Я молился на тебя...

"...Я молился на тебя, Я смотрел в твои глаза, Словно звёзды в небесах Мне сияли они..."

      Зависть? Завидовал ли Карамон, глядя, как легчайшего мановения руки брата слушалось пламя?       Нет. Карамон слишком хорошо знал, какую цену Рейстлину пришлось заплатить за своё могущество. И был бы рад сам оплатить этот счёт. Был бы просто счастлив перелить по каплям своё здоровье и жизненные силы в жилы брата.       Жаль, что он этого не умел.       Всё, что ему оставалось - это старательно оберегать брата. Если уж не от чужих нападок, как в детстве (сейчас-то мало находилось глупцов, осмеливающихся бросить в сторону Рейстлина Маджере ни то чтобы плохое слово, но даже косой взгляд), так хоть телесную немощь облегчать. Рейстлина это злило. И Карамон совершенно не понимал почему. Для него самого это было естественным и правильным. Ведь если уж могущественный и умный Рейстлин чего-то не мог сделать сам, то для чего же тогда существовал Карамон, если не для того чтобы хоть в чём-то быть полезным брату?       Единственное время, когда Рейстлин по неволе был готов безропотно принять помощь Карамона - ночь. Раздирающие его душу кошмары вынуждали откинуть болезненную гордость, заставляли вцепляться в надёжно обнимающие руки Карамона, теснее прижиматься к горячему даже сквозь одежду крепкому телу, согреваясь этим теплом. Карамон всякий раз убаюкивал Рейстлина словно маленького ребёнка, осторожно убирал с покрытого испариной лица прилипшие седые пряди и тихонько напевал старую мамину колыбельную. Страстно мечтая отдать Рейстлину всё то, чем обладал сам и забрать на себя всю его боль и немощь.       Жалость? Единственным, что вызывало в Карамоне это острое чувство было то, что Рейстлин категорически не желал понимать, что всеми поступками Карамона двигала отнюдь не эта самая пресловутая жалость.       Сейчас Рейстлин находился в том редком состоянии, когда его нездоровье почти что отошло куда-то в сторону. Приступов жуткого кровавого кашля не случалось довольно давно. И он даже почти не хромал, перемещаясь по комнате и увлечённо чертя прямо на стене очередную зубодробительно-замудрённую магическую формулу. Карамон сидел тихо-тихо и просто наблюдал за братом. Тот в порыве вдохновения и полёта мысли был необыкновенно прекрасен. Карамон любовался. Металлический цвет кожи не отпугивал Карамона, наоборот, казалось, что это древняя изящная бронзовая статуя могущественного божества вдруг сошла с постамента и сверкала в лучах солнца, пробивающихся в окно. Белые волосы были слишком необычными и выделяли Рейстлина в любой толпе. Вернее, выделяли бы, если бы тот вне дома не натягивал на голову капюшон. Но сейчас они свободно падали ему на плечи и спину. Они казались драгоценным магическим шёлком и так и манили прикоснуться, ощутить волшебную прохладу горных снегов.       Рейстлин остановился, посмотрел на плод своих мысленных изысканий цепко и внимательно, выискивая малейшую возможную ошибку, готовый, если таковая найдётся, начать расчёты заново. На его губах наметилась лёгкая удовлетворённая улыбка. И Карамон, подчинившись необъяснимому порыву, встал и шагнул к брату. Рейстлин посмотрел на него удивлённо, так, будто не ожидал его здесь увидеть. Может, он, увлечённый построением своего заклинания и в самом деле забыл о присутствии брата? Карамон склонился к его лицу. Рейстлин, ещё не осознав, что тот намеревался сделать, выставил руку и упёрся ладонью в крепкую грудь.       - Что ты творишь? - недовольно поинтересовался Рейстлин, надеясь, что его ледяной тон охладит непонятно с чего распалившегося брата и вернёт из мира грёз, в который он, наверняка провалился, в реальность. Ну не настолько же в самом деле спятил Карамон, чтобы перепутать его, Рейстлина, с какой-нибудь из своих подружек?       - Позволь мне, Рейст, - прошептал Карамон. Тихо, почти умоляюще. И Рейстлин никогда не слышал в его голосе таких ноток прежде.       - Ты тронулся умом, Карамон? - прошипел Рейстлин, отчаянно пытаясь сообразить, что сейчас творилось с его братом.       - Может быть и так, - с жаром согласился Карамон, - Но позволь мне всего один поцелуй.       - С какой стати я должен идти на поводу у твоих сумасбродных прихотей? - взвился Рейстлин.       - Пожалуйста, Рейст, - и в голосе Карамона вместе с просьбой проскользнуло такое отчаяние, что на какой-то краткий миг Рейстлину даже стало его жаль. Но мгновение прошло.       Карамон медленно опустился - почти соскользнул на пол, становясь на колени. Он попытался прижаться лицом к животу Рейстлина, но тот ухватил его за плечо, отстраняя.       - Карамон, твоя глупая шутка переходит уже все границы дозволенного! - предупредил Рейстлин, панически соображая, чем таким не очень смертельным шандарахнуть брата по голове. А может не магией, а... ну вот хотя бы этой книгой заклинаний? Может, у того хоть мозги на место встанут? Впрочем, таким талмудом и убить можно. Хотя чего ему сделается-то? Это же Карамон!       Но Рейстлин медлил. Он не спешил читать пришедшее ему на ум подходящее заклинание. И книгу со стола подхватить не пытался. Он смотрел на коленопреклонённого брата у своих ног сверху-вниз, так, как прежде у него никогда не получалось. И видел в глазах Карамона... Нет, так не смотрят даже на возлюбленных. Так не смотрят на смертных вообще.       Пальцы на твёрдом плече разжались сами собой, отпуская. Но Карамон не спешил воспользоваться свободой, он только повернул голову, разорвав зрительный контакт. И легко, почти невесомо прикоснулся губами к кончикам тонких изящных пальцев. Рейстлин вздрогнул от прикосновения, будто обжёгшего его и отдёрнул руку.       Братом определённо владело безумие.       Но кажется, оно стало потихоньку просачиваться и в него.       Рейстлин внезапно осознал, какой силы властью он обладал над Карамоном. Какой колоссальной преданностью горело его сердце.       Что ж, власть надо укреплять. А заодно проверить её границы.       - Встань, - ровно приказал Рейстлин, и Карамон послушно поднялся на ноги, вновь привычно возвышаясь над ним, - Один единственный поцелуй, Карамон.       Это было даже любопытно. Как поступит Карамон, получив разрешение? Сам бы Рейстлин постарался использовать выпавший ему в чём-либо шанс по полной, забирая как можно больше. Вопьётся ли Карамон в его губы остервенелым хищным поцелуем, демонстрируя первобытную жажду обладания? И показывая всю иллюзорность и эфемерность власти Рейстлина над ним. Выдавая всего лишь болезненную похоть.       Или постарается схитрить и получить несколько поцелуев вместо одного пока Рейстлин не успеет отреагировать?       Карамон тронул его губы нежно, почти так же невесомо, как целовал его пальцы. Даже не попытался углубить поцелуй. Только прижался, как совсем неопытный юнец, впервые целующий свою первую пылкую любовь. И отстранился, преданно заглядывая в глаза. Словно ища в них следы возможного недовольства.       Но, пожалуй, Рейстлин был абсолютно доволен.