Фантазм

— Ну. — Прошелестела Тамара. — Знаешь, или нет? Марфуша уже целых пять минут страдал у доски. Коричневый хохолок на его голове от усердия встал дыбом, на правой щеке появилась широкая меловая полоса. Под ногами у него образовалось небольшое белое «облачко» — от волнения он крошил ногтями мел. Класс безмолвствовал: подсказать — значило самому оказаться на его месте. Таких героев в восьмом «В» не было. Марфуша задрал голову, мученически посмотрел на портрет Менделеева, и тяжко вздохнул. — Так что, Мартов? — Спросила Тамара спокойным голосом утверждающего приговор инквизитора. — Будешь отвечать? Марфуша молчал. Ответ «да» означал продолжение пытки, а «нет» — мгновенную «пару» в журнал и дневник. Впрочем, «пара» ему светила в любом случае. — Садись. — Точно соглашаясь с его мыслями, промолвила Тамара. И поставила напротив его фамилии жирную «двойку». Марфуша аккуратно положил остаток мела, машинально вытер вспотевшие белые ладони о джинсы, и мешковато плюхнулся рядом со мной. Его лицо было непроницаемым, но я отчетливо услышала короткий вздох облегчения. Обстановка, которая слегка разрядилась после того, как к доске вызвали Марфушу, снова стала напряженной. В классе повисла тяжелая пауза. Я украдкой оглянулась на сидящую сзади Асельку, которая жестом спросила, сколько осталось до конца, посмотрела на наручные часы, и стиснула зубы от досады — прошло только семь минут урока. Мне казалось, что я сижу на химии всю жизнь. Видимо, Тамара обладала способностью замедлять ход времени — ее уроки всегда были мучительно-тягучими и липкими. — Так. — Вздохнула химичка, и ее взгляд, направленный в журнал, резво заскользил вверх, к моей фамилии. Желудок так сильно сжался от страха, что я чуть было не икнула. Я пригнулась к парте, жалея, что не могу провалиться под землю. Сердце панически колотилось где-то в горле, вспотевшие ладони были мокрыми. — Так… В классе, как и всегда на уроке химии, стояла почти кладбищенская тишина. Только большая сонная муха, нудно жужжа, пыталась вылететь на волю, и звонко, жирно стукалась о стекло. Краем глаза я увидела, как сидящий за второй партой Эльдик, не устояв перед искушением, нацелился на муху. Затем он резко выбросил руку, и, кровожадно схватив насекомое, зажал в кулаке. — Так… Эльдик, у которого по химии стояла незакрытая «двойка, нервно сглотнул и замер. И муха в его кулаке замерла тоже. Наконец, Тамаре надоело нас мучить, и она, неожиданно для всех, вызвала отличницу Малявину. По лицу Малявиной было видно, что это ей совсем не понравилось. Тамара Ивановна — наша чума, наш ночной кошмар. Она не просто преподавала у нас химию — она была ее фанатичным жрецом. Объясняла она плохо, спрашивала очень строго. Списать на контрольной было невозможно — шпаргалка тут же отбиралась, а в журнал моментально ставилась «двойка». На ее уроках мы в прямом смысле боялись шевелиться. Мы плохо воспринимали сказанное Тамарой. Послушно устремив на нее глаза, мысленно мы были где угодно, но только не на химии. Она как-то угадывала это, тут же прекращала объяснение, и шипела: — Пожалуйста, вернитесь в кабинет химии. Лет ей около шестидесяти. Лицо бледное и дряблое, как несвежее тесто для пельменей. На голове — коротко торчащие тонко-проволочные медные волосы. Глаза у Тамары белые, мертвые. Говорит она бесцветным рыбьим голосом, и никогда его не повышает. Страшнее всего было, когда она, сидя на учительском месте, молча смотрела на нас. Ее взгляд залезал под кожу, пробирался внутрь, холодил сердце. Мне все время почему-то казалось, что она задумывает что-то недоброе. И тогда в душе поднималась смутная, вязкая тревога. *** После уроков мы с Аселькой зашли в столовку, и купили по булочке и по яблочному соку. Аселька шумно возмущалась — строгая математичка Оксана Петровна забрала у нее «взрослую» книгу, которую та украдкой читала на уроке. И сказала, что отдаст ее только Аселькиной маме. Книгу Аселька без спроса взяла у старшей сестры. — И что ты теперь будешь делать? — Подойду к ней, когда все разойдутся, и попробую уговорить отдать книгу. — Тут Аселька умоляюще посмотрела на меня. — Может, вместе подойдем? А то я одна боюсь… Как и я, Аселька новичок в восьмом «В», и познакомились мы только в начале учебного года. Однажды мы с ней на полчаса застряли в туалете — замок в новой двери заклинило, и мы не могли выйти. С тех пор мы сдружились, и все делали вместе. Мне после уроков нужно было срочно домой, но Аселька уверяла, что дело это минутное: не отдаст, значит не отдаст. Отказать я просто не смогла. Наконец, поток школьников хлынул во двор. В школе стало настолько тихо, что было слышно, как звенит ведром и смачно шлепает тряпкой уборщица. На выходе из столовой мы неожиданно встретились с Оксаной Петровной. Прижимая к груди классный журнал, она выплыла прямо на нас, и молча прошла мимо. Холодное, молодое лицо математички было непроницаемым. Мне показалось, что она нас даже не заметила. — Ну чего ты стоишь? — Накинулась я на подругу. — Беги за ней, она же сейчас уйдет! — Э… — Аселька нерешительно мялась с ноги на ногу, и виновато смотрела на меня. — Да неудобно как-то… Она же, наверное, спешит… — А я, по-твоему, не спешу?! — Я боюсь… — Да чего ты боишься-то? — Разозлилась я. — Это же тебе не Тамара… Давай за ней, она, наверное, в учительскую пошла. То ли Оксана Петровна шла слишком быстро, то ли мы с Аселькой ползли как напившиеся снотворного улитки, да только догнать ее нам не удалось. Едва поднявшись на второй этаж, мы увидели, как математичка скрылась внутри учительской, и закрыла за собой дверь. — Я тебя убью… — Шепотом зарычала я на Асельку. — А если она там долго будет? — Да она сейчас выйдет… — Аселька часто, виновато моргала, и отводила глаза в сторону. — Если ты не окликнешь ее, и не подойдешь к ней, когда она выйдет, я не знаю, что я с тобой сделаю. — Прошипела я. И тут же с издевкой добавила. — Или, может быть, ты хочешь, чтобы я попросила у нее книгу назад? Аселька промолчала, но по ее лицу было видно, что она была бы очень даже не против такого поворота дел. Мы отошли к окну, и принялись смотреть на то, как дворничиха счищает во дворе талый снег. Стоял апрель, но было холодно и сыро. Весна гуляла пока только в головах точно взбесившихся после морозной, темной зимы, мальчишек, да слышалась в ночных завываниях котов. Ждать нам пришлось недолго. Вскоре произошло нечто совершенно неожиданное — то, из-за чего и случились все последующие события. Из-за плотно закрытой двери учительской послышалось пение. Я ткнула Асельку в бок, и в ответ она уставилась на меня своими узкими глазками. Я поняла, что она тоже это слышит. Пело несколько человек, мотив был незнакомым. Пели слаженно, красиво, да только слов разобрать было невозможно — они звучали незнакомо, странно и жутко. По спине пробежал холодок. В Аселькиных глазах я увидела отражение собственного страха. — Пошли отсюда. — Прошептала я. Пение закончилось. Затем в наступившей мертвой полуденной тишине прозвучал звонкий, металлический голос математички: — Хотя бы раз в пятьдесят лет можно подготовиться к празднику как следует. «Они просто готовятся к какому-то празднику», — облегченно выдыхая, подумала я. — Не выпендривайся. Хочешь выслужиться перед Владыкой Мором? — Неожиданно громко и чисто прозвучал обычно глухой голос Тамары. Аселька ахнула, и тут же зажала себе рот. За дверью притихли, и мы приготовились бежать. Но, видимо, они решили, что им послышалось, и странный разговор продолжился. Они говорили много — то по-русски, то переходя на какой-то другой, незнакомый язык. А мы застыли на месте, не в силах уйти. Я решила, что мы будем делать дальше. Было ясно: у нас в школе завелись сектанты, и об этом, конечно, следовало сообщить руководству школы. Я дернула Асельку за руку, и едва слышно, одними только губами произнесла: — Пошли к директору… — Не ссорьтесь. — Раздался вдруг третий голос. — Праздник только через месяц, подготовиться еще успеем. Самое главное — сделать все тихо и аккуратно. Иначе сами знаете, что будет — кровь! Мне показалось, что я сейчас упаду в обморок от страха. Третий голос принадлежал директору школы, Петуховой З.Т.