в замогильной стороне

В метафизической России нет для грешника прощения Гильотина не случайно главный символ просвещения Черти (черти) не скучают, Черти (черти) на рогах Эй, зиплоки православны, Достоевский крутит блант — «В замогильной стороне» by Слава КПСС

Солнце лениво золотит верхушки деревьев, где-то встревоженно орут вороны, опушка смешанного леса купается в ласковом свете. Пока ещё не жарко, но уже начинает ощутимо припекать. Стрекот кузнечиков сливается с шуршанием травы, потревоженной озорным летним ветерком. Мишка лениво выдувает колечки терпкого и плотного дыма, когда на опушке показывается ещё один человек. Не то что бы Горшенёв гостей не любил, но, Христа ради, сейчас же срань утра, всего часов одиннадцать, будьте милосердны. — Это пиздец, — резюмирует незнакомец, плюхаясь на траву рядом и нагло забирая из расслабленных пальцев косяк, — я в Аду? Блядь, вмазался дома, а очнулся в Воронеже, сука, пока сюда добрёл, думал, поседею, — мужчина глубоко затягивается и даже не кашляет, опыт видно сразу. — Не, — невозмутимо отвечает Миха, — это Чистилище. Поначалу видишь то, что у тебя при жизни сильный эмоциональный отклик вызывало. Я вот у нарколожки обретался первое время, пока решал, куда дальше двинуться, — попутно разглядывает собеседника, а ничего так он держится для первого дня, крепенький, только на скуластом лице красок совсем нет. — Пиздец, — трёт руками глаза, — я в посмертии дую с Горшком, Олег бы услышал, — в дурку б сдал. Я Рома, кстати, Рома Англичанин, — протягивает руку как ни в чём не бывало. — Ну, меня ты знаешь, — гыгыкнув, Мишка пожимает ледяную руку. — А мы вообще где? Ну, как тут что работает? Я, если честно, расчитывал как минимум на вип-котёл, — мощной затяжкой приканчивает косяк и тушит остатки самокрутки об подошву ботинка, интеллигентно не решаясь выбросить. — А схуяли на вип-то, ё-маё? Ты там кем был? А вообще сюда забрасывает всех, кто вроде б и Рая не достоин, но и до Ада масштабами грешков не дотягивает. Днём тут можешь ничего не бояться, а вот к ночи легче сразу обширяться, чтоб местную фауну попроще воспринимать, — Мишка легко посмеивается и чешет отчего-то чумазый нос. — А чо, есть чем? — Ромка пропускает весь спич про потустороннее, цепляясь за простое и знакомое «обширяться». — А то! Тут, понимаешь, да, есть некоторые места, в которых, как по заказу, любые вещи появляются. Правда, чем масштабнее вещь, тем дольше потом ждать, как место снова силы наберётся, так что я загадываю, ну, сразу побольше, — а пацан-то не промах, думается Горшенёву, сразу в суть, сразу по делу, — ты расскажешь хоть, кто ты такой? — Ну, допустим, я панк, который смог, в отличие от некоторых, дедуль, — беззлобно скалится Сащенко, — а вообще звукорежиссёр. И, не падай только в обморок, — рэпер. Горшок морщится и только рукой машет, мол, уж не рэперу меня обвинять в том, что я сдох неправильно. — Ладно, — хлопает себя по коленям, — пойдём в дом, щас жара как в Аду начнёт шпарить, — с кряхтением поднимается и, не оглядываясь, начинает ковылять в сторону двухэтажного коттеджа, который почти скрывается за ветвями деревьев на краю опушки. Внутри дома, на удивление, всё в стиле модерн, правда, ещё и достаточно засрано, что примиряет со скупым убранством. — Ну что, звукорежиссёр, ознакомишь со своим творчеством? — Миха вытягивает из-под завала исписанных листов Яндекс Алису и громко ржёт с округлившихся глаз нового знакомого. — Пиздец, Яндекс и посмертие уже оккупировал. Стой, то есть я мог из Воронежа до тебя не бежать, а такси вызвать? — сразу же начинает возмущаться Англичанин. — Ну, я, если честно, не пробовал. Телефон-то я себе не заказывал, зачем он нужен? — вдруг задумывается Мишка, подключая станцию к зарядке. — Алиса! Включи ЛСП, трек «Монетка», — Рома с удовольствием плюхается в мягкое кресло, стоящее в углу гостиной, и вытягивает ноги почти до середины комнаты. Спустя минуту у Миши начинает ощутимо подёргиваться глаз. — Во-во, щас! — Сащенко пребывает почти в экстазе, шутки ли, презентовать своё творчество лично Горшенёву?! Миха сдаётся и начинает кивать в такт музыке на строчках про гейм-овер. — Ну как тебе сказать, — начинает Горшок, — вот куплеты дружка твоего вообще ни о чём, понимаешь, да? — Ща, ща. Алиса! Включи Грязь, трек «Я ненавижу людей», — Ромке очень хочется вслух рассмеяться с ситуации, в чём он, собственно, себе и не отказывает. Вступительные строчки тонут в его лёгком, мальчишеском смехе, ощущение, словно он уже очень давно не мог так смеяться, а тут вдруг получается. Горшенёв шикает на него и внимательно вслушивается в речетатив. — Во! Вот это прям тема, ё-маё! — немного помолчав, переваривая услышанные слова, выдаёт Миша. Роме кажется, что так хорошо ему при жизни ни разу не было, ни в одном приходе, ни в одном оргазме. Признание от, подумать только, уже мёртвого авторитета! Вот это да! — Так что на счёт вмазаться-то? — не отходит от сути Сащенко, быстро сползая мыслями в иное русло, — а тут вообще много кого есть? Приторчать с Бигги или Вишесом — звучит как тусовка мечты, ну? — Вишеса тут точно нет, — морщится Горшок, — я искал, да. Он, видимо, этажом пониже оказался, — бездумно залипает в стену с ощутимым сожалением, — а ты это, ты по чему вообще? Хмурый, скорости? — Я больше по быстрым, дядь, уж извиняй, твою тему не распробовал, — Рома, будто в самом деле извиняясь, пожимает плечами и криво улыбается. — Ну ничего, это тоже есть, мало, правда, но на безрыбье, да? — Горшенёв начинает копаться в советском трильяже, чёрт знает как очутившимся посреди минималистичного дизайна, — жгут с баяном или, может, купюру? — Давай баян, мне после всех приключений нужно хорошенько, — бубнит, не выбираясь из кресла. Вот ведь радушный хозяин, и угостит, и всё, что надо предоставит. Миха со знанием дела вдумчиво кивает и уже оперативнее, явно более привычным жестом, выуживает с полки над телевизором всё необходимое. Готовят в тишине, чисто механическими действиями, тихонько матерятся на попрятавшиеся вены, но в конце концов обоим удаётся отъехать. Спустя несколько десятков минут Роме надоедает полулежать и пялиться на Горшка, подумать только, на Горшка! Собственной персоной! И он врубает с колонки первый альбом Алисы. Танцевать, хотя, скорее, судорожно дрыгаться и трясти башкой под «Плохой Рок’н'Ролл», ему определённо точно нравится. Дурь в посмертии действует, на удивление, так же, как и в мире живых. Мишка лишь наблюдает за ним из-под полуприкрытых век и лыбится. Ну да, ему щас явно не до танцев. Ближе к ночи, когда оба уже отошли от принятого, потянуло жутью. За окнами начали мелькать смазанные силуэты, не совсем человеческие, — вернее, совершенно точно не человеческие. Со всех щелей засквозило неуютным холодом, звуки за стенами, нечто среднее между стенаниями и воем, так лучше вообще не описывать. — Ты не ссы, — прикуривает самокрутку Горшок, — внутрь не проберутся. А вот на улицу до рассвета лучше не суйся, я не проверял, конечно, но мало ли. Тебе повезло ещё, я ж когда тут оказался, слава богу, до заката до алтаря добрёл, попросил себе убежище, а оно на, и выкинь мне дом. До этого нихуя тут не было, в этой чаще, понимаешь, да? Сащенко становится неуютно, да, не хотел бы он оказаться тут в абсолютном одиночестве. — Слушай, а ты что, все эти годы один тут? — обнимая колени, интересуется у невозмутимого Горшка. — Ну, как сказать, по правде-то? Забредают тут иногда, вот как ты, я ж, по сути, в самом начале расположился, но все дальше идут, ищут чего-то. Счастья ли? Да нет тут счастья, это место Богом забыто, находят только кальку на былую жизнь, ну, вот как мы. А ты оставайся, если хочешь, я погляжу, ты тут эту кальку и нашёл, прям как я, — задумчиво пускает клубы дыма в потолок и хмурит брови. — Вот те нате, потусторонний притон, — ржёт Рома, принимая из рук товарища косяк. — А что, плохо, что ли? Да и развлечения есть иногда. Выдёргивает, понимаешь, в тот мир периодически, — со всё ещё крайне задумчивым лицом продолжает инструктаж Миха, — сегодня какое? Тридцатое июля? Вот скоро сам и увидишь. — В смысле «выдёргивает»? Это как? — хмурится Англичанин. — Это когда в мире живых по тебе так тоскуют, что аж досюда этот зов доходит, выдёргивает к позвавшему в сон. Хоть как-то, да пообщаться можно, понимаешь, да? Говорю же, увидишь скоро, — Мишка будто проваливается вглубь себя, и Рома решает его не тормошить. Увидит, так увидит. Увидел Сащенко спустя ровно неделю, седьмого августа. Неделя прошла достаточно мирно, к ним лишь раз заглядывал новенький покойничек, но, не оценив их общего угашенного вида, свалил дальше достаточно быстро. Мишка лишь плечами пожал, говорит, так обычно и бывает. Они успели пересраться за миллиард тем, в основном, конечно, за музыку. Ромка до брызжущей слюны топит: чтоб по-настоящему панковать, даже панк-рок не нужен, Миша же напирает на жанр и звучание с упрямостью осла. Спустя неделю Англичанин шарит за анархию так, что смог бы лекции в универе вести по теме. Правда, не совсем по своей воле он обретает это знание. Миша проводит ему экскурсию до ближайшего алтаря, где, недолго думая, Сащенко манифестит себе десять грамм кокса под одобрительный гогот более опытного товарища. Горшок исчезает внезапно, ближе к вечеру, прямо посреди фразы. Самокрутка падает из его ещё секунду назад существовавшей руки прямо на диван. Рома, не успев толком охуеть, подхватывает её, дабы не учинить пожар. Появляется он на том же месте так же внезапно, как и исчез. Тяжело дышащий, разъярённый, почти в слезах. — Андрюха, блядь, — только и выплёвывает он, — каждый, сука, год. Ну неймётся ему в мой день рождения никак, гаду, — смаргивает влагу с ресниц и лезет в ящик трельяжа за заначкой. — У тебя чо, день рождения сегодня? — глупо моргает Сащенко, — чо не сказал-то? — А чо тут говорить, ё-маё? После смерти значимость дня рождения как-то умаляется, не думаешь? — перехватывает зубами затянутый на бицепсе жгут. Рома не дурак, Рома всё понял. Глупо отрицать ту связь, что была и, видимо, остаётся между Горшком и Князем. Роме становится иррационально, почти до слёз обидно. Что же ты, Олег, получается, и не скучаешь совсем, так выходит? Рома ширяется вслед за Михой и старается больше об этом не думать. Горшок ещё примерно неделю ходит мрачнее тучи, уходит спать, как только вечер опускается на лес, а утром тщательно прячет покрасневшие глаза. Эвона как тебя с Андрюхи-то размазывает, думает Сащенко, видать, не отболело ещё не только у него. Как ты вообще крышей ещё не двинулся, от такой боли-то? Пару раз пытается вывести упрямца на диалог, но только провоцирует скандалы, после этого решает, что ну его нахуй, не готов он ржавым штырём в рану таких масштабов тыкать. Дни текут мирно, иногда разбавляясь несерьёзными перепалками. Пару раз Англичанин уходит дальше, на поиски Бигги или Тупака, но каждый раз возвращается ни с чем, едва успевая добежать до коттеджа, пока не наступит ночь. Однажды почти попадается в цепкие лапы теневой сущности и после этого справедливо решает — ну нахуй такие вылазки, себе дороже. Ничто особо не нарушает устоявшегося торчебосского быта, в доме почти ничего не меняется, за исключением того, что срач теперь разводят двое. Пока наконец не наступает второе октября. В этот раз выдёргивает Рому. Возвращается тот почти под утро в крайне растрёпанных чувствах. Да, теперь он прекрасно понимает Мишу. Просто невыносимо смотреть на убитых горем близких, оставшихся в мире живых. Пытка, словно в гнойнике спицу проворачивают. И сделать же абсолютно ничего нельзя, только безрезультатно успокоить попытаться, невольно задаваясь вопросом — «а меня кто успокоит?». — Этот гад Ларина заставил меня играть в клипе, ну ты прикинь? — в абсолютной растерянности выдаёт он полуспящему Горшку, который явно его дожидался, не уходил в свою спальню на втором этаже. Миша долго-долго смеётся, мол, смотри-ка, как твой дружок ни разу по тебе не страдает, аж актёра нанял, чтоб ещё немного вместе побыть. Миша ещё не знает, как спустя несколько лет будет смеяться Англичанин, когда после очередного сеанса связи с Князевым, Горшок, посыпая голову пеплом, расскажет ему про задумку с сериалом.