Чистая кровь

Карантир надвигает капюшон ниже и смотрит. Эредин дерётся не как все. У него односторонний двуручный меч, покрытый рунами, и от этого и стиль боя другой, но суть все равно не в этом. Он дерётся красиво, совершенно не как все. Его движения плавны, фатальны и отточены, но он не стесняется и других: резких, грубых эффективных ударов, украденных из других миров, которыми брезгуют большинство эльфов. У Elle не приняты грязные приемы, они практикуют плавность и красоту, и поэтому противник Эредина уже зажат к стене, сбившись с дыхания. И поэтому Эредин, взявший двуручный меч одной рукой, презрев все правила, абсолютно лучше всех. Клинок наконец ослепительно сверкает на солнце, врезаясь в черную землю. Воин Ruadhri трясётся у ног командира — он едва не лишился глаза, а тяжёлые черные волосы Эредина взлетают от ветра, когда он распрямляется: чистая сила веет от его высокой фигуры. Карантир смотрит, запоминает. Желает изо всех сил занять место того неизвестного эльфа, желает сразиться с лучшим, пусть бы и проиграть такому, поумерив гордость, не стыдно. Так и будет, он знает, но пока — склоняет голову, пряча странные волосы и татуировки на шее, — что магу делать на тренировке воинов? Никто не замечает, кроме рыжей сволочи — тот юн, нагл и смел, как и сам Карантир, и ищет способ прицепиться. Садится рядом, рассыпав медь волос за плечи, и смеётся: что, влюбился? Что, всадником быть хочешь? Кто же возьмёт ученика мага к всадникам, смех какой, иди жуй свитки, бестолочь ведунская. И они дерутся — сцепляются прямо там, на трибуне амфитеатра, где Карантир пытался скрыться, с руганью и шумом — рыжий, конечно, того и добивался, но и Карантиру надо было перенаправить напряжение, раз свой посох он забыл. Они дерутся грязно, подло, танцуя в узком пространстве меж каменных лавок: короткий клинок встретил кинжал, и по-своему тоже красиво: Карантир использует лучшие приёмы, потому что (Карантир знает и это) Эредин внимательно смотрит на них. В старых руинах старая магия — Ар-Фейниэль бросает взгляд, словно колотый лёд; что-то задумал, aep arse, и Эредину это нравится, то, что действия мага сложно угадать. Карантир ухмыляется выразительно и тонко, будто знает что, но молчит. Мягко, темно-бордовым светятся руны на светлом камне. — Ты решил удивить меня руинами? — Эредин вздернул одну бровь. — Вот ещё, — маг яро встряхивает волосами. Эредину так нравится его злить — сразу слетает выученная надменность Saevherne, он становится таким живым, строптивым и ярким, что сложно взгляд оторвать. — Знаешь, куда идём? Или вид делаешь? — Тебе решать, — хмыкает Ар-Фейниэль, на что Эредин одобрительно ругается сквозь зубы, — никому бы не простил, но ему прощает: Карантир хорошо отыгрывает Saevherne, хотя они презирают этих возомнивших о себе одинаково. Эредин толкает мага к стене, грубо хватает за разноцветные волосы, тянет назад, открывая жилистую сильную шею. Татуировки вьются по белой коже, и Эредину хочется отследить их все, жарко помечая — своевольный маг принадлежит ему. Тот сопротивляется, и выворачивает руки из захвата, но при этом все равно сдаётся (уступает), сверкает раскосыми глазами дерзко, вроде как поддался, но тут же ускользнул, отобрал преимущество, завладел чужими губами: такой холодный и горячий, ядовитый и опасный; и Эредин горит от него и его касаний, потому что нет ничего более заводящего, чем тот, кто действительно опасен. Он все-таки ловит руки Карантира, прижимает к стене над головой, заставляя молодого мага гибко гнуться навстречу, рычит ему в идеально острое ухо, чтобы тот не борзел, и тот все понимает правильно: борзеет ещё больше, и наглеет ещё сильнее. Эредин грязно ругается на навигатора — никто не смел вытворять такое с Эредином до него. Пальцы мага обжигают холодом, и ворот, в который он вцепился, позволив Эредину примкнуть губами к его шее снова, покрыт инеем: вязь знаков светятся на тонких пальцах, — Карантир теряет из-за него контроль, и это льстит Гласу. Он чуть отстраняется, накрывает пальцы своими, царапая кольцами, тянет к себе и целует жгучий холод, приложившись к чужой изящной руке губами. Карантир шипит что то сквозь зубы, не меняя позы, все ещё откинув голову на древнюю стену, синие глаза из-под белых ресниц горят неестественно ярко, и пальцы теплеют, ложатся на губы Эредину в мягком касании. И это сносит крышу, так сильно, так невыносимо, и он впивается в губы мага снова и пропадает окончательно. — Знаешь, почему здесь?.. — шепчет Карантир, и Эредин, хотя и не сразу, вспоминает, о чем речь. В старых руинах старая магия — ее осталось совсем мало, но достаточно, чтобы сделать их чувства острее; она будоражит, волнует чистую кровь Aen Elle. — Ах ты, Aep Arse… — смеется Эредин, утыкаясь лбом в чужое плечо. Он думает, что у них впереди целая вечность.