Обложенное ватой "хорошо"

Все было хорошо. Все было хорошо. Ярко светило солнце, заставляя веснушки ещё чаще усыпать лицо. А вокруг солнца танцевали облака, те самые, чистые, белые облака, похожие на мягкие куски ваты. Облака никуда не спешили. Семёну тоже спешить было некуда. Его мир, острый мир, полный углов, на которые, запинаясь, он всякий раз нарывался, кто-то вдруг тоже заботливо обложил ватой. Больше никто не ругал его и никто не кричал, не винил. В глазах высших не осталось колючего холода и подозрения, и даже Калашников, кажется, пусть на самую капельку, но смягчился. Больше не было одиночества. Отстраненный, гордый, недостижимый Слава сменился шумным, вредным, но очень верным Фёдором. А затем к нему присоединилась умная, яркая, как солнечный день Женя. А потом ещё хитрый, но все же очень добрый Одуванчик. В любой свободный день он мог позвать их, пойти с ними куда угодно, и веселиться от души, так, будто они все обычные беспечные дети. Чистые ватные облака не двигались с места. Не было в этом новом уютном мире и ночных сообщений на телефон. Им нельзя было пользоваться для заданий, но в целом, он, конечно, был. И не так давно почти каждую ночь экран его загорался, чтобы отразить сообщение с неизвестного номера: «Рыжий, тебе конец». «Рыжий, я отрежу твоей блондинке её хвостики. А потом язык. Достала меня». «Завтра в Академию не иди, Истребитель превратился в кирпич». «Рыжий, придуши хомяка, а то я обижусь». «Рыжий, мой дядя передаёт тебе воздушный поцелуй со взрывом в процессе». «Рыжий, Калашников застрелился сам из себя, когда услышал твои ответы на экзамене». И так далее, далее, далее… Семёну даже было почти интересно, сколько усилий Ярослав вложил в эту глупую выходку. Выбегал из их со Златом убежища, из дома господина Тэ, и вообще, отовсюду, где скрывался? Воровал телефоны, чтобы не могли вычислить его местоположение? Зачем? Что ему было с того? Теперь он, во всяком случае, этого больше не делал. Наверное, он действительно был теперь счастлив, рядом с отцом. Да. И хорошо. Это очень хорошо. Ведь теперь и у Семена не было главной, самой болезненной тяжести. Родители вернулись. Оба вернулись! И теперь они оба рядом. Улыбаются, и разговаривают с ним обо всем, о чем хочется. Ходят в кино. Спорят с Фёдором насчёт хомячьей диеты. Мама подсказывает мягким голосом, как лучше говорить с Женей. А папа… Папа знает так много об агентской жизни! И очень хорошо понимает, как тяжело быть неуклюжим. С его помощью легче запоминается. В его присутствии чувствуешь себя увереннее. Спокойнее. Умнее. Рядом с ним хорошо. Рядом с ними очень хорошо. Только, почему-то, папа бывает счастливее по утрам, чем по вечерам. Наверное, устаёт. Иногда он вздыхает, тяжело-тяжело, а мама улыбается, грустно. Но в этом ничего нет странного. Ведь столько всего они за эти годы пережили. Никакой ветер не беспокоил красоты этого солнечного покоя. Все было хорошо и, утопая в яркости, Семён точно не знал, что же так странно, так тайно его беспокоило. Никаких дурных новостей. И даже ночью тепло и бездвижно, и яркие, крупные звезды танцуют свой вечный, размеренный танец. И ночью, вдруг, как молния, вспыхнул телефон. И только короткое: «Эй, рыжий, моего дядю правда услали на Марс?» — почему-то вдруг зажигает улыбку.