Прощение

Солнце давно село, а в старом потрепанном баре до сих пор сидело двое выпивох. Один из них медленно, монотонно, но, можно сказать, методично цедил рюмку за рюмкой, то и дело отставляя в сторону опустевшие бутылки, а второй мрачно смотрел куда-то вдаль, подперев подбородок кулаком. Выпивка не лезла в глотку сегодня, хотя Хасегава-сан никак не мог понять, с чего бы это. На личном фронте все оставалось по-прежнему: Хатсу жила своей жизнью, звонила ему иногда, попеременно огорчаясь и радуясь. Впрочем, чаще огорчаясь. Тот пятачок между двух домов оставался незанятым, и он уже успел натаскать туда не только старых коробок, но еще и циновок, и походный котелок, и даже подобие тарелки, и шитое-перешитое, местами прохудившееся лоскутное одеяло. И вроде даже умиротворение снисходило на душу, а все равно по мозгам било осознание: кем он был, кем он стал, чего достиг в своей жизни? Возраст, что уж тут поделаешь… — Гин-сан, — негромко сказал Хасегава и все же отодвинул от себя саке. — А ведь я старше тебя. — Да неужели? — кривая ухмылка и невнятная речь заставили Хасегаву улыбнуться. Конечно, а какого еще ответа он ждал от пьяного в дребезги самурая? — Понимаешь, я был старше тебя, — настойчиво повторил Хасегава-сан. — И когда аманто пришли в страну, я как раз только-только закончил обучение. Я мог выбрать сторону, и выбрал сегунат. — Скажи спасибо, — хмыкнул Саката и качнул головой, затем пьяно икнул и неразборчиво добавил, — аманто точно снесли бы тебе башку. — Я выступал на стороне сегуната и сражался с джой, — Гинтоки был пьян, а еще досадливо морщился в ответ на любой более или менее серьезный вопрос, но Хасегава-сан останавливаться не собирался. Он молчал слишком долго, он слишком долго был рядом с этими ребятами, помогал им по мере сил, спорил с ними, дрался и ссорился для того, чтобы и дальше продолжать лгать. Лгать или умалчивать — это ведь, по большому счету, невелика разница. — Тогда я действительно считал, что это необходимо. — Ну хоть кто-то из нас понял, что чем больше сопротивляться, тем больше женщин и детей, стариков и хороших товарищей погибнет в результате, — Саката говорил это устало и печально, но не зло. Опустевшим взглядом он уставился на опустевший же кувшин, а затем неожиданно резким движением подтянул к себе новый. Хлебнул паршивого пойла, поморщился, снова уставился в одну точку. — Я и потом наворотил дел, — Хасегава все никак не мог остановиться. — Служил в правительстве, везде прогибался под аманто. Тебя держал под прицелом, чуть не погубил моих детишек. — Ты защищал страну, как мог. А что мог плохо — дело другое, каждому свои мозги не поставишь. Зато ты здорово врезал этому бака-оджи, да и потом поставил ему просто роскошный фингал. Отвез рожающую женщину в больницу. Пацану вернул его непутевого папашу. Присматривал за девчоночкой. Я ведь прав? — Откуда ты… — Хасегава пораженно захлебнулся воздухом, а затем умолк. — Так мне все DVD по Гинтаме бесплатно на почту присылают! — хохотнул Саката, а затем добавил уже серьезно: — Потому что я присматриваю за городом и кое-что вижу. Не трави душу, Хасегава-сан. Ты пытаешься убедить меня в том, что ты — тварь последняя? Так так оно и есть, зачем убеждать-то! Гинтоки замолчал, посмотрел на Хасегаву абсолютно трезвым взглядом, покрутил в руках кувшин с выпивкой, горько хмыкнул. — Ты — последняя тварь, Хасегава-сан, только я и того хуже: я демон. И не мне судить, что ты сделал правильно, а что нет. Только я думаю, что нет смысла казнить и казниться за то, что случилось когда-то, если можно жить дальше и защищать всех, кто рядом. Понимаешь меня? Взгляд Сакаты стал слишком пристальным и острым, и Хасегава-сан не сразу понял, что вот это, наверное, и было то самое прощение, которого он ждал так сильно, которого так желал. — Да, Гин-сан, я понимаю тебя, — хрипло ответил Хасегава. — Ты понимаешь меня? — Гинтоки снова повторил вопрос, но теперь речь его утратила связность, в глазах появился пьяный блеск, а на губах расплылась так самая улыбка, которую можно заполучить, лишь изрядно набравшись. — Да, понимаю, — Хасегава-сан улыбнулся и тоже потянулся к кувшину с саке: до утра все еще было далеко, на столе оставалось достаточно выпивки, и можно было попробовать набраться. Только теперь с легким сердцем.