невеста полоза.

I. Юнги падает на колени, чувствуя, как те утопают в чем-то липком, вязком. Впрочем, гадать долго не приходится — он за долгие века жизни смог понять, как ощущается кровь, чтобы ошибиться. Ощущение, будто бы он стоит в приличной луже крови, и назвать это ощущение приятным просто невозможно. Щурится, стараясь понять, где он, но даже острое змеиное зрение не позволяет различить в темноте хоть что-то. Бессилие раздражает, по-настоящему злит. Юнги ненавидит чувствовать что-то подобное, привыкнув контролировать всё вокруг себя. Отвратительный металлический вкус оседает на языке, и Мин морщится. Никогда не смог понять бы вампиров, упивающихся чужой кровью — мерзко, солёно и абсолютно ядовито. Кровопролитие никогда не было чем-то, что приносило Юнги удовольствие — была бы его воля, он давно бы вел иной образ жизни. Спокойный и размеренный, без убийств и смертей. Но месть — блюдо, подразумевающее кровопролитие, и Юнги понимает, что избежать крови не получится. Да и, если подумать, не захочет. Особенно, если это цена за безопасность и жизнь Тэян. Внезапно его плеча кто-то касается, и Юнги резко оборачивается, откидывая в сторону влажную от крови руку. И замирает, глядя в затухающие глаза Тэян, перепачканной кровью. Глаза, что преследовали его в самых жутких кошмарах, от которых он просыпался в поту, и сладких фантазиях, от которых просыпаться не хотелось никогда. Глаза, мечтой увидеть которые он жил на протяжении многих веков, не зная, когда такая возможность подвернётся. И подвернётся ли она вообще. Юнги чувствует, как забытый давно товарищ в лице дикого ужаса по старой дружбе со всей силы сдавливает горло, перекрывая доступ к кислороду. Как будто на дно реки кидает, привязав к ногам груз ответственности, надежды и страха. — Ты лгал мне, — хрипит Тэян, в собственной крови захлебываясь, как тогда, во время ритуала, когда ей вернули магию. Смотрит отчаянно, разочарованно, будто бы ей в спину нож всадили. Тянет к нему руки, но не достаёт. Юнги хочет броситься к ней, помочь, но ужас сковал каждую клеточку тела, не позволяя сделать задуманное. Он, чувствуя, как внутри всё трещит, ломается, бьётся, смотрит, как она задыхается от крови, от боли, но не может сделать ничего. — Тэян? — шепчет практически неверяще. Она — последний человек, которого Юнги был готов сейчас увидеть. Последний человек, которого он хотел бы увидеть в таком состоянии. Сознание вопит, вопит так громко, надрывается, вспоминая, как она уже умирала. Память наносит смертельную рану, толкая на самое дно отчаяния, и Юнги знает, что уже не вылезет, не всплывет. — Зачем? — игнорирует она, едва ли не плача. — Я… — с её губ срывается кровавый пузырик. — Я верила тебе. Юнги буквально подползает к ней, обхватывая хрупкое, содрогающееся в рыданиях и хрипах тело, прижимает к себе, укладывая на колени, и пытается обнаружить раны на её теле, но их нет. Она умирает так же, как и в прошлый раз, и точно так же, как и в прошлый раз, Юнги не знает, что ему делать, как ей помочь, как забрать каждую каплю её боли себе. Тэян давится собственной кровью, смотрит на него таким взглядом, что внутри что-то обрывается и с грохотом на землю падает, разбиваясь. — Разве… Разве я не заслужила правды? Заслужила. Заслужила. Заслужила. Заслужила. Тэян заслужила всего. Правды, всего мира у своих ног, жизни. Заслужила, чтобы её на руках носили и от всех ужасов мира оберегали, каждой дорогущей побрякушки или драгоценного камня. Тэян заслужила быть центром мира — не только его, Юнги — заслужила быть единственной. Тэян из тех, ради кого начинают войны — во всяком случае, Юнги бы начал. Она из тех, ради кого подчиняют целые континенты — он поставил бы перед ней на колени каждого человека в мире, встал бы сам и не смел подняться, пока она не попросила бы. Ради таких, как Тэян, убивают, топят города в крови и огне, лишь бы получить одну ее улыбку. — Но ты лгал мне. Обо всём, — она кашляет, поворачивая голову, и Юнги чувствует, как рубашка его мокнет от её крови. — И я умираю. Снова. Из-за тебя. Из-за тебя. Из-за тебя, Юнги. Он — причина её боли, причина её смерти. Юнги из кожи вон вылезал что в этой её жизни, что в прошлой, чтобы его имя ассоциировалось у нее с чем-то хорошим, с счастьем и радостью, но стал прямой параллелью. Он — не причина. Он — её боль и погибель, ее палач бессердечный, старающийся сделать как лучше, но делающий только хуже. — Нет, нет, нет. Не смей, Тэян. Не смей. Ты не умрешь, даже не думай. Юнги отчаянно качает головой, прижимая её к себе. Он ждал её так долго. Так бесконечно долго, чтобы она снова умирала на его руках. Хочет кричать от несправедливости, обвинять её саму в жестокости, но только вины Тэян в этом нет. Юнги понимает, что виноват сам. Отрава, которая уничтожает всё живое вокруг себя, и Тэян стала его жертвой вновь. Неосознанно он толкает её к обрыву, эгоистично желая, чтобы она снова была только его, хотя знает прекрасно, что легко станет причиной её смерти в очередной раз. Отпустить не может, хотя знает, что надо. Надеется, что защитить её у него в этот раз получится. Что не придется видеть, как она снова давится своей кровью на его руках, будто бы в этом есть смысл. Отгоняет всеми силами мысль о том, что, как бы он не старался спасти её от всего мира, от самого себя защитить Тэян у него никогда не получится. Он мог бы, наверное, защитить ее от всех и вся, но не от себя. Не от яда, который впрыскивает в ее жизнь, не от опасности, которую в ее жизни приносят любого рода связи с ним, Полозом. Змеиным царем, который не может спасти свою женщину, свою душу, от смерти снова. Тэян в его руках выгибается, тихо, болезненно стонет, и закрывает глаза, испуская последний вздох. Юнги кажется неприлично громким. В память врезается, как будто преследовать до самой самой смерти его будет. Что, впрочем, как будто сейчас и случится. Юнги дрожащей рукой убирает волосы с её лица, перепачканного кровью и залитого слезами, но всё равно по-прежнему прекрасного, самого прекрасно из тех, что он за свою долгую жизнь только видел. Как в бреду повторяет её имя, словно это заставит её снова дышать, берет ладонь, сжимает крепко-крепко и целует каждый пальчик, не отводя взгляда от Тэян. Та не двигается, не дышит, как бы долго он не повторял её имя. Безвольно обмякает в его руках, когда Юнги приподнимает её немного, роняет одну руку, до этого покоившуюся на её груди. Голова Тэян свисает вниз, кончики волос тонут в крови и блестят ещё раньше, чем обычно. Губы, тронутые алым, немного потрескавшиеся и искусанные, приоткрываются. Юнги отчаянно качает головой, склоняясь к её губам, касается их своими, игнорируя отвратительный привкус крови. Словно надеется, что она откроет глаза, ответит взаимностью, как обычно, но Пак будто высечена из камня, мрамора дорогущего — холодная, беззжизненная, хотя и всё такая же прекрасная. Словно была рождена для того, чтобы молодой умереть. Чтобы снова оставить его. Приручить, оставить подле себя, у своих ног, где ему самое место, а после уйти, прихватив с собой то, что называется сердцем. То, что бьётся только ради неё одной. Только из-за нее, из-за возможности быть рядом хотя бы чуть-чуть. Раз за разом повторяет её имя, как в бреду, как будто, наконец, окончательно с ума сходит. Умоляет глаза открыть, не оставлять его снова, не становиться миражом, призраком, признаком воспаленного разума, отчаянно рисующего знакомый силуэт. Заставляющего Юнги видеть ее везде: в каждой толпе, в каждой прохожей, в каждом сне и каждой мечте. Юнги разрывает от боли и злости. Не на нее, а на себя в первую очередь, потому что не доглядел, не уберег снова, беспомощно наблюдая за тем, как она вновь умирает на его руках. На мир, бессердечный и жестокий, вновь отнявший её у него. Обрёкший Юнги на бесконечное ожидание, когда она, может быть, вернётся. Снова и снова касается её губ, хотя от кровяного вкуса уже тошнит, лелея внутри желание почувствовать, как она дышит. А Тэян не дышит. Его Тэян не дышит. И уже не будет дышать. И Юнги кажется, что он умирает. Умирает с ней, умирает из-за неё. Сжимает мёртвое тело, так сильно, так крепко, что, будь она жива, точно сообщила бы о такой несдержанности. Но Тэян мертва. Не дышит. Не чувствует боли. А Юнги чувствует. И чувствует ее так много, так сильно, что в пору удавиться, разбить себе голову о кафель, утопиться, желательно в её крови, чтобы даже последний вздох, последняя секунда жизни была мерзким напоминанием о том, что она умерла из-за него, из-за его эгоизма и желания быть с ней. Юнги думает, что было бы неплохо умереть вместо нее не метафорически, не душой, которая у него, как оказывается, вообще есть, а физически. Отдать ей каждую секунду из тех, что ему суждено прожить, лишь бы это всё было сном, ужасным кошмаром. Он как будто раз за разом натыкается на острые колья, так же, как и она, в крови захлебывается. Умирает около нее, как пёс умирает у ног хозяина. Ему выть раненым животным хочется. Не замечает совершенно, как по щекам начинают катиться слёзы — в последний раз он плакал в тот момент, когда она впервые умирала на его руках. Прячет лицо в её шее, вдыхая знакомый до боли, родной, любимый запах её парфюма и табака, ведёт влажным от слёз носом по коже, как будто хочет почувствовать, услышать вновь стук её сердца. Хотя бы слабый, едва различный, чтобы он хотя бы знал, что она жива. Что она снова с ним. Не поможет поверить. Не хочет, вообще-то. Глупо надеется, что все хорошо. Но осмысление, жестокая реальность бьют со всей силы по лицу, будто это может привести его в себя. Болючая правда кусает, уничтожает, размазывает по земле подле нее, где ему самое место. В его жизни хорошего, кроме Тэян, нет и не будет более. Мир сереет, принимает черно-белую окраску, яркие пятна на которой алая кровь, принадлежащая Пак. Теряет всякий смысл, ломается, стирается с лица земли. — Ну, же, Тэян, — хрипит, собственный голос не узнавая. Юнги держит ее лицо в ладонях, осыпая кожу короткими, несдержанными, пропитанными болью и отчаянием, поцелуями. — Ну, же, Тэян, открой глаза. Не оставляй меня. Не сейчас. Не сейчас. Не сейчас. Не сейчас. Не тогда, когда он, наконец, дождался. Не тогда, когда подле провёл так мало времени. Юнги рычит, как загнанное животное, заливает змеиными слезами, прижимает ее к себе, впиваясь ногтями в лопатки, но Тэян, как бы ему не хотелось обратного, шевелится только потому, что он вертит ее тело в руках. — Пожалуйста, Тэян. Я не смогу без тебя. Не смогу ждать тебя еще столько веков, умру без тебя, — давится словами, не сдерживая слез, теряя всякий контроль над рыданиями. Над собой и над ситуацией. — Ты говорила, что не уйдешь. Обещала, что останешься, говорила… Говорила, что будешь моей и только моей. Ты не можешь сейчас умереть, не имеешь права, слышишь? Не обрекай меня на этот Ад снова. А Тэян, конечно, не слышит. Ей нет дела до его боли или слёз, ей уже не до чего нет дела и никогда не будет. Потому что и Тэян более не будет. — Не будь такой жестокой, душа моя. Не шути так со мной, не издевайся. Прошу тебя, открой глаза, — трясёт за плечи, а Тэян двигается тряпично, по инерции. — Обними меня так, как можешь ты. Скажи, что всё хорошо, что… Ну же, Тэян! В голове настойчиво крутится мысль о том, что всё, это конец, её не вернуть. Но Юнги отчаянно, практически безумно хочет верить в обратное. Ведь судьба не может быть с ним так жестока снова? Просто не может. Или это его наказание за все те злодеяния, которые пришлось совершить? За пролитую им кровь? Пусть чаще всего и не таких не виновных, но всё же? Что, если Юнги придётся нести это бремя вечно? Раз за разом умирать в бесконечном ожидании одного единственного человека, ради жизни которого он готов сердце из собственной груди вырвать и ей отдать? А после, дождавшись, иметь возможность быть с ней скудно, абсолютно жалко мало, и фактически становится причиной её смерти? Это его бремя: каждый раз держать её умирающее тело в собственных руках и не иметь возможности помочь? Его грех, который будет тянуться следом в каждую из жизней, если такому ублюдку, как он, вообще позволят переродиться ещё раз? На руках Юнги действительно много крови. Виновных и не виновных, молодых и старых, самых разных видов, начиная от ведьм, заканчивая собственным видом. И, можно сказать, ощущение чужой крови на руках более не кажется каким-то дискомфортным, но… Каждый раз мысль о том, что на его руках есть и её кровь — смертельно. Юнги просто ненавидит понимать, что однажды стал причиной ее смерти. И вот, сценарий повторился. Она снова умирает на его руках, а он даже не знает, как её спасти. Дикий, нечеловеческий крик вырывается из груди, снова опустевшей — Тэян, умерев, забирает и его сердце, оставляя после только черную дыру. Хочется голосовые связки разорвать к чертям, сорвать глотку, чтобы более ни с кем даже не говорить — не хочет, да и не с кем. Если не с Тэян, то всё смысла банально не имеет. А еще хочется подле неё лечь и сдохнуть тоже, потому что не заслужил большего, не сумев защитить её снова. Юнги резко открывает глаза и садится на кровати. Трясущимися руками убирает влажные от пота волосы с лица, упирается локтями в колени, и глубоко дышит, стараясь успокоить тяжелое дыхание. Сердце бьётся в груди бешено, подаёт симптомы жизни, а горло как будто сдавливает невидимой рукой, перекрывая доступ к кислороду. Тут же оборачивается, глядя на соседнюю сторону кровати, к своему облегчению обнаруживая мирно сопящую Тэян. Она лежит на животе, обняв подушку рукой, а одеяло, скомканное и перевёрнутое бесконечное количество раз, скрывает нижнюю часть её тела так, что Юнги видна только одна коленка. Вторая ладонь Пак, на которой едва заметно блестит кольцо с изумрудом, лежит около подушки Юнги — её привычка, которую он находит просто очаровательной: Тэян каждый раз норовит коснуться его во сне. Может спать на расстоянии вытянутой руки, но всё равно хоть как-то, но будет создавать физический контакт. Любит, когда кожа к коже. Обожает просто, на самом деле. Дышит тихо, размеренно, а стук её сердца не оглушает, не режет без ножа, как это бывает каждый раз, когда Юнги обнаруживает её расстроенной или напуганной. Но главное — дышит. Тэян дышит, не умирает, в крови не захлебывается, из последних сил барахтаясь на поверхности. Мужчина тут же шумно выдыхает, понимая, что это был дурной, просто отвратительный сон. Откидывается назад, потирая переносицу устало, и падает обратно на постель, перед этим осмотрительно убрав ладонь Пак в сторону. Выдыхает рвано, ловно вся тяжесть мира свалилась разом на плечи. Юнги знает, что просто не может позволить ей умереть снова. Во всяком случае по любой из причин, помимо естественной. И уж тем более он не может стать причиной её смерти, как это было пять веков назад. Юнги, быть может, и не признает в слух, перед Шухуа, например, что это он причина смерти Тэиль, но обманывать самого себя не может. Он причина не только её смерти, но и всего плохого, что было вокруг нее в последние месяцы её жизни. История повторяется. Она циклична и просто отвратительна из-за этого. Юнги это знает прекрасно, в идеале, если быть до конца честными. Но, какой бы порочный круг и цикл потерь не придумывала судьба для Тэян, него, да и их самих в целом, Юнги не может позволить истории повториться. Не в этом случае. Он в судьбу не верит, потому что, если бы верил, давно бы вырвал хребет этой стерве за то, что она делает с их жизнями. Судьбы не существует, Юнги уверен. Как уверен и в том, что Тэян не умрет из-за него, либо из-за кого-то иного постороннего вмешательства. Если понадобится, он вырвет Тэян даже из лап смерти и самого Дьявола, если тот существует. На кон поставлено слишком много — жизнь Тэян. И теперь, когда та вернула свою магию, Юнги становится намного спокойнее от того, что она теперь способна постоять за себя. Ведьмы Тэгу для неё стали меньшей угрозой, а потому кто-то из ближнего круга даже предложил оставить идею мести, но Юнги не может. Даже если Тэян сейчас с ним, оставить за бортом долгие годы, проведенные в ожидании, и то, что эти ведьмы сделали с его женщиной, Юнги просто не может. Он, стараясь не разбудить Пак — что кажется чем-то невозможным, потому что та всегда спит слишком крепко — осторожно двигает её к себе, обнимая. Как будто больше всего хочет убедиться в том, что она в порядке, она жива, ему не кажется. Что она не фантазия воспаленного сознания. Тэян, не просыпаясь, и сама льнёт ближе к чужому телу, приобнимает одной рукой и трется носом о ключицу невольно, пока ищет, как голову удобнее устроить. Сопит мирно, спокойно. Юнги, чувствуя её дыхание на коже, раз за разом убеждаясь в том, что она в порядке, она жива, все равно не может успокоится. Ему кажется, что всё это совсем скоро разрушится. Пеплом в его руках рассыплется, оставив вместо умиротворения боль и злость на себя, вообще на всех. Юнги думает, что обречён. II. — Что за срочность? — Тэян, двигая очки с носа на голову, заходит в лавку Шухуа. — У меня, вроде, выходной сегодня. Вампирша, поднимаясь с кресла за стойкой, вскидывает бровь: — Практикуешься с магией? Пак опирается на стойку, складывая руки в замок, и отрицательно качает головой: — Да, Чимин помогает. Как оказалось, этот засранец и правда хорош во всем, что так или иначе касается магии, так что он очень хорошо помогает мне практиковаться с этим. К тому же, я до сих пор пытаюсь только привыкнуть к тому, что моя магия со мной, что я снова её чувствую. В смысле она настоящая, понимаешь? Тэян видит, как на лице Шухуа мелькает улыбка. На мгновение ведьма думает, что это — показатель. Того, что вампирша хоть немного, но скучает по своё прежней сущности, по тому, кем она был раньше, и не так сильно ненавидит ведьм, как говорит. Хотя, справедливости ради, у нее есть полное право презирать каждую ведьму в мире. Тэян вообще удивляется, что Шухуа относительно мила с ней. — Удивительное ощущение? — предполагает Шухуа с улыбкой, хотя Пак видит, что вампирша собрана, как никогда, словно готовится к чему-то серьёзному. Впрочем, Тэян молчит, придерживая свои предположения при себе. — Рада за тебя, — а вот это звучит действительно искренне. Ведьма не может понять, в чем дело, но никак не может избавиться от мысли, что в поведении Шухуа ее что-то настораживает. Что-то, что не сулит ничего хорошего, но что конкретно — не ясно. — Спасибо, — Тэян улыбается в тон вампирше. — Так в чём срочность? Ты не подумай, что я не хочу видеть тебя или что-то в этом духе, но… У меня ещё есть важное дело сегодня, помимо попыток вернуть былую магию. — Дай угадаю, оно связано с Юнги? — Шухуа картинно закатывает глаза. Ага, хочется довольно протянуть Пак. Целое свидание в честь начала совместной жизни. Тэян уже предвкушает прекрасный вечер в компании человека, который заставляет её сердце биться в разы быстрее, словно у неё долбанная тахикардия. Пак все никак ее может до конца понять, что вот, да, теперь она будет жить не одна, а с кем-то. Да при том с мужчиной. Да притом — что самое важное — с любимым. Умереть не встать просто! Юнги в целом нужно отдать должное — подсуетился с поиском жилья так быстро, что Тэян казалось вообще, что это просто сон. — Пожалуйста, не начинай. — Придется, потому что то, из-за чего я позвала тебя, тоже связано с Юнги, — Шухуа выходит из-за стойки и двигается в сторону подсобного помещения. — Вообще-то, с ним в этом городе связано практически все. Тэян вздыхает, чувствуя, что это разговор может испортить ей настроение. И совершенно не понимает, почему вампирша никак не может отпустить эту ситуацию и дать ей спокойно встречаться с человеком, которого она любит. Да, она влюблена, да при том по самые уши, если быть до конца честной с собой. И Пак всё никак не может избавиться от ощущения, словно всё в её жизни к этому и вело, словно всё так и должно было быть. Как будто, наконец, оказалась в нужном месте, в окружении нужных людей и правильных чувств. Не может объяснить, с чем это связано, но знает, что это правильно. — Я понимаю, что у вас с ним великая любовь, — тянет ехидно, со всем тем ядом, на который только способна, словно хочет, чтобы сама формулировка была выжжена кислотой. И сама в этот момент похожа на змею больше, чем кто-либо другой. — Но ты должна знать, что всё то, что тебе о нём известно — ложь чистой воды. Шухуа, придерживая дверь перед Тэян, включает тусклый свет в подсобке, а потом идет к небольшой двери, одним жестом срывая на ней замок, поржавевший за долгие годы. Пак думает, что в то помещение не заходили веками! — О, да ладно тебе, Шухуа, как это тривиально. Ты так хочешь, чтобы я бросила его, но не можешь придумать что-то оригинальное. Тэян, если честно, устала от попыток Шухуа убедить её, что Юнги — плохой выбор парня, партнёра. Шухуа — как противная старшая сестра, которая Пак никогда не была нужна. Ей и младшей хватило. Младшей, которая больше всего на свете желала убить её. Пак мысленно усмехается. Если бы Шухуа была ей старшей сестрой, Тэян себя точно неудачницей начала бы считать. Одна сестра смерти желает, другая не одобряет выбор партнера — хорошие семейные связи, ничего не сказать. — Мне не нужно ничего придумывать, я просто говорю правду, — вампирша пропускает Тэян вперед, а затем быстро зажигает огромное количество свечей зажигалкой. — Ты сектантка? — язвительно интересуется Тэян. — Я — глава культа Полоза. Угу, — вампирша хмыкает. — От любви до ненависти? — От ненависти до принятия, а потом до презрения. — Как мило, — комментирует Пак, после стаскивает с чего-то, что она инициирует, как кресло, покрывало, и занимает сидячее место, по привычке закинув ногу на подлокотник. Кресло оказывается старым, Пак чувствует желание ехидно поинтересоваться, не является ли оно ровесником вампирши. А может, и старше даже окажется. Тэян просто хочет надеяться, что кресло под ней не сломается. — Меня сильно расстроит то, что ты хочешь рассказать? — Не знаю, меня бы расстроило, — жмет плечами Шухуа. — Но молодец, что догадалась! Хотя я и не могу сказать, что это подтверждает у тебя наличие мозгов. — Прекрати так себя вести, — закатывает глаза Пак. — Как? — Как обычно. — Как обычно. — Как обычно — как гребаная сука, которая начинает грубить на ровном месте. — То есть, как ты? — Шухуа подходит к стене, где оборотной стороной стоит огромное количество картин, и начинает искать нужный ей холст. — Шу. — Тэя-ян, — тянет ехидно. — И, если мы говорим о том, что кому-то надо заканчивать вести себя определенным образом, ты должна и про себя думать. Тебе тоже пора перестать вести себя, подобно дуре, Тэян. Пак цокает и хочет кинуть что-то ядовитое, но Шухуа предельно серьёзно интересуется: — Что ты вообще знаешь о Юнги? Тэян хмурится: — То, что он змей Круга, наиболее приближен к Полозу, змеиному королю, — говорит неуверенно, смотря в одну точку перед собой. Поразительное дело, в этот раз ведьма начинает издалека, словно хочет сделать грандиозную подводку к очередной попытке посеять сомнение в душе Тэян. — Когда-то давно он любил, но с его девушкой что-то случилось… Мы никогда не обсуждали это практически, не считая, конечно, того дня, когда я рассказала, что меня тревожат сны с его обещаниями ей. А в целом, мы как-то не особо обсуждаем бывшие отношения, — Пак постукивает пальцем по коленке, думая, что сказать еще. — Он — кто-то вроде местного сверхъестественного филантропа, а ещё Чон Чонгук, своего рода вампирский король этого города, его протеже. Ну, это основное. О, а еще он обалденно целуется! Тэян со злорадной улыбкой смотрит, как собеседница корчит рожицу, всем своим видом показывая, что она совершенно не желает об этом слышать. Шухуа достает один холст, но не спешит его повернуть. Ведьма чувствует, как внутри разгорается жуткое любопытство, нетерпеливо подаваясь вперед. — Хорошо, тогда что ты знаешь про Намджуна? — Что он вроде как тащится от тебя кучу веков, но ты не даешь ему, потому что ты противная вампирша, которая отрицает саму концепцию любви, дружбы и каких-либо теплых отношений и потому что он — змей Круга. И что он — правая рука Юнги. Не могу сказать о нём много, потому что мы практически не пересекаемся. Но он прикольный. Знаешь, такой накрахмаленный всегда, серьёзный, веет от него достопочтенной старостью и горячим сексом. — Достопочтенная старость и горячий секс? — не сдерживает смешка вампирша. — Ну, да. Типа. знаешь, как достопочтенный секс и горячая старость, только наоборот. Шухуа кивает мысленно — да, это точно про Намджуна. — Прекрасно, достопочтенный секс, так достопочтенный секс… — Я еще говорила про горячую старость, но ты обратила внимание только на секс. У тебя с ним проблемы? — У меня проблемы с тобой, Тэян. К тому же, мне нет смысла говорить о горячей старости — посмотри на меня! — вампирша обводит тело в воздухе, как будто бы очерчивая изгибы. — Мне пятьсот лет, я все еще горяча, хотя и явно стара, — а после возвращает прежнее выражение серьёзности. — И ты что, правда никогда не задумывалась, почему Намджун — правая рука Юнги? Дело в том, что задумывалась, но очень быстро оттолкнула каждую из этих мыслей, потому что… Опасные они, подозрительные, и Тэян они совершенно не нравятся. Она не даёт себе думать о причине, по которой перед Юнги склоняют голову все твари этого города, а перед Намджуном, таким же змеем, нет. Она ни разу не чувствовала той раболепской покорности, обращенной в адрес Кима, как это происходит с её змеем. — Э-э-э, потому что Намджун — классный парень? Я чёрт его знаю, у меня никогда не было правой руки, чтобы я знала, по какому принципу выбирают эту самую правую руку. Не думай об этом, в который раз мысленно повторяет Тэян, не желая позволять Шухуа селить сомнение в ее груди. Вернее, разжигать эти сомнения, потому что они итак имеет место быть. Или не желая снимать, наконец, розовые очки и вылезать из своего маленького идеального мира. — Правда? — Шухуа иронично усмехается. — А с какой стати, по-твоему, один змей Круга прислуживает другому? — Шухуа, я не знаю? Потому, что Юнги ближе к Полозу? Потому, что Намджун сам захотел этого? Потому, что… Я не знаю? Я не спрашивала! Мне не интересна их иерархия. Потому что у змей Круга нет иерархии и они равны друг другу. Тэян прекрасно это знает. — Потому, что ты дура, — фыркает вампирша. — Змеи круга — равны, — озвучивает то, на что Пак нарочно закрывает глаза. — Выше только Полоз, и все они служат ему. Ни больше, ни меньше. — К чему ты клонишь? — стальным голосом тянет Тэян, качая головой. Шухуа смотрит на неё с очевидным снисхождением: — Ты знаешь, к чему, — Пак отрицательно качает головой. — Тэян, ты знаешь. Но не хочешь признавать. Я, конечно, люблю говорить, что ты глупая, но это не значит, что я так считаю, так что… Тэян, не прикидывайся, что ты не понимаешь. — Я не понимаю, — Пак отрицательно качает головой. — Не понимаю, Шухуа, — тянет буквально по слогам, как будто старается саму себя убедить. Не понимаю. Не понимаю. Не понимаю. Не понимаю? Не понимаю. Всё ты прекрасно понимаешь, вопит чутьё, но Тэян всеми силами глушит его, не слушает. Никого не слушает. Уперлась в стену рогами, закрыла уши руками, чтобы не слышать, и глаза прикрыла, чтобы никого и ничего не слышать, словно жгучая истина сама перед глазами неоном загорится. Но в этом нет необходимости. Тэян вдруг кажется, что правда, горькая, неприятная, начинает гореть на подкорке, да только из своих мыслей она никак убежать не может. Глаза не закрыть, не увидеть, как бы не хотелось. Приходится терпеть, впитывать правду, уничтожающую изнутри. — Что ты не понимаешь? — закатывает глаза вампирша. — Что Юнги — не просто змей из свиты Полоза? Пак отрицательно качает головой: — Замолчи. — Чтобы ты и дальше продолжила обманываться? Ну, нет, с меня этого дерьма хватит, — фыркает Шухуа и резко оказывается рядом с Пак, упираясь руками в подлокотники её кресла, и низко склоняется, продолжая едва ли не по слогам. — Хватит ходить вокруг да около и делать вид, что ты не понимаешь ничего. Что Юнги — не обычный змей на службе Полоза… — Шухуа, хватит! — шипит сквозь стиснутые зубы, отчаянно качая головой. Внутри магия вопит и рычит, хочет вырваться, чтобы вампиршу заткнуть, но Тэян не может, словно что-то сдерживает её магию. Пак думает, что Шухуа не просто так привела её сюда. Наверняка, она не может использовать свою магию именно из-за этой комнатушки. Наверняка где-то здесь куча разных оберегов, которые сдерживают магию Пак. — …Что он и есть змеиный король. Что он и есть гребаный Полоз! Звучит, как выстрел. Как будто пуля врезается прямо в сердце. Убивает с первого выстрела. — Чушь, — качает головой Тэян. Нет. Не верит. Не знает, кому. Шухуа или Юнги. Подсознание кричит, дает правильный ответ, но Тэян не может понять, какой из них правильный. Один из них ей врет, один говорит правду, и… И Тэян, к своему разочарование, прекрансо понимает, кто что делает. Подсознание никогда не ошибается. Подсознание никогда, черт возьми, не врет. Она верит себе. Верит в свои предположения, которые давно уже появились где-то внутри, но Тэян всячески отрекалась от них. Правда в том, что все, о чем она думает, совпадает с позицией Шухуа, но не Юнги. — Чушь — это то, что он говорит тебе, а ты веришь, — раздосадованно заключает Шухуа и отходит на шаг назад. Пак прикрывает глаза. Возможно, она просто закрывала на это всё глаза, не веря в то, что Юнги — Полоз. Нет, она определенно закрывала глаза на это потому, что не могла смириться с мыслью… Её Юнги, который до сих пор, если верить рассказам его, ждёт другую. Ждёт Тэиль, а не её. Он говорил, что именно он, Юнги, обычный змей Круга, более не ждет свою возлюбленную, а Полоз, наоборот, ожидает. И это вызывает слишком большой диссонанс в мыслях. Пак оберегала себя от боли. Которая теперь навалилась огромной лавиной. Если подумать, Тэян больно не от того, что он скрывал от неё всю правду о том, кем является, а от того, что говорил слишком много красивых слов, которые были неправдой. Да и Тэян, впрочем, сложно поверить в то, что она сможет затмить для него девушку, которую он ждет уже много веков. Когда она не знала, что именно сделал Юнги для своей возлюбленной, могла поверить, но теперь… Девушка, ради которой он отдал большую часть своей огромной силы ведьмам, своим врагам, лишь бы иметь шанс встретить её — не Тэян, вовсе не её — и Пак просто не может поверить, что он оставил свое ожидание. Она снова практически начинает верить в то, что её используют как временную остановку. Что она — минутное увлечение, которое забудется, как только на горизонте появится та, кого он правда ждёт всё это время. Как отвлечение от томительного ожидания — она так же делала, когда жила в ожидании возможности вернуть свою магию. Топила свою боль в беспорядочных связях. Очевидно, Юнги просто решил пойти по этому же пути, а она, как дура, поверила. Возможно, Пак просто хочет хотя бы минутку счастья с мужчиной, который относится к ней по-особенному. Даже если это значит, что он врет ей, обманывает так бессовестно, и даже не краснеет. Тэян не хочет верить, потому что Юнги, как ей казалось, был искренен, когда помогал ей, когда говорил, что любит, черт возьми, её. Хочет убедить себя в том, что временное развлечение не защищают, что о нём не заботятся, что с ним не носятся, как с самой большой драгоценностью в мире. Не получается. Стоило только Шухуа озвучить все те подозрения, которые давно родились в душе Пак, как ей стало сложно закрывать глаза на это. Как будто Юнги сам пришел к ней и признался в своей лжи. Впрочем, если подумать, он и не лгал ей. Просто рассказывал свою историю от третьего лица, желая скрыть факт своего происхождения. Только… Только почему бы с самого начала не рассказать обо всем? Ответ приходит сразу — видимо, не хотел, чтобы она узнала о том, что он на самом деле ждёт свою бывшую несколько сотен лет, а она для него — просто временная остановка, с которой приятно — Тэян хочет верить в это — проводить время. Наверное, узнай Пак с самого начала, что он — Полоз, что он ждет другую, что его сердце, душа и каждая мысль принадлежит другой, Тэян даже не дала бы ему шанс. И не дала бы себе упасть в водоворот влюбленности в чужого мужчину. Мужчину, которого ей хочется называть своим, но она не сможет этого сделать ровным счётом никогда. Потому что её он никогда не был и не будет. Пак закрывает глаза руками и молчит бесконечно долго, чувствуя на себе тяжелый взгляд Шухуа. Перед глазами вдруг мелькает уже знакомое ей воспоминание. То, в котором, как она и предполагала, с самого начала скрывалась вся суть, весь смысл. Недостающий кусочек пазла. — Кроме того, наверное, мне придется лично расстроить твою уважаемую матушку и сообщить ей, что ни один другой мужчина в этом мире, кроме меня, не назовёт тебя своей женой, так что она даже может не переживать. — Какая честь! Быть невестой Полоза! Пак резко открывает глаза. Дышит тяжело, потому что воспоминание как будто подтверждает все её догадки. Хочется вопить от обиды. Хочется кричать, что это — неправда. Просто сознание выдаёт ей то, чего она больше всего боится, от чего больше всего хочет убежать. Юнги не может быть Полозом. Не может же? В голове всплывает разговор, в котором он говорил, что есть некоторые вещи, о которых он пока не может рассказать. Речь шла о том, что он — не простой змей? Что он — Полоз, черт бы его побрал? Змеиный царь? Это бы объяснило то, почему он рассказывал о чувствах Полоза после смерти Тэиль так, словно переживал их сам. Действительно, откуда ему было знать о них так хорошо, словно они были его, если все эти эмоции Юнги не переживал? Это объясняло бы те слова Мины, сказанные в ночь ритуалы, это бы объясняло то, почему он так сильно ненавидит ведьм. Тэян тоже ненавидела бы того, кто отнял у неё любимого человека. Наверное, всем своим сердцем, которое в этот момент болью сильной заходится. Тэян ненавидит ложь. Ненавидит, когда ей не договаривают. Разве она не заслужила правды? Тэян думает, что правда — это минимальная вещь, которую она заслужила. Это именно та причина, по которой она старательно отрицала каждую догадку касательно этой истории. — Мне жаль, Тэян, но я говорю тебе правду, — подает голос Шухуа. — Я знаю его сотни лет, знаю, как Полоза. Потому что моя единственная подруга погибла из-за любви к нему. И как бы я хотела сказать, что это — плохая шутка, не могу. Юнги и правда Полоз, змеиный король. И наша общая цель, о которой я говорила не так давно — дождаться перерождения Тэиль, а после отомстить за её смерть. И, хотя мне тяжело это признавать, тебе лучше надеется, что она вернётся не в этом столетии, потому что он оставит тебя за бортом своей жизни именно в тот момент, когда поймет, что Тэиль вернулась. Тэян отрицательно качает головой: — Он говорил, что любит меня. Не стал бы возиться со мной, если бы я была всего лишь временным пристанищем. Зачем ему тогда говорить, что он любит её? Быть может, не так уж и сильно большой и злой король змей ждет Тэиль? быть может, она отошла на задний план для него, а Тэян вышла на первый? Он же говорил именно это. Нужно ли было лгать? Или дело в том, что он просто хотел усыпить ее бдительность? Эти слова говорят тому, кого искренне любят. Юнги, вообще-то, каждый раз звучал как кто-то, кто искренне любит её, а не какую-то там девушку из прошлого. Девушку, ради которой он пожертвовал многим, но которая даже неизвестно, когда вернётся. — Он и правда любит, — соглашается Шухуа. — Но не тебя. Её. Её, если подумать, он любит слишком сильно, что даже жутко становится в какой-то степени. Но не тебя. — Зачем тогда возится со мной? — тихо бормочет Пак, поджимая губы. В груди растекается боль, словно её пронзили острыми лезвиями. — Зачем говорит, что любит? Зачем помогает? Зачем всё это, Шухуа? — озвучивает свои мысли, потому что сама не может ответить на эти вопросы. Надеется, что Шухуа сможет ответить на них. Шухуа всегда всё знала с самого начала. Шухуа знает слишком много, ужасно много. Пак идиотка — она должна была верить в её слова. С самого начала должна была отвадить от себя Юнги, провести грань, с самого начала должна была держаться от него подальше, как и советовала вампирша. Или хотя бы вовремя перестать отрицать собственные догадки. Тэян приходится принять факт того, что он — Полоз, который ждёт другую несколько столетий. Возможно, ей нужно было сделать раньше, а не закрывать глаза на всё, добровольно отдаваясь во власть мужчине, который не был и не будет её. — Мне жаль, — заранее извиняется Шухуа, а после резким движением переворачивает холст, который достала ранее, и демонстрирует его Пак. Тэян задыхается, не в силах оторвать взгляда от холста. На неё с него смотрит она же, и всё в голове выстраивается в общую картину. Ну, конечно. Конечно. Пак щурится. Девушка на холсте — её полная копия, словно рисовали с нее, но при этом, несмотря на общие, одинаковые черты, Тэян кажется, что совершенно не похожа на портрет. Он больше похож на то отражение, что она видела на лезвии ритуального кинжала, но не на то, что она видит каждый раз в зеркале. — Юнги возится с тобой, потому что ты её точная копия. Честно говоря, все в этом городе возятся с тобой только из-за этого. Юнги, потому что ты похожа на ту, которую он ждёт пять веков, Чимин, потому что ты похожа на его сестру, а… Вот и ответ на вопрос, почему все едва ли не в первую встречу начинали ей помогать. Почему Юнги с самого начала заботился о ней, а Чимин вел себя едва ли не как заботливый брат. Почему Шухуа помогала с самого начала, пусть и в своей хамовитой манере. — А ты? — резко перебивает Тэян, поднимая взгляд на вампиршу. — А я…- задумчиво тянет она. — В самом начале я верила, что ты и есть Тэиль, думала, что ожидание закончилось, но потом, когда убедилась, что ты — не она, стала видеть в тебе тебя, а не призрака из прошлого. Только по этой причине я всеми силами старалась отвадить тебя от него, потому что… Потому, что ты не — Тэиль. Потому, что он любит её, не тебя. И будет любить её, не тебя. Шухуа старается предать своему лицу невозмутимости, старается лгать убедительно, чтобы Пак ей и правда начала верить. Убеждает саму себя в том, что делает это на благо давнего друга, что только так Тэян в живых останется. Потому, что один раз уже не спасла её от Полоза. Шухуа часто думала о том, что было бы, если бы она много веков назад убедила Тэиль, что водиться со змеиным королём — плохая идея. Смогла бы она уберечь подругу тогда? Прожила бы Тэиль свою лучшую жизнь, если бы не связалась тогда с Полозом? Для Шухуа ответ очевиден. И, если ложь, такая наглая, бессовестная ложь, поможет ей оборвать этот порочный круг, заставить Пак уехать, покинуть Юнги, и остаться в конце концов в живых, вампирша будет лгать до последнего. Потому, что Тэян — действительно реинкарнация Тэиль, и дело даже не во внешности, которая стала единственной общей чертой. Шухуа подмечала огромное количество подтверждающих это фактов, а начиная от кольца, зачарованного Тэиль, которое не попало бы в руки ни к кому, кроме неё, заканчивая воспоминаниями. И той незаметной, но крепкой нитью, которая связывает Юнги и Тэян. Шухуа, как ведьма, знает о таких особенных связях, и прекрасно знает, что разорвать их сложно, даже смерть не всегда может сделать это, но это необходимо. Наверное, это единственный способ спасти Пак. От Юнги, от того, какие опасности несет непосредственная близость к нему. — Он со мной только потому, что я похожа на неё, — заключает Тэян. — Вероятнее всего. Возможно, он понимает что ты — не она. Не понимает. Потому что Юнги уверен, что Тэян — и есть Тэиль. Более того, в этом уверен каждый, кто всё это время ждёт её. Но вслух Шухуа скажет другое. Она чувствует, как предаёт друга. Чувствует, что и сама ничем не лучше Юнги, возможно, даже хуже. — Почему ты так уверена в том, что я — не она? — устало вздыхает Тэян, протирая лицо руками. — Просто. Просто уверена. — Ты могла рассказать раньше. — Я думала. Но потом ты сказала, что нашла способ вернуть свою магию, и я решила отложить этот разговор на какое-то время, чтобы не мешать тебе. Чтобы не чувствовать себя виноватой в том, что лишила тебя этого шанса, если бы ты уехала до ритуала. — Серьёзно? — Пак недоверчиво вскинула бровь. — Ты — мой друг. Не потому, что ты выглядишь, как Тэиль, а потому, что ты — это ты. Вот и всё. Мне отнюдь не чужды любовь или дружба, Тэян. Я просто правильно расставляю приоритеты. И мне правда жаль, что всё вот так вот произошло. — Мне тоже. В который раз понимаю, что мне не стоит налаживать отношения с людьми, особенно с мужчинами, потому что… Потому что мне с ними не везет. Один крутил со мной из-за сестры, второй видит во мне только свою бывшую. Просто пиздец. Я неудачница, да? — Это они неудачники, — фыркает Шухуа. — Никогда не связывайся со змеями, — поучительно тянет Пак, поджимая губы. — Ох-хо, — смеется вампирша, а внутри сердце кровью обливается из-за того, что она причинила ей боль. — Кажется, это мои слова, разве нет? — Нет? — корчит рожицу Пак, пряча все свои эмоции глубоко внутри. — Что будешь делать? — Уеду. К черту его. К черту этот город. К чёрту всех этих змей. Ненавижу змей, кстати говоря. Шухуа тяжело вздыхает: — Ты любишь его? — К сожалению, да. — Почему ты закрывала глаза на все свои догадки? Пак жмёт плечами: — Думала, что он искренен со мной. Думала, что правда любит меня. Честно говоря, даже сейчас я думала о том, что, быть может, мне стоит остаться рядом с ним. Ну, подумаешь, он парочку раз умолчал о том, что он и есть Полоз, с кем не бывает. Даже с тем, что он ждет кого-то из прошлого, — горько хмыкает она. — Но…с тем, что он трахает меня только потому, что я похожа на его бывшую, я мириться не буду, пошёл-ка он. — Мне жаль. — Мне тоже.