ID работы: 13792803

Ты только мой, Мастер!

Слэш
NC-17
Завершён
33
Награды от читателей:
33 Нравится 24 Отзывы 34 В сборник Скачать

Роковой сон

Настройки текста
Ночная Москва всегда таила в себе какие-то тайны. Не даром ночь называли опасной и таинственной порой. Порой, когда все самые страшные хищники покидали свои норы и отправлялись на очередную ночную охоту. Самое интересное было то, что именно ночью нечистая сила становилась сильнее, а днём искала укрытие от солнечных лучей и набиралась сил для очередной пакости грешным созданиям. Так уж повелось у людей, что все не самые приятные особи и существа в основном обитали именно в ночное время суток! В то время, как днём эти дрянные создания обычно боялись показаться на людях. Нет. Свита чёрного мага тут не причём, ибо они пусть и были созданиями из самой Преисподни, но просто так никогда и никому зла не делали. Да, порой они и могли над кем-нибудь подшутить, даже если только им это казалось смешным. Но все же всерьёз они не вредили невинным. Да и, несмотря на все, чаще всего они предпочитали спать ночью, как и многие добропорядочные москвичи, и только лишь днём активно колдовать и шутить над смертными. Особенно, если день был очень насыщенным, и просто необходимо отдохнуть. Бывали, конечно, и исключения. Однако этой ночью даже самые опасные зверюги прятались по своим норам! Поскольку лил сильный ливень. Крупные дождевые капли со всей своей дури барабанили по окнам, тем самым разбиваясь на сотни, если не тысячи мелких капель. В одной из старых коммунальных квартир, что предоставлялась членам МАССОЛИТа, проживал поэт Иван Николаевич Понырёв. Он практически никогда не улыбался, да и очень гордился тем, что в его комнате жил только он и его слегка придурковатый сосед по прозвищу Мастер. Мужчина всегда был не только творческой, но в некотором роде даже слишком чувствительной и эмоциональной личностью. Его было легко рассердить, либо же напротив — заставить грустить или даже довести до слез, если все будет совсем плохо. Благодаря своему богатому внутреннему миру он и стал поэтом. Вот и на данный момент не мог уснуть, ибо покоя не давала буйная стихия за окном. Сидя прямо на подоконнике, он, ничуть не чувствуя сонливости, таращился в окно, разглядывая пригибающиеся к земле от дождя деревья. Подперев колени к своей груди, Иван Николаевич крепко обхватил их обеими руками, а его правая щека крепко прижималась к холодному оконному стеклу. «Дурацкая погода! Никакой пользы от этого ливня нет!.. — пронеслось в голове Ивана, наблюдавшего за сильным ливнем. — Давно такого дождя не было, а ведь неспроста все эти дни была такая невыносимая жара… Ой, неспроста», — поэт не чувствовал себя счастливым. Вместо этого в его голове витали философские мысли. Они были связаны в основном с поэзией, ибо Иван жил своими стихами. Подобно холодной стальной цепи, внезапная тоска сковала его сердце. Он наблюдал за дождём, страшась мысли о том, насколько же они, простые смертные, бессильны перед таким сильным ливнем и такой мрачной сырой погодой… От этого становилось лишь страшнее и тоскливее, однако Иван, как бы не хотел, не мог не только перестать об этом думать, но и даже отвести взгляд от окна в другую сторону. Иван понимал, что он простой смертный человек, и ему не дано управлять погодой. После первого знакомства Ивана с Воландом, поэт стал потихоньку задумываться о смысле жизни. Теперь он не был простым советским человеком, ему хотелось познать тайны матушки Вселенной. На всё у Ивана появлялись вопросы, даже, казалось бы, элементарные вещи и то заставляли его задумываться о многом. «А ведь он прав… Мы, люди, порой такие глупые и наивные, по сути же, в любой момент можем умереть… — так же тоскливо промелькнуло в его мыслях, — жаль только, мы с Мишей отказались это понимать. Эх, Миша, Миша…» Воспоминания о трагически погибшем товарище сжали его сердце тоской лишь больше, и из глаза Ивана покатилась слеза. Он закрыл лицо и почему-то помотал головой, пытаясь не смотреть в окно, однако звуки шлепающихся об асфальт капель он все равно слышал. Скорбь о почившем председателе МАССОЛИТа сильно ударила по психике Ивана Николаевича, однако судьба сжалилась над ним, сделав поэта новым председателем московской типографии. И поскольку Понырёв не был от этого счастлив, ему нужен был кто-то, кто всегда выслушает его и поддержит. Таким человеком оказался свидетель недавней трагедии на Патриарших прудах, человек по прозвищу Мастер. Он был приёмным сыном профессора Воланда, но сторонился своего отца. В тот жаркий весенний день их было вовсе не трое. А четверо! Лишь благодаря Ивану критики сумели одобрить роман таинственного чудака в тюбетейке, но проблема таилась в том, что роман о Пилате и Иешуа был не дописан. У автора романа наступил творческий кризис, в связи с чем он и не знал, как завершить своё творение. К отцу он обращаться не хотел, он, не скрывая ненависти, стыдился, ненавидел, а порой даже и проклинал своего воспитателя! Виня его в смерти Иешуа и Иуды. Иван даже не заговаривал с ним про Воланда, ибо прекрасно понимал, что это больная тема. Даже сам вспоминая об этом, Мастер приходил в ужасный гнев, что уж говорить о том, если с ним об этом нечаянно или нарочно начать разговор. Только поэт задумался о своём приятеле, только успокоился и хотел вновь посмотреть в окно (правда, уже машинально), как на улице раздался оглушительный гром. Казалось бы, одним ударом молния планировала испепелить всю Москву! Вскрикнув от внезапности, мужчина сильно вздрогнул и едва не свалился с подоконника. В этот же момент дверь в комнату Ивана отворилась, и на пороге показался чёрный силуэт с головным убором пирамидальной формы, именуемым тюбетейкой. Глаза светловолосого сверкали ярко-жёлтым огнём, от того писатель казался ещё страшнее. — Доброй ночи тебе, Иван… — зловеще произнёс мужчина, продолжая стоять в дверном проходе. Поэт кое-как успокоился после грома, уставившись на друга с небольшой опаской в глазах. Тот выглядел почему-то очень зло и устало, не глядя на Ивана, он зашёл внутрь комнаты. — Здравствуй, Мастер, — более-менее спокойно поздоровался Бездомный, аккуратно разглядывая его злые жёлтые глаза, — что стряслось? На обеспокоенный вопрос поэта писатель весьма тяжко вздохнул, после чего выдал: — Да так. Наступили плохие времена, мой милый друг… — безэмоционально сознался Мастер, рефлекторно опуская глаза вниз. — У меня творческий кризис, не могу завершить роман, а к отцу обращаться я не желаю!.. — Ты зол на него, потому что… — Именно! — перебил его Мастер, уже понимая, что Иван хотел у него спросить. — Мой отец Сатана и виновник гибели Берлиоза на Патриарших. Я больше не желаю иметь с ним дело! Несмотря на его богатую философию, он не брезгует навести суету на простых смертных. Радует то, что ты не попал в психушку, считай, я спас тебя от этого! — Да, да, спасибо, я очень тебе благодарен! — Ивану даже страшно было об этом думать, он не мог себе представить, что если бы не Мастер, то попал бы в псих-лечебницу. — Даже думать о нем не хочу… Достал со своими нравоучениями! — аж топнув ногой от злости, выпалил блондин, зло тараща глаза куда-то в стену. Кажись, еле переборов желание что-нибудь пнуть, он опустился за стол, тяжко и устало вздыхая-выдыхая. — Если бы он тогда спас их обоих, то Ершалаим не сгинул бы в пучине истории! — трагично воскликнул Мастер, хватаясь обеими руками за голову. — А что теперь?! Люди отрицают существование Иисуса! Говорят, что Бога никогда не было! А кто тогда создал нас всех?! — Мастер. Мастер, я прошу тебя, не нервничай. — взмолился Иван, пытаясь успокоить друга. — Во все времена, люди жили по новым правилам и порядкам, и… — ТАК ТЫ ЕЩЁ И МОЕГО ОТЦА ЦИТИРОВАТЬ УДУМАЛ?! — заверещал писатель на всю комнату, швыряя на пол первую попавшуюся ему книгу. Его счастье, что в квартире, кроме его и Ивана больше никого не было! Все остальные жильцы были в этот момент в ресторане Грибоедова, на юбилее Степана Богдановича Лиходеева. — Я просто пробовал тебя успокоить! — воскликнул поэт, пятясь, хотя теперь очень сомневался, что сможет успокоить друга, который и так был вспыльчивый, как незнамо кто! — угомонись и постарайся думать о чем-то другом! Хоть это и не просто… Чудак недовольно вздохнул, раздраженно посматривая на мужчину, но, кажется, все же успокоился буквально самую малость. Либо же был немного не в силах спорить. — Знаешь, никогда не понимал строгих нравоучений своего отца! — возмутился Мастер, однако больше он не кричал, а был просто в недовольном состоянии. — Его свита — это сборище таких же грешников, как я! Они жалкие отродия, Иван… — прошипел писатель, после чего кинул ненавистливо-безумный взгляд в сторону молодого поэта. Иван машинально содрогнулся, выпучил глаза и попятился назад. — Почему ты их так ненавидишь, Мастер? — с заметным опасением в голосе задался поэт, даже опасаясь ответа. — А что у них хорошего?! — рявкнул творец и тут же ответил сам на свой вопрос: — что хорошего в том, что они берут и издеваются над людьми?! Даже если в шутку… Раз уж они такие умные, раз уж мой всемогущий отец такой мудрый, — в голосе Мастера послышалась едва скрытая издевка, — то почему он не понимает, что нет в этих шутках ничего смешного?! — Я полностью с тобой согласен, Мастер! — тут же согласился Бездомный, выражая и демонстрируя свою бойкость. — Но ведь он вырастил тебя, да и ты мне рассказывал, что свита твоего отца были твоими воспитателями. — Да, были! Но это не означает, что им всё дозволено! — вновь вспылил писатель, приходя в дикое бешенство от такой несправедливости. — Неужели, они этого не понимают?! Неужели… Отец этого не понимает? Он же умный должен быть! Ваня вздохнул, не зная, что ему ещё сказать, но он был полностью согласен с другом. — Вот поэтому-то, из-за этих паршивых мыслей у меня и нет никакого вдохновения! — сообщил Мастер, хватаясь за голову своими длинными пальцами, — эх… А так бы уже давно закончил роман, если бы не творческий кризис… — Я бы тебе помог, да у самого такая же проблема. — сознался Иван. — Ни рифмы нормальной, ни желания, ни настроения нету! — тут поэт резко вскочил с широкого подоконника и с громким хлопком приземлился своей обувью на старый скрипучий паркет. — А ведь я мог бы написать ещё парочку гениальных стихов! Если бы не гибель драгоценного Берлиоза. Эх… — Будто бы и без гибели человека творческий кризис не случается. — насмешливо пробубнил Мастер, делая довольное лицо. — Хэ, у нас, творцов, испокон веков такая судьба! Мы страдаем из-за политических, религиозных, и просто общественных взглядов. Они называют нас людьми не от мира всего! Это касается не только писателей, но и поэтов! Ведь они же тоже по факту считаются творцами?.. — И то верно… — согласился Иван, сказав данную фразу вполголоса. — Вот-вот! — бойко произнёс Мастер, как бы в знак подтверждения своих слов, значительно поднимая указательный палец, — хотелось бы надеяться, что я скоро успокоюсь… Но, зная себя, думаю, очень и очень нескоро! — М-да, — только и смог ответить на это Иван, глубоко вздыхая. Кинув взгляд на временно забытый им дождь за окном, переросший в нещадную грозу, мужчина тоже сел за стол. В комнате повисла внезапная тишина, расстроенный Мастер лишь тихо вдыхал-выдыхал, подпирая свою голову бледной тонкой рукой. Писателя вновь затерзали нехорошие, а порой даже и весьма тревожные мысли. Он понимал, что его состояние временное, но отнюдь не очень приятное. Тем же временем Иван не отводил заворожённого взгляда с Мастера. Глядя на своего соседа с некой восторженной маниакальностью, в его голове назревали весьма неприличные мысли: «До чего же он прекрасен! Я просто не могу… — мысленно скулил про себя Иван, мечтательно при этом вздыхая. — Красивый, одинокий, да ещё и в ссоре с отцом! М-да Мастер, я бы хотел увидеть, что же ты скрываешь под своим зелёным халатиком~» От этих мыслей по щекам поэта распространился жаркий красный румянец, и он, осекшись, слегка подскочил на месте. Ему стало стыдновато за такие мысли, но в то же время они принесли ему какое-то необычное удовольствие… Писатель утих, и лишь его глаза продолжали сверкать жёлтым огнем гнева. Он смотрел в окно и даже не замечал, каким жадным любопытным взглядом его рассматривает его лучший друг. Поэт же не знал, как бы лучше подкатить к своему возлюбленному. И просто продолжал таращиться на него с явно неприличным взглядом. «Ох, Мастер, Мастер, красавчик ты мой! — восторгался Бездомный, не зная, как бы ему действовать дальше. — Как хорошо, что ты не встретил свою Маргариту. Она тебя не достойна, блудливая кошка!» — Иван очень ревновал Мастера, и когда тот иной раз вспоминал о своей пропавшей без вести возлюбленной, то Понырёв корчил такую злобную рожу, что без страха и ужаса на неё было просто невозможно взглянуть. — Ванька, а Ванька? Как думаешь? Вот если я встречу Маргариту, она вспомнит обо мне?.. — как-то мечтательно задался Мастер, тем самым прервав мечтания Ивана о нём. Поэт вздрогнул, около секунды будто не понимая, что от него хотят, а точнее — что ему вообще только что сказали, но, к счастью, довольно быстро собрался с мыслями. — А, эм… Н-ну, не знаю даже, — произнёс он, делая как можно больше задумчивый взгляд и голос, невольно почесывая затылок, — надеюсь на это. Конечно же, он отчаянно желал сказать что-то вроде: «Зачем тебе Маргарита, если есть я?» и предположить, что та забыла о своём любовника, но в то же время не желал портить Мастеру настроение лишь больше. — Думаю, вы ещё обязательно встретитесь с ней… — тоскливо прошептал Бездомный, отводя свой опечаленный взгляд в противоположную сторону. Иван сказал это лишь потому, что не хотел расстраивать Мастера. Однако в глубине своей души он дико ревновал его к Маргарите! «Ты мой, Мастер! Слышишь?! Ты только мой!» — кричал Ваня у себя в голове, вновь корча неприятную гримасу. — Пожалуй. я пойду спать. — едва слышно шепнул он, плавно поднимаясь из-за стола. — Хорошо, — резковато из-за плохого настроения, но в целом уже более-менее лояльно отозвался блондин, кивая головой, все ещё смотря в окно, явно не заметив странного поведения за своим приятелем. Иван тоже кивнул и направился к своей кровати. Он не особо хотел спать, но хотел просто отвлечься как-то от не дающих ему покоя мыслей. Плавно опустившись на свою кровать, Иван неспешно повернулся к стене и, машинально обняв подушку, закрыл глаза. Сон овладел Иваном довольно-таки быстро, поэт даже не сразу сообразил то, что провалился в глубокий, подобно колодцу, сон. Тьма окутывала сознание поэта, и он уже полностью погрузился в царство сновидений.

***

Ваня почувствовал на своих устах аккуратный поцелуй. Нежные губы на пару секунд прикоснулись к его губам, а потом резко от них отстранились. Открыв глаза, Иван Николаевич Бездомный увидел перед собой Мастера. Поверх его обнажённого тощего тела был накинут белоснежный кружевной фартук. Писатель ехидно улыбался, заложив руки за спину. — Приве-е-е-е-ет, Ваня~ — притворно радостно поприветствовался мужчина, улыбаясь во все тридцать два зуба. — Как тебе спалось? Конечно же, от такого внезапного жеста и столь неожиданного наряда своего друга поэт не только ощутил, как в горле встает ком, но и вмиг растерял всю свою сонливость. Он подскочил на кровати, во все глаза пялясь на историка, чувствуя сплошной шок и больше ничего! Но это ненадолго. — М-Мастер, ты… — начал он, продолжая пялиться на Мастера, который лишь так же ехидно улыбался, будто его смешила немного такая реакция, — п-почему ты так одет??? — А разве, я тебе не нравлюсь в таком виде? — малость саркастично задался писатель, расставляя руки в разные стороны. — Если я не нравлюсь тебе в фартуке, то могу быть… хех, без фартука! ~ Не успев что-либо возразить историку, Ваня вмиг улицезрел то, как писатель скинул с себя белоснежный кружевной фартук, полностью закрывающий его обнажённое тело. Понырёв вытаращил глаза и малость попятился назад! Перед поэтом предстал уже обнажённый Мастер. Конечно, его маниакальная улыбка пугала Ивана до мозга костей, но в то же время и дико возбуждала. — М-мастер, я не узнаю тебя! — поражённо воскликнул Ваня, пытаясь подобрать пока ещё цензурные слова. — Т-ты ли это?.. — Ну конечно я! ~ — жизнерадостно воскликнул Мастер, вновь раскидывая свои руки в разные стороны. — Любимый. — С чего ты в-вдруг… решил так приодеться??? — конечно же, несмотря на то, что Бездомный был все еще в сильном шоковом состоянии, возбуждение с вида обнаженного тела любимого человека (да и с того факта, что перед этим тот был в кружевном фартучке) тоже потихоньку подступало. Сам того не замечая, он не мог отвести взгляда от своего чудного товарища. — А разве ты сам не понял? — Мастер язвительно изобразил удивление, оглядывая свое тело, как в первый раз, — конечно же, для тебя~ Ваня опять не успел ничего сделать, сказать что-либо или приподняться (хотя, он в любом бы случае не мог, ибо его руки затекли от удивления, а в горле пересохло), как историк сам переместился на кровать, прижался к другу и страстно и смело поцеловал его. «Второй поцелуй за раз~» — удивился Иван, но очень быстро привык к этому и даже начал мысленно ликовать. Возбуждаясь с каждым разом, он постепенно перестал забывать о недавней трагедии на Патриарших прудах, и даже перестал отличать сон от реальности. Чувствуя, как на его лбу проступили капельки пота, Иван и сам принялся отвечать на поцелуй чудаковатого писателя. Он целовался гораздо страстнее его самого, что иногда поражало светловолосого историка. — Мх~ А ты не промах, — сквозь поцелуй промямлил он, резко обнимая мужчину за шею. Ваня был поражен таким откровенным действиям, но, тем не менее, они и завели его сильнее. Одну руку он положил на руку творца на своей шее, а другую — на его же талию, нежно ее поглаживая. Блондин широко улыбнулся сквозь поцелуй, ему явно понравились эти действия, и принялся целоваться в разы страстнее и жарче. Оба стонали, кряхтели и даже хихикали сквозь этот поцелуй. Довольный донельзя Ваня даже легонько шлёпнул Мастера по его обнажённым ягодицам, тот в свою очередь тихо, но очень довольно взвизгнул! Что даже подпрыгнул. Мастер хотел уже было прервать поцелуй, однако Ваня не желал прерывать это удовольствие. Он был доволен, и даже более того — одного поцелуя ему оказалось мало! Он схватился обеими руками за тощую талию мужчины, притягивая его к себе почти что максимально близко, показывая тем самым, что не намерен прекращать это удовольствие. На удивление, блондин не стал сопротивляться, а даже наоборот, прижался к возлюбленному покрепче и продолжил его целовать. Ваня чувствовал себя на седьмом небе от счастья, ему хотелось растянуть эти дивные мгновения лишь дольше. Но в то же время, он был уже изрядно заведен, а от того желал перейти уже к чему-то большему, чем простые поцелуи. Аккуратно проведя своей правой рукой по плечу Мастера, Иван выдавил из своих уст лёгкую ухмылку, после чего сказал: — Слушай, Мастер, а может мы… — Не говори, Ваня, я знаю, чего ты хочешь~ — довольно зашептал писатель, улыбаясь хищной улыбкой. — Но скоро светает, а мне пора. — КУДА?! — воскликнул поэт, внезапно вытаращив глаза и резко подпрыгивая на месте. Он так не ожидал подобных слов, что не только перестал улыбаться, но и даже временно подзабыл, как он только что был возбуждён! Понятно дело, его удивили столь внезапные слова, и это ещё мягко сказано… Взгляд же историка вмиг почти полностью изменился, из довольного и похотливого став каким-то чутка строгим. — Не спорь и не спрашивай. Надо — значит надо! — спокойно заявил он, как-то слишком легко выбираясь из хватки Ивана, несмотря на то, что та была очень крепкой, — кстати, тебе тоже пора, не думаешь? ~ — К-куда?.. — малость настороженно вопросил Понырёв, испугавшись слов писателя. — Хах! Нам пора улетать из Москвы! — заявил Мастер не своим голосом, и его глаза замерцали ярко-красным огневом. Это выглядело настолько жутко, что Иван на минуту позабыл то, что он хотел сделать с Мастером. Вдруг писатель поднялся в небо и, захватив поэта своими цепкими пальцами, вылетел в открытое окно!

***

Ваня распахнул глаза, подскочив на своей кровати. В голове стоял туман, но в то же время было ужасно страшно, и первое время мужчина не понимал, что происходит, но уже через пару секунд до него дошло. Неужели, это все было лишь сном??? Таким натуральным и реалистичным, будто бы взаправду все… Пусть и с немного страшным непонятным концом. Весь страх вмиг испарился, сменившись грустью от осознания того, что все это было не по-настоящему. Поэт опустил голову вниз, готовясь хоть плакать, но тут услышал знакомый голос перед собой, звучащий очень обеспокоенно: — Ваня! Ты чего вскочил?! Нормально все? Понырёв приподнял голову на источник звука. За столом сидел Мастер и, облокотившись одной рукой об спинку стула, обеспокоенно глядел на своего соседа по комнате. Скорее всего, ему это даже не понравилось, ибо вдохновение, оно ж как воробей! Упустишь — улетит, и уже не поймаешь. — Д-да ничего… — как-то заторможенно отозвался Понырёв, слегка приподнявшись с кровати. — Кошмар приснился. — А… Ну ладно, — уже чуть спокойнее произнёс мужчина, устремляя свой взгляд на по-прежнему бушующий за окном дождь — кажется, Бездомный отвлёк его от каких-то своих размышлений. Только что проснувшийся поэт сел, облокотившись спиной на стену позади себя, пытаясь привести мысли в порядок, а заодно и прийти в себя после неожиданной концовки своего сна. — Мастер, а ты чего не спишь? — поинтересовался Иван, смотря то на писателя, то на сильный ливень за окном. — Уже как бы поздно, хотя наши соседи по квартире, наверное, так и не пришли… — разочарованно добавил он, словно бы держа на них обиду за что-то. — Хах! Они и не придут! — на одном духу выпалил Мастер, словно бы надсмехаясь над этими грешными литераторами. — Они, наверное, после Лиходеевской пьянки все дружненько лежат: кто на столе, кто под столом… А кто, небось, лицом в салат! «Интересно… — подумал Иван, поражаясь такой стихотворности Мастера. — Интересно, может, про это стих написать?» — мужчина восхитился и даже позабыл про свой странный сон с не менее странным концом. Мастер умолк, лишь пару минут на его лице хранилась ехидная улыбка, но в конце концов оно вновь приобрело задумчивый оттенок, а взгляд опять устремился в окно. Иван успокоился, вновь опустив взгляд вниз, вспоминая в деталях свой сон, будто бы ничего и не забыл, как это часто и бывает после пробуждения. У него появилось резкое вдохновение, он понял, что готов хоть сейчас вскочить, сесть за стол и приступить за новые стихи! Однако… Возможно, все бы так и пошло, только если бы он не вспомнил, как же он был возбуждён у себя во сне. Понырёв раскраснелся, словно рыночный помидор, после чего, плавно встав с кровати, начал медленно идти к Мастеру. Писатель этого не видел, так как уже был повёрнут к нему спиной. Вдохновение к нему не шло, и он всё никак не мог придумать концовку к своему роману. — Ваня, Ваня, мне твоя помощь нужна! — гневно выдал писатель, ненавистно сжимая перьевую ручку в своей руке. — Как думаешь, может, окончить роман смертью Пилата? И тогда, он в облике призрака встретится с Иешуа. Вань? Чего ты молчишь?! — Я… Думаю кое-о-чем другом…~ — произнёс в ответ Ваня, невольно сощурив глаза, продолжая разглядывать возлюбленного, почти и не обратив внимания на его слова. — И о чем же?! — все так же не оборачиваясь, раздраженно рявкнул длинноволосый, от злости не заметив похоти в голосе друга. Но поэт ничего не ответил на вопрос своего товарища, вместо этого он, аккуратно к нему подкравшись, резко обнял его, что тот аж подскочил на месте. — Эй! Ты чего делаешь, придурок?! — гневно вскрикнул Мастер, резко поворачивая голову к Иванушке. — Мх~ Мастер, расслабься, твой роман подождёт~ А я ждать уже не могу~ — мурлыкнул Понырёв, нежно проведя своей рукой по груди писателя. — Да что ты себе позволяешь?! А?! — зло вопросил бывший историк, резко вскакивая со своего места. Стул с громким грохотом рухнул на пол, однако Иванушка ни чуточки не испугался такого поведения своего возлюбленного. Вместо этого Бездомный кокетливо приподнял одну бровь кверху и расплылся в пошлой улыбке. Вновь подлетев к своему любимому, он прижался к нему сзади, при этом крепко охватив бедолагу обеими руками. Писатель пошатнулся и едва ли не упал, но благопооучно встал перед Иванушкой раком. Увидав писателя в таком положении, Понырёв завёлся лишь сильней и одарил своего соседушку смачным шлепком по заднице. — Ай! Ты что себе позволяешь?! — Мастер, будь добр, сними халатик~ — извращённо прошептал ему Бездомный на ухо, предворительно его облизнув. — ДА Я НА ТЕБЯ В МИЛИЦИЮ ЗАЯВЛЮ! — пригрозил Мастер, стиснув при этом зубы. Но, к сожалению для Мастера, и эти слова не остановили и все так же ничуть не напугали Ивана. Можно даже сказать — наоборот, завели еще немного. Успев понять, что историк на данный момент не собирается его слушать, он сам принялся его раздевать, предварительно нежно пошарив руками под его халатом, с удовольствием ощупывая его худое тело, к которому так долго мечтал прикоснуться. — Убери грабли! — выругался светловолосый мужчина, как бы не нравилось ему тепло от сильных рук друга, а он был не очень рад такому поведению. — Не беспокойся, любимый, тебе будет очень приятно, обещаю~ — Ваня и не собирался останавливаться, скинув со своего соседа по комнате ненужный халат, он нежно и почти заботливо погладил его поясницу. Писатель остался лишь в семейных полосатых труселях и знаменитой зелёной тюбетейке. Ему было очень неприятно, что обнаглевший поэтишка так себя ведёт: — Ваня, я тебя по-хорошему прошу! — возмутился писатель и попытался ударить того ногой, однако поэт вовремя увернулся. — Успокойся~ — терпеливо произнес Ваня, заставляя писателя облокотиться на стол, отчего задница того начала выпирать лишь сильнее, — я буду с тобой аккуратен. Прости, не могу себя сдерживать, слишком уж долго этого хотел~ — улыбнувшись, он пока не спешил раздевать себя, а решил вместо этого немного поласкать своего возлюбленного, который лежал в такой откровенной позе. Мастер и не думал успокаиваться. Он продолжил орать и сопротивляться, пока не ощутил, как к нему наклоняются и оставляют нежный крупный засос на его коже, попутно продолжая гладить его спину и задницу. — Ваня! Что на тебя нашло?! — яро воскликнул Мастер, пытаясь пнуть того ногой. — Отойди от меня! Я ж тебя в полицию сдам за такое! Однако Бездомного это только сильнее завело. Нежно проведя своей ладонью по его выступающему хребту, Понырёв одарил его нежным поцелуем в спиночку. Писатель поморщился и издал невнятный звук. — Сладенький, ты чего? — насмешливо вопросил поэт, аккуратно проводя своим пальчиком по его шее. — Первый раз — это наш первый раз~ — Я не хочу! Я не в настроении! — отозвался сердито блондин, все еще не теряя надежды и попыток выкарабкаться из «плена», однако поэт держал его чересчур крепко, не давая никакой возможности выбраться. — Это не страшно~ — Иван в очередной раз погладил его по спине, а после, решив воспользоваться тем, что его возлюбленный уже немного ослаб, принялся раздевать себя, — я мигом настрою тебе на нужный лад, тебе стоит лишь довериться мне~ Хоть поэта и переполняла решимость в плане того, что он непременно добьётся своего, а все же такая продолжительная упрямость со стороны товарища начала его расстраивать и немного подбешивать. Отстранившись от суховатых губ писателя, он, не позволив ему сказать ни слова, уже чуть резче и грубее укусил его в шею, пытаясь тем самым дать понять, что главным здесь есть он, и что Мастеру лучше его слушаться. — Ай! — мужчина вскрикнул от боли, несмотря на все, чувствуя себя уже слишком ослабевшим и без возможности сопротивляться, — Ваня, ты спятил! Но поэт лишь усмехнулся. — Э не-е-ет, милый мой, — блаженно протянул Бездомный, умиляясь и даже поражаясь его бойкости и упрямости. — Ты будешь моим и больше ни чьим! Сдалась тебе эта Маргарита, которая, возможно, уже позабыла про тебя! Никогда она мне не нравилась!.. — Но зато она полюбила меня таким, какой я есть! — зло прошипел писатель, однако понимал, что силы стремительно стали его покидать, и он слабнет с каждым мгновением. Пока ослабленный писатель кряхтел и пытался набрать хоть немного воздуха в свои лёгкие, Иван Николаевич Бездомный ловко стянул с него полосатые труселя и осторожно прикоснулся своей холодной ладонью к его тёплому члену. Мастер закряхтел лишь больше, он хотел было продолжить бороться, но видать кто-то или что-то не позволило ему этого сделать. Он был слаб, и ему оставалось лишь только подчиняться своему повелителю, коим и выступал Иван Бездомный. Это прикосновение было хоть и холодным, почти ледяным, но… Что-то в нем было такое, что очень понравилось Мастеру, как бы он не хотел об этом думать. Сразу же по всему его телу пробежались мурашки, такие же холодные, но колючие и возбуждающие, заставив писателя едва ли не выгнуться. Да и голос Ивана… Был уж чересчур ласковым, пусть порой и требовательным и твердым, однако по нему было понятно, что он хочет доставить удовольствие любимому. Заметив то, как Мастеру понравилось это прикосновение, Иван без каких-либо колебаний опустился прямиком к его паху и молча лизнул его член. По комнате вновь обрушились обрывистые стоны, а Мастер даже тихонько захохотал: — Понравилось? — индифферентно вопросил Иван, на чьём лице так и засияла игривая ухмылка. — А говорил, что не хочешь. Ты просто боишься настоящей любви. — И ничего я не боюсь! — грубо ответил Мастер, стиснув при этом свои острые зубы. — Тем более, раз уж ты смеёшься, значит, тебе точно нравится~ — Ваня поднял свой взгляд на мгновение, смотря в зрачки творца, что стали заметно больше от возбуждения, — тебе будет очень приятно, просто доверься мне и не сопротивляйся. В этот раз в голосе Ивана было не столько похоти и страсти, сколько ласки и заботы — он хотел уже поскорее настроить любимого на нужный лад, дабы дать ему понять, что все действительно будет хорошо. Однако творец пребывал на стадии непонятливости и уже не понимал, нравится ли ему Иван или нет? С одной стороны он считал Ваню своим лучшим другом, а с другой стороны, его начали заводить все эти игривые ласки. Понырёв не стал мелочиться и заглотил член своего партнёра на половину, от чего Мастер боязно вскрикнул! Его буквально вытащили из мира мыслей, и эффект неожиданности понёс свои плоды. Испуганный творец задёргался, но поэт вмиг угомонил его своими лёгкими поглаживаниями по животу и лобку. — Тише, тише… — невнятно, но ласково шепнул он, дождался, пока писатель более-менее успокоится, и принялся мягко и нежно посасывать его половой орган, пока ещё достаточно медленно, тем самым надеясь успокоить его лишь больше и окончательно. Мастер ничего не ответил, хотя, кажется, хотел, лишь прикрыл глаза и приготовился наслаждаться всеми последующими ласками. От нежных посасываний интимного места мужчина невольно задрожал и застонал, вцепившись руками в пол. Его стоны вновь охватили всю комнату коммунальной квартиры, радовало лишь то, что никто из соседей так и не вернулся домой. Мастер стал стонать увереннее и громче, лишь изредка его стоны звучали сдавленно и жалобно. Иван уже полностью заглотил член своего возлюбленного и уже вовсю стал двигать головой вверх-вниз. Стоны Мастера дико его возбуждали, они звучали из его уст подобно песне! Если не сказать иначе… — Ах… Ч-черт, Ваня, ты… — кое-как произнёс он, крепко вцепляясь в рыжеватые волосы мужчины, кажется, от столь приятных ощущений не в силах довести свою реплику до конца. Ваня незаметно ухмыльнулся, его радовало то, что возлюбленный больше не ругает и не проклинает его. Он двигал своими губами и языком так страстно, как только мог, а свои руки переместил на бледные ягодицы Мастера, нежно сминая их в своих ладонях. Писатель невнятно заскулил. Бороться уже смысла не было, однако был шанс улизнуть, однако, почему он сразу этого не сделал? Так и осталось загадкой. Резко отползя в сторону рабочего стола, Мастер принялся потихоньку приподниматься, член сам выскользнул изо рта Вани, оставив того в сильном недоумении. Мастер дрожал, он смотрел на поэта-искусителя глазами, полными слёз! Кончив на пол, он произнёс: — Ненавижу тебя… Сукин сын! — Мастер, т-ты чего? — заторможенно вопросил поэт, понимая, что его психически нездоровый друг вновь начнёт пугаться. — Ты же вроде… — ЗАЧЕМ?! — воскликнул писатель, ненавистно глазея на озабоченного Понырёва. — Тобою совладает мой отец, да?! Литературная ты шлюха! Облокотившись о стол, он резко схватился за лицо и зарыдал, не желая больше смотреть Бездомному в глаза. Он думал, что тот непременно обидится на него за такие слова и может даже ударит, но, к его удивлению, этого не произошло. Вместо этого мужчина лишь вздохнул, кажется, понимая гнев Мастера. Подползя к возлюбленному, он мягко положил руку на его плечо и произнёс: — Я понимаю, почему ты так злишься, любимый. Но и ты должен меня понять: я делаю это не только из-за похоти, да, я очень возбуждён, но это не отменяет факт того, что я люблю тебя… И я искренне хочу сделать тебе приятно~ — Твоя искренность сейчас не к месту! — огрызнулся тот, резко отпихнув поэта от себя. Тот едва не пошатнулся, но сумел устоять на ногах. — У меня и так проблемы, а ты мне все только усугубляешь! Я ненавижу свою родню, обижен на Маргариту, и у меня не вяжется концовка! — Успокойся, всё у тебя получится. — попытался убедить того Понырёв, вновь подходя поближе. — Вот увидишь, это поможет тебе расслабиться~ С этими словами он аккуратно вытер слёзы с щёк любимого, в глубине души так же искренне жалея его. Своим взглядом и улыбкой он пытался ему внушить, что правда любит его и поддержит, и делает все это частично потому, что хочет его расслабить и доставить ему удовольствие. Он взял его за руки и вновь поцеловал, в этот раз уже куда нежнее, чем в первый. Творец не сразу ощутил теплоту, да, он больше не сопротивлялся, но был сильно растерян. Однако нежный поцелуй Ивана вмиг подуспокоил его. Теперь он отбросил все дурные и навязчивые мысли, обретая душевное спокойствие. — Ваня, спасибо тебе. — молвил он, отстраняясь от поцелуя. — В моей жизни было больше тьмы, чем света. Думаю, ты понимаешь, о чём я. — Ещё как понимаю, — поэт мягко погладил возлюбленного по спине, — бедный, тебе постоянно не везло в этой несправедливой жизни… Даже возлюбленная о тебе забыла. Но я докажу тебе, что не все ещё потеряно, и остались в этом мире люди, которые к тебе не равнодушны~ Он ещё раз коротко чмокнул своего соседа по комнате в губы, с удовольствием и удивлением завидев на его лице робкую улыбку. — Ваня, ты и вправду считаешь, что в этом мрачном и несправедливом мире остались добродушные люди? — малость недоверчиво задался писатель, как-то подозрительно глазея на Бездомного. — Разве, ты настолько сильно разочаровался в них? — Люди — это чистое зло, Вань. — индифферентно молвил Мастер, на минуту отводя свой опечаленный взгляд от любовника. — Так говорил мой отец… — В каждом человеке есть и хорошее, и плохое, — спокойно объяснил поэт, ещё раз погладив того по спине, — просто у всех разные взгляды на жизнь, и ты должен это прекрасно понимать. Да и, — тут он как-то хитровато улыбнулся, — кто-то буквально около получаса назад сам говорил мне, что не понимает своего отца. — Быть может, мой отец не так уж и плох? — блаженно задался Мастер, обнимая Ивана. — Ну что, Иван Николаевич? На столе? Или под столом? ~ — игриво вопросил мужчина, садясь на рабочий стол. — А может лучше на полу? Или кровати? ~ — так же игриво вопросил поэт, приподнимая правую бровь к верху. — Ммм… А что, на полу звучит неплохо! — радостно и так же игриво оценил писатель, нехотя слезая со стола, — только, мы себе ничего не отморозим? — последнее он спросил уже с заметным сарказмом или даже насмешкой. — Не бойся, не думаю, что нам станет холодно хоть на мгновение во время того, как мы будем заниматься любовью~ — мужчина помог своему уже любовнику, а не другу, слезть со стола, — ну а если все же станет, мы можем залезть на кровать. Когда Мастер очутился по центру крохотной комнатушки, Иванушка быстро толкнул его животом на пол, и писатель с приглушённым шлепком упал на пол. Его тюбетейка тут же слетела с его головы и залетела под кровать — Эй! Моя тюбетейка! — малость обидчиво вскрикнул Мастер, пытаясь достать её из-под кровати. Однако Иван ловко и очень аккуратно схватил его за руку, моментально обратив на себя внимание. — Она нам не понадобится~ — ласково проворковал мужчина, успокаивая своего нервозного товарища. — Х-хорошо… Но потом чтоб вернул мне ее, — притворно строго отозвался Мастер, неловко теребя свои длинные светлые волосы, принимая положение лежа, пробуя расслабиться, несмотря на исходящий от пола холодок, легкий, но довольно-таки неприятный и напрягающий. Ваня навис над Мастером, с любовью разглядывая его глаза, в которых в кои-то веки прочел взаимность к себе. До этого он видел в них лишь тот холод, безумие и злость, что на постоянной основе исходили от творца, сейчас же они наполнились теплотой и доверием. Улыбнувшись, мужчина наклонился к партнеру и принялся оставлять нежные засосы на его шее, желая принести ему удовольствие. Тот слегка поморщившись, выпятил перед поэтом свою пятую точку, став игриво шевелить ей перед ним. Спустив с себя трусы и схватившись обеими руками за обнажённые ягодицы Мастера, Иван начал аккуратно проникать в него. Лицо писателя вмиг сморщилось, и он издал невнятный стон! Стон прозвучал так, будто бы это был не молодой мужчина двадцати четырёх лет, а юная семнадцатилетняя девушка. Уж очень звонко он прозвучал! На часах уже была полночь, никто так и не явился в квартиру. Наверняка все члены МАССОЛИТа решили не только отметить юбилей дорожайшего Степана Лиходеева, а заодно и помянуть погибшего на Патриарших прудах Берлиоза. — Как хорошо, что мы одни во всем общежитии, и никто нам не помешает~ — с улыбкой заметил Иван, мимолетом посматривая на часы, — уверен, по окончанию банкета они не вернутся сюда, а останутся там спать пьяные! — после этих слов поэт негромко захохотал. — Я тоже очень рад~ — Мастер закрыл глаза, сжимая руки в кулаках, пытаясь сосредоточиться на всех ощущениях, дабы получить максимальное удовольствие, — Ваня… только будь поаккуратнее… — Несомненно, мой дорогой~ — с некой заботой в голосе молвил Иван, начиная потихоньку двигаться. — Простишь ли ты своего отца? Ведь он никогда не желал тебе зла. — Зачем мне его прощать?.. — Он говорил истинную правду, Берлиоз погиб, и это правдивое доказательство. — индифферентно выдал поэт, пытаясь внушить Мастеру его неправоту, — к тому же, сам понимаешь, он не желает тебе зла, ведь ты его сын. — Может, ты и прав… — Мастер приоткрыл на некоторое время глаза, задумчиво уставившись в потолок, — ладно, думаю, я поговорю с ним, и там уж решу, прощать мне его или нет. Но спасибо тебе за то, что успокоил меня! — он мило улыбнулся своему соседу по комнате. Иван улыбнулся в ответ, он тоже был искренне рад тому, что сумел открыть творцу глаза на все это и успокоить его, дав понять, что ссоры тут не выход, и будет куда лучше, если он правда просто поговорит с Воландом. — Хорошо, тебе решать. А сейчас, может, отвлечемся от этих мыслей и займемся другим? ~ — хитро предложил он и сделал внутри Мастера толчок — не грубый, но достаточно резкий, заставив его вскрикнуть и простонать. Мастера потихоньку стали заводить эти грешные утехи, хотя его отец всегда пытался наставить пасынка на правильный путь. Пусть Воланд и являлся Сатаной, он никогда не причинял хорошим людям зла, а наоборот пояснял им за добро и за зло. Вот почему его прозвали справедливым. Покусывая губы и сладко постанывая, бывший историк изредка оборачивался назад. В его взгляде уже отчётливо читалась лёгкая опьянённая похоть и даже романтика. Бездомный заметил это и отвечал взаимным взглядом. — В-Ваня, ты… просто прекрасен! — воскликнул творец, вновь закатывая и закрывая глаза, — знал бы, что ты такой шикарный, сам бы тебя совратил как-нибудь. Хи-хи~ — Я был бы не против~ — Ваня в очередной раз шлепнул возлюбленного по заднице, двигаясь внутри него уже полностью, да и скорость набрал максимальную. Но при всем этом, он не причинял ему боли — только удовольствие, — но, кажется, я уже вот-вот кончу… — Давай, я скоро тоже! — блаженно выпалил Мастер, сжимая свои руки в кулаках по новой, чувствуя, как мурашки бегут по его телу. Бездомный замер на мгновение, едва ли не падая на своего соседа всем своим телом, ощущая, как через все его тело проходит сладкая дрожь, и он кончает прямо в своего новоиспеченного любовника. Писатель вскрикнул, прикусив палец, ерзая на одном месте и кончая вслед за Иванушкой. Повисшее ненадолго молчание прервал поэт: — Ну, давай, залезай на кровать теперь, а не то замерзнешь. — Хорошо, — Мастер улыбнулся и залез на кровать, а вслед за ним сразу залез и поэт. Обменявшись парой улыбок и поцелуев на ночь, они крепко уснули в объятиях друг друга. И видели только самые хорошие сны.
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.