* * *
Всё же я отключилась. Потеряла сознание в тот момент, когда девушки подслушивали чью-то увлекательную беседу за дверью, а время было примерно около четырёх часов. Сейчас же я даже представить не могла, что за час окутал небо таинственной полутьмой и прохладным ветром, виднеющимися сквозь открытое окно, а помещение усеял алыми полубликами вечернего солнца. Я находилась в полном одиночестве, что было не таким уж неожиданным поворотом событий, ведь те двое наверняка сразу трусливо убежали от моего практически безжизненного тела, как только увидели, что я никак не реагирую на их крики или удары. Без понятия, каким образом они пытались привести меня в чувства, но им это не удалось, поэтому они поспешили скрыться со своеобразного места преступления и разойтись по домам. Вот счастье у них будет, когда они увидят меня завтра в школе с синяками и ранами, ибо именно для подобного моего внешнего вида они и удостоили меня сегодня знакомством с ними. Стоило бы наконец рассказать, что за волнующая молва заставила их вести со мной разговор таким образом, а меня — стать главной героиней всех косых взглядов в школьном коридоре. Кто первым начал разбрасывать этот вздор, я не знала, но подхватывал его всякий встречный, прибавляя от себя всё более и более будоражащие детали. Услышала же я его в таком виде, что была удивлена намного сильнее, чем если бы мне сказали, что я выиграла целый миллион в лотерею, билет которой был куплен мною в ларьке за домом за пятьдесят рублей. Итак, слушайте. С самого понедельника я стала замечать на себе долгие взгляды некоторых парней и девушек из параллельных классов, но не придавала им большого значения, потому что считала, что вызваны они были моей недавней выходкой в школьной библиотеке на первом этаже, когда я поспорила с учительницей начальных классов, что смогу обыграть её в шахматы, которые там находились, взамен на прекрасный букет нарциссов, что были подарены ей кем-то из учеников на день учителя. Но дело не в этом, хоть я и выиграла ту партию. Дело взаправду было не в том ребячливом поступке, но я этого не знала, поэтому списывала повышенное внимание школьников на него. Пока однажды после урока физики меня не остановила одноклассница у дверей этого злосчастного кабинета и не спросила, правда ли всё это. Тогда-то я и поняла, что все шептались о чём-то, чего я не знала, но в чём играла довольно значимую роль. На многочисленные расспросы одноклассницы о каком-то пошлом, как она сама выражалась, инциденте в лаборантской нашего физика, в котором я была чуть ли не ведущей фигурой, мне приходилось остолбенело смотреть на неё и молчать, не перебивать ни вздохом, ни словом, дабы понять, во что меня ввязали. В тот день самая добродушная и невинная девушка моего класса сообщила мне о том, что и сама давненько мечтала сблизиться с учителем, преподающим сложную для неё естественную науку, но ей всё никак не хватало смелости, в отличие от меня. В отличие от меня, она не смогла бы остаться с ним в закрытом помещении на длительное время, чтобы не самым приличным способом исправить тройку за последнюю контрольную работу. Я опешила, услышав это, и рассмеялась прямо ей в лицо, сказав, что всё это одна только ложь да клевета, но девушка как-то сочувственно похлопала меня по плечу и ушла, оставив стоять у кабинета в полной растерянности. Таким-то вот образом я и была уведомлена тем фактом, что мой статус любимицы учителей нашей школы перешёл отметку безгрешного особого отношения к себе до порочных связей ради крупного «отлично» в дневнике лишь от одного неверно понятого случая. Я и правда на длительное время задерживалась в лаборантской физика, я и правда как-то случайно выделялась им на фоне других учеников, но между нами ничего не было, кроме самых обыкновенных отношений между преподавателем и обучающимся. Разве только немного больше дозволенного дружеского взаимодействия, которое совершенно точно не выражалось теми действиями, что были описаны мне одноклассницей. Скорее всего, кто-то неверно истолковал наши взаимоотношения, из-за чего теперь мне приходилось расплачиваться по полной. И бедному педагогу тоже. С того дня этот нелепый слух обрастал новыми, более извращёнными подробностями, что под конец мне самой стало казаться, будто физик действительно мог растлевать какую-то свою ученицу, очень похожую на меня, а кто-то из школьников застал их за этим занятием. Иначе я просто не могла понять, откуда учащиеся узнали цвет её нижнего белья и слова, что она в порыве страсти стонала преподавателю на ухо. Господи, аж самой мерзко стало от того, что кто-то всерьёз увлёкся созданием этого вымысла и теперь рассказывал его любому встречному человеку, прикрывая свою гниль тем, что сейчас все об этом говорили, потому ничего постыдного в подобном не было. Вот эти россказни и добрались в самом отвратительном своём виде до тех двух старшеклассниц, поверивших в них настолько сильно и искренне, что они решили приватно пообщаться со мной на мотив их действительности и реалистичности. А услышав от меня твёрдую уверенность в том, что этого никогда не происходило, девушки отреагировали слишком резко и неожиданно для самих себя, войдя во вкус после первого удара и забавного недодопроса в стенах, чёрт возьми, пурпурного женского туалета на четвёртом этаже. Ну не смешно ли это выглядело со стороны, когда две с виду адекватные школьницы схватили меня и заперли вместе с ними в туалете, после чего выпытывали у меня какой-то бред про преподавателя физики, дали несколько пощёчин, толкнули на пол и там продолжили избивать? Так ещё и сами исповедовались мне в том, что испытывали влюблённость в нашего двадцатисемилетнего учителя, который, клянусь, и имён их не помнил. Как бы я не пыталась втолковать им, что не стоило верить выдуманным слухам, издеваться над людьми и грезить мужчиной, старше их на десять лет, получала за подобные выходки только насмешки и новые порции боли, растекаясь на полу побитой лужицей крови. Что за бред происходил в головах моих ровесниц? Бестолковое сумасшествие, о последствиях которого они даже не думали, а мне приходилось теперь кое-как опираться на скользкую плитку стен, отряхивая здоровой рукой пыльную одежду, лишь бы дойти до раковины и смыть с себя остатки побоев. Признаться честно, было по-настоящему больно, но даже в гордом одиночестве я старалась не показывать этой слабости вечерним сумеркам. Вишнёвый аромат хоть и успел выветриться за время моего обморока, но всё же впитался в атмосферу помещения и ткани моей рубашки. Ржавая раковина покрылась налётом медной гнили и затрещала по швам, стоило мне на неё опереться. Никогда бы в здравом рассудке не притронулась к этой мерзкой на ощупь поверхности, но данный миг был исключением, потому что мне нужно было прямо сейчас смыть со своего лица и кожи рук запёкшиеся разводы крови. Повернув маленький кран, из которого с жутким скрипом полилась мутная вода, я разочарованно закатила глаза и, поборов свою излишнюю брезгливость, дотронулась до льющейся светло-серой жидкости, что на удивление с лёгкостью смогла стереть багровые пятна с моих дрожащих ладоней. Было бы в этом туалете зеркало, я бы разглядела весь ужас, творящийся на моём лице, но такая королевская возможность отсутствовала в этом богом позабытом помещении, которым не пользовались уже несколько месяцев из-за постоянных поломок. Я задержала дыхание, прокашлявшись перед этим небольшой порцией крови, что тонкими густыми струйками стекла по раковине, смешиваясь с водой, и попыталась умыться, зачерпнув в ладони не внушающую особого доверия жидкость. Лицо вмиг покрылось неприятной судорогой от ледяных капель, став более чувствительным ко всем ранам, и я как можно быстрее прекратила касаться его, как-то неаккуратно выключив кран. К моему сожалению, вода из него всё ещё продолжала течь, ибо это он, судя по всему, и был сломан, как и многие вещи да люди в этом туалете, поэтому я схватила свой тёмно-коричневый рюкзак, что был спрятан под этой самой раковиной, и неторопливо принялась открывать хлипкую дверь. В голове крутилась только назойливая мысль о том, что, слава всем богам, с рюкзаком ничего не произошло, иначе бы мне пришлось покупать новый, а денег у меня сейчас не было. Когда я вышла в длинный школьный коридор, то замерла на месте, поняв, что он был полностью погружен во тьму, а под дверью каждого кабинета нигде не горел свет. Очень даже возможно, что учителя уже ушли по домам, не то что дети, а я осталась в этом здании одна либо с охранником, на крайний случай. Так как часов на четвёртом этаже нигде не было, я полезла в рюкзак за телефоном, чтобы узнать время, но разозлилась ещё сильнее, наконец-то поняв, что вещи те двое мои не трогали, только пинали, как и меня саму, потому что весь мой телефон был покрыт ниточками трещин, напоминающих паутину. Сколько бы раз я не нажимала на кнопку, какую бы силу не прикладывала, он всё не включался, и я боялась подумать не только о том, который всё-таки сейчас час, но и о том, искали ли меня родители или просто решили, что я задержалась в школе немного подольше из-за дополнительных занятий. В принципе, в школе я и вправду задержалась, но только по другой причине. Вновь спрятав неработающий телефон в избитом рюкзаке, я поплелась по лестнице к раздевалке, чтобы взять оттуда свою куртку и в конечном итоге пойти домой, немного, конечно, пошатываясь, но в целом в нормальном состоянии. По пути мрачные этажи встретили меня глухим одиночеством и мёртвым молчанием, отчего я решила, что сама судьба расчистила мне дорожку для побега из этого проклятого места. На первом этаже мне даже охранник не попался, поэтому я без всяких оправданий забрала свою одежду, быстро и неуклюже накинув на плечи, и в прямом смысле выбежала из когда-то любимого учебного заведения, путаясь ногами по лестнице и почти спотыкаясь на ней. Мне необходимо было добраться до автобусной остановки, а там лишь в полном спокойствии доехать до дома, на ходу придумав оправдания слишком многим вещам, что произошли сегодня со мной. Не говорить же родителям, что меня обвиняют в незаконной связи с учителем по физике, за что какие-то несмышлёные старшеклассницы побили меня в туалете? Не хотелось создавать лишних проблем, их и так в последнее время было слишком уж много. Вечерний город погрузился в ноябрьскую полутьму, окрашиваясь яркими огнями по окраинам дорог, и я сильнее куталась в свою лёгонькую курточку, не в силах до конца застегнуть её и мучаясь от этого до скрежещущей боли в костях. Быстрым шагом преодолевала небольшое расстояние до нужного мне места, практически перепрыгивая через лужи и ступени, бросаясь на дорогу на красный свет и получая за это недовольные крики водителей и громкие звуки гудков. Прохожие глядели на меня с нескрываемым испугом, и мне даже думать не хотелось о том, как я выглядела со стороны. Знала, что жалко и ничтожно, но ничего поделать с этим не могла. У самой остановки, к которой я буквально прибежала, моё сердце сделало несколько кувырков в каком-то непривычном для себя направлении, отчаянно выпрыгивая из груди и сталкиваясь о рёбра. В глазах вновь потемнело, и я молилась господу в целости и сохранности добраться до дома, чтобы не отключиться прямо там, на улице, в неизвестном закоулке. Уж лучше быть избитой знакомыми людьми в знакомом месте, чем непонятно кем в пугающей подворотне. Сжимая саднящей рукой лямку рюкзака, я встала у края остановки, пытаясь отдышаться, и повернула голову в сторону, откуда должен был приехать заветный автобус, но столкнулась с ещё одним человеком поблизости. Это чудо в белом пальто смотрело вдаль, чуть приподняв острый подбородок, и я с безумным усердием надеялась на то, что мне только показалось, что в порыве лихорадочного состояния мой взор обознался, и это был не тот человек, о котором я первым делом подумала. Но стоило этой светлой фигуре обернуться ко мне, как я оказалась в плену знакомого вязкого взгляда и флегматичной улыбки, что в этот миг скривилась в изогнутую линию испуга и непонимания. Только я могла после избиения за якобы связь с преподавателем физики встретиться с ним же на этой неказистой остановке и поражаться тому, какое же непривычное светло-снежное у него сейчас было пальто. Я улыбнулась как-то очень криво и смазано, прежде чем сказала в его адрес: — Снова здравствуйте, — его встревоженное лицо осматривало меня вдоль и поперёк, пока он сам с огромной долей недоверия подходил ко мне и что-то шептал. Мой помятый вид наверняка вогнал его в самую настоящую панику, и чем ближе он оказывался, тем лучше я могла слышать то, что он бормотал себе под нос. Бог ты мой, а физик, как оказалось, умело пользовался довольно нецензурными выражениями. — Что с тобой случи… — не успел он договорить и коснуться моего плеча, как я резко отстранилась, получая за это нехилое такое головокружение, и вытянула трясущуюся руку вперёд, чтобы, не потеряв хоть какой-то остаток достоинства, с видимым равнодушием спросить у мужчины: — Тоже ждёте автобус? — он слишком сильно нахмурился, всё же хватая уверенными движениями меня за плечи, дабы я не упала, и ставя прямо перед собой, отчего мне пришлось запрокинуть голову. Я ведь должна была видеть его такое эмоциональное, обеспокоенное лицо во всей красе. — Не могли бы подсказать, который сейчас час? — я немного качнулась в сторону, тут же хватаясь за рукава его пальто, на что педагог раздражённо цыкнул и что-то нервно спросил у меня, но из-за появившегося звона в ушах я ровным счётом ничего не поняла. Яркие огни за его спиной растворялись в подступающей черноте, сплетаясь между собой в неизвестные мне узоры, и отражались на его светлой одежде еле заметными цветными бликами. Меня затошнило от очередной порции металлической крови на губах, рана которых, очевидно, сейчас снова открылась из-за моих резких слов и выражений лица, поэтому я постаралась встать как можно дальше от учителя, только бы он ничего не заметил. Хотя кому я вру? Бесспорно, он уже оценил всю степень моего скверного состояния и думал лишь о том, как бы успокоить меня и привести в порядок. Физик продолжал крепко цепляться одной своей рукой за моё плечо, дабы я ни на сантиметр от него не ушла да не впала где-то поблизости в беспамятство, отчего моя куртка сильнее раскрылась, отдавая моё тело во власть почти зимних в какой-то степени морозов. Мужчина свободной рукой немного приподнял рукав пальто и беспокойно посмотрел на часы, тотчас же с придыханием выдав: — Ровно девятнадцать часов. Ого, вот это я знатно отдохнула на полу заброшенного туалета. Мои брови взметнулись вверх, когда мозгу еле-еле, но удалось насчитать чуть более трёх часов в отключке, на что учитель опять схватил меня и немного встряхнул, ведь я, наверное, неосознанно начала закрывать глаза от накатившей усталости. Он несколько раз позвал меня по имени, прежде чем спросил: — Да что с тобой произошло? Ты вообще откуда пришла? — последний раз он волновался обо мне так, когда на его уроке во время контрольной я случайно заснула, а он подумал, что я лежала на парте и плакала из-за своих ничтожных знаний по физике, потому что не могла решить задания. Откровенно говоря, по этому поводу я всегда плакала только мысленно, ни в коем случае не осмелившись проявлять подобные эмоции при всём классе, но его обеспокоенность моим состоянием тогда польстила мне. — А я из школы, — не в том тоне, в котором это делала я, мне стоило об этом говорить, но неясная услада при виде мужской заботы принудила меня добавить нотку озорства в наш чрезвычайно серьёзный диалог. Преподаватель растерянно осмотрел моё измученное лицо и прижал меня к себе, положив изящные кисти своих слегка холодных рук мне на голову. Худыми пальцами он стал перебирать пряди моих волнистых волос, а я от неожиданности вздрогнула, хватаясь за большие прозрачные пуговицы на его одежде. Я с разбитыми в кровь губами уткнулась в воротник его белого пальто, зажмуривая глаза от контраста его образа: светлое с тёмным свитером, что резало мои зрачки напополам, и подумала, как же сильно ему шли эти цитрусовые духи с мятным привкусом. Он с видимым напряжением касался меня, время от времени останавливаясь в одном положении и заплетая какие-то мудрёные узелки в волосах, вырисовывая на них подрагивающими пальцами собственные маленькие петли. — Кто это сделал? — прошептал куда-то в мою макушку и тяжело вздохнул, а я почувствовала, как подпрыгнули его рёбра, и недовольно замотала головой. Не буду ничего говорить, иначе он свяжется со всем этим противным делом лишь сильнее, а его помощь по отношению ко мне будет воспринята как нечто неправильное и ошибочное, очередное исключительное благодушие в мою сторону. — Расскажи мне, пожалуйста, — слегка протяжно попросил физик, стараясь общаться со мной как можно мягче и любезнее, с целью разузнать все детали такого загадочного для него дела. Хоть со слухами он по-любому был знаком, но совершенно точно не в той мере, что я либо кто-то ещё из старшеклассников, которые это всё и затеяли. Я предприняла жалкую попытку выбраться из его объятий, на что он лишь сильнее обнял меня, одной рукой дотрагиваясь до спины, тем самым придвигая меня к своему тело всё ближе и ближе. Кровь на губах продолжала течь, оставляя округлые капли на его снежном пальто в форме кривого полуцветка, что, безусловно, затем отстиралось бы с большим трудом. Уж лучше бы я оставила на нём след от бордовой помады в виде красивого поцелуя, чем эту убогость. Сбоку, на размытой лужами дороге, с большой скоростью мчались машины, явно куда-то спешащие и переживающие на этот счёт. Скорее всего, люди разъезжались по своим домам после трудного рабочего дня, с нетерпением ждали встречу со своей семьёй, возлюбленными, друзьями. Они хотели вернуться туда, где им всегда были рады, желали вновь встретить того, кто думал о них весь день и с нетерпением ожидал в тепле и уюте. Физик ослабил хватку на моей спине, и я, не упустив возникшую вдруг возможность, отстранилась от него, ощущая прохладу его пальцев на своих волосах. На небольшом расстоянии кровавое пятно выглядело просто отвратительным, и мне стало очень стыдно за то, что я оставила его на такой поразительной вещи. Кое-как стала растирать ладонью воротник светлого пальто, стараясь избавиться от треклятого клейма, но всё становилось только хуже. Красный, казалось, был повсюду: и на одежде, и на коже, и в глазах, отчего я рассердилась и подняла голову на учителя, дабы извиниться перед ним. Изнурённое лицо педагога не выражало каких-либо отрицательных эмоций по отношению ко мне, он единственно схватил меня за руку, растирающую пятно, и сказал прекратить. Я послушно замерла, а он выдал: — Тебе нужно в больницу, — резко проявившиеся отрицание в моём испуганном вскрике ему не понравилось, но он предложил альтернативный вариант. — Тогда я провожу тебя до дома и признаюсь во всём твоим родителям. Помогу хоть как-то привести тебя в порядок и в конце-то концов разузнаю, кто с тобой так обошёлся. Как бы ты ни пыталась это скрыть, — в его взгляде пробежали настойчивость и решимость, которым я никак не могла воспротивиться, поэтому мне необходимо было согласиться с таким вот поворотом событий, ибо по-иному никак. По-иному мы бы, несмотря на всяческие мои возражения, поехали с ним в поликлинику, где пришлось бы звонить не только моим родителям, но и администрации школы, на территории которой меня избили. При этом исходе событий было бы намного больше сложностей и недопониманий, раскрылись бы те моменты, что я так тщательно пыталась от всех скрыть, но выходило, откровенно говоря, плохо. — Вам ведь неудобно, — на всякий случай попробовала немного возразить ему, отходя ближе к краю дороги. Скоро должен был приехать автобус. — Я выхожу как минимум на пять остановок позже Вашей, следовательно, Вам потом будет тяжело добираться до дома, — аргументы, притянутые за уши, но в нашем неравном бою любое средство было хорошим. Осталось только скромно отвести глаза в сторону и поджать губы, словно подобное повышенное внимание ко мне было оскорбительным. Единственное, что я не учла, так это опротивевшей мне крови, которую я довольно неприятным движением слизала с губ. На языке разлился багровый металл. — Перестань говорить этот бред, — он рассерженно взъерошил свои мятежные локоны волос и очутился около меня, также неуклюже становясь грязными ботинками на белый бордюр. Вернее, теперь по цвету он больше напоминал мне использованный до дыр почерневший ластик. — Я обязан тебе помочь, невзирая на собственные неудобства, — спрятал руки в карманах пальто и посмотрел вдаль, откуда уже виднелся нечёткий силуэт долгожданного транспорта. — Тем более это всё из-за меня, да? — я не стала отвечать на его последний вопрос, произнесённый до ужаса горькой интонацией, и трусливо умолкла, чтобы ни в чём его не обвинять, но поняла, что молчание всегда являлось знаком согласия. Полупустой автобус подъехал к остановке, и я резво подскочила с места, претерпевая общую боль всего тела, пока заходила в него. Следом за мной тихо зашёл учитель, и водитель, что уже довольно длительное время ждал, когда же я отыщу мелочь в своей куртке, устало прикрыл глаза. Я обыскала все свои карманы, начиная мысленно совершать самоубийство перед всеми пассажирами общественного транспорта, но так ничего и не нашла, собираясь слёзно умолять пропустить меня без оплаты за проезд, но почувствовала руку преподавателя на своей спине, немного подталкивающую меня вперёд. Он заплатил за нас двоих и повёл меня в самый конец салона, усаживая, как непоседливого ребёнка, у окна, прежде чем оказался рядом. Я уже хотела упасть ему в ноги, от всего сердца благодарить за спасение моей страдальческой персоны и избавление от многолетнего позора, но он промолвил, что подобный поступок не стоит того, и сочувственно уставился на меня. Замёрзшими пальцами я перебирала лямки рюкзака, который положила к себе на колени, и подумала, что те деньги на дорогу у меня сегодня явно не просто так пропали. Возможно, они были кем-то украдены, а, может быть, я их попросту оставила дома на столе. Сейчас я не могла узнать точно, какое из предположений было верным. Вечерний город во власти ноябрьских невзгод шустро мелькал за окном, перекликаясь с яркими пятнами уличных фонарей, а тёмно-синее небо напоминало своими волнистыми серыми облаками море, чьи буйные воды яростно топили друг друга. Мне было ужасно холодно, и я обняла себя своими же ледяными руками в надежде хоть на какое-то тепло. Но его нигде не было. — Ты звонила родителям? — поинтересовался физик, с таким же вниманием глядя на уплывающий пейзаж за окном. — Нет, — я испуганно чихнула и прикрыла веки, загнанная врасплох подорванным здоровьем, — у меня телефон разбит. Мужчина опять начал еле слышно ругаться на виновников всего произошедшего и приобнял меня, прижимая к себе. Судя по всему, захотел себе ещё одно кровавое пятно на пальто. Я обессилено легла на его плечо, одну руку пряча в кармане куртки, чтобы она окончательно не замёрзла, а другую отдавая в плен преподавательских пальцев, которые мягко сжали её, слегка поглаживая. Автобус притормозил у очередной остановки, выпуская какого-то худощавого ребёнка, после чего с неприметным скрежетом за ним захлопнули дверь, чтобы поехать дальше, и я полностью закрыла глаза. Чистый воздух с улицы, разбавленный ароматом цитрусов, кружил вокруг меня назойливым напоминанием того, что сейчас я была не одна. Около меня сидел важный мне человек, с заботой и вниманием оберегающий мою горемычную душу и с тем же усердием старающийся исправить все те ошибки, которые мы успели с ним натворить в порыве провального безрассудства. Наверняка он о многом жалел, многое хотел исправить и никогда не совершать, но было поздно. Я провалилась в зовущую меня тьму и потеряла сознание, невольно выпуская его руку из своей. Всё-таки мне нужно было ехать в больницу и признаться вам всем в том, что дыма без огня не бывает, потому и во всяком слухе искрилась доля правды. Или не доля, кто уж знает.* * *
12 августа 2023 г. в 13:20
Я бы не сказала, что мне было больно, нет, просто немного неприятно. Немного непривычно, некрасиво и грязно. Немного не то, что я ожидала от них в ту минуту.
— До сих пор не понимаешь за что? — самая высокая из них присела около меня и недовольно склонила голову вбок, начиная осматривать моё лицо с какой-то животной гордостью.
Я улыбнулась, зажмурившись от резкой боли на губах, и дрожащей рукой провела по ссадине, из которой кровь всё никак не переставала литься, как бы усердно мне не приходилось её вытирать.
— До сих пор не понимаю за что, — произносить подобное в моём жалком положении было самой настоящей дикостью, но я решила наплевать на здравый смысл и просто ждала, что же будет дальше. Насколько глубоко они зайдут в своих угрозах, продолжая избивать меня на полу школьного туалета.
Глава этого сумасшедшего шабаша, как мысленно я её называла, довольно-таки резко спрыгнула с деревянного подоконника у раскрытого настежь окна и неспешно подошла ко мне. Не присела напротив, как её напарница, а глядела на меня сверху вниз, докуривая тонкую сигарету со вкусом вишни. Если я здесь и отключусь, то хотя бы буду лежать в омуте приятного аромата. «Смерть со вкусом вишни» — идеальное название для какого-нибудь романа неизвестного писателя.
Девушка остановилась в паре сантиметров от меня, попросив свою подругу встать и отойти к стене у выхода из туалета, а я проводила её длинную фигуру вялым взглядом, покрывающимся непонятной тёмной пеленой с цветными узорами. Такое вроде бы видят перед обмороком. Или я ошибаюсь?
— Хочешь, чтобы я вновь всё повторила? — скрипучий голос с заметной усталостью донёсся откуда-то сверху, прерываемый табачным дымом, на что мне пришлось тяжело выдохнуть и отказаться от столь отталкивающего предложения. Щека всё ещё болела небольшими пульсирующими ударами, а пальцы тряслись. Тело же, казалось, уже давным-давно перестало слушаться из-за слишком сильной нагрузки и теперь валялось на полу, как труп покойника. Такие сравнения меня, конечно, не радовали, но слегка забавляли. — Тогда почему не понимаешь, по какой причине мы все здесь собрались? — она стряхнула седой пепел на мою школьную юбку и, нагнувшись, потушила окурок у самых ног. Немного влево — коснулась бы и моей кожи.
— Потому что причина эта слишком абсурдная, — в любой момент жизни, даже под гнётом смерти, вернее, несерьёзного избиения, я предпочитала говорить собеседнику только правду и ничего другого, ибо прямолинейность и искренность сопровождали мою душу чуть ли не с самого рождения. Да и, если говорить начистоту, эти двое действительно пристали ко мне из-за бессмысленной чепухи, которую услышали сегодня от парня из параллельного класса. Они имени-то его не знали до сих пор, а отчего-то верили ему так, словно он их когда-то спас и пообещал за это нести верную службу до конца своих дней. Понадеялись на то, что он не соврал, и уже через пару часов поймали меня после уроков и заперли здесь наедине с собой, чтобы лично прояснить этот вопрос. Лучше бы того парня схватили, вот серьёзно, у него ведь, видимо, было полным-полно информации на этот счёт. От меня толку никакого, я просто стала жертвой чьих-то слухов, которой приходится расплачиваться за то, чего и не было в помине.
Высокая, что стояла у двери и подстраховывала зачинщицу, прервала образовавшееся молчание моего сбитого дыхания и подозвала к себе главную, нервно махнув рукой в свою сторону и цепляясь за пурпурную плитку помещения. Боже, что за ужасный цвет выбрали для отделки женского туалета в одной из лучших школ города. Та перешагнула через меня, как бы случайно задевая грязным ботинком подол юбки и оставляя на нём очередной пыльный след от подошвы, и остановилась напротив своей подруги, так же, как и она, прислушиваясь к каким-то звукам за дверью. С моего расстояния было не очень-то и понятно, что они там услыхали, но приглушённые отклики всё же были замечены и мной. Я попыталась подвинуться ближе к ним, скользя рваной у рукавов рубашкой по стене, но резкая боль в правом плече остановила мой выдающийся порыв узнать, что же там происходило. В бесшумном крике я приоткрыла рот и тут же его закрыла, округлив от удивления глаза и вспомнив, что рана на губе тоже, в принципе, была неслабой. Любое моё движение сопровождалось жгучими мучениями всего тела и внутренним ужасом от того, что эти двое всё-таки не щадили меня ни на секунду. Те слухи для них значили намного больше, чем они показывали это через хлёсткие удары по костям и колкие оскорбления по личности. Он сам значил для них намного больше, чем говорилось об этом мне. По крайней мере, высокая уж точно была неравнодушна к нему, потому как моё едкое замечание по поводу их немалой разницы в возрасте отразилось в тот же миг звонкой пощёчиной по моей щеке. Этот удар и стал первым в веренице всех остальных.
Зачинщица всем телом прижалась к хлипкой двери, вслушиваясь в каждый шорох за ней, и пригрозила сообщнице своим тонким пальцем с блестящим маникюром на нём замолчать, так как её обеспокоенный шёпот о том, что их могут поймать, мешал ей расслышать чей-то разговор. Они перевели всё своё внимание на кого-то другого, что меня всерьёз осчастливило и что могло стать отличным шансом на спасение, но, повторюсь, я и двигаться нормально не могла, не то что встать с пола, поэтому моё тревожное сознание попросту надеялось, что сможет хоть на какой-то промежуток времени отдохнуть от них. Я прижалась головой к чёртовой пурпурной плитке, что вынуждала мои глаза истекать кровью от подобной яркости, и прикрыла веки, полностью погружаясь в тёплую тьму. Стало легче дышать, рёбра не так сильно ныли, а пульс стабилизировался. Наверное, он теперь не скакал под сто тридцать ударов в минуту, а остановился хотя бы у восьмидесяти. Главное, что вовсе не остановился.