***
— О, черт, детка, — Йен поднимает обеспокоенный взгляд на Микки после того, как швыряет на постель электронный термометр, словно тот вдруг стал ядовитой рептилией. — Я умираю? О, блядь, я действительно умираю, — хнычет Микки, натянув промокшую от пота простыню до подбородка. Его чертовски лихорадит. Если еще десять минут назад ему было адски жарко, то сейчас Микки дрожит от озноба, как берёзовый лист во время утреннего бриза. Ласковый взгляд Йена привлекает его внимание. Если это станет последним, что Микки сможет увидеть в своей жизни, то он собирается покинуть этот мир счастливым человеком. — Ты не умираешь, — Йен старается обнадежить Микки. — Но твой жар слишком сильный. Я думаю, нам стоит позвонить в скорую. — Ты — гребаная скорая. Что они могут сделать, чего не можешь ты? Беспокойство и страх не оставляют Микки ни на секунду, и тревога Йена лишь усиливает это стократно. К тому же, Микки яро ненавидит врачей, не доверяет им ни на йоту. Этим мясникам-извращенцам лишь бы препарировать кого-то в своих мрачных исследовательских целях. Он практически уверен, что именно в этом всегда и заключался смысл существования всех докторов до единого. Галлагер, возможно, является единственным исключением из правил, по мнению Микки. И теперь даже Йен, похоже, окончательно отказался от Микки, посчитав его случай чертовски безнадёжным. Кто может осудить Микки за то, что этот прискорбный факт совсем не добавляет ему гребаного мужества? — Микки, я в отпуске, — пытается мягко объяснить Йен. — У меня нет здесь ничего, кроме Ибупрофена. Лекарство в форме таблеток не так эффективно, как если бы тебе сделали… Он не успевает договорить, потому что рука Микки взлетает к его рту, преодолев сверхзвуковой барьер. Судя по жуткой боли и слабости во всем теле, он тратит на этот приём последние остатки своих сил. — Произнеси слово «укол», и, клянусь богом, я выброшу в окно твою гребаную садистскую задницу, — обещает Микки, но угроза звучит скорее жалобно, чем страшно. — Если тебе так не терпится меня добить, то наберись, блядь, мужества и задуши меня подушкой, окей? Не нужно перекладывать эту задачу на сраных парамедиков. — Но я… — Заткнись на хуй и дай мне этот ебаный ибупрофен! Ни фальшиво обеспокоенное лицо Галлагера, ни доводы по поводу того, что «шестая таблетка за сутки может пагубно отразиться на пищеварении Микки», не мешают ему стоять на своём. Если этот предательский засранец думает, что может так просто облапошить того, кто носит фамилию Милкович, то он слишком наивен.***
Пребывая в страстных объятиях с унитазом через полчаса, Микки твердо уверен, что со стороны Йена это был самый что ни на есть коварный план. Удачный план, стоило бы подчеркнуть. Как он позволил себе так глупо попасться на эту дьявольскую уловку? — Вот. Выпей воды. Йен протягивает Микки стакан, возвышаясь над ним, как ангел смерти — над умирающим грешником. Микки принимает это подношение, наверняка, последнее в его жизни. Сделав два больших глотка, он полоскает рот тем, что почти на сто процентов является страшным смертельным ядом. Возможно, эта отрава могла бы ускорить его конец и таким образом прервать мучения Микки раз и навсегда. — Поздравляю, любовь моя, ты добился своего, — драматизирует Микки, когда принимает помощь рыжего предателя и поднимается на свои ватные ноги. — Надеюсь, ты хотя бы исполнишь последнюю волю умирающего и развеешь мой прах на месте дома моего гребаного детства. Пусть ублюдки, которые сейчас живут там, каждый раз, открывая дверь, знают, что Милковичи всё еще рядом. — Ты не умираешь, Микки, — Йен продолжает настаивать. — Но если ты немедленно не прекратишь свои шутки о том, что я желаю твоей смерти, то твоя жизнь продлится действительно недолго. В голосе Йена не звучит реальной угрозы, но Микки слишком хорошо знает этого парня. Именно по этой причине он предпочитает не говорить рыжему о том, что ни о какой шутке с его стороны не шло речи. — Нет! Не в спальню, — командует Микки слишком громко. Йен останавливается как вкопанный, продолжая поддерживать стремительно слабеющее тело Микки и глядя на него с вопросом. — Отведи меня на диван, — просит Микки на этот раз гораздо мягче. — Не хочу, чтобы наша с тобой постель превратилась в мой смертный одр. Это кажется действительно неправильным. Йен смотрит на него с выражением в глазах «ты ведь не серьезно», но всё равно делает то, о чем его попросили.***
Усевшись на край дивана, на котором Микки устроился, чтобы прожить последние минуты своей жалкой жизни, Йен бережно подталкивает плед под его зудящие лодыжки. — Я всё еще не понимаю, как случилось, что ты не болел этим, когда был ребенком. Брови Микки самопроизвольно сходятся на переносице. Это тут же заставляет его зарычать в праведном негодовании. Даже самая крошечная морщинка, образовавшаяся на его лице, прямо сейчас доставляет страшный дискомфорт. — Что ты хочешь этим сказать? — приподнявшись на локтях, Микки тянется к столику, который Йен предусмотрительно придвинул вплотную к дивану. Он берет стакан с водой трясущимися немощными руками, но в последний момент отвлекается, забыв сделать спасительный глоток. — Да, Терри не был гребаным отцом года. Не то чтобы ему приходило в голову заботиться о вакцинации своих детей или что-то в этом роде. — Я сейчас не об этом говорю, — старается пояснить Йен как можно спокойнее. — Это о том, что… Господи, ты же Милкович. — И что? — снова хмурится Микки, всё еще не понимая, о чём толкует рыжий. — По-твоему, это что-то объясняет? На этот раз Йен закатывает глаза, что только дает Микки лишний повод взбеситься еще больше. — Я помню тебя с того момента, как тебе было… — Йен делает вид, что задумался. — Думаю, это было двенадцать или около того. Сплошная антисанитария и неухоженность. И прежде чем ты набросишься на меня с какими-либо обвинениями, — он поднимает вверх указательный палец, чтобы прервать поток негодования, который Микки собирается выплеснуть на оскорбляющего засранца, — я собираюсь сказать, что не пытаюсь обидеть тебя, хорошо? В конце концов, некому было о тебе заботиться или хотя бы вовремя оплачивать счета за воду, черт возьми. Но в таком случае ты просто обязан был переболеть всеми возможными кожными заболеваниями еще в глубоком детстве. Какого хрена это случилось с тобой, когда тебе стукнуло двадцать пять? И когда я… мы… — на последнем слове Йен замолкает. Если бы Микки не успел так хорошо изучить свою горемычную вторую половину за два года, он бы, возможно, действительно решил, что его собираются унизить. Но он знает Йена. Действительно знает, наверняка, даже лучше, чем сам рыжий. И… о, черт! Окончательно приняв сидячее положение, Микки болезненно морщится, прежде чем наконец сделать два больших глотка и вернуть стакан на столик. — Ты, блядь, серьезно? Не всё дерьмо, происходящее в мире, твоя вина, Йен. Это просто случилось. Люди болеют, ясно? Это, блядь, не значит, что ты каким-то образом виноват в том, что я на время превратился в гребаного Фредди Крюгера. Болезнь сделала это со мной, не ты. Нарочно выделив последние слова, Микки внимательно смотрит в зеленые глаза своего парня. Выражение, которое он там видит, ясно говорит о том, что пламенная речь Микки не возымела эффекта, на который он надеялся. Этот глубоко несчастный щенячий взгляд говорит лучше, чем любые слова. Микки действительно предпочел бы видеть Йена каким угодно — с «подбородком», устрашающим, как сам дьявол, веселым (в первую очередь), но точно не виноватым перед всем ебучим миром. Он осматривается вокруг себя и хватает несколько диванных подушек, швырнув их на пол. — Иди сюда, — он окликает Йена, освободив ему место рядом с собой. После того, как Йен послушно придвигается к нему, Микки кладет ладони ему на плечи и тянет вниз, опустив затылок на подушку. Рыжеволосая голова устраивается рядом с ним, позволив Микки ощутить кожей его шеи теплое дыхание. Осознание того, что это он заставил Йена чувствовать себя так чертовски плохо, обрушивается на Микки с силой сокрушительного цунами. Если еще минуту назад он не совсем понимал, каким тяжелым может быть чувство вины, то теперь Микки ощущает это в полной мере. Его грудь болит, и эта боль мешает ему дышать. — Если ты сейчас же не скажешь, что веришь мне, я действительно умру, — шепчет Микки дрожащим голосом, когда устраивается головой на плече своего рыжего. Большое и горячее тело Йена рядом с ним напрягается на несколько долгих секунд, прежде чем снова расслабиться, когда сильные руки нежно и бережно обнимают Микки. Никогда до встречи с ним Микки даже представить себе не мог, как чертовски приятно может ощущаться чья-то забота, когда ты влюблен в человека по самую макушку. — Я тебе верю, детка, — обещает Йен, влажно шмыгнув носом. Казалось бы, это такая мелочь, но тот факт, что его парень вдруг расчувствовался, заставляет Микки улыбнуться. — Люблю тебя, рыжий лобок. Пиздецки сильно люблю тебя. — Не сильнее, чем я тебя, — мурлычет Йен.***
— Микки, я всё вижу, — предупреждающий голос звучит из-за кухонной стойки. Почувствовав себя подростком, которого застали за дрочкой, Микки вытаскивает руку из-под подола своей футболки. Его мастерство «невинного лица» за последнюю неделю достигло действительно небывалых высот. Мэнди, с которой они время от времени общались по скайпу, даже открыто намекнула, что с таким талантом Микки было самое место в Йельской школе драмы. Она так и сказала: «Ты гребаная драма-лама и Йель по тебе скучает.» В какой-то момент ему показалось, что в словах сестры прозвучал сарказм, но Микки быстро отмел от себя эту мысль в связи с ее очевидной абсурдностью. Йен откладывает в сторону нож, которым он нарезал морковь и сладкий перец для ненавистного овощного рагу, и, вымыв руки под краном, вытирает их бумажным полотенцем. — Если ты правда думаешь, что эти наивные глаза в чем-то меня убедят, ты совсем меня не знаешь, Мик. Я больше никогда не куплюсь на эту уловку. — О какой, блять, уловке ты говоришь? — Микки старается выглядеть искренне не понимающим, после чего нарочито обиженно выпячивает нижнюю губу. — Если тебе не нравятся эти глаза, — он несколько раз моргает для пущей наглядности, — ты должен был позволить им закрыться навечно еще неделю назад. Это на самом деле немного задело его. Хорошо, это сильно его задело, если бы Микки был честен с самим собой. Рыжему засранцу следовало быть чуточку помягче с ним. В конечном итоге, еще на прошлой неделе Микки даже не знал, выживет ли он или бесславно падет, сраженный коварным детским вирусом. Это было так унизительно, что он не знал, что сильнее убивало его в первую очередь — проклятая хворь или чувство стыда и осознания собственной беспомощности. Прямо сейчас Галлагер решил воспользоваться временным воодушевлением Микки и подло нанести ему удар по самому больному — по его чувству собственной состоятельности. Действительно больно падать, когда ты уже успел так высоко воспарить на крыльях своего, как оказалось, мнимого актерского таланта. Даже Мэнди более добра с ним, черт возьми. — Мне очень сильно нравятся эти глаза, — ласково говорит Йен. Микки кажется, что мягкость, звучащая в этом голосе, такая же фальшивая, как и его собственные мечты о Йельском дипломе. — Тебе не обязательно щадить мои чувства, рыжий. Мои надежды и упования только что жестоко разбились о скалы суровой реальности. Сомневаюсь, что в жизни может быть что-то ужаснее, чем это. Театрально вздохнув, Микки двигается на диване, освободив достаточно места для своего веснушчатого гиганта. — Возможно, я мог бы немного подсластить пилюлю. Галлагер садится на диван и улыбается, показав белоснежные зубы. Темные крапинки собираются в мимических морщинках вокруг глаз, которые внимательно изучают лицо Микки и пока явно не собираются опускаться ниже. Кто бы отказался воспользоваться такой удобной возможностью? Микки Милкович точно не из этих глупых людей. Пока внимание Йена целиком сосредоточено на его лице, Микки снова ныряет рукой под подол своей футболки. Быстро заживающее дерьмо чешется просто зверски. Этот зуд невозможно унять почти ничем. — Не думаю, что у тебя получится, — произносит Микки с еще большим трагизмом. Когда взгляд Йена неожиданно опускается вниз, рука Микки застывает на его животе. Предательские мурашки пробегают по спине, затерявшись в коротких волосках на его затылке, стоит только зеленым радужкам Галлагера вспыхнуть праведным гневом. — Кажется, я предупреждал тебя, что ты не должен чесаться, — голос рыжего в один миг меняется с бархатного баритона на глухое рычание. Вжавшись в мягкий подлокотник старого дивана, Микки практически уверен, что за несколько секунд уменьшился в размерах примерно вдвое. — Я ведь говорил это, детка? Йен заметно выделяет последнее слово, однако, на этот раз ласковое прозвище звучит скорее угрожающе. Микки коротко кивает, но, очевидно, это не тот ответ, которого от него ждут. Придвинувшись ближе, Йен прижимается своим бедром к напряженному бедру Микки, который не может перестать нервно подергивать ногой. Это было бы унизительно, если бы горячее дыхание его бойфренда не ласкало кожу рядом с его ухом так чертовски приятно. — Скажи это, — хрипло приказывает Йен, коснувшись губами мочки уха Микки. — Мне нужно это услышать, Микки. Микки понимает, что чертовски облажался, еще до того, как предательски затвердевший член успевает образовать красноречивую палатку в его пижамных штанах. — Ты предупреждал меня, что я не должен чесаться, — произносит он монотонно. Когда лицо Йена отстраняется от его уха, Микки тянется за ним, как загипнотизированный кролик — за коварным питоном. Это выглядит на самом деле жалко. Но, мать его! Они с Йеном не трахались две недели. Две гребаных недели! Неужели существует на свете кто-то, кто видел всё это рыжее великолепие и после этого смог бы осудить Микки за несдержанность? Лично он в этом искренне сомневается. Йен улыбается акульей улыбкой и упирается ладонями в колени, поднимаясь с дивана. Только что тепло его дыхания творило с Микки невообразимые вещи, как вдруг засранец в одно мгновение оказывается в противоположном конце комнаты и деловито роется в кухонном шкафу. Разочарование Микки почти можно потрогать рукой, настолько оно очевидно. Галлагер был бы последним бессердечным ублюдком, если бы не заметил этого. Однако, он не такой. — Встань и сними свою футболку, — приказывает Йен от кухонной стойки тоном, не терпящим возражений. Кто такой Микки Милкович, чтобы не подчиниться, верно? Даже если бы Микки попытался, он не смог бы вспомнить, как его футболка оказалась брошенной за спинку дивана. Воздух в их гостиной вдруг словно сгущается до состояния расплавленной карамели. Стоя между диваном и журнальным столиком, Микки ловит себя на том, что его колени безобразно дрожат, когда Йен нависает над ним своими шестью футами. В руках рыжего знакомая Микки баночка с охлаждающим гелем. Однако, на этот раз атмосфера между ними двумя кажется ему далекой от «медсестры и пациента», как Солнце далеко от гребаной Луны. — Сейчас мы немного успокоим твой зуд, — обещает Йен. Почему Микки уверен, что это звучит совсем не так, как должно? Йен открывает баночку и наносит на пальцы щедрую порцию геля, после чего возвращает остальное на журнальный столик. Он распределяет гель между своими большими ладонями, пока Микки наблюдает за этими нехитрыми манипуляциями, сгорая от сладкого предвкушения. Черт бы его побрал, если сегодня он не должен испытать минимум парочку лучших оргазмов в своей жизни. — Повернись ко мне спиной и не двигайся, — снова приказывает Йен. — Да, сэр, — бормочет Микки как послушный ублюдок, которым он и является прямо сейчас. Его слова вызывают именно тот эффект, на который он надеялся. Йен за его спиной издает глухое рычание, переходящее в стон, как будто ему больно или что-то вроде того. Микки не исключает последнего варианта, учитывая тот факт, что на Галлагере надеты тесные джинсы, совершенно не способствующие хорошему кровообращению в определенных местах. Кто вообще надевает джинсы, когда находится дома? — Маленький засранец, — шипит Йен, наклонившись к Микки, и больно кусает его за мочку уха. — Я готов быть послушным маленьким засранцем, сэр. Если вы пожелаете. Микки захлебывается стоном, когда ладони Йена, покрытые прохладной субстанцией, широко поглаживают пылающую кожу его спины. Галлагер распределяет гель, слишком медленно по мнению Микки, но от этого не менее приятно. После того, как его спина и руки тщательно смазаны, ладони Йена скользят на грудь Микки, задев сразу оба соска. — Блядь… Он действительно не может не выругаться. Волна острого удовольствия проходит по всему его телу. Стоящий член Микки дергается и напрягается еще сильнее, оставив на его пижамных штанах влажное пятно. — Я сказал тебе не шевелиться, — лаконично напоминает Йен. — Ты ведь собираешься быть для меня послушной деткой, верно? — Микки кивает с таким энтузиазмом, что у него хрустит шея. — Я знал, что ты больше не станешь разочаровывать меня, Миккии… В голосе рыжего звучит явное самодовольство, что только усиливает возбуждение Микки. Когда ласкающие руки вдруг исчезают с его горящего тела, Микки почти готов завыть. Но Йен быстро возвращает свои ладони на их законные места, намазав кожу Микки новой порцией прохладного геля. Мышцы живота Микки судорожно сжимаются, когда Йен принимается поглаживать их круговыми движениями, спускаясь всё ниже, пока его пальцы не застывают в дюйме от резинки его пижамных штанов. Микки не может видеть лица своего парня, который всё еще стоит позади него, но он отчетливо слышит, каким глубоким и неровным стало дыхание Йена. Это заставляет его прихорашиваться, но только в душе. Потому что Микки Милкович обещал быть послушной деткой. — Откинь голову на моё плечо и расставь ноги шире, — шепчет Йен хриплым голосом, от звука которого Микки чуть сразу же позорно не кончает в свои штаны. Его трясет словно в лихорадке, но на этот раз это не имеет ничего общего с болезнью Микки, которая спустя две недели наконец начала отступать. Микки так болезненно возбуждён, что ему приходится сильно прикусить нижнюю губу, не доверяя возможным звукам, которые собираются вырваться наружу из его нуждающейся глотки. Однако, когда рука Йена пробирается в его штаны и скользкие пальцы сжимаются вокруг его члена, Микки вмиг теряет остатки своего достоинства. — Блядь! — почти кричит он, прижавшись спиной к широкой груди Йена. От Йена разит жаром, как от доменной печи. Грудь, обтянутая хлопком футболки, высоко поднимается и резко опускается. Твердый стояк упирается чуть выше ягодиц Микки. Черт возьми их гребаную разницу в росте! Разжав пальцы, Йен поглаживает член Микки по всей длине, распределяя по головке проступившую каплю предэякулята. Затем снова обхватывает эрекцию Микки и начинает твёрдо и ритмично дрочить. Микки не помнит, чтобы когда-то скулил так громко и неприлично. Ему хочется снять с себя эти гребаные штаны, под которыми рука Галлагера сейчас двигается с влажными, возбуждающими звуками. Хочется заставить Йена трахнуть его так сильно, чтобы Микки увидел звезды. Его забытая задница болит от необходимости быть как следует выебанной, член пульсирует в крепкой хватке Йена, а яйца готовы взорваться от напряжения. Вздрогнув всем телом, Микки закрывает глаза и издает долгий стон, когда свободная рука Йена перемещается с его живота на грудь и пальцы ласкают твердый сосок. — Йен… О, блядь! Я сейчас… — Сделай это, — шепчет Йен в ухо Микки и сжимает его сосок двумя пальцами, не переставая дрочить Микки в его штанах. — Давай. Хороший мальчик. Кончи для меня. Микки громко воет, запрокинув голову, когда кончает так сильно, что это сразу начинает стекать по его бедрам. Он собирается расслабиться в уютных объятиях и немного насладиться своим послесвечением, как вдруг рука Йена выскальзывает из его штанов так же быстро, как недавно появилась там. Опора в виде широкой груди Галлагера исчезает из-за спины Микки. Ему едва удается остаться стоять на ослабевших ногах. Обернувшись через плечо, Микки видит, что Йен вытирает ладони влажными салфетками. — Эм… — мямлит Микки очень глубокомысленно, прежде чем рыжий поднимает на него потемневший взгляд. — Итак, я позволил тебе немного сбросить твой груз. Теперь настало время заслуженного наказания. Ты ведь согласен, что оно заслуженное, не так ли, детка? Если бы Микки не мог видеть, каким тяжелым стало дыхание его парня и как лихорадочно блестят его глаза, он бы никогда не догадался по этому голосу, что Йен зверски возбужден. Это наводит его на мысль, что не стоит сейчас оставлять комментарий по поводу того, что «немного сбросить груз» — является значительны преуменьшением. — Я готов понести наказание, сэр, — бормочет Микки, как «хороший мальчик», когда поворачивается лицом к Йену. То, как Галлагер сжимает свою эрекцию через ткань джинсов, заставляет Микки самодовольно ухмыльнуться. Он предполагает, что, вероятно, совершил ошибку, увидев, как ноздри Йена раздуваются, когда его парень шагает ему навстречу. Йен быстро, но глубоко целует Микки, проникнув языком почти в его горло. Микки сильно дрожит. — Сними свои штаны. Встань коленями на диван. Руки положи на спинку. Снова этот командирский тон, от которого ноги Микки готовы раздвинуться в стороны, как у шлюхи при виде богатого клиента. Разумеется, он сразу делает, как ему велели. А кто бы не сделал на его месте? Микки давно перестал стесняться собственных кинков. По крайней мере, не в присутствии Йена, это точно, учитывая, что рыжий непосредственно является одним из них. Он упирается коленями в диван, сложив руки на спинке перед собой. Всё его тело от предвкушения вибриует и горит. Микки действительно совершенно забыл про свой кожный зуд, ощущая его теперь совершенно иным образом. Ему не хочется, чтобы Йен с ним нежничал. Черт возьми, Микки почти готов умолять Галлагера, чтобы тот трахнул его на сухую. Однако, он понимает — наказание, значит, наказание. Не то чтобы Микки сомневался, что в итоге эта так называемая экзекуция всё равно закончится для него умопомрачительным оргазмом. Через минуту Йен возвращается в полной боевой готовности к жестокой казни. — Когда я проверял в последний раз, истязание пленных всё еще были запрещены Международной конвенцией, — ворчит Микки себе под нос, не поднимая головы, которую он предусмотрительно опустил на сложенные руки. Боковым зрением он видит инструменты для предстоящих пыток над его измученным телом. Это тюбик с мятным лубрикантом, силиконовое кольцо для члена с вибрирующей насадкой и прозрачная анальная пробка ярко-голубого цвета. По спине Микки пробегает дрожь, когда его истощенный член вновь проявляет признаки интереса. Йен громко фыркает за его спиной. — Когда я проверял в последний раз, тебе нравилось всё, что я делаю с тобой. Поэтому перестань жаловаться, любимый, и позволь мне позаботиться о тебе тем способом, который ты действительно заслужил. — Я не жалуюсь, — ворчит Микки в свои сложенные руки. — Микки. — Как скажете, сэр. — Вот и славно, — голос Йена смягчается. Тёплые ладони ложатся на задницу Микки, пальцы Йена врезаются в упругую плоть, когда он сжимает ими обе ягодицы. Микки старается не стонать, но проигрывает эту битву, даже не успев возвести свои бастионы. Он больно впивается зубами в свое предплечье, разочарованный тем, как быстро сдался на волю победителя. Тем не менее Микки всё ещё собирается принять это наказание как мужчина, черт возьми. Йен крепко, но с очевидной любовью массирует задницу Микки, после чего шлепает по ней снизу вверх. Микки тут же представляет себе, как подпрыгивают его круглые ягодицы в ладонях рыжего. Наверняка это должно выглядеть чертовски горячо. Судя по тому, как Йен рычит и ругается за его спиной, так оно и есть. — Я собираюсь как следует трахнуть эту невероятную задницу, — сообщает Йен нараспев, склонившись к уху Микки, заставляя последнего дрожать еще сильнее. — Но сперва я должен преподать тебе урок, детка. Ты готов? — Микки быстро кивает, но Йена снова не устраивает такой ответ. — Скажи это вслух, — приказывает рыжий. Микки действительно пытается, даже открывает рот, но наружу выходит только постыдный всхлип. Йен отстраняется и делает шаг назад, отчего Микки сразу становится холодно и одиноко. — Если ты не скажешь мне, то я вставлю в твою задницу эту пробку и оставлю тебя стоять так весь остаток дня. Это не угроза, лишь констатация факта. Микки не сомневается ни на одну секунду, что гребаный изувер так и поступил бы с ним. Он должен найти в себе силы сказать то, что Йен хочет от него услышать. — Я готов принять всё, что вы можете мне дать., сэр. Черт, он действительно гордится собой. Очевидно, что его речевой аппарат в состоянии действовать в автономном режиме, даже когда остатки возбужденного мозга Микки окончательно стекли в его тестикулы. — Хороший мальчик, — хвалит его Йен. Снова приблизившись к Микки, он берет с дивана тюбик со смазкой и кольцо. Микки не успевает опомниться, как рука Йена оказывается на его изнывающей эрекции. Микки почти готов к тому, что ему сейчас начнут дрочить, пока не вспоминает о том, каким изобретательным может быть Галлагер, когда дело касается того, чтобы испытывать тело Микки на прочность. Он почти готов спросить у своего мучителя, не работала ли его бабка в гребанном гестапо, но в последний момент предусмотрительно решает этого не делать. Острый инстинкт самосохранения всегда был включен в заводские настройки каждого из Милковичей по умолчанию. По всем правилам Микки должен уловить тот момент, когда кольцо оказывается надетым на его член. Он мог бы, если бы его мозг, затуманенный зверской похотью, был в состоянии обрабатывать какую-либо информацию. Йен нажимает кнопку на кольце, и оно начинает вибрировать, плотно стягивая основание эрекции Микки. — Ебать меня… — Микки ругается, не поднимая головы. Его таз начинает двигаться вперед и назад, как у возбужденного пубертатного щенка. — Скоро, — обещает Йен с явной улыбкой в голосе. За своей спиной Микки слышит щелчок, когда Йен открывает заветный тюбик. По всему его телу наслаждение пробегает, как электрический ток — по высоковольтным проводам. Если бы упругий силикон так надежно не стискивал основание члена Микки, тот бы мог кончить уже через минуту или меньше. Он практически уверен, что рыжий сейчас нарушает все допустимые нормы по правам человека, но Микки упрямо сжимает челюсти. Он обещал Йену, что будет послушным, но не обещал быть жалкой сучкой. Пусть Галлагер как следует использует свою изобретательность, прежде чем Микки сдастся окончательно и станет умолять трахнуть его. В том, что это произойдет скорее рано, чем поздно, у Микки нет никаких сомнений. Но это точно не случится прямо сейчас. — Разведи бедра так широко, как можешь, — отдает команду Йен. Ради своего рыжего Микки мог бы даже растянуться на шпагат. Вместо этого он послушно разводит колени и задирает задницу таким образом, чтобы Йену не пришлось наклоняться слишком низко. Потому что Микки Милкович тоже умеет заботиться о гребаном ближнем. Он не успевает заметить, когда с дивана успела исчезнуть анальная пробка. Когда смазанные пальцы касаются его входа, Микки приходится крепче сжать челюсти на своем предплечье. Охлаждающий эффект от лубриканта заставляет его вздрогнуть, после чего он больше не может перестать трястись, как грешник на электрическом стуле. Кольцо всё еще слабо и монотонно вибрирует вокруг его эрекции. Это становится слишком. Микки ждёт, когда пальцы рыжего проникнут внутрь его разгоряченного тела, чтобы предоставить Микки немного необходимой полноты, но Йен, видимо, задумал окончательно свести его с ума. Смазав вход Микки, он быстро убирает руку. Микки капризно хнычет, что только вызывает у Йена самодовольное хихиканье. — Ты такой восприимчивый, детка, верно? Твоя задница жаждет, чтобы ее как следует наполнили. Микки хочет развернуться и сделать что-нибудь очень подлое. Например, укусить засранца за его болтливый язык, но он этого не делает, за что его тут же вознаграждают. Он чувствует, как что-то прижимается к его отверстию, и понимает, что это круглый наконечник анальной пробки. — Ёб твою мать, — бормочет он, наконец выпустив свое предплечье из зубов. Рыжий снова хихикает. — Этого слишком мало для тебя, не так ли? — произносит Йен голосом, хриплым от возбуждения. Надавив на пробку, он еще немного проталкивает ее внутрь, потом еще немного. Микки скулит, когда в конце концов удовольствие возрастает настолько, что ему становится почти больно. Йен сразу понимает это и нажимает на кнопку кольца, чтобы остановить вибрацию, после чего снова убирает руку подальше от члена Микки к его горькому разочарованию. Которое длится недолго, потому что рыжий тут же компенсирует это, когда проворачивает пробку внутри тела Микки таким образом, что ее кончик прижимается к его простате. — О, боже! — вскрикивает Микки. — Просто Йен, — фыркает рыжий. Микки не успевает сказать в ответ какую-нибудь пакость, потому что все силы уходят на то, чтобы не откусить кусок от его предплечья, когда пробка начинает медленно двигаться в нем. Он чувствует себя растянутым и наполненным, хотя и не таким образом, как ему необходимо прямо сейчас. Но Микки Милкович — не гребаная киска. В его жалкой, убогой жизни было бесчисленное множество наказаний, и то, что Йен делает с ним сейчас, определенно не входит даже в топ десяти. Когда горячий рот Йена опускается на его шею и влажный язык начинает вылизывать нежную кожу за ухом, Микки начинает думать, что его последнее рассуждение, возможно, слишком поспешно. Ему нужно больше. Гораздо больше, чем чертова пробка в его заднице. Кольцо стягивает основание члена, мешая Микки кончить, каждый раз отодвигая назад его освобождение, в котором он сейчас так сильно нуждается. Блядь. Коварный недуг не смог победить Микки, но, похоже, скоро он бесславно падет жертвой вопиющей неудовлетворенности. Он не помнит, когда в последний раз так сильно хотел кончить, не имея возможности добраться до этого. Рука Микки, которую он только что крепко сжимал своими зубами, сползает со спинки дивана и крадется вниз, туда, где его член жалобно пульсирует и жаждет, чтобы к нему прикоснулись. Йен за его спиной рычит, уловив это действие. Микки почти готов разрыдаться, когда рот рыжего исчезает с его шеи так же быстро, как пробка выскальзывает из его изнывающего ануса. — Блядь, Йен, — хнычет он, как нетерпеливый подросток, которым он давно не является. Йен, очевидно, думает иначе. — Ты такой непослушный мальчик, Микки, — произносит он нараспев, после чего до слуха Микки доносится новый щелчок тюбика со смазкой. Микки начинает дрожать от нетерпения еще сильнее, если такое вообще возможно. — Но я прощаю тебя, — продолжает Йен, пока возится с чем-то за спиной Микки. — Только на этот раз. — он снова нависает над спиной Микки, теплое прерывистое дыхание обжигает ухо Микки, заставив его снова захныкать. — Положи свои руки на спинку и держись, детка. Ты можешь сделать это для меня? — Микки кивает с готовностью, которой никогда еще не чувствовал. — Хорошо. Черт, хорошо. Микки может слышать, что Йен тоже теряет остатки самообладания, когда чувствует, как большое тело позади него дрожит так же сильно, как его собственное. — Я буду хорошим, сэр, обещаю. Трахните меня жестко. Я заслужил это. Я готов быть кем угодно — шлюхой, куклой для ебли, только, блядь, трахни меня наконец, Йен! Мне так нужен этот член! Микки не смог бы замолчать, даже если бы попытался это сделать. Он громко стонет и готов разрыдаться от облегчения, когда член рыжего входит в него глубоким толчком сразу на все свои 9 дюймов. Яйца Йена влажно и непристойно шлепают по растянутой заднице Микки. — Блядь. Святое дерьмо! — ругается Йен, уткнувшись лбом в затылок Микки. Он замирает и тяжело дышит, отчего волоски на шее Микки становятся влажными. — Не двигайся, черт возьми. Я сейчас кончу, Микки, блядь! Голос Йена звучит сдавленно и на грани отчаянья, заставляя Микки гордиться собой так сильно. Гребаное кольцо для члена. Если бы не оно, Микки кончил бы в ту же секунду, черт возьми. Он прогибается в пояснице, предоставляя Йену еще больше доступа к его заднице. Одна рука рыжего скользит по обнаженной груди Микки, лаская заживающие шрамы, в то время как вторая опускается вниз. Пальцы Йена растягивают податливое кольцо на пульсирующей эрекции Микки и тянут, но не снимают его полностью. Теперь пластичный силикон обнимает основание головки его члена. Вибрирующая часть прижата к чувствительной уздечке. Когда Йен нажимает на кнопку, Микки уверен, что это станет последним мгновением его жизни. — Йен… Йен! — он действительно кричит. Его член вибрирует, как и всё остальное тело Микки, яйца сжимаются так, что это на самом деле больно. Свободная рука Йена ложится на руку Микки, сжимающую спинку дивана с такой силой, что готова выдрать из него кусок. Длинные веснушчатые пальцы переплетаются с татуированными пальцами Микки. — Кончи со мной, любимый, — шепчет Йен, его язык заплетается от перевозбуждения. Губы рыжего находят губы Микки, их языки сплетаются в борьбе за доминирование. Черт, Йен действительно трахает своим языком рот Микки. Микки кончает, испачкав спинку дивана густой спермой, он громко стонет в рот Йена. Его анус пульсирует и сжимается, вибратор не перестаёт стимулировать нежную уздечку. Охренеть! Ему кажется, что он никогда не перестанет кончать. Йен рычит в поцелуй, его большое и крепкое тело прижимается к спине Микки так крепко, что Микки кажется, будто они с Йеном сливаются на клеточном уровне. На самом деле он был бы не против этого. Он чувствует, как напрягается и подрагивает огромный твердый член в его заднице, когда рыжий кончает. Горячая сперма наполняет Микки, кажется, до краёв. Он реально опасается, как бы это не вытекло у него прямо изо рта. В какой-то момент стимуляция головки его члена становится слишком сильной, но Йену не нужно ничего подсказывать. Он всегда знал, как позаботиться о Микки. Иногда этот факт всё еще заставляет Микки сомневаться, что он на самом деле достоин всего этого. Этого мужчины. Кольцо, как вся остальная атрибутика их фееричного шоу, летят прямиком на пол. Микки знает, что после всего Йен проведет долгое время за дезинфекцией их игрушек. Просто потому, что его парень — до безобразия педантичный и заботливый ублюдок. Микки так сильно любит его! Они оба точно не в состоянии добраться до спальни. Йен бережно разворачивает Микки и глубоко целует его, прежде чем уложить на диван и устроиться на нем сверху, как гигантский плюшевый медведь. Голова рыжего теперь покоится на груди Микки, которая все еще тяжело вздымается после всего пережитого. — Блядь. Мы должны узаконить это дерьмо. Определенно, — бормочет Йен, уткнувшись носом в безволосую грудь Микки. Микки почти уверен, что он ослышался или что-то неправильно понял, но это не мешает его сердцу тревожно и сладко затрепетать в его груди. — Что? — переспрашивает Микки, просто потому, что он — такой полный надежды придурок. — Что? — голос Йена теперь звучит напряженно, словно тот не уверен в чужой реакции. Микки чувствует, что обязан это исправить во что бы то ни стало. — Эй, Йен, посмотри на меня, — мягко просит он. После недолгой нерешительности рыжий подчиняется и поднимает голову, хотя и делает это с явной опаской. В зеленых глазах застыла тревога вперемешку с надеждой. Микки старается не улыбаться из-за всего этого слишком широко. — Повтори, что ты сказал. Пожалуйста, — он пытается сделать вдох, но его дыхание поверхностно, точно так же, как дыхание Йена прямо сейчас. Микки втягивает в рот нижнюю губу и начинает кусать ее, как делает всегда, когда чувствует неуверенность. Рыжие брови Йена сходятся над его переносицей. Приподнявшись немного выше, он протягивает руку и освобождает губу Микки из плена его зубов, после чего тянется, чтобы поцеловать ее так нежно, что Микки действительно собирается разрыдаться. — Я сказал, что люблю тебя больше всего на свете, Микки. И хочу, чтобы ты стал моим мужем. Ты… — Йен замолкает, глядя на Микки увлажнившимися глазами, похожими на два больших зеленых аквариума, готовых перелиться через край. Это придаёт Микки решимости и мягкости, которых он еще никогда не чувствовал за всю его жизнь. Он закатывает глаза так сильно, что они вот-вот окажутся у Микки на макушке. — Конечно, я выйду за тебя, рыжий. Они снова целуются. Теперь в этом нет столько страсти, сколько было еще несколько минут назад. Это медленно и сладко, и Микки чувствует соль на своих губах. Он не знает точно, кому из них это принадлежит — Йену или ему, а может и обоим сразу. Так или иначе, Микки не помнит, чтобы когда-то был счастливее, чем сейчас. И да, возможно, это не так романтично, как традиционно принято в подобных случаях, но Микки не нужна вся эта сказка о Золушке или что-то в этом роде. Потому что он точно не Золушка, как и Йен — не прекрасный гребаный принц. С последним, однако, сам Микки мог бы поспорить, но очень тихо, чтобы Галлагер случайно не услышал и не задрал еще выше свой конопатый нос.