Лёд

Антон развалился в кресле и мрачно пялился в телефон. Над кудрявой головой словно зависли тучи. Когда он в таком состоянии, к нему бесполезно подходить: отошьёт, нагрубит, в итоге испортит настроение не только другим, но и себе - ещё больше, хотя кажется, что больше-то некуда. Серёжа это его состояние очень не любит, и большей частью потому что оно не бывает без причины. Например, сегодня они вышли прогуляться между выпусками, проветриться, подышать свежим морозным воздухом. В какой-то момент уткнувшийся, как это часто бывает, в экран Шастун не заметил большую застывшую лужу под ногами. Серёжа едва потянулся предупредить, но не успел, и длинные ноги Шаста разъехались на льду. С высоты своего немалого роста он грохнулся наземь и хорошенько приложился боком и особенно рукой, что оказалась под ним. Хорошо ещё головой не ударился, а то убился бы, ей-богу... В итоге последний на сегодня мотор отменили: предплечье Антона опухло, занемело и отзывалось болью на любое движение, а на рёбрах слева наливался нехилый синяк. Серёжа был справедливо рад, что по крайней мере обошлось без переломов, но для Шаста имело значение только одно: он в очередной раз всех подвёл. Директору пришлось срочно переносить съёмку, втискивая их куда-то в плотное расписание Главкино; гость, уже находившийся в пути, наверняка обматерил Стаса; ещё и их врач та-ак красноречиво молчал, когда вёз его в травмпункт на рентген... В общем, Шаст был расстроен хуже некуда. Он утонул в своём кресле, листая одной рукой ленты соцсетей, и полностью игнорировал Серёжу. Пострадавшая рука лежала на подлокотнике, иногда при попытке пошевелить ею Антон морщился, но молчал. "Уж лучше б ругался", - подумал Матвиенко. Нужно было срочно что-то предпринять. Видеть живого и яркого Антона таким убитым было выше его сил. - Ша-аст, - позвал Серёжа, покачивая в руке парный своему джойстик. - Сыграем в приставку? Антон оторвался от дисплея мобильника, поднял голову и хмуро сказал: - Не надо со мной возиться, я не маленький. - Хочу и буду, - отбрил Серёжа. - Так как? Сыграем? С минуту они боролись взглядами. Антон сдался первым. - Окей. Во что? Серёжа задумался. Он не был игроком, предпочитал наблюдать, как рубятся друзья, потому игр знал немного. А тех, что могут поднять настроение Антону, - и того меньше. - А ты во что хочешь? То, что это провальный ход, Серёжа понял даже до того, как закончил фразу. Ещё несколько секунд Шаст смотрел сквозь него, а потом вернулся к своему телефону со словами: - Ни во что. - Чё, прям совсем? - Серёжа шагнул к нему, но парень даже не пошевелился. - Даже в Фифу? Но и тут Антон остался безучастен. - Серёж, рука болит пиздец, отвали. Матвиенко кивнул. Не столько Антону, сколько сам себе. Что ж, FIFA его не вдохновила, да и противник, если честно, из Серёжи так себе. Был бы здесь Поз - другое дело... Но Димка воспользовался редкой возможностью увидеть детей посреди съёмок, так что вместе с прилипшим к нему, как банный лист, Арсом поехал к жене. Удивительно, но Катя никогда не была против общения Арса с Савиной и Тео, хоть тот и "увёл" её примерного мужа. Серёжа считал, что причина такой благосклонности в том, что добрая и честная Катя не желает Димону страданий, в отличие от любой бывшей на этой грёбаной планете. Позу вообще повезло: и с женой, и с дочкой, и с сыном, и с Арсением, вносившим в их жизнь дикое, необузданное разнообразие. Надо заканчивать эти мысли. А то Серёге что же, не повезло? Схуяли? Его собственная птица счастья сидит прямо тут, перед ним, в кресле, нахохлившаяся и несчастная, с подбитым крылышком, и не желает, чтоб её жалели. Но правда в том, что Антона ему было невыносимо, душераздирающе жаль, и Матвиенко ничего не мог с собой поделать. Хотелось стиснуть его, понежить в легких массирующих прикосновениях, как-то расслабить... Но точно не в нынешнем состоянии Шаста. Только разозлится. Серёжа встряхнулся, отложил джойстик обратно на полку и тихо вышел, чтобы вернуться с пакетом кубиков льда, завёрнутым в полотенце. Рука Антона на подлокотнике и впрямь выглядела хреново - уже вся красно-фиолетовая, опухшая, - а врач советовал до ночи прикладывать холод, чтобы сильно не отекала. - Держи, - он протянул полотенце Антону. Тот смерил Серёжу и всю конструкцию тяжёлым взглядом. - Обойдусь. Глухая злость - это плохо, решил Серёжа и нахмурился. - Не обойдёшься, - прозвучало слишком жёстко, и он смягчил тон. - Антош, доктор сказал надо... - Не сюсюкай со мной! - тут же вспылил Шаст. - Я сказал - не надо, убери нахуй! Он махнул здоровой рукой, прогоняя Матвиенко. Тот попытался подойти ближе и открыл было рот, но следующий резкий замах выбил из рук компресс, и всё загремело об пол. Благо не разлетелось. Вспышкой мелькнуло желание рыкнуть на Шаста, приструнить и заставить сидеть смирно со льдом, но, едва взглянув на него опять, Серёжа передумал. Между бровями парня залегли скорбные складочки, он словно злился и плакал одновременно, при этом не проронив ни звука и ни единой слезинки. Казалось, ещё один "удар" - и Шаст что-нибудь натворит. Поразительно, но сейчас Серёжа вдруг испугался, что потеряет его, даже больше, чем когда Антон вдруг ни с того ни с сего до звёздочек перед глазами приревновал к Топольне. Наверное, потому что тогда Матвиенко был точно невиновен, а здесь вообще нет правых и виноватых, но поступить правильно он всё равно обязан. Вот такая хренотень. - Хорошо. Я просто тут оставлю, - пробормотал Серёжа, подобрал компресс с пола и положил рядом на столик. Антон сидел, поджав губы и невидящим взглядом вперясь в телефон. Матвиенко задумался на секунду, не погладить ли его по голове - часто работало, - но решил, что не в этот раз, и вышел из комнаты. Он знал средство получше. Правда, оно почти последнее, и если не сработает, придётся вызванивать Поза и отрывать голубков от семейства, но попробовать сто́ило. Захватив с полки ключи, обувшись и набросив куртку, Серёжа покинул квартиру. ... Сквозь шум в ушах Антон услышал громкий скрежет ключа в замочной скважине. Неужели кто-то пришёл? Он прислушался, но не услышал больше ни звука. Получается, это закрыл дверь Серёжка. Ушел и бросил его одного. На глаза навернулись слёзы. Непонятно, злые или от невыносимой печали. - Какое ж я мудло, - простонал себе под нос Шаст и запрокинул голову. Слезинки скользнули по вискам. Конечно, Серёжа не будет терпеть его закидоны вечно. Обычно на сцене восемь лет разницы не замечались, пролетали мимо сознания, они были на одной волне, но в жизни - в жизни Серёжка был намного спокойнее. За прикидом суровости он прятал тёплую и мягкую, как плюшевая игрушка, душу. Ему не нужны были все эти, как метко сказал как-то Поз, "пиздострадания". Ему подавай стабильность, уют, уверенность в завтрашнем дне. Конечно, Шастун и сам бы от этого всего не отказался, а кто откажется? Просто в их паре за всё это отвечал Матвиенко. Хоть Антон и мелькал в телевизоре и в интернете намного чаще, был больше раскручен, но каким-то непостижимым образом Серёжа первым заработал на трёшку в Москве. И всё равно тусовался, блять, у Шаста. Доверял, что ли? Свинцовая тяжесть давила на плечи, но Антон встал, неловко стянул со столика полотенце с подтаивавшим ледяным компрессом и прошлёпал босиком на кухню. С подоконника манила пустая пепельница - хрустальная, Серёжка откуда-то с Кавказа привёз. Вот Серёжин магнитик из Гомеля, вот кулинарная книга, стянутая им со съёмок и используемая им же по назначению... И это только один угол одной комнаты в квартире Антона. Шаст шмыгнул носом и стёр соль с глаз. Хотелось схватить телефон и позвонить Матвиенко вот прямо тут же, но он понятия не имел, что скажет. Вот они, пиздострадания во всей красе. Как школьник, опозорившийся на дискотеке, ну ё моё. Антон подставил под ноги стул и уселся на подоконник, открыл окно. Лёгкие привычно впустили сигаретный дым. Когда первая кончилась и напряжение чуть отпустило, Шаст вдруг понял, что рука всё наливается отвратительной тянущей болью и что Серёжка был прав, надо бы лёд... Он проехался задом по подоконнику и, потянувшись правой рукой, открыл морозилку. Там предусмотрительно валялось ещё пару пакетов со льдом. Их всегда замораживал Матвиенко, на случай внезапного виски или джин-тоника (хотя он сам их и не пил), а Антон когда-то даже не знал, откуда берётся лёд в кубиках. С компрессом пришлось сесть за стол. Антон перетащил початую пачку и пепельницу и теперь вдумчиво курил одну сигарету за другой, всё замедляясь и замедляясь. В спину поддувало снежком, лёд на предплечье снимал боль, приятно охлаждая кожу и ушибленные мышцы сквозь полотенце. Жить становилось чуточку легче. Когда от очередной сигареты осталась едва ли половина, кто-то снова заскрежетал ключом. Возможно, Антон и пиздострадалец хренов, но он был уверен, что узнал человека по одному только звуку шагов. Он, словно тень, вынырнул в коридор. - Шаст, ну сколько раз просил тебя не курить в квартире, - проворчала темнота в холле Серёжиным голосом, и зажегся свет. - Да я в окно, - на автомате оправдался Антон и бросился обратно на кухню тушить сигарету. - Тогда ладно... Ты ебанулся?! Там зима! Заболеть хочешь? Только что распахнувший вторую створку окна Шастун растерянно обернулся. Матвиенко молча и аккуратненько отпихнул его от окна, влез на стул и закрыл обе створки обратно. - Вытяжки бы хватило, - заявил он, обогнул замершего Антона и щёлкнул тумблером над плитой. Зашумело. Антон же стоял, опершись задницей о стол, и жадно ловил скупые Серёжины жесты. Тот повернулся к нему в узком проходе между столами, смерил оценивающим, обеспокоенным взглядом, мельком глянул на пепельницу. - Пять штук? Меня не было двадцать минут, Антон, что случилось? - Тебя не было, - тот просто пожал плечами и постарался улыбнуться. В ответ на непонимание в глазах уточнил: - Я думал, ты совсем ушел, надолго. Ну, прям ушел. Серёжа переваривал это несколько секунд, охуевше округлив глаза. - Да куда бы я делся, ты чё? И вообще, - он протиснулся обратно в коридор и вернулся, неся в руках какой-то пакетик, - это тебе, держи. Для поднятия настроения. Антон заглянул внутрь и растаял в трогательной улыбке. - Серьёзно? Ты съездил за ним? Для меня? - Ну а для кого, Антош? - проворчал Матвиенко. Шастун отложил пакет на стол и обвил Серёжу здоровой рукой. Тот с готовностью ответил. - Спасибо, Серёженька-пироженка, - шепнул Антон, не в силах совладать с голосом. - Да ну чё ты. Это же просто пироженка. "Просто пироженка"! Во-первых, это не просто пироженка, это любимое пирожное Антона, из любимой кофейни, с потрясным вкуснейшим кремом, составлявшим отдельную категорию удовольствия. А во-вторых - его привёз Серёжка... И как он мог подумать, что Серёжа уйдёт? Вот же пиздострадалец! К ночи, когда звякнул Поз, Антон уже мог с чистой совестью сказать, что всё хорошо.