой воображение четко сформировало картинку, как Сфинкс своей призрачной рукой аккуратно и со всей нежностью зарывается в чужие волосы, легонько поглаживая, а через секунду уже отстраняясь, напоследок немного потрепав. Рука Курильщика с карандашом в этот миг замирает, сам он слегка прикрывает глаза, расслабляясь, а после исчезновения тепла, оглядывается. И если в прошлые разы он искал прозрачного хулигана с притаившейся в глазах злостью и испугом, теперь на их дне скрывался робкий интерес. Что-то в груди Сфинкса кольнуло и он поспешил отвернуться и занять себя чем угодно, лишь бы это не было связано с Курильщиком. *** Теперь увлечение приняло другой характер. Сфинкс оставил грубые щелбаны и подзатыльники, заменив их на мимолетные поглаживания и лёгкие до щекотки касания. Реакция Курильщика на подобное выходила более занимательной. Вот на оглаживание большим пальцем скулы он густо краснеет, а вот тянется за призрачной рукой после того, как та нежно растрепала волосы. Дошло до того, что Курильщик начал рисовать руки, его руки, ровно такие, какими он их себе представлял. От этого факта по-сладкому щемило сердце. Некоторые состайники также стали с подозрением коситься на Сфинкса, уже давно отметив странности бывшего фазана. А параллель ведь провести было не то, чтобы сложно, от того, что ему было невозможно не улыбнуться на милое поведение Курильщика. Тот всё больше казался ему маленьким котёнком, который на самом деле просто требовал к себе внимания, пусть и глупым поведением или острыми коготками. И стоило отметить такое сравнение, Сфинкс уже не мог себе представить как это не касаться иногда Курильщика или игнорировать его наличие в четвёртой. Хоть тот всё ещё не ощущался частью Дома, стаи, лично Сфинкс не хотел, чтобы он покидал его жизнь, такой сварливый и при этом по-своему очаровательный. Но думать так было странно, и осознание об этом настигло, когда подслушивая разговор с Чёрным, он услышал вопрос Курильщика о том, возможны ли помимо слуховых и зрительных, вербальные галлюцинации. Табаки, который честно невольно, тоже подслушивал разговор, тогда красноречиво покосился на Сфинкса, и последний, испытав неловкость, покраснел, мысленно начав перечислять множество оправданий, но быстро остановившись. А ведь действительно. Он ведёт себя не самым красивым образом, но при этом ему это нравится. И забавляться так нравится не абы с кем, а именно с Курильщиком. Именно его реакция казалась милой и становилась необходимой почти как воздух. Да и в целом именно он вызывал слишком много эмоций, заставлял что-то трепетать внутри и стал отдушиной в Доме, притягательном и родном, но также до усталости мрачном, отталкивающем и полном слишком многими смертями. Курильщик одновременно сочетал в себе и Наружность, и Дом, таким образом становясь островком спокойствия, способом сбежать от знакомой и приевшейся реальности, что слишком давит на плечи, но также позволяя остаться рядом с тем, к чему прикипело сердце, на вроде состайников и уютных посиделок. Курильщик стал слишком важен Сфинксу, настолько, что с ним уже не получалось вести себя как обычно, как правильно, а в мыслях постоянно всплывает что-то относящееся к нему. Курильщик стал слишком важен Сфинксу, настолько, что не признать влюбленность уже было нельзя. *** Неизбежное расставание что-то навсегда обрубило в душе, оторвало целый кусок Сфинкса и забрало с собой туда, куда он твердо отказался идти. И сейчас, несмотря на уже принятое решение, возникли сомнения правильный ли он сделал выбор. Даже знание о том, что он бы не вынес остаться навсегда связанным с Домом, который таил слишком много скелетов и противоречил многим собственным принципам, не помогало. Боль и тоска перекрывали его. Они полностью поглощали, разбивали итак уже разбитое сердце, оставляли лишь крохи сил, которых хватало только на то, чтобы не разрыдаться как последняя девчонка. Рыдать перед Курильщиком, показывать себя настолько жалким не хотелось. А так очень легко могло бы выйти, особенно при том, что только колясочник с ним и остался, и он видел его состояние, столь неумело скрытое, и пытался помочь. Каждый раз, когда Курильщик старался позаботиться о нём, в груди невыносимо кололо, а на глаза поступали слезы, поэтому он старался быстро уйти, не забыв скомкано поблагодарить, чтобы совсем уж не показаться грубым и не оттолкнуть от себя. Сгладить внутренние терзания и приглушить неуместные сомнения, на удивление помог отец Курильщика. Точнее, Эрика, как стоило бы называть возлюбленного, раз уж он отказался от Дома. Но его имя казалось таким сокровенным, что даже мысленно оно произносилось очень робко, и было куда комфортнее называть его собой же данной привычной кличкой. Общение со старшим Циммерманом позволяло отвлечься и давало сил на то, чтобы начать выкарабкиваться из паршивого состояния и вновь пойти на контакт с окружающими. Когда наконец вышло покинуть безвозвратно Дом, Сфинкс почти не жалел. Боли и тоски внутри не ощущалось, лишь давила странная, удушающая пустота. Оказавшись в Наружности, не сразу, он понимает, что просто выпустившись, покинуть Дом нельзя. Мысли о месте, в котором он провёл детство, пусть и не всё, не отпускали. Старые привычки не давали зажить новой жизнью, а одиночество дало разгуляться до этого ненадолго затихшей тоски. Не существование адреса, оставленного родителями близкой и дорогой подруги Русалки, тоже знатно подкосило. И тогда Сфинкс по-настоящему признаëт свою привязанность к Дому и его искреннюю, бескорыстную заботу. Лишь извинившись, таким образом попрощавшись с приютом, с тем, что от него осталось, Сфинкс сможет сделать полноценный шаг в Наружность, в новую, другую жизнь, и может самую малость в сторону Эрика. *** Первая картинная выставка Курильщика не привлекла собой толпы людей. Одной лишь известности как выпускника дома было недостаточно, чтобы его творчество заинтересовало многих. Для этого также нужно было быть стоящим художником. Но Сфинкс не мыслил подобными категориями, он в принципе не был большим ценителем искусства. Но картины Курильщика он оценивал по всей высоте, находя в них много того, что откликалось в сердце. Вспоминалась его влюбленность, о которой он вообще-то старался забыть. Думая о ней, Сфинкс понимал, что это совсем не вышло, да и никогда по-настоящему ему не хотелось оставлять эти чувства. Украдкой глянув… на Эрика рядом, который увлечённо общался со своим отцом, Сфинкс не смог удержаться перед искушением и совершил давнюю шалость, от которой так-то, как думал, отучил себя. Мягко, кончиками пальцев он прикасается к скуле Эрика, на что юноша сразу сбивается в реплике, и проводит ими по милой ему коже до подбородка, касательно очертив уголок губ. Щёки Эрика покрываются румянцем, и он полностью оставив разговор с отцом, оглядывается, но натыкается лишь на Сфинкса, который тут же отворачивается, осознавая, что скрыть собственный румянец не вышло. Сфинкс говорит, что хочет пойти вперёд, в одиночку рассмотреть картины, и его отпускают. Пройдя в даль и оказавшись в другой, практически полностью пустой зале, он исступленно замирает напротив одного холста. На нём были изображены его руки. Мягко прищурившись и улыбнувшись, Сфинкс думает о том, как глупо сбегать от своих чувств. Курильщик стал важен ему, и конечно же он желает большего, так как насчет того, чтобы постараться добиться этого?