***
Они бежали так долго, что ноги уже давно превратились в кровавое месиво. Белоснежная птичка, которую они назвали Ри-ри, неустанно летела пред ними, указывая дорогу куда-то вперёд, так далеко, что они и помыслить себе не могли о подобном направлении. Лёгкие уже давно пылали в агонии, но они не могли остановиться, не могли замедлить шаг; страх заставлял их двигаться вперёд, заставлял продолжать бежать. Нос всё меньше щекотал выразительный запах цветущей ели, что явно намекало на то, что они уже покинули лесную глубинку. И спустя несколько недель, проведенных в лестной глуши, они смогли выбраться на равнину, полную белоснежных ромашек и алых маков, что так сильно напоминали свежую кровь. Равнину, на которой была их родная деревня. Всё такая же ветхая, но такая домашняя и до жути знакомая. Горькие слёзы уже давно засохли на лице Чарли, так же как и кровь вокруг укуса на худощавом предплечье Чейзи. Осталось лишь алое пятно и четыре отверстия от острых клыков. Всё было отлично, просто замечательно все эти дни. Жан был добр к ним, приносил дикие ягоды, грибы и рыбу, готовил чудные ужины, пускай сам каждый раз благородно отказывался, лишь бы им досталось побольше. Девочки, в свою очередь, приводили его избушку в порядок, таская из ближайшего ручья вёдра воды, чтобы отмыть все накопившиеся слои пыли, на что владелец дома лишь безразлично фыркал, сетуя на бесполезность этого дела. Как оказалось, Жан не был способен видеть. Так что вся пыль была ему безразлична, а на все их старания и попытки отблагодарить за ночлег и еду, тот лишь раздражённо читал мораль, мол ни к чему все эти речи, да и смысла в них никогда не было. Всё равно он не в силах оценить что-либо из этого, так ещё и ничего из этого не было ему нужно. Сёстрам нравилось жить со своим новым другом под одной крышей, пускай та и была местами дырявой, пропуская капельки весеннего дождика. Им попросту безумно нравилось всё это, даже лес теперь был по-настоящему родным и узнаваемым. В мае множество растений цвело, а в этой захудалой глуши отчётливо слышался запах ели и сладковатый аромат ландышей, запрятавшихся в тенистых уголках. Жан же за все эти дни стал им сродни заботливого старшего брата. Ворчливого до жути, да и молчаливого местами, но он им казался таким родным и знакомым, словно прожили они вместе с самого рождения, а не жалких пару недель. Однако настал день, когда пелена иллюзии прекрасной жизни слетела, разбиваясь как глиняный кувшин со свежим молоком. Жан вёл себя странно с самого утра, настойчиво приказывая им не подходить, пока сам блуждал далеко в зарослях, стараясь держаться от них как можно дальше, не ночуя дома целые сутки. Чарли и Чейзи не послушались его слов, а по крайне болезненному виду сделали вывод, что их друга сильно лихорадит. Собрав немного целебных трав, о которых им рассказывала мама, девочки попытались предложить их Жану. Подбежали к нему, дёрнули за рукав рубахи, но тот лишь замер, уподобившись глиняной статуе, изображающей бездушие. Его голова медленно повернулась к ним, когда Чарли вновь дёрнула его за одежду, тихо лепеча: — Если тебе плохо, то вот, это поможет при жаре! И прекрати так мельтешить по округе, только хуже станет! Сляжешь ведь и умрёшь в конечном итоге! Чейзи на слова сестры активно закивала, тихо словесно соглашаясь, ведь юноша не мог видеть её активного мотания головой. Но Жан промолчал. А после громко сглотнул, немного приоткрывая рот, из которого виднелось две пары острых клыков. Минуло лишь мгновение, резкий рывок, и в руку Чейзи вцепились острые зубы, прокусывая плоть, словно та была столь же мягкой как кусок свежего масла. Лес залил душераздирающий девичий крик. Её сестра была в ужасе, не зная, что же им делать, как поступить дальше… Она ведь толком и не поняла, что именно произошло мгновение назад, лишь со страхом созерцала кровь, скатившуюся по предплечью Чейзи, и бледные губы юноши, сейчас уже окрасившиеся в алый. Жан ведь был хорошим… Не мог он быть столь жесток, не мог вцепиться в руку Чейзи… Ну не мог ведь! Это всё болезнь, точно болезнь! Его сознание помутилось от жара! — Бегите! — кое-как прошипел Жан, через силу оторвавшись от человеческой плоти с совершенно безумным выражением лица. — Бегите так далеко, как только сможете! Жан закряхтел, падая на колени и цепляясь руками за траву и землю так, словно едва сдерживался от нового нападения. От того, чтобы выпить всю кровь до последней капельки. И сёстры сорвались в места в тот же миг, побежав так быстро как только могли, под чётким сопровождением Ри-ри, которая вывела их туда, где им было самое место. — Помогите! — через силу закричала запыхавшаяся Чарли, и с десяток голов обернулись к ним, пока в глазах деревенских читалось узнавание. — Чейзи ранена, а там в лесу человеку плохо! Помогите, помогите! — кричала она изо всех сил, срывая горло. Вокруг них столпились жители, спрашивали и спрашивали о том, где они были, радовались, что они всё-таки живы, но когда их взор пал на руку Чейзи, то от множества лиц отхлынули все краски, за миг окрашиваясь в мраморно-белый. — Вампир! Её укусил вампир! — с ужасом закричала горбатая старушка, хрипя на каждом слове. — Где вы нашли эту нечисть в этих краях?! Господи, за что ты так жесток с нами и подослал эту осквернённую тварь, покусившуюся на жизнь невинных детей?! Лица сестёр в миг побледнели, пока в сознании поднялась самая настоящая буря. Жан был вампиром?.. Всё это время… Он был кровожадным созданием, что могло убить их когда угодно? Быть того не может! Жан ведь был таким хорошим, словно их неродной, но старший брат, не мог он быть убийцей, о котором им с детства рассказывали старшие… Ну не мог ведь! — Не правда! Жан хороший человек! — закричала Чарли. — Он заботился о нас всё это время, без него бы мы никогда не вернулись домой, он правда хороший! Он заболел и поэтому укусил Чейзи, он совсем не плохой! — яростно доказывала она, панически бегая взглядом по осуждающим лицам деревенских. — Этот кровосос запудрил тебе голову, дитя, а на самом деле всё это время лишь откармливал вас двоих, чтобы съесть! — продолжали по очереди вопить старшие, пока сёстры лишь переглянулись, теряя всякую надежду. Жан ведь правда был хорошим… Таким добрым, пускай и до жути ворчливым. Не мог он давать им еду со столь корыстной целью! Не мог ведь?.. Когда Чарли вновь открыла рот, чтобы оспорить все эти необоснованные оскорбления, сквозь толпу людей пробилась женщина, чьи изумрудные глаза застелила пелена слёз, а лицо посетила радость и надежда. — Мои девочки! — завопила она, громко рыдая и бережно прижимая удивлённых дочерей к груди. — Я так рада, что с вами всё в порядке. Так рада! Всевышний, спасибо что уберег их от гибели в этом жестоком мире, спасибо, спасибо… Слыша, как матушка всхлипывает, Чарли и Чейзи прижались к ней куда теснее, только сейчас осознавая, настолько же сильно на самом деле скучали по её теплу и запаху топлёного молока, которым пропиталась вся материнская одежда. На пару изумрудных глаз вновь навернулись слезы, пока губы поджались в тонюсенькую линию. — С нами всё действительно в порядке, матушка, — тихо прошептали они в унисон, носами утыкаясь в её мешковатое платье, жадно вдыхая родной аромат. Так они и стояли, обнимаясь. Словно восполняя все дни, проведенные без друг друга. Весь мир словно замер, пока деревенские затихли. — Мама! — через несколько минут встрепенулась Чарли, оторвавшись от материнской груди. — Там, в лесу, там Жан и ему очень плохо, мы должны ему помочь! Лилит взглянула на неё так, словно из уст дочери сорвалась чистой воды околесица. — Нет, дорогая, мы должны вызвать специалиста и попросить его убить эту нечистую силу! — оспорила она слова девочки. — Ты видела, что этот нечистый сделал с рукой твоей сестры, мы не можем позволить такому чудовищу и дальше терроризировать этот мир! Вы чудом выжили! — Но мама… — снова попытались сёстры, но резкий взгляд матери не позволил им продолжить. — Он просто запудрил вам головы, чтобы вы были послушными и никуда не убегали! — продолжала говорить Лилит, нежно поглаживая две русые копны волос. — Клянусь, уже завтра вампир будет убит и больше никогда не потревожит нас! Спорить давно стало бесполезно. Ри-ри исчезла, вновь спрятавшись в лесной чаще, а Чарли и Чейз запретили покидать деревню, заперев в доме под пристальным присмотром отца. С тех самый пор они не видели Жана, выглядящего жутко болезненным в последнюю встречу.***
Новости о вампире, покусившемся на жизнь маленькой девочки, которой чудом удалось спастись, быстро разлетелась по округе. Об этом говорили люди, писали в газетах. Одна единственная статья заполонила весь городишко, не обходя стороной и церковь, где поколениями воспитывали праведных охотников на всяческую нечисть. И на вампиров в том числе. Джереми был молодым, но безумно талантливым служителем одной из ближайших церквей, так что епископ Михаэль принял решение поручить разобраться с этой проблемой именно ему, столь преданному своему делу юноше, одарённому высоким чувством справедливости и потрясающими навыками, превосходящими способности сверстников в десятки раз. От одной лишь мысли об этом инциденте кровь бурлила в жилах охотника. Как вообще кто-либо, будь то вампиры, ведьмы, да и вообще кто-либо, могли покушаться на жизни невинных детей, едва ли повидавших этот мир в полной мере?! Многие из жертв ни разу даже в городах не бывали, умирая в захудалых деревнях. Они не познали первой любви, вкуса городского хлеба и даже не успели повидать магазинных витрин, наполненных различными диковинками! Как можно лишать эти души возможности расцвести?! Всем, кто совершил подобное суждено покаяться пред Господом. Правда, уже не здесь. Дело Джереми — проводить нечистого в Геенну огненную, где подобная ночи душа расплатится за все совершенные злодеяния в полной мере. Чем бы ни было это создание — ему запрещено отнимать жизнь. Особенно жизни детей, от чьих смертей у Джереми попросту сердце рвалось в клочья. Это была его философия и философия церкви. Философия, которую он считал истинно правильной и готов был ей следовать. Так он и очутился в этих краях, пробираясь сквозь лесные заросли в самую глубинку. Туда, где пахло цветущей елью и ландышами, надежно спрятанными в тени. Лишь побродив в глуши около часа, юный охотник смог отыскать среди могучих деревьев обветшалую хижину, с чирикающей белой птичкой на крыше. Древесина уже давно потемнела, казалась гнилой и старой до жути, правда стеклянные окошки всё ещё были на месте, не делая это место полностью непригодным для жизни. И именно за окошками он смог заметить мимолетное движение чьего-то силуэта, отчего каждая мышца тела вмиг напряглась, принимая боевую позу. Не прошло и пары мгновений, как дверь со скрипом распахнулась, являя миру высокую и достаточно худощавую фигуру, облачённую в мешковатую одежду. Человека, сколь же прекрасного, как и белые лилии в пору цветения. Чёрные кудри прекрасно обрамляли лицо, пока то было подобно мрамору, такому же белому и безжизненному, утонченному, но холодному. Глаза тускло сияли серо-голубыми оттенками, похожими на кусочки битого стекла. Казалось, словно пред ним была лишь высеченная из фарфора кукла, украшающая витрину высококлассного бутика. За всю свою жизнь Джереми не видел никого прекраснее застывшего пред ним вампира, столь не похожего на кровожадного убийцу. Да и в целом не похожего на что-то реальное, то, к чему можно протянуть руки, прикоснуться. Юноша был благороден и изящен, словно сорванный цветок, что вот-вот украсит надгробный камень, оставаясь там на вечность. Очарованный красотой, Джереми лишь медленно моргнул, желая запечатлеть в памяти как можно больше мгновений созерцания этого создания, но опомнившись, он лишь мотнул головой, отгоняя образ подальше. Туда, где он не будет мешать ему вершить правосудие, выполнять дарованную епископом священную миссию. — Ты тот вампир, который покусился на жизнь невинной девочки из ближайшей деревни? — низким и весьма серьёзным голосом произнёс он, немного с прищуром глядя на вампира и быстро укладывая руку на навершие висящего на поясе клинка. Но тот даже не устремил своего взгляда в его сторону, всецело игнорируя. На краткий миг Джереми даже одолели сомнения. Сомнения насчёт того, не статуя ли вовсе пред ним. Впервые в этой жизни он повстречал кого-то столь опустошённого. Тишина между ними была тягучей, монолитной и напрягающей, отчего мурашки пробежались по позвоночнику охотника, заставляя руке покрепче ухватиться за рукоять серебряного клинка, правда всё ещё не доставая его из ножен. — С ней всё в порядке? — вместо ответа наконец-то тихо спросил вампир, словно кожей чувствуя чужое напряжение, но при этом всё так же оставаясь безучастным. Столь прекрасным, но в то же время пустым. Говор его был необычен, какой-то явно заморский акцент, а голос глубок и мягок, словно стрела из колчана дьявола. Но охотник откинул эту мысль, думая о девочке, чью руку пронзили острые клыки. Гнев вновь вскипел под кожей. Не стоит забывать, кто сейчас пред ним. Красивая оболочка не исправит грешной души, погрязшей во мраке и крови невинных. — Она жива, — лишь цыкнув, заявил сощурившись Джереми. — Ты не убил её, лишь ранил. Неужели разочарован, что не смог отнять жизнь? — заявил он, явно насмехаясь и медленно вытягивая клинок из ножен. Всё-таки это именно то, за чем он явился сюда. Явился чтобы избавить мир от очередного порока. Какого же было его удивление, когда лицо вампира озарила улыбка. Совсем крошечная, такая робкая и хрупкая, что достаточно было мимолётного дуновения ветра, чтобы разрушить этот мираж. От неё так сильно разило искренностью, что руки охотника замерли, так и не обнажив клинок. — Слава Г… — облегчённым шепотом начал заморский юноша, но тут же умолк, скорчив гримасу от одного только представления, что рот его способен произнести слово «Господь». — Это хорошо. Я рад, — вместо этого выдохнул он, проведя рукой по и без того растрёпанным кудрям. Охотник на вампиров был искренне ошарашен этими словами. Ложь? Попытка обмануть? Или в самом деле искренняя честность и нежелание навредить? — Ты не хотел её убивать? — состроив удивлённую гримасу, спросил Джереми, на самом деле интересуясь ответом. Все вампиры, которых он знал, погрязли в жестокости, в желании пролить кровь и пиршествовать до тех пор, пока не иссякнут все люди в округе. Этот же был совершенно другим. — Дети слишком юны и невинны, чтобы покушаться на их жизнь, — качнув головой в подтверждение свои слов, закончил юноша. И правда. Совсем не такой. Он даже ещё не набросился на него, чтобы убить. Лишь неподвижно стоял, задавая какие-то свои вопросы, — А ты ведь охотник на вампиров, верно? — Джереми неосознанно кивнул, но чужие глаза даже не смотрели в его сторону, чтобы заметить этого. Да и уж слишком пусты эти зрачки, как у ослепших стариков. — Пришёл убить меня? Если так, тогда давай закончим с этим. Не хочу попусту тратить драгоценное время, — закончил вампир, делая несколько медленных шагов вперёд. За долю секунды Джереми обнажил серебряный клинок, что до этого лишь удобно висел на поясе, направив его в сторону потенциальной угрозы. Вампир не обратил на это никакого внимания, бесцельно глядя куда-то в пустоту своим стеклянным взглядом. — Ты был рожден слепым? — тихо, но весьма неожиданно спросил Джереми, когда фигура сделала ещё шаг ему навстречу. Не утверждение. Теория, которую могли подтвердить. Вампир замер на месте, подняв на него голову так, словно мог увидеть, и раздражённо нахмурил брови, кажется, не улавливая сути сего вопроса. — Имеет ли это значение? — лишь задался риторическим вопросом тот. — Через несколько мгновений твой серебряный клинок пронзит моё сердце и всё будет кончено. Я обрету долгожданный покой. Вампир сделал ещё шаг вперед. Серебряный клинок наконечником упёрся в его грудную клетку, с поразительно точность врезаясь туда, где когда-то билось ещё человеческое сердце. — А кто сказал, что я пришёл убить тебя? — слукавил Джереми, пока вампир лишь удивлённо хлопнул глазами и вопросительно вскинул бровь. — Как тебя зовут? — Это как спросить преступника о последних словах пред смертной казнью? — проведя рукой по коротковатым волосам на затылке, спросил юноша. — Но раз такова твоя воля, то можешь звать меня Жан. А ты, палач мой, кем будешь? — Джереми Нокс, охотник на нечисть, — лишь отозвался тот. — Безумно приятно познакомиться, а теперь будь добр, делай свою работу и не трепли языком, — уже более раздражённо заговорил Жан. — Ну? И снова вампир наклонился немного ближе, царапая кожу сквозь тонкую ткань рубахи и тут же окрашивая её парой чёрных капель крови. — Ты так и не ответил на мой вопрос, — усмехнулся Джереми и, кажется, вампир почувствовал это на физическом уровне, закатывая глаза и делая шаг назад. — До своих двенадцати я мог созерцать все яркие краски этого мира, — явно нехотя и желая побыстрее закончить, заговорил вампир. — Доволен? Джереми нахмурился. Был зрячим, но утратил зрение к двенадцати годам? Почему же он ослеп, в чём была причина? В народе проблемы со зрением были лишь у стариков, и то было естественно от старения организма, но у столь молодого юноши? Абсурд. — И что же отобрало твоё зрение? — искренне поинтересовался охотник, убирая лезвие своего клинка обратно в ножны, что явно не понравилось помрачневшему вампиру. — Жестокость. Люди, — перечислил он, развернувшись на пятках и решив вновь скрыться в стенах своего дома, кажется, понимая, что желанного он явно не получит. — Что с тобой произошло?.. — тихо прошептал Джереми ему в спину. Жан на мгновение замер и немного повернул голову, словно мог его видеть, прежде чем в ответ так же тихо прошептать: — Однажды меня так сильно ударили по голове, что с тех пор мир начал терять краски. Всё медленно угасало до того момента, пока полностью не погрузилось в густой туман, навсегда перекрывший обзор. За несколько мгновений дверь с несвойственным для лесной тишины грохотом закрылась, а в окнах больше не виднелось ни единой тени. Жан исчез, оставив Джереми наедине с ворохом своих безутешных мыслей. Единственное, что охотник на вампиров мог сказать со стопроцентной уверенностью — он вернётся сюда. Убить или помиловать? Это уже решать его сердцу и сознанию, что тихо кричало о безгрешии едва знакомой души. Там не было жестокости. Лишь желание побыстрее закончить театр абсурда, самостоятельно пронзив сердце мечом.***
С тех самых пор Джереми появлялся у захудалого пристанища язвительного вампира ежедневно. С целью отобрать чужую жизнь после смерти? Как бы иронично это ни звучало для охотника на вампиров, но целью визитов было лишь любопытство и желание узнать немного больше. Правда только Жан был ужасно молчалив и упрям, не желая ни показываться, ни покидать своего дома, ни отвечать на вопросы охотника, которые тот задавал сквозь приличные щели в дверях. Это продолжалось дни. Недели. Пока терпение Жана не лопнуло, и он с грохотом не распахнул дверь, глядя на Джереми так гневно, как только мог незрячими глазами. — Ты не собираешься меня убивать, так, уж прости, какого чёрта шастаешь вокруг моего дома и шуршишь? Охотник на вампиров лишь тихо засмеялся, рассматривая полное раздражения лицо, лишённое и капли природной кровожадности. — Так вот, что тебя бесит? Буду знать и шуршать активнее, — всё ещё посмеиваясь говорил он, ладонью похлопывая возле свободного местечка рядом. — Тебе не одиноко вечно тухнуть в своём пыльном чулане? Жан присел рядом, но отвечать не стал, в какой-то степени дуясь. Да настолько умилительно, что лицо Джереми едва не треснуло от улыбки. А точно ли этот юноша вампир? Не котёнок ли часом? — И? — спустя минуту молчания молвил вампир, подув на одну из излишне длинных прядей своей кудрявой чёлки. — Ты всё это время добивался того, чтобы я вышел, только ради того, чтобы молчать? Охотник лишь подпёр подбородок ладонью, с интересом и лёгкой улыбкой рассматривая чужое лицо и прекрасные омуты серо-голубых глаз. — О нет, — вновь хихикнув заявил Джереми, усевшись немного ближе, — хочу спросить, почему у тебя на голове такое гнездо. — Мило. Я не вижу, что у меня на голове, охотник, не желающий убивать нечисть, — закатив глаза, фыркнул Жан. — Ты просто тупой или издеваешься? — прищурился он. — Второй вариант, злобный домовёнок Жан. На несколько минут вампир завис, обрабатывая новую информацию, прежде чем вновь повернуться в сторону уже смеющегося охотника, не желая отступать в этой войне на оскорбления. Они просидели на крыльце домишка до самой ночи, споря и оскорбляя друг друга до последнего, пока в груди зарождалось что-то теплое. Что-то, чего не хотелось лишаться.***
Со временем Жан начал всё чаще впускать его в свой дом, расширяя границы дозволенного и больше даже не прогоняя и не игнорируя. Чудеса да и только, Джереми был искренне поражён подобной щедростью и гостеприимством. Охотнику нравилось в их времяпровождении всё. От и до. Нравилось рассматривать Жана, задавать ему глупые вопросы и спорить до победного, выслушивать язвительные замечания и смеяться до упора, пока вампир лишь слушал его заливистый смех, мимолётно улыбалась. Словно действительно радуясь. От этих улыбок сердце охотника каждый раз замирало в груди, пока щёки стремительно краснели. Лихорадка ли это? Нет… совсем нет. И он понимал это как никогда ясно и чётко. За это время Жан даже стал немного живее, если нечто подобное вообще можно употребить по обращению к заложному покойнику. И как казалось самому Джереми, он уже давно был повержен вспышкой пожара, именуемой любовью. Каждый раз от звука чужого голоса что-то беспощадно трепетало в области груди и он не мог произнести ни слова, лишь не отрывал взгляда от юноши, когда тот делился какими-то безобидными и милыми историями из жизни. Ни что иное как судьба, однажды завела его сюда, теперь притягивала к вампиру подобно магниту. Джереми так сильно хотелось прикоснуться к нему, что он едва сдерживал себя, каждый раз отдёргивая руку, желающую схватить чужую и держать-держать-держать. Так долго, насколько это вообще физически возможно. Жан был настолько изумительный, такой невероятный, прекрасный, интеллигентный… Однако Джереми прекрасно понимал, что всё это неправильно. Что так быть не должно и ему судьбой начертано избавится от всей нечисти, но это казалось таким неважным — сейчас, когда Жан был рядом с ним. Когда Жан тихо смеялся, даря ему тепло своим кротким смехом, застенчиво спрятанным за ладонью. Ничего не имело значения, когда ты истинно счастлив. Счастлив рядом с тем, кого считаешь честным и прекрасным несмотря на то, что ему не посчастливилось после смерти обратиться в нечистую силу. И сегодня Джереми, к несчастью, не успел покинуть лес до начала темноты, пока Жан лишь предложил ему остаться здесь, а на утро уже уйти. Правда, уверенности в том, что охотник всё-таки решит уйти, покидая своего драгоценного вампира, не проскакивало от слова совсем. Запалив свечи и поставив несколько из них в небольшой укромной спальне, Жан уселся за письменный стол, позволяя Джереми, как человеку, нуждающемуся во сне, занять кровать. Ту сложно было назвать очень мягкой или же удобной, но это всё равно было лучше, чем стул или холодный пол. Жан, освещённый тёплым светом свечей, выглядел завораживающе. Так тепло. Желтоватый цвет пламени придавал коже более живой оттенок, избавляя от неестественной белизны. Казалось, ещё мгновение, и вампир начнёт дышать, снова оживая, а стук звонкого сердца заполнит комнату. Правда, никогда не бывать чему-то подобному в этом мире. Покойников не оживить, а нечисти не стать вновь живой. — Жан, а как ты умер? — тихо спросил Джереми, едва ли успев подумать об этом. Вопрос показался ему нетактичным лишь в миг осознания, что смерть — это тоже что-то личное. Болезненное. С осознанием пришло и смущение, вынудившее отвести взгляд в сторону и сжать мягкое одеяло в руках. Вампир лишь раздражённо фыркнул, бездушно глядя в пустоту и подпирая подбородок ладонью. Жан о чём-то думал ещё около минуты, прежде чем за считаное мгновение снять свою рубаху, обнажая белёсый торс. По началу Джереми встрепенулся, смущённо прикрыв глаза ладонями, словно маленькая девочка в период взросления. Церковное воспитание всегда воспевало человеческое тело как храм, на который никому не дозволено глядеть до замужества, так что порядочности юноша был обучен по самые не балуй. Однако, достаточно быстро до него всё-таки дошла истинная суть этого действия, а карие глаза устремились к телу, чтобы увидеть. Увидеть причину гибели. Тело Жана было расписано сотнями узоров, на светлой коже напоминающих лишь множество серебряных паутинок. Кистью для этого полотна была стальная розга. Словно юноша при жизни был ничем не лучше домашнего скота. А может и во много раз хуже даже той же свиньи, отправленной на убой… Линии были длинными, протяжными, где-то они пересекались, напоминая рыболовную сеть. Словно его избивали часами, заставляя пожалеть о том, что он вообще появился на этот свет. И насколько можно судить по Жану, он искренне жалел. Жалел даже после смерти. Горький ком, состоящий из горя и затаённой злобы, застыл у Джереми в горле горькой смесью. Как вообще можно было сотворить с человеком нечто подобное… Как у людей может подняться рука, чтобы навредить кому-то настолько, не оставляя на теле ни единого целого кусочка?.. Сложно представить, сколько боли Жан испытал при жизни. Как смог справиться со всем этим, выдержать… Но как оказалось, сотни длинных шрамов были не тем, что Жан хотел ему показать. Был ещё один. Куда толще, чем все остальные. Рана явно была оставлена широким лезвием какого-то клинка, пронзившего грудь ровно в том месте, где когда-то давно билось человеческое сердце. Ровно в том месте, где в прошлый раз серебряный клинок Джереми уткнулся в его грудь. — Ты… — тихо шепнул охотник, когда глаза застелила пелена из непролитых слёз, полных боли. Осознание приходило слишком быстро. Резко и до того болезненно, что он попросту не представлял, как справиться с этим. Оставалось лишь проглатывать боль, корча во истину душещипательные гримасы. — Убил себя, — отрешенно закончил за него Жан, кивая, — Это казалось куда проще, чем жить. Но тогда я был юн и глуп, не понимая, что это действие обречёт меня лишь на вечные муки, вместо желанного покоя. Все кусочки головоломки встали на свои места, образуя картину, полную ужаса, боли и мучений. По щекам Джереми быстро побежали горькие слёзы, пока Жан лишь повернул голову в его сторону так, словно смотрел на него, действительно видел, но его глаза всё ещё были пусты и слепы. Пусты и слепы, потому что никто никогда не желал позаботиться о нём, показав любовь вместо жестокости. — Ты тоже однажды умрёшь, — тихо продолжил Жан, чуткими ушами улавливая каждый всхлип, полный боли. — Некоторым счастливчикам везёт. Их смерть быстра и безболезненна, но для большинства этот процесс столь же долгий и мучительный, как и разговоры с тобой, — язвительно фыркнул он, улыбнувшись кончиками губ. Даже эта маленькая улыбка была заразительна, заставляя Джереми невольно истерично хихикнуть, утирая свои слезы. Жан умер уже много лет назад, его эта тема едва ли беспокоила, но для Джереми… Это было слишком. Слишком больно. Даже эти язвительные комментарии и специфический юмор ранили, подобно лезвиям острых клинков. Это ранило. Болело и не желало переставать кровоточить. Как только Жан смог дожить до того возраста, в котором навеки застыло его тело?.. Как он мог быть настолько сломленным и сильным одновременно?.. Джереми искренне не понимал. — Больно-ли это было — умирать? — тихим шёпотом спросил он, когда голос перестал беспорядочно дрожать. — Куда быстрее, чем засыпать, — в ответ также тихо промурлыкал вампир, так и не искоренивший за этот долгий век свой яркий французский акцент. — Я научился смотреть на смерть как на старый долг, который рано или поздно надо заплатить. Когда она забрала меня в свои объятия — я был искренне счастлив. Джереми снова тихо всхлипнул, глядя на Жана. Тот, кажется, физически почувствовал это взгляд, прежде чем сделать шаг вперед и присесть на корточки перед парнем. — Ну чего же ты, mon cher, незачем так горько лить слёзы над покойником, — тихо промурлыкал тот, положив свою холодную руку на затылок Джереми и притянув того немного ближе, соприкасаясь лбами. Словно убаюкивая и пытаясь успокоить. — Ты не заслуживал ничего из этого, — прошептал Джереми, беря худощавое лицо Жана в ладони, — ты не заслуживал страдать, утратить зрение, жить вечность по воле Божьей, ведь избавил себя от страданий. Ты ничего из этого не заслужил. Почему же кисть судьбы не вывела тебе прекрасную жизнь?.. — Возможно, чтобы я встретил тебя? — вампир улыбнулся, мягко-мягко и до того сладко, что Джереми захотелось прильнуть к его губам, сцеловывая эту сводящую с ума сладость. — Встреча со мной не стоит ничего из этого, — сглотнув вязкий ком, застывший в горле, произнёс он. Жан выглядел как никогда оскорблённым. — Ты — лучшее, что когда-либо происходило со мной в этой жизни, mon cher. Тернистый путь через ад стоил встречи, — серьёзно в ответ промурлыкал он, оставляя в одном из уголков губ Джереми целомудренный поцелуй. От этого маленького жеста и тихих слов, сердце замерло в груди, не желая биться вновь. Лишь жить этим счастливым мгновением, освящённым мягким светом восковых свечей. — Не правда, — снова всхлипнул он, — это ты — лучшее в моей жизни. Жан лишь несколько раз удивлённо моргнул, прежде чем хитро прищурится и тихо шепнуть: — Может, тогда поцелуешь меня? — Никогда не откажусь от этого, — мягко ответил Джереми, притягивая чужое лицо ещё немного ближе, а после сминая холодные губы в жарком поцелуе. Полном страсти, горя, сочувствия и любви. Это была их история. История людей, нашедших друг друга и принявших до последней капли. История, которую Джереми пообещал сделать счастливой.***
Они жили вместе тайно. Джереми продолжал быть служителем церкви, часто отсутствовал, но каждый раз возвращался в место, которые они вместе сделали пригодным для жизни. Которое они вместе назвали домом. Так закончилось лето, минула осень и наконец наступила зима. В этот раз она была попросту ужасающей, снега было запредельно большое количество, животные всё меньше покидали свои пристанища, оставаясь в безопасных местах, где было хоть немного теплее. Жан часто слышал лисиц, что выходили на охотку в поисках полевых мышей или ещё какой-то живности, но той было катастрофически мало. Рёбра изголодавшихся хищником уже давно виднелись под слоем зимнего рыжего меха. Вампиру эта зима тоже казалась ужасной, ведь крови было так мало, что ещё немного, и он попросту сойдёт с ума. Уже как месяц он довольствовался лишь птицами да мышами, выловив последнего старого лося ещё несколько недель назад. Его организм не был способен насытиться, пока голод медленно поглощал его, становясь тяжёлым грузом, который ему суждено нести на спине до наступления потепления. Весной прошлого года он уже подвергался голодовке. Правда, в тот раз она была добровольной. И чем же это закончилось? Его клыки вонзились в плоть маленькой девочки, чего он не мог себе простить тогда и не может по сей день. Он не хотел навредить Джереми… Ни за что он не посмеет своему возлюбленному пострадать, из-за того, что он был чудовищем после смерти. Ни за что. Пока его посещала лишь мысль покинуть дом и отправить блуждать по лесу в поисках пищи до тех пор, пока голод не прекратит сковывать его горло душащим ошейником. Входная дверь в их хижину со скрипом распахнулась, запускай холодный зимний ветер, заставляя вампира рефлекторно крутануть головой на звук. Затем до его ушей донеслись знакомые шаги, непроизвольно вызывая тёплую улыбку на лице Жана. — Эй, Жан! У меня есть кое-что для тебя! — радостно проворковал Джереми, делая ещё несколько шагов вперёд, а после протягивая что-то ближе к нему. В нос ударил сладковатый аромат цветов и мороза, отчего Жан пару раз удивлённо моргнул, едва ли понимая, что происходит. Неужели Джереми пошёл в оранжерею, чтобы купить цветы втридорога? Правда, это всё ещё не объясняло, к чему всё это. — Это… цветы? Зачем они мне? — осторожно поинтересовался вампир, прикасаясь пальцами к нежным лепесткам растения. До его ушей донеслось, как Джереми раздосадованно вздохнул, прежде чем произнести: — Ну ты и дурень! Сегодня ведь День Святого Валентина! Вампир снова моргнул. Если бы он мог покраснеть от смущения, то уже давно был бы похож на рубин. — О, и ты… ты хочешь жениться на мне? — с хитрющей кошачьей улыбкой, при которой выглядывали его острые клыки, проворковал Жан. — Образовать семью, стать женатой парой, да, mon cher? До чутких ушей вампира тут же донёсся задыхающийся вздох, и он мог поспорить, что уши Джереми заалели, а сердце забилось в сотню раз чаще. От этой мысли улыбка Жана стала куда ярче солнца, а милые кошачьи повадки порвались наружу. Насколько он мог знать, его возлюбленному, это нравилось до чёртового безумия. — Mon cher, да ты ведь по уши влюблён в кровожадного убийцу, — мурлыкнул он, забирая букет из чужих рук и прижимая чуть ближе к груди. — Неужели ни капельки не страшно предлагать мне себя на веки вечные? — Ты человечнее многих людей, Жан, и лишь факт того, что ты вампир, не заставит меня отвернуться от тебя, — с долей привычного раздражения и упрямством повторил Джереми свою излюбленную мантру. — Зато наведёт тебя на мысль связать нас узами брака в Валентинов день… — тихо хихикнув, ответил ему вампир, откидываясь на спинку кресла. — Да хватит тебе уже издеваться, подлец! — тихо посмеявшись лишь для виду проворчал Джереми, оставляя на его губах маленький поцелуй. — Ну так что, птичка моя, будешь ли ты моей парой? — Ты мог даже не спрашивать, — тихо прошептал он в его губы, вновь целуя. На этот раз куда глубже, добиваясь от чужого горла развратных стонов, ласкающих слух.***
Дни сменяли друг друга, даря Жану такое запредельное количество счастливых мгновений, о которых он и мечтать никогда не мог. Джереми был сродни чуду, в одно мгновение осветившему его жизнь, наполняя её яркими красками. Пускай он и был неспособен увидеть мир, запечатлеть улыбку возлюбленного собственными глазами, но прочесть её, ощупывая чужое мягкое лицо с ямочками на щеках, было более чем достаточно. Джереми был подобен подсолнуху в его сознании. Постоянно тянулся к нему и наклонял голову так, словно сам по себе Жан был настоящим солнцем, с которым не хотелось расставаться ни на мгновение. Мысли о таких глупостях пробивали Жана на смех. Ну и какое же из него солнце? Скорее уж луна. Мрачная и холодная, не сияющая, а лишь отражающая солнечный свет. Свет его солнца. Каждый раз Жан прикасался к возлюбленному настолько невесомо и нежно, словно боялся сломать его, хоть и прекрасно понимал, что Джереми сильный. Иногда Жан говорил с юношей с такой искренностью и опаской, словно открывал тайны вселенной, о которых нельзя было говорить никому. Каждый день, каждое мгновение, проведённое вместе приносили что-то новое в его жизни. Оказывается, даже сам Жан знал о себе так чертовски мало, что его партнёр подмечал о нём куда больше фактов. Открывая его со стороны, полной любви и кошачьей ласки, все года спрятанной за терновой рощей, сквозь которую Джереми не побоялся прорваться. Жану это искренне нравилось. Нравилось быть любимым, сцеловывать с лица Джереми улыбку, столько похожую на чистое воплощение счастья. Правда, было во всём этом лишь одно небольшое но. Зима всё не заканчивалась, а продолжала бушевать с подавляющей силой. Кажется, все лесные жители были погребены под толщами снега, что навечно стали их могилой. Жан же полностью лишился крови, а голод уже давно стянул свой тугой ошейник на его бледном горле, заставляя медленно задыхаться, всё быстрее теряя разум. Когда он понял, что ниточки контроля начали ускользать из его рук, а шея Джереми становилась всё соблазнительнее с каждым мигом — он покинул дом, позволяя лесным просторам спрятать его силуэт в порыве яростной метели. Никогда он не посмеет позволить себе навредить возлюбленному. Никогда.***
Как долго он уже блуждал в лесных просторах, минуя сугроб за сугробом? Жан не мог дать точного ответа. Кажется, он уже давно сошёл с ума, двигаясь лишь на инстинктах кровожадного убийцы. Сознание уже давно наполнила одна лишь непоколебимая мысль о жажде. О крови, наполняющей его рот приятным вкусом железа, наконец-то насыщая организм и возвращая чистое сознание, словно он никогда и вовсе не был вампиром. Однако за всё то время он так и не смог отыскать ни единого животного, способного насытить его и вернуть трезвость ума. Он был голоден, и голод пожирал его изнутри, ломая и ломая с каждым мигом всё больше и больше. Жан не думал, когда до его ушей донёсся странный крик. Инстинкты кричали лишь об одном — там кто-то есть. Кто-то, в чьих жилах струиться обжигающая кровь, способная насытить его до последней клеточки. Кто-то, способный вернуть ему разум.***
Холодно.
Снег ослепительно-белый. Что такое ослепительно-белый? Что такое снег? Это то, что не должно быть красным. А что должно быть красным? Те, кто пьют кровь живых — монстры, прячущиеся за масками людей.
Вампиры. Люди не должны приближаться к вампирам.
Было похоже на то, что он целовал тёплую кожу, прикладывал свои губы к обжигающе горячему горлу, к запястью, к нежной внутренней части руки. Но когда сознание вернулось в тело, Жан смог ясно услышать, как чужая кожа разрывалась, когда он прокусывал её зубами, снова и снова. Дюйм за дюймом. Хватило секундного осознания, чтобы замереть на месте. Что он наделал?.. Как вообще… Почему? Джереми не должно было быть здесь. Жан ведь ушёл, лишь бы его уберечь, так почему же... — Эй, Жан, неужели ты плачешь? — тихо шепнул надломленный голос, столь непохожий на знакомое щебетание его любимого солнца. Эти звуки родного голоса ломали его. Разрывали изношенную душу на малюсенькие части, втаптывая в землю. Что он наделал… Как это вообще могло произойти?.. Почему все, кого он любит, в конечном итоге прощаются с этой жизнью столь жалким способом… Джереми нежно коснулся рукой его щеки, растирая горячие слезы. Почему-то его рука была холодна до жути, заставляя вампира дрожать с новой силой, поджимая губы в болезненно тонкую линию… — Почему ты плачешь, Жан? — тихо прошептал Джереми, как всегда заботливый и такой родной. — Что же случилось? — Я… — задыхаясь выдавил из себя вампир, чувствуя разливающийся во рту вкус ранее желанного железа, — напал на тебя. В ответ лишь тишина и крайне тяжёлое дыхание. Ещё немного, и оно вовсе утихнет… Навсегда утихнет. Не было смысла пытаться спасти Джереми. Не было смысла даже шевелиться, когда кровь всё ещё шла из открытых ран, окрашивая снег в оттенки красного. — …я запрещаю тебе умирать раньше меня, — тихо прошептал Жан, осторожно обнимая Джереми за талию и утыкаясь носом в его шею. Он не видел его. Не видел снега, залитого кровью, но чувствовал запах, ответивший на все его вопросы. — Ты ведь бессмертен, не забыл? — лишь тихо и хрипло рассмеялась в ответ его любовь. Как всегда так, словно солнечные лучи пробрались сквозь тучи, одаривая мир своим теплом. Правда, Жан больше не чувствовал тепла. Он вообще ничего не чувствовал. Лишь слёзы, вновь и вновь стекающие по щекам. — Я буду помнить об этом целую вечность, никогда не выпуская тебя из рук, — тихо ответил он, прижимая Джереми ещё немного ближе. Чувствуя, как угасающее дыхание щекочет его шею. Тишина продлилась лишь мгновение, но для них это было вечностью. Вечность, в которой они всё ещё были способны слышать друг друга. Вечность, в которой могли почувствовать мягкость кожи друг друга, влюблённо держась за руки. — Жан? — тихо покряхтел Джереми. — Можешь поговорить со мной? Хочу слышать твой голос… Это было хуже клинка, однажды уже пронзившего его сердце. Хуже сотни ударов розгами, поразивших его тело. Боль не была физической. Это было в сотню раз хуже. Вампир ещё сильнее прижал Джереми к себе, ощущая, как чужое дыхание становится всё тише, а жизнь любимого человека утекает сквозь пальцы, словно песок. Песок, который он уже никогда не сможет собрать и объединить в единое целое. Сглотнув тяжелый ком, он тихо и крайне сипло запел старую колыбель, знакомую ему ещё с тех далёких времен, когда матушка баюкала его в колыбели:Soleil, il me semble que tu es fatigué de briller
Soleil, il me semble que tu es juste fatigué
Allonge-toi vite dans les nuages, repose-toi
Je t'enverrai une couverture
Soleil, oublie tout
J'annulerai tous les bulletins météo
Si tu veux, je protégerai ton rêve -
Le plus doux et le plus court
Des rêves…
Когда последнее словно сорвалось в его уст, чужое дыхание полностью стихло. Оборвалось за одно короткое мгновение, заставляя слезы вновь потечь по лицу, бережно касаясь холодного лица, ещё недавно разившее теплом сильнее всего на белом свете. В порыве голода, полностью поглотившего его сознание, он убил Джереми. За один короткий миг осознания, его рука бездумно ринулась к серебряному клинку, закреплённому на чужом поясе. Жан быстро достал оружие одной рукой, пока другой трепетно обнимал мёртвое тело. За краткое мгновение, не испытывая и доли сомнений, он пронзил свою грудную клетку серебром, вновь отнимая собственную жизнь.***
Минул уже год с тех пор, как Чарли и Чейзи повстречали Жана в лестной глубинке. Их матушка была слишком обеспокоена, чтобы отпускать их в лес, но спустя двенадцать месяцев её тревога поутихла и сёстрам наконец-то позволили сходить на ближайшую поляну и насобирать свежих ягод и грибов к ужину. Но кто же сказал, что они послушаются материнской указки, не заходя в лестную чащу? Они помнили дорогу так ясно и четко, словно ещё вчера Ри-Ри выводила их из места, где пахло цветущей елью и сладкими ландышами. Сёстры быстро сорвались на бег, преодолевая всю нужную дистанцию, и уже скоро оказались у знакомой хижины. Она выглядела лучше, чем в прошлый раз, но в то же время куда более заброшенной. Дверь была на распашку, а сама древесина поросла лозой. Когда они заглянули внутрь, их встретил лишь неприятный запах плесени. Кажется, здесь уже давно никого не было. Ещё немного поблудив по округе, прекрасно зная незрячего Жана и его безразличное отношение к чистоте, они наткнулись на небольшой холмик, сплошь и всюду покрывшийся цветами ромашек и васильков. Но никакого присутствия жизни они так и не обнаружили.