Среди лепестков слив и мелодий флейты

На этот раз одной его смерти достаточно, чтобы закончить войну. Вместо рассвета он видит закат и заплаканные лица своих глупых шумных детей; он пересчитывает каждого из них; он горд тем, что они целы. Это заставляет его улыбнуться, даже когда он не хочет разочаровывать этих сопляков и пугать их своей смертью; он уверен, что они справятся без него; они так выросли. Чхон Мён, Святой Меч Цветущей Сливы, Божественный Дракон, умирает без сожалений. Это не было концом.

***

У его матери красивая улыбка, осознаёт он, когда смиряется с ещё-чёрт-подери-одной новой жизнью; она суетливая женщина, бывая везде и сразу, а его отец любящий и медленный мужчина, странно напоминающий ему джанмун-сахёнга. Они дарят ему заботу, любовь и имя — Вэй Ин. Странно необычное, пока он не привыкнет к новому языку, когда у него нет выбора, кроме как выучить его. Его родители достаточно милы, чтобы покупать ему сливы в каждом городе, где они останавливаются, и даже сделали ему мешочек благовоний из лепестков, чтобы он мог прицепить его к одежде. Это что-то новое для него: иметь родителей. Наверное, поэтому ему отведено было знать их не больше пяти лет; он находит их тела, когда они не возвращаются за ним, а его прогоняют на улицу. Чхон Мён Вэй Ин не хочет думать, что бы было будь он обычным пятилетний ребёнком; скорее всего, он бы не выжил среди улиц. Он хоронит их, как хороший сын, пускай его тело слабо, а ногти ломаются об землю; он не плачет, это не первая его потеря; он будет помнить их жизнь, чем смерть. Он может дать им то немногое, что они подарили ему. Вэй Ин понимает, что в этом мире ему также нельзя быть слабым, поэтому он крадёт меч у какого-то не особо осведомлённого идиота-культиватора, и тренируется. Снова и снова, не зная отдыха, бегая днём между рядами рынка и предлагая свои услуги носильщика или мальчика на побегушках за еду, охотясь на диких животных, чтобы добывать себе мясо, и даже уничтожая слабую нечисть, это довольно легко, и город начинает любить его. Вэй Ин живёт так год, на самом деле, не имея никаких планов, кроме того, чтобы просто… быть. Он знает, что здесь нет Хуашаня, что он в другой стране, и он даже примерно не знает, в какую сторону ему идти, поэтому он подождёт, пока не подрастёт ещё немного, чтобы отправиться в далёкий путь. Вместо этого появляется человек, который напоминает ему Хён Чжона, с грустными глазами и несчастной душой, полной вины, когда этот человек смотрит на него; Вэй Ин узнаёт это имя, Цзян, из рассказов отца, он знает, что мужчина говорит правду о том, что был другом его родителей, и… честно говоря, у Вэй Ина нет особых причин отказываться от того, чтобы не пойти с ним. Он всегда может сбежать и скрыться, если ему потребуется.

***

Чхон Мён — был человеком гор, он вырос среди них и прожил всю свою сознательную жизнь; две жизни, если быть честным. Вэй Ин же вырос среди путешествий лесных троп со своими родителями, и с реками, облюбованных лотосами. Он не может сказать, почему он остался столь надолго; возможно, дело было в детях, Цзян Яньли и Цзян Чэне, его саго и саджэ, если говорить привычными ему словами; прелестные дети, чьи родители не могут найти минуту без спора. Вэй Ин не знает, как вся секта терпит это, но ему хватило полгода, чтобы сорваться. Конечно, для него, Цзян Фэнмянь и Юй Цзыюань кажутся детьми (сколько им? хотя бы тридцать есть?), но если они ведут себя, как дети, то он и будет поступать с ними, как с детьми. Пирс Лотоса может запомнить следующее время, только как эпоху унижений, когда не было ни одного культиватора во всей секте, чтобы победить ребёнка семи лет. Вэй Ину, на тот момент даже не Вэй Усяню, было плевать на это. Он втопчет в землю каждого, мужчина или женщина, глава его секты или жена оного — ему всё равно, пока они не перестанут пугать его сопляков. Это не Хуашань, поэтому Вэй Ин Чхон Мён не видел причин сдерживаться.

***

Говорят, у секты Цзян, одной из пяти самых главных, появился многообещающий талант. Говорят, что это демон, притворяющийся человеком; это слышно со стороны их союзников, а враги не проживают достаточно долго, чтобы отозваться. Говорят, за ним следуют розовые лепестки слив, как смертоносный ураган; что он обманчиво юн и мил, чтобы никто не подумал в том, какое он чудовище; что он не подчиняется никому, кроме самого себя.

***

— Разве? — отзывается один мужчина в трактире, достаточно пьяный, чтобы не замечать тцыки в его сторону. — Я слышал, что он подчиняется деве семьи Цзян? — Верно-верно, — говорят с другой стороны, — разве не она станет следующим лидером клана? Женщина, не меньше! — Да-да, куда катится мир? — вопрошал третий, когда все согласно кивали головами. — Но, — робко спросила одна из работниц, — разве дева Цзян, как и молодой господин Цзян, тоже не вызывают лепестки слив? Простые люди вздрогнули, последние годы научили их бояться нежно-розового цвета; верно, дети Цзян тоже могли вызывать иллюзии сливы, как и их личное чудовище. Как Цзянху только справится с этим?

***

Вэй Усянь думает, что будет война, он видит, как Вэни собираются и двигаются; это так очевидно, что ему почти хочется пнуть других лидеров сект и спросить, почему эти трусы и бездельники ничего не делают; но он всего лишь главный ученик; он старается держаться. Хотя бы для приличия; джанмун-сахёнг бы оторвал ему голову, если бы он сделал что-то настолько неподобающе глупое. Но сложно отрицать то, как сильно ему хочется настоящего боя. Он даже не фыркает и уже считает это достижением, когда видит, что другие кретины лидеры меньших сект облизываются на него, на силу, которую он представляет из себя; чертовы неудачники, все они. Вэй Усянь может отметить только лидеров кланов Не и Вэнь, столь противоположных на политической и военной арене, которые хотят сразиться с ним; Цзян Фэнмянь пытается поймать его до этого момента, когда он усмехается; бедняга, он не успевает всего на несколько секунд. Лидер клана Не вышел первым, агрессивный и смертоносный; Вэнь отправили своего наследника, Вэнь Сюя, довольно самоуверенного наглеца. Он вытер пол этими сопляками; хотя, он может отдать им должное, это был приятный бой; почти на грани его проигрыша из-за того, насколько он молод; Цзян-цзунчжу выглядел так, будто хотел быть где угодно, но только не здесь, и быть чьим угодно лидером секты, но только не той, где он главный ученик. Вэй Усянь не усмехается Вэнь Жоханю открыто, но всем своим видом спрашивает его: и это всё? Честно говоря, он удивлён, как война не началась в тот же день.

***

Юй Цзыюань, по-прежнему гордая, но чуть более усталая, отправляет Вэй Усяня и Цзян Ваньиня в Гусу Лань; наверное, она надеется на чудо, — смеётся он внутренне; забавно наблюдать, как эта женщина примеряется со своим мужем на основе усталости из-за него. Видишь, сахёнг, я понимаю что-то в браках! — говорит он небу, и слышит привычные крики раздражения; он смеётся сам себе и уворачивается от пинка сопляка, что пытается столкнуть его в воду. — Перестань быть жутким! — кричит на него его шиди, это странно резонирует с его внутренним сахёнгом, и только поэтому Вэй Усянь не сталкивает его с лодки в ответ. Однако, это не может остановить его от ответа: — Тогда перестань бояться, сопляк, — ребёнок забавно краснеет, и это напоминает ему о днях с другими детьми, в другом времени; как он выяснил, прошла не ещё одна сотня лет, а тысячи, а Чхон Мён вернулся вновь, без какой-либо цели. Наверное, поэтому он хочет помочь шицзе стать лидером клана, а заодно освободить шиди от ответственности, которая давит на него неподъёмным грузом; эти дети слишком молоды, чтобы брать на себя такие роли, на его вкус. Даже в Великих Семьях предпочтительнее, чтобы лидер семьи был достаточно взрослым; хотя, вновь посмеивается он, вспоминая снега, есть исключения. — Да прекрати уже! Они прибывают в Облачные Глубины, шутя, толкаясь и смеясь; Цзян Чэну совершенно не идёт быть таким серьёзным в его возрасте, в самом деле. Когда он сбегает ночью, чтобы опробовать местного вина — хорошо, но не хватает привычного вкуса слив для него — он встречает на крышах второго Нефрита Гусу Лань. Конечно, он покачает кувшинами с вином и спросит: — Могу поделиться, если мы сделаем вид, что не виделись, хорошо, малец? — всё равно он уже успел выпить пять по дороге сюда. Этот красивый юноша с лентой на лбу только вздыхает, выглядя так, будто у него случайно резко заболела голова; это знакомый жест, прикладывания пальцев ко виску. Золотые глаза смотрят на него, сквозь все притворства, что он чаще всего носил, словно этот ребёнок знает его. — Я тоже рад снова видеть тебя, Чхон Мён-а, — говорят ему на языке, который он не слышал последние шестнадцать лет, когда Пэк Чон улыбается ему. Это только заставляет Вэй Усяня, Вэй Ина, Чхон Мёна рассмеяться достаточно громко, чтобы разбудить всю гору.

(— …никогда больше так не делай… — ворчал ему в грудь его сопляк, вытирая сопли об его одежды, пока он делал глоток вина, чужие руки сжимаются вокруг него невероятно сильно. — Конечно. — …не смей вот так просто брать и умирать!.. — Не собираюсь. — …ты хоть знаешь, каково это, когда твой младший вот так умирает, единственный из всех нас!.. — Ох, раз уж ты спросил, у меня есть для тебя история, Донрён.)