Июль этого же года
Эвелин жила в штабе. В город нельзя было ни въехать, ни выехать. Да, подкрепление короля повлияло на исход событий, но стены были настолько охраняемы, что ни один солдат, даже в гражданском, не мог подойти к ним. Крестьяне из раза в раз пытались взять их в окружение. Ещё в апреле они взяли порт. Ни к побережью, ни к пристани суда с припасами не могли подойти к городу. На помощь можно было только надеяться, что кто-нибудь о них вспомнит, ворвется в задние ворота и разгромит крестьян. Те в свою очередь несколько раз пытались сдвинуть линию фронта. Да, им удалось завоевать порт и стены, но продвинуться дальше они не могли. Из-за блокады залива, еды уже почти не было. Хлеб делили как в СССР во время второй мировой. По граммам. Солдатам до прапорщиков — 50 г Офицерам от мл.Лейтенантов до Капитанов — 70г От майора до Подполковника — 100г Полковнику и выше — 120г Так же была дикая нехватка снарядов. Пули и еда стали обменной валютой. Вечные битвы почти отбили у Эвелин аппетит. Свой кусок хлеба она делила с солдатом, если видела, что тот вот вот умрет с голоду. Чаще половина доставалась Эдварду. Он отнекивался, когда она ему отламывала кусок, но та настойчиво давала в руки. Эду несколько раз удавалось заставить ее через силу поесть и поспать в часы затишья. У Эв сдавали нервы. Она хотела домой, к мужу. Уже 4.5 месяца она живёт маленькой верой в то, что скоро увидит его, что они победят и вернуться. Не раз она просыпалась от взрыва или выстрела с мокрыми глазами. Город стал словно подвал в госпитале, когда у командования был Бульдог, а стены кабинета больничной палатой. Давящее одиночество порой душило так, что чуть ли не заставляло выстрелить под подбородок. Тоска и безысходность заостряли это желание.5 июля. 11:07
Бой и лязг стали не стихал с 3-х утра. Патроны у солдат экономились, да и у повстанцев тоже, поэтому сражения были на саблях и мечах. Так как гвардейцам меч не выдавался они шли в штыки. Крестьяне подло стреляли со стен и крыш. Видимо там с патронами ещё не всё плачевно. Эв была в порту и отбивала его с морской командой. Пороховые бочки стояли везде. Все были как на минном поле. Вопрос был лишь в том, кто заставит их взлететь на воздух. Раздались выстрелы со стороны океана.....корабль. Неужто крестьяне поняли как управлять им? Эвелин побежала в укрытие от ядер пушек, но вдруг что-то оттолкнуло её назад. Взрыв самодельной бомбы повлекший за собой детонацию пороховой бочки. Вот что гвардейцы ненавидели в этой войне — самодельные бомбы в чугунных котелках или ёмкостях, состоящих из пороха, кучей всяких осколков и фитиля. Они были хуже обычных, производимых в стране. Кто-то выжидал момента, чтобы кинуть ее в ноги. Осколки чугуна и дерева впились в живот и грудь, а сам офицер проехался спиной по кровавой пристани. Меч, подаренный Хэйтемом, еще в первый её новый год с ним, лежал где-то в метре-полтора от её ног. Ударившись головой о пол, в глазах поплыли звёзды. Женщина болезненно простонала. Пока вырабатывался адреналин и она была в состоянии болевого шока, боли не было. Она смотрела в ясное небо, в котором кружили во́роны. Солнце светило почти что над головой. Кровь окрасила и без того алую рубашку в ещё более темный цвет. Корабль или корабли приближались. Снаряды влетали в дома. Перед глазами летела столь короткая жизнь. О силах подняться речи идти не могло. Любой повстанец мог сейчас подбежать к ней, взять меч и проткнуть ее. По грязному, из-за песка и вражеской засохшей крови, медленно скатывались слезы. Голоса, крики, или ещё что, она не различала. В ушах звинело. Она смотрела в небо, на воронов ждущих окончание боя, чтобы полакомиться тушью тел. Кто-то подбежал сзади. Веки становились тяжелее и тяжелее. В голове пробежало: "ну привет смерть". Интересно, она попадет в Вальхаллу или нет? Этот кто-то взял меч, положил на неё, взял под руки и куда-то поволок оставляя полосу крови за собой. Голова склонилась к груди и глаза закрылись. Порт был разбит. С подплывающих кораблей, по гражданским, стреляли моряки. Морриган, а за ним и Пемброк – корабль Джеймса Кука плыл стреляя по Бостону. Вслед им плыли ещё несколько вооруженных до зубов кораблей. Не успели они пришвартоваться, как с Морригана, на более менее целую, по веревкам, первым спрыгнул Хэйтем, а за ним остальные. Уильяма с ними не оказалось. Люди магистра ворвались в Бостон с главного въезда. За считанные 20 минут фронт крестьян был разделен на 2 чести. Они были в окружении. Ближе к 14:19 всё стихло. Пленных крестьян вели в темницы Бостона, дожидаться своей участи. Хэйтем, оббежавший пол города вместе со своими, подбежал к 2-ум шедших с носилками полевых лекаря королевской гвардии. - г .где.. лейтенант-полковник...? Один из них передернулся от смертельной усталости. - смотрите в палатках у штаба... Кенуэй рванул к штабу. Шей, Джеймс, Чарльз и Бенджамин за ним. Мертвых или раненных несли с одного конца города в другой. Магистр бежал и попутно молился, чтобы его жена была, пусть и не в сознании, но жива. Бостон, за который Эвелин стояла горой, что каждое лето был красивей предыдущего и дружелюбный приезжим, был наполовину в руинах. Стены стояли разваленными, от большей части домов остались только камни и фундамент, от западного порта, из-за вторжения магистра Кенуэя и Капитана Кука, почти ничего не осталось. Все кто стоял на ногах ложили трупы в воз, а еле дышащих на носилки. Кого-то вели под руку, кого-то тащили по земле, как Эвелин пару часов назад, а кого-то собирали по пазлам. Хэйтем увидел штаб. Прямая, никто не мешал. Одолев последние победные 500 метров он остановился у палаток. В какой-то из них была Эв. Мужики остановились за ним и начали восстанавливать дыхание. Шей уселся на пень. Из-за паники, переживаний и не званных страшных мыслей Хэйтема трясло. Бегло осмотрев постройки из ткани его что-то потянуло в самую дальнюю, как шатер в поселении викингов, только оливкового цвета. Он не знал в какой из палаток, но чувствовал нутром. Все 4-ро переглянулись и медленным шагом поплелись хвостом. Только он подошёл к шатру, как его остановила пара гвардейцев. - вход только для лекарей. — строго изрёк солдат. - Эвелин Кенуэй там? — неестественно тихо спросил он. Будто боялся разбудить дракона. - не могу знать. Хэйтем сделал глубокий вдох, прорвался между ними и вошёл в шатёр. Солдаты ворвались, повалили его на траву и скрутили руки. - сказано же, только лекарям! - тишину соблюдаем! — завопил главный лекарь. Где-то раздался протяжный стон. В шатёр ворвались мужики, узнать, что за крики. - вышли все! Не проходной двор! — крикнул врач. - прекрати орать! Только тебя здесь слышно!— крикнул ему Чарльз. Врач замолчал. Лекари отвлеклись от работы на крики. Тот их осмотрел. - чё стали? Работаем в темпе вальса. Солдаты подняли Хэйтема. Тот начал вырываться. - пустил. — гневно рыкнул Хэйтем. Врач вновь посмотрел на них. - пустите его, а вы четверо на улицу. — в приказном тоне сказал врач и рукой указал на выход. Мужики ушли. Солдаты отпустили Кенуэя и с косым взглядом вышли. Главный лекарь подошёл к нему и заговорил шепотом. - с какой целью вы пришли? Только прошу, давайте шепотом. Проявите дань уважения к раненным. Мужчина кивнул. - Я хочу увидеть свою жену. - кто? — достав блокнот спросил тот. - Эвелин Кенуэй. Врач поджал губы и кивнул. - пройдёмте. Хэйтем медленно пробирался за лекарем по узкой дорожке между столами. -....я могу узнать, что с ней? - осколочные ранении в передней области тела, вероятно сотрясение, множество ранений, как от ножа, так и от пуль, неправильно сросшиеся переломы....пришлось ломать заново и фиксировать...еще большую роль сыграло голодание...на данный момент она спит... — отчитался он ему. Врач отодвинул занавес и пропустил его в специально отведённую комнату для тяжело раненных. Помещение было забито офицерами и гвардейцами. Из маленького окошка падал луч солнца. - за ширмой. — указав рукой, уточнил лекарь и убедившись, что тот пошел в верном направлении ушел. Только Хэйтем зашёл за перегородку его взял шок. Эвелин лежала на койке из ящиков и досок, а рядом лежал молодой солдат — Эдвард. Он был перебинтованный, с истощенным от усталости лицом и на удивление не сильно худым. Кенуэя взяла дрожь. Ещё чу-чуть и он упадет на колени, не сделав и шага. Преодолев сильную слабость в ногах он подошёл и стал между женой и сыном. Оба лежали как трупы, которых вот вот положат в гроб. Эв неподвижно лежала накрытая по грудь какой-то тканью. Одень она свою форму сейчас, та бы висела на ней как мешок. Бинты скрывали изуродованное ранами тело. Под глазами залегли мешки, в которых можно было уже переносить картошку. Мужчина стоял. Он пытался не заплакать. Сделав судорожный вдох, Кенуэй сел на стул, наклонился и взял её за руку. Сжимая её двумя руками приложил к губам. Он мысленно извинялся перед ней и сыном. Зажмурившись, с глаз упали слезы. В груди кололо и перехватывало дыхание.Ночь
В поместье Кенуэй всё ещё горел свет. Персонал ждал Хэйтема. Люцифер лежал на ковре у порога. На пороге застучали подошвы и раздались непонятные, для пса, голоса. Тот вскочил и отошёл от двери за секунду до того, как она откроется. В коридор зашли трое: Чёрч, Кенуэй и Ли. Хэйтема несли под руки. - куда его? — спросил Чарльз. - в комнату. К ним по лестнице спустилось не меньше 10-и дворецких. - что случилось? — поинтересовался кто-то из спустившихся. - кто-то из повстанцев ранил в живот....лекари там его перебинтовали. - ко мне в кабинет! — крикнул лекарь и мужики привели его наверх.5 августа
Прошел месяц после освобождения Бостона. Новостей от полевого-лекаря не было. Хейтем лежал у себя в комнате и не подпускал к себе никого. Сколько раз его пытались вывести на улицу или заставить поесть. Максимум что он мог сделать – сходить в туалет, попить воды и вернуться в комнату. Было не сложно догадаться, что моральное состояние у него хуже некуда. И мало того ко всему этому состояние ухудшала его собственная совесть. Днём она угнетала его за то, что заставил ее подписать пергамент, а ночью добивали воспоминания. Каждое утро подушка была сыроватой. Делами руководил Чарльз. Он тоже не раз с Шеем и Бенджамином пытались как-то его утешить, но безрезультатно.