Третий раз

Римус курил, прикрыв глаза. В теле бегали приятные теплые искорки недавнего удовольствия. Ветерок холодил разгоряченную кожу, а солнечные лучи ласково облизывали голые ноги. Из окна доносился, приглушенный высотой, гомон учеников, выбравшихся после уроков на свежий воздух, где-то внизу в гостиной слышался смех и разговоры. В груди приятно тянуло тепло. Римус посмотрел в окно, стряхивая пепел. В такие моменты он предпочитал не думать. Вообще ни о чем, а просто наблюдать и чувствовать. Запоминать. Складывая ощущения, как самые драгоценные сокровища, в свой сундучок с хорошими воспоминаниями. Он знал, что вскоре ему пригодится каждое из них. И оттого они были ценнее всего на свете. Чувствуя чуть потухающее счастье внутри, Римус загнал тревожные мысли подальше. Как героиня магловского романа, который он читал по совету матери, он подумает об этом позже. А пока, он затянулся сигаретой и, выпустив дым в окно, бросил взгляд вглубь комнаты. На ближайшей кровати на животе дремал абсолютно голый Сириус Блэк. Трогательно подобрав локти под себя, подтянув одну ногу к груди, он спал, слегка подрагивая чёрными густыми ресницами. Римус скользнул медленно взглядом от растрепанной черной макушки, по острым крыльям лопаток, розоватым полосам на спине, оставленными его собственными ногтями, по прогибу поясницы, по белым гладким ягодицам и длинным изящным ногам. Внутри у Римуса что-то заворочалось, заурчало. Что-то самодовольное, первобытное. Что-то с низменным триумфом порыкивающее в голове: «Мое». Такие порывы Римуса уже не пугали как прежде. Полнолуние было скоро. И волк ранее бесновавшийся, не знающий куда ему деть свою боль, одиночество и ярость, теперь лишь порыкивал внутри, требуя подойти к его паре, накрыть ее своим телом, как было совсем недавно. Снова укусить — не сильно, лишь прихватывая кожу, помечая, заклеймляя своим. Римус пару раз стукнулся головой о стену за своей спиной. Ненасытное изводящее его животное. Правда с обретением Сириуса, с его подчинением волку в полнолуние в первый раз, ему стало легче. Вся неуемная энергия, что заставляла волка глодать себя и биться в клетке, теперь нашла другой выход. Сириус со смехом рассказывал, что бывали ночи, когда на волка нападало особо мирное настроение и он мог целую ночь подряд вылизывать пса, и порыкивать на оленя с крысой, пытающихся его как-то отвлечь от этого занятия. Сириус жаловался, что ходил потом вонял мокрой псиной еще неделю. Римус лишь ухмылялся и этой мокрой псиной дышал, не в силах остановиться. Первое время его охватывали стыд и смущение, слушая подтрунивая Джеймса и Питера, он краснел и не мог вымолвить ни слова, а ночами, когда Сириус пробирался к нему в постель, лихорадочно извинялся, пряча лицо у того в волосах. Но со временем, отмечая, как плавился от его властности в постели Сириус, как мутнел его взгляд, как послушно он выполнял приказы и считывал немые указания, как выгибался, и стонал, Римус успокоился. Сириусу это больше чем нравилось. В жизни избалованный, жадный до внимания и всеобщего восхищения, лидер наряду с Джеймсом, организатор шалостей, стоило им только остаться одним, эта маска слетала с него. Он смотрел на Римуса огромными серыми глазами и жаждал ему подчиниться. Иногда с противостоянием, заводившим их пуще всего, иногда сразу же, покорно опускаясь на колени. Вот и сейчас, трогательно хрупкий, невероятно красивый Сириус лежал в его постели, на сбитых простынях расслабленный, разморенный, с легкой блуждающей на губах улыбкой. Сириус глубоко вздохнул во сне и потянулся как большой кот, прогибаясь в пояснице, вытягивая свои длинные прекрасные руки вперед, по очереди потягивая ноги и затем свернулся, трогательно выставляя напоказ бледную спину с редкими крошками-родинками, ямочки на пояснице, которые Римус так любил трогать указательными пальцами, остальными властно сжимая тазовые косточки, мягкие округлые ягодицы, под одной из которой пряталось родимое пятнышко, которое Сириус до смерти стеснялся и даже не хотел первое время поворачиваться к Римусу спиной. Комок какой-то невероятной нежности вдруг взорвался в груди Римуса и он, потушив сигарету, встал, в пару шагов преодолевая расстояние до кровати. Уперевшись одним коленом на постель, он склонился к чужой шее и повёл носом, втягивая самый любимый на свете запах. Сириуса, его самого, секса и пота. Он провёл рукой от хрупкого плеча к талии, ниже, остановившись на тазе. Кожа под рукой была тёплой, до одури нежной и шелковистой. Кость таза так правильно смотрелась под его пальцами, так удобно ложилась в ладонь. Римус одним движением лег позади Сириуса, тут же чуть прикусив свод плеча, потираясь носом, будто хотел оставить все больше и больше следов, непонятно для кого. Ведь никто кроме него не почует на Сириусе его запах. Но инстинкту не прикажешь. Рука скользнула на ягодицу, привычно огладив вначале родимое пятно, а затем накрыв и сжав самую мякоть. Сириус пошевелился сквозь сон, прогибаясь в пояснице и откидывая голову, подставляя открытую шею под его губы. Волк внутри довольно рычал, ему была до одури приятна такая покорность его пары. Он все сильнее и сильнее рвался в сознание Римуса, транслируя желание вылизывать носителя родного аромата, помечать, присваивать. Кровь опять разгонялась внутри, успокоенное не более получаса назад желание вновь охватывало его. Рука властно сжала ягодицу и пальцы скользнули меж, аккуратно касаясь еще слегка влажного и горячего входа. Волк зарычал, а Сириус, прогнувшись еще сильнее, тихо застонал и открыл сонные глаза. — Римус, — хрипло со сна произнес он, облизав пересохшие губы. Римус молчал, смотрел на него, пытаясь совладать с чувствами и обжигающим почти внутренности, скручивающим его желанием. Он не хотел причинять Сириусу боль или дискомфорт, и уже в третий раз за день склонять к сексу. Человеческое пока побеждало. Пусть и с трудом. Однако Сириус, кажется, все прочитал по его глазам, он всегда был у Римуса будто под кожей. Еще раз потянувшись, невероятно изящно, Сириус в принципе все всегда делал невероятно эстетично, он ласково улыбнулся и провел пальцами по щеке Римуса. — Ты хочешь еще раз? Римус опустил глаза. — Эй, — Сириус обхватил его подбородок и приподнял, заставляя Римуса посмотреть ему в глаза. — Лунатик, тебе меня так легко не заездить. Кажется в прошлое предполнолуние мы трахались по десять раз на дню. — Пять, — буркнул Римус, почувствовав как краска ударила в щеки. — Ты считал? Ох, Луни, — бархатно засмеялся Сириус. А потом перевернувшись на спину, сам обхватил ладонь Римуса и положил себе на пах, слегка напряженный. Провел чужими пальцами по своему члену, закусив губу от приятных ощущений. Римус смотрел на него не отрываясь, обводя взглядом слегка припухшие губы, едва заметный след на подбородке, куда он укусил его в прошлый заход, не сдержавшись во время оргазма, смотрел в слегка щурящиеся прекрасные глаза с трепещущими черными ресницами. Сириус Блэк был искусством, которое Римус был готов наблюдать и изучать целую вечность. Кажется в Сириусе умер великий легилимент, иначе объяснить его самодовольную ухмылку было попросту невозможно. — Поцелуешь меня? — прошептал он. Римус послушно склонился, провел носом по виску, вбирая запах, заполняя им лёгкие под завязку. Сириус был лучше самого дорогого табака, лучше любых сигар, даже тех потрясающих, что они стащили как-то у отца Джеймса на Рождество. Сириус был самым ценным его сокровищем, самым вставляющим табаком, самым сильным успокоительным… правда не сейчас. Не когда он, прикрыв глаза, начал тереться носом в ответ, не сейчас, когда он, оставив чужую руку в покое, скользнул по талии Римуса, оцарапал короткими ногтями поясницу, и накрыв ягодицу, потянул на себя, чтобы кожа к коже, чтобы чувствовать чужой вес. Он как-то сознался Римусу, что обожает чувствовать себя придавленным к постели, а вот позу наездника не слишком любит, пусть и выглядит наверняка в ней потрясающе. — Ты точно хочешь? Я остановлюсь… — начал было Римус, но Сириус недовольно фыркнув, потянулся вперед и накрыл его губы своими. Римус напрягся всем телом, так сильно пытаясь удержать рванувшееся изнутри вожделение. Упёрся руками вокруг головы Сириуса и наконец накрыл его собой, под облегченный выдох, как тому и хотелось. Их губы касались друг друга, легонько терлись, посылая крошечные импульсы по всему телу. В животе тянуло от желания, пока еще сдерживаемого. Римус знал, что Сириус никогда не против секса, но восстанавливался он между заходами дольше, и он не хотел его торопить. — Скажи мне что-нибудь на этом своем любовном, — одними губами прямо в чужие прошептал Сириус. Римус открыл глаза, сталкиваясь взглядом, но не отстраняясь. Было в этом что-то невероятно теплое и интимное, пускать другого человека как близко. — Ты такой красивый. Я сидел там, у окна и не мог оторвать от тебя взгляд. От твоих волос, — шепча, Римус коснулся рукой раметавшихся по простыням волосам, — от лица, от плеч, рук, спины, — его рука путешествовала по бледной коже вслед за словами, скользя самыми кончиками пальцев, — от твоих ног. Ты гребанное произведение искусства, Сириус. — Надеюсь, я не такой же холодный, как куски мрамора… — Ты дурак, — фыркнул Римус, проложив путь коротких сухих поцелуев от краешка губ до уха, прикусил мочку слегка и покатал кожу меж зубов, под тихий судорожный вдох, — ты — шедевр, ты — искусство. Ты — Давид. Разве что с членом побольше. Сириус захихикал под ним, но по его глазам было видно, как сильно он доволен тем, что услышал. Римус знал, что Сириус на один способ любви не разменивался. Он любил и ушами, и глазами, часами мог разглядывать шрамы, руками, изводить его ласками полночи. И он был рад предоставить себя в полное его распоряжение. Давать ему каждый из способов и методов. Римус смотрел на Сириуса, и никак не мог на него наглядеться. Иногда ему казалось, что если комната будет полна самых прекрасных вещей в мире, он все равно будет смотреть на Сириуса. Наверное, он был жалок. Но волновало его это мало, когда любимые серые глаза смотрели в ответ, когда любимые руки скользили по его телу, очерчивая контуры шрамов, когда бёдра тихонько притирались о его, когда, блядский Мерлин, Сириус приглашающие развел ноги, приятно сжав его бока. Римус уронил голову ему на плечо, все еще пытаясь перевести дух, но чужой пах будто издеваясь вдался в его, а Сириус тихонько застонал. И у Римуса отключились все предохранители. Он властно прикусил тонкие ключицы и облизал их широким языком. Сириус снова заскулил. Он вообще не скупился на звуки, за что не редко был упрекнут всеми, кому не посчастливилось ловить парней на горячем. — Закинь руки, — хрипло приказал он. Сириус подчинился мгновенно, вызвав толпу мурашек по спине и чуть было не вырвавшийся из глотки рык. Он медленно закинул руки за голову, выгибаясь грудью на встречу Римусу, переплетая свои длинные изящные пальцы. Он закусил губу, сдерживая довольную улыбку, наверняка считывая восхищение Римуса. Сириус вообще обожал, когда им восхищаются. Готов был из кожи вон вылезти. Римус одной рукой накрыл хрупкие запястья, вжимая в кровать, другой огладил талию и наконец накрыл чужие губы, сразу врываясь в рот. Целоваться с Сириусом всегда было для него чуть ли не сакральнее, интимнее и важнее секса. Виной тому был долгий путь к их отношениям и долгая негасимая жажда или просто природный магнетизм Сириуса, Римус не знал и вообще вопросами такого рода не задавался. Сириус был не про логику, а про сумасшествие, про чувства, про любовь. Чужие губы ласково отвечающие ему, вызывали особый непередаваемый трепет где-то в груди. Иногда ему казалось, что он в такие моменты просто задохнется от любви. От осознания, что Сириус любит его тоже. — Луни… я так люблю тебя, — прерывисто выдохнул Сириус, словно снова читая его мысли. — Или хочешь? — И хочу, — покорно согласился тот, прикрывая глаза и снова касаясь его губ. Римус оставил его губы в покое, поцеловал небольшой синячок в месте укуса на подбородке, спустился ниже к шее. Вдохнул запах — Сириус пах очень родным, близким. Чем-то собачьим, хвойным и земляным. С нотками карамельного геля для душа. Волк рычал, требуя стереть с кожи лишние запахи, оставить только свой и нижний чужой, Римус же обожал сладкое. Сириус задышал чаще, откинул голову назад, и Римус, проведя языком от яремной впадины до подбородка, откровенно залип на чертово восьмое чудо света у него в постели. — Когда ты так смотришь на меня, я смущаюсь, — пробормотал Сириус, пряча лукавый взгляд за опустившимися длинными черными ресницами. — Так я тебе и поверил, тщеславный засранец, — хмыкнул Римус и не удержавшись легонько прикусил тот самый синячок на подбородке. Нащупав вполне себе обычную магловскую смазку, Римус взял было ее в руки, как Сириус перехватил его запястье и хитро сощурившись, прошептал: — Нет. Войди так. — Не обсуждается, — нахмурился Римус от мгновенно вспыхнувшего негодования даже чуть приподнявшись. — Я никогда не сделаю тебе… — Больно, — передразнил Сириус, закатив глаза, — мне не будет больно, Луни. Уже третий раз, я растянут так, что стыдно озвучивать. В прошлый раз ты даже меня не очистил, напомнить почему? Римус покраснел, он не мог контролировать волка в моменты оргазма и послеоргазменной неге. Он кусал Сириуса до синяков, стискивал в руках и рычал ему в ухо. Сириуса всего мурашило от такого вот Римуса, но в последний раз волку было отчего важно, чтобы Сириус пропитался запахом Римуса чуть ли не буквально. Он не разрешил убрать ни свою, ни его сперму, и еще около десяти минут вылизывал плавающего в неге Сириуса во всех доступных ему местах. — Я все еще очень влажный там, — искушающе прошептал Сириус прямо в ухо, горячо дыша. — Я так хочу. Ляг обратно на меня. Волк с громким рыком рванулся вперед чуть ли не силой пытаясь вытеснить сознание Римуса, в желании выполнить все, что так горячо просит его пара. Он лег обратно, с урчанием слыша довольный вдох и ощущая движение раздвигаемых еще шире в стороны ног, чувствуя жаркое: «давай, мой хороший» куда-то в шею. Придерживая колом стоящий член, Римус медленно вошел, туговато, но так горячо. Остановился, переживая тонкий скулеж под собой. Гормоны бились в висках, а клыками он кажется прикусил себе губу до крови. — Доволен? Казалось Сириус даже не мог ничего сказать, лишь тихонечко стонал, сильно зажмурившись. — Больно все-таки? — ласково и тревожно прошептал Римус, потершись пару раз носом о чужой нос. — Немного, но так хорошо… толкнись пару раз, медленно только. Все еще слишком переживая, чтобы получить удовольствие, Римус двинулся, выбивая громкий стон, ему было до ужаса тесно и горячо, но закрученные узлом нервы казалось заставляли каждую клеточку тела дрожать от беспокойства. — Нет, Сириус, я не могу так. Прости. У меня упадёт… Он вышел, резковато немного, поморщивший сам, и заставив Сириуса вздрогнуть. Поспешно выдавил смазку на пальцы и огладил пульсирующий, не закрывающийся до конца вход. Сириус дернул бедрами и закинул голову назад. Он вообще всегда эмоциональный и громкий, особенно во время фингеринга. Наверное поэтому Римусу так это нравится. Сразу три пальца скользнули легко внутрь, раскрывая края, оглаживая нежную кожу. Сириус что-то пробормотал, попытался сжать ноги от нахлынувших ощущений, но Римус не дал, властно сжимая колено. — Открой глаза, Сириус, смотри сюда, смотри, что я с тобой делаю. Сириус снова повиновался мгновенно, с трудом фокусируя поплывший взгляд. Его живот подрагивал, а грудная клетка ходила ходуном. Он был таким прекрасным сейчас, что желание вновь сомкнуть зубы буквально захлестнуло Римуса и он, наклонившись, не сводя взгляда прикусил бедро, выбивая тонкий скулеж… — Мерлин… Римус, пожалуйста… — Что пожалуйста? Сириус не знал, что. Видимо, что-нибудь. Он дернул бедрами, пытаясь насадиться глубже, но большая рука Римуса опустилась ему на таз и придавила к постели. Кисть повернулась, пальцы внутри хлюпнули, Сириус, не выдержав, снова закатил глаза, на что Римус тут же вынул пальцы под тонкий недовольный скулеж. — Смотри. Сириус. Смотри. Сириус захныкал, но покорно открыл глаза, опуская взгляд вниз. Вряд ли он видел самое главное из-за позы, но собственные широко разведенные ноги, дрожащие, то и дело скользящие по простыням, вернувшаяся на прежнее место и ритмично двигающаяся рука Римуса, снова выбивали из него непристойные звуки, за которые потом ему бывало стыдно. А Римус хранил чуть ли не каждый в памяти. Собственная физическая жажда отошла на второй план, глаза жадно следили, как исчезают пальцы в теле Сириуса, как выгибается тот на постели, как прикрывает глаза в истоме, но вспоминает о приказе и снова смотрит. Как собирается капелька слюны в уголке губ и он, не выдержав, наклоняется к лицу и слизывает ее под мгновенно вспыхнувшие алым щеки Сириуса. Сириус обхватывает руками шею, еще шире раздвигает ноги и шепчет прямо в приоткрытые влажные губы: — Пожалуйста, Луни… Пожалуйста. В этот раз Римус не уточняет и не дразнит, собственный член ноет так, что уже неприятно. Он вынимает пальцы и обхватив ими член Сириуса, скользит своим внутрь желанного тела. Стонут теперь оба. Теперь правильно, теперь хорошо. Но Римус не был бы Римусом, если бы не тревожился за Сириуса, если бы не старался каждый раз сделать еще лучше и приятнее. — Говори со мной, — снова прикусив ухо, прорычал он, двигая бедрами, почти не в силах удерживать застилающий сознание туман удовольствия. — Мне хорошо, Луни. Очень хорошо. — А так? Римус прокатывает чужой член между пальцев, закручивая ладонь вокруг головки, большим пальцем потирая по краю уздечку. Сириус закатывает глаза и напрягает пресс. Римус наклоняется ниже, упираясь локтем в постель, просунув руку под шею Сириуса, прижимается всем телом, чувствуя, как чужие руки скользят по его бокам, обхватывают лопатки и жмут ближе. От каждого движения члена внутри Сириус тихо постанывает, кусает губы, и шумно дышит. Он весь влажный, потный и Римуса ведет лишь сильнее. От усиливающегося запаха, от чувства обладания и взаимности. От резкого порывистого движения член выскальзывает и прокатывается по чужому. Римус обхватывает оба ладонью и быстро дрочит. Знает, как Сириуса мажет от такой стимуляции. Но видимо сейчас не то настроение, не тот момент, но Бродяга открывает недовольно зажмуренные глаза, морщась от соленного пота на веках: — Верни откуда достал. Римус смеется, мягко целует в нос, но слушается, вновь приставляя головку ко входу, входя на пару сантиметров и выходя обратно. — Римус, — рычит Сириус, подаваясь бедрами навстречу. — Знаешь, — продолжая пытку, шепчет Римус ему в губы, языком смачивая подсохшие от частого дыхания края. — у твоего фетиша с придавливанием есть минус. Ты не можешь двинутся. Сириус возмущённо смотрит, приоткрывая губы, не отвечая на вылизывание его рта, стонет от дразнящих движений внизу, дышит еще чаще. — А еще я подумал, — шепчет Римус, приходясь поцелуями по линии челюсти, носом поддевая подбородок в немой просьбе закинуть голову — Сириус беспрекословно слушается. — О чем? — Что раз тебе так нравится быть обездвиженным и покоренным, то я могу попробовать сделать так… Римус чуть приподнимается, оставаясь внутри Сириуса только самой головкой, кладет руку на щеку, медленно скользя ею вниз, обводя пальцами скулу, линию подбородка, кадык и обхватывая основание шеи, ладонью упираясь в ключицы. И вместе с наконец-то глубокой сильной фрикцией давит рукой, прижимая Сириуса к постели, пальцами обхватывая за горло. Не до удушения или урезания кислорода, скорее жестом власти и завоевания. Сириуса выгибает, он то ли стонет, то ли хнычет, закидывает руки за голову, вытягивает шею и шире раздвигает ноги. Римуса ведет от того, как же его кроет. — Римус, пожалуйста, пожалуйста… Вряд ли Сириус вообще понимает, что говорит, но в сигналах его тела Римус разбирается с легкостью — вбиваясь внутрь медленно, но сильно и глубоко. — Ты только мой, Сириус. Мой. — рычит он в ухо и тот стонет в ответ, дергает ногами, обхватывая ими Римуса. — Нет, так не пойдет. Перевернись. Под недовольное хныкание, покидая горячее тело, Римус помогает Сириусу перевернуться на живот, даже не пытаясь поставить того на колени, позволяя растечься по простыням и гнуть спину, выпячивая задницу. — Тшшшш… Малыш… Римус целует лопатки, ведет ладонями по влажным бокам, мнет ягодицы. — Римус, пожалуйста. — Ты точно пес, Сириус? — с удовольствием укладывая большие пальцы в ямочки на спине, а другими гладя изгиб поясницы, говорит Римус, — не кот? — Луни. Римус подчиняется требованию в голосе, одной рукой обхватывает бок, а второй скользит по ягодице, огладив, ведет дальше к нежной коже внутренней части бедер, надавливая, безмолвно прося подтянуть ногу выше. Сириус подчиняется, тянет колено к груди, подбирая снова локти под себя, открывая просто потрясающий вид. — Ты такой красивый, Сириус. Тот игриво ведет задницей из стороны в сторону, улыбаясь мягко через плечо. — Мой хороший мальчик. Римус почти ложится сверху под довольный выдох, утыкается носом в затылок, влажный, пахнущий потом, ведет носом до шеи и, убрав волосы в сторону, прикусывает загривок, пальцами другой руки отодвигая ягодицу в сторону и снова входя членом до самого основания. Сириус пыхтит в простыни, пряча стоны в ткань, подмахивает бедрами и периодически выгибается сладко, откидывая голову назад, позволяя Римусу целовать шею. Они больше не говорят, сосредотачиваясь на захватывающих их обоих ощущениях, разделяя удовольствие друг с другом, слушая стоны, и перехватывая, подстраиваясь под движения друг друга. И это громче любых слов, ценее произнесенных признаний. Сириус говорит, что никогда не чувствовал себя таким любимым в сексе, как будучи с Римусом. И это взаимно. У них все на двоих. Дружба, любовь, секс. Слова не отражают и сотой доли чувств, что скручиваются внутри, отражая, дополняя и рождая физические движения. Если бы в мире не было магии, они бы сказали, что магия — это то, что происходит между ними, что именно вот так она рождается. Римус протискивая руку Сириусу под грудью жмет его ближе, кусая свод плеча. Ему кажется нет никого в мире прекраснее, лучше Сириуса и с этой мыслью, с протяжным стоном под собой, с сжавшимся вокруг него телом, Римус кончает вслед. У них так бывает не то, чтобы часто, чтобы вместе, и оттого каждый такой раз ценнее в миллион раз. Римус переводит дух, трется щекой о мокрые лопатки, слизывая мелкие капельки с кожи, медленно выходит из тела, тянется за палочкой и бормочет под нос очищающие заклинания для них двоих и лёгкое заживляющее для Сириуса. — Можно было не надо, — бормочет тот лениво, — все хорошо. — Мне так спокойнее, — Римус сползает с Сириуса и ложится рядом. Сириус ежится и подползает обратно под бок. — Обнять? — Угум… Римус кажется теплом рожденным внутри способен согреть целый северный полюс и растопить вечную мерзлоту. Он послушно жмет Сириуса к себе под довольный выдох и засыпает следом.