CHEEZYBUN

Закройте глаза. Вдохните. Выдохните. Откройте глаза. Проверьте, закрыты ли ваши двери.

Канада, Ванкувер, 2013 год, 14 июля, воскресенье, 13:04.

      Рэндал — педагогически запущенный мальчик. Рэндалу хочется власти, игры и разрушений. Рэндал — маленький маньяк, которого мы все будем оправдывать за его миловидные мягкие черты, так похожие на черты маленького озорного зверька со сверкающими глазками и вечно влажным шершавым носом. Педагогическая запущенность в наше время вообще не редкость, но умиляться ей мы будем только у таких, как Рэндал. Был бы он лысым, чернявым, с кулаками в зелёнке и пятнистыми от грязи и синяков ногами, мы бы протопали мимо, пряча подбородок в грудь и едва сдерживая своё аристократическое «фи» как в адрес хулигана, так и в адрес родителей, его воспитавших. А тут Рэндал — рыжий, очкастый, да ещё и в этом своём чёрном костюме, ну как же его садисткие наклонности и не романтизировать? Как не мечтать о таком рядом с собой, зарывая в глубь здравый смысл, и не клясться подхватить на руки, встретив похожего на улице?       — Ой, смотрите какой хорошенький! Смотрите как он мило бегает с ножом за Себастьяном! Смотрите как он мило донимает старшего брата! Ой, как же я хочу его расцеловать! Он такой милашка!       Милашки, как Рэндал, не хотят наших ручек и поцелуев, им не нужны улюлюкащие слащавые причитания с руками у груди. Они хотят хаоса, они импульсивны и не будут выносить наши ласки — они их раздражают.       Июль. Полдень. В камышах пруда неподалёку пищат лягушки и зелёноголовые селезни качают головами, выплывая из-за кувшинок. Рэндал потратил полдня чтобы нарвать этих белых малюток, что так искусно прячутся в зарослях водяной мути, и украсить ими стол. Сегодня он твёрдо решил, что Себастьян будет играть с ним в новую игру. А хочет Куриные Ножки или нет — не его проблемы. Себастьян — товар, он — игрушка, приятное излишество, которым Лютер попытался компенсировать отсутствие человеческих друзей у рыжего. Вздыхая и сетуя на непослушание брата, Айвори-старший переложил ответственность за уделение внимания Рэндалу на кудрявого мальчишку, который и сам-то его недополучил. Рэндал был весь сырой, в иле и песке, с мокрыми носками и растрёпанный, но довольный. Вышла полная охапка белых кувшинок. В вазе будут красиво смотреться.       Себастьян не знал, что сегодня он будет играть в повара. Точнее, в блюдо, которое повар приготовит. Сейчас он сидел на стуле за массивным кухонным столом, ёрзая глазами по кухонным шкафам, и ждал, пока Рэндал, загадочно смеясь, зачем-то натягивает на него детский слюнявчик с вышитым слоником. Себастьян знал, что сопротивляться не было смысла — Рэндал всё равно заставит его подчиняться. Тот даже уже привык к такому раскладу — один мучает, другой вечно строит планы побега, но в самый последний момент не решается. Рыжие вблизи кажутся ещё более рыжими. У Рэндала на носу смешные веснушки, что мандариновыми косточками сгрудились на переносице, и пахнет он чем-то сладким, чем-то таким, чем обязан пахнуть каждый рыжий мальчик.       Кэп, а Вы как считаете, они могли бы играть в повара и блюдо? Почему бы и нет? Рэндал, судя по его характеру и психотипу, идеально подходит для доминирующей роли в этой игре, не находите?       — Не ной! — грубо одёрнул Себастьяна Айвори, когда тот начал всхлипывать, чувствуя грубые движения хозяина — Рэндал завязывал слюнявчик сзади, едва не передавливая ему шею.       — Больно! Хватит! — Куриные Ножки потёр кадык, немного ослабив ниточки. Для полноты картины не хватало Себастьяна ещё привязать к стулу и приковать к столу. Рэндал рылся в холодильнике, растягивая мучения питомца, о которых он даже не догадывается. Продукты двигаются друг к другу, пиво в дверцах бьётся жестяными стенками о пластмассовые ограничители на полках, а младший недовольно фыркает, в который раз поправляя свои очки — не может найти нужное. Лезть в недра холодильника всегда противно — кто знает, что там может быть? Прокисшее, тухлое, так и норовит схватить за пальцы и оставить там свой мерзкий запах навсегда, вынуждая пойти в ванную и помыть руки с мылом. Наконец рыжий, радостно урча, выудил из глубин холодных полок заветные белые упаковочки. В тонких пальчиках ласково блестят коробочки с красными буквами. Сырок. Разных видов. С самых верхних полок супермаркетов.       — Подожди… — Рэндал принялся нарезать сыр. От белизны слепило глаза. Керамический нож резво и плавно входил в мягкие головки самых разных мастей — с белой плесенью, с зелёной плесенью, с брусничными ягодками внутри. Раздался запах скисшего молока и холодильничной вони. Рэндал разложил сыр по майоличной тарелке ровно по краям, слой за слоем, чтобы было красиво. Себастьян мелко дрожал, а в центре стола, гордо вперив золотистые венчики в потолок, в хрустальной вазе стояли кувшинки, давая понять, что скоро будет сытный ужин. Мы, люди, всегда ставим цветы на стол, если случается какой-то торжественный приём пищи, не так ли? Когда в последний раз звенели бокалы друг о друга и тосты лились рекой без букетика пионов средь разномастных блюд?       Рэндал поставил тарелку перед Себастьяном, строго смотря на питомца. Почему-то юношеский блеск его щёк и светло-восковой цвет кожи напомнили Айвори-младшему только что вынутые из печи булочки на прилавке в магазине. Поджарые, мягкие, блестящие масляной свежестью в свете ламп, они напоминают вечерние солнечные блики на пористой коже на задранном кверху носу. Действительно ты, Себастьян, похож на булочку. Ты не вызываешь такого количества ласкательных возгласов, как твой хозяин, но тебя всё равно считают милым, потому что — угадай почему — ты хорошенький мальчишка, вынужденный подчиняться жестокой судьбе. Такие всегда будут заставлять девичьи губы изворачиваться в гримасе сострадания, а глаза — слезиться от боли за маленького кудрявого комочка. И чем детальнее описание изуверств Айвори-младшего, тем лучше.       — Открывай ротик, летит общественное порицание! — улыбнулся Рэндал, насаживая кусочек сыра на позолоченную вилку и отправляя её Себастьяну в рот. Тому ничего не оставалось, кроме как послушно дать запихнуть себе в рот нехилый такой кусок сыра. Зубцы вилки ударились о зубы кудрявого. Нездоровая ухмылка, присущая лишь самовлюбленным садистам, разъехалась по лицу Рэндала, когда тот увидел, как Себастьян беспрекословно подчиняется ему. Что, всё ещё хочется затискать рыженького?       — Ешь ещё! — смеётся Айвори, запихивая в рот питомцу кусок за куском. Себастьян к сыру относится положительно, но не когда он уже буквально вылазит изо рта. На уголках рта выступила слюна, создавая вкупе с пережёванным сыром белую густую массу. Рэндал не удержался, слизнул прямо с губ питомца.       — Не люблю козий, — поморщился очкастый, накалывая на блестящие зубцы ещё сыр. — А ты ешь. Это ещё не всё!       — Ну кува больфе? — расширил глаза Себастьян, едва прожевав то, что запихнул в него хозяин. Куриные Ножки давно уже привык к подобным экзекуциям и научен горьким опытом, что с Рэндалом лучше не спорить. Мало ли, ещё разозлится и тогда беды точно не миновать.       — Ну ещё чуть-чуть. А то начинки будет маловато, — хихикнул Айвори, а у Себастьяна похолодело внутри. Какой, мать её, начинки? Что он снова задумал? Игры Рэндала — какая-то безумная убийственная рулетка, барабан из самых изощрённых развлечений, в процессе которых страдает его несчастный питомец. Ах, какой же ты, рыжик, всё-таки хорошенький! Оставь Себастьяна! Подойди, я тебя обниму! И вон к тем ещё подойди, и вон к этим — они все хотят тебя пообнимать!.. Ах, ну ты доиграй и подойди! Только никого резать не надо, знаем мы тебя!..       — Рэндал, хватит! — возмутился Куриные Ножки, увидев как хозяин тащит ещё головку сыра, разрезая её на ходу. Вот дурачок! — положил на ладонь и режет. Нож-то не зевает — взял и вонзился в кожу, пройдясь по сырной мякоти, как по подтаявшему маслу, и теперь у Рэндала на левой руке тропинка вдоль холмов Марса устлана красным ковром, что алыми рубинами кровавых капелек блестел в свете лампочек, торчащих из распахнутых плафонов. Айвори нисколько не расстроился. Ещё бы, он даже обрадовался! Пурпурные капли смешно сочились из длинного пореза, выбегали оттуда, как сок из сдавленной меж костистых пальцев клубники, и Рэндал вдруг захотел этой самой ягоды. Захотел так, что ничем не перебить. А раз он хочет, то получит, поэтому Рэндал, ощущая торжество удовлетворённого желания, прошёлся языком по ладони, оставив там вместо пунцовой дорожки ребристую прорезь на коже.        Вмятый в Себастьяна сыр, казалось, сейчас полезет наружу, ибо его в желудке было столько, что вообще удивительно, как такой маленький мальчишка смог съесть столько. Но Рэндал с ним и не такое творил, поэтому тот просто, сцепив руки в замок, недоумевающе глядел на хозяина, желая рассмотреть в его глазах предстоящие планы на питомца. А Рэндал кормил его и кормил, словно хотел, чтобы этот козий сыр случайно провалился не в то горло, и тогда игры с Себастьяном стали бы уже не такими весёлыми. Таскать за собой обмякшую рыжую плоть — ужасно скучное занятие. И со стороны на Рэндала пялился, как пялимся мы все на кричащих на улице друг на друга людей — бесстыдно вперив глаза и делая вид, что нам наплевать — влюблённый в нежность линий худого молочного тела преданный зритель, жаждущий свои законные чёрно-белые странички.       Айвори решил, что хватит. Запихнув в Себастьяна последнюю вилку сыра, он отошёл подальше и оглядел питомца снизу вверх. Такой милый в этом слюнявчике, такой измученный и уставший, сжимающий губы, чтобы подавить приступы тошноты от такого огромного количества еды за один раз. Рэндал запихивал сыр неаккуратно, давя на надгортанник, и поэтому Куриные Ножки время от времени вздрагивал из-за страха, что его вырвет прямо на костюм Рэндала, а тот точно разозлится и, чего доброго, заставит это съесть, чтобы еда даром не пропадала. Но рыжик сегодня не планировал насилие над питомцем. Какое же насилие может быть, если он планирует угостить Себастьяна блюдом, которое собрался приготовить?       — Себастьян, — Рэндал влез на стол, лёг на живот и, повернувшись к кудрявому лицом, невинно положил голову на руки и склонил её влево. — а ты любишь сырные булочки?       — Люблю, — не понимая подвоха, ответил тот. На душе стало приятно, будто внутрь налили что-то тёплое, ведь раньше Айвори никогда не спрашивал у своего питомца, что тому нравится.       — Тогда, может, мы их испечём и угостим ими Лютера, Ниена, Ниона, Нану, крысочелов, и вообще весь пригород? — Рэндал перекатился на спину, едва не соскользнув со стола на пол, и вдохновенно развёл руки в стороны, будто демонстрируя обширность своих планов. Себастьян в недоумении поднял бровь. Чего это вдруг этому безумцу в голову взбрело делать шаблонно добрые дела? Теперь он решительно ничего не понимает.       — Так я же съел весь сыр, — вспомнил Себастьян, на что Рэндал лишь рассмеялся, хватаясь за живот и едва не скатившись на пол. Он смеялся, как принято смеяться всем мальчишкам его возраста, но какая-то нотка ненормальности, припадочности и нездорового наслаждения мучениями других звучала в этом звонком хохоте. Очкастому было непонятно, как до Себастьяна ещё не дошло, что сыром его накормили не просто так.       — Ну и что? Тебе не понравилось? — Рэндал слез со стола и подошёл к питомцу сзади, а потом наклонился к его уху и прикусил мочку. Куриные Ножки запищал от боли, а тот принялся жевать её так, словно и вправду хотел откусить, перемолотить своими ровными белыми зубами и съесть.       — Много слишком! У меня живот заболит, — констатировал Куриные Ножки.       — Помолчи, ты меня с толку сбиваешь! — прикрикнул рыжий на питомца. Теперь он стоял посреди кухни и о чём-то думал так сильно, что его брови цвета загустевшей карамели сдвинулись к переносице, будто норовя заползти на очки. С минуту поразмыслив, Рэндал опустил дверцу духовки и вытащил на столешницу почерневший от времени и количества приготовленных блюд противень. У Себастьяна похолодело внутри. Опять примется засовывать в эту газовую камеру? Неужели прошлого раза было ему не достаточно?       — Давай, лезь сюда, — кивнул Рэндал в сторону противеня. — Только быстрее. А то скоро все лягут спать и угощать тобой будет некого.       — Хватит! Оставь!       Себастьян был уверен, что эти мольбы приведут Айвори в такое бешенство, что тот закричит, топнет ножкой и, как он это любит, возьмётся за какой-нибудь острый предмет, или начнёт душить питомца. Жестокий, порой безрассудный гиперактивный пацан — самое страшное, что может случиться в неполной семье. Куриные Ножки, поджав губы, чтобы не разрыдаться и не разозлить этим хозяина ещё больше, выжидающе глядел прямо в глаза Айвори-младшего, отсчитывая секунды до того, как в них вспыхнет адское пламя бешаной злости, которая готова взять власть над этим хрупким веснушчатым телом и рвать и метать, круша всё вокруг.       — Что ты сказал?       Молчание. Себастьян чувствует, как сопли уже стекают вниз по фильтруму, а слёзы заставляют глаза, и без того раздражённые слепящим светом ярких кухонных ламп, краснеть, а капиляры в них — лопаться. Самое страшное — оказаться с Рэндалом рядом, когда он в гневе. Милый и забавный в любой обычный день недели, этот славный рыжий мальчик в нередкие моменты хлёсткой злости, что рвётся наружу сквозь сжатые кулаки, превращается в настоящее чудовище.       Рэндал лишь молча склонил голову, едва не касаясь щекой плеча. Очки немного съехали вправо, и если бы не эти до предела суженные зрачки и все до единого напряжённые мускулы, словно у животного, что замирает перед тем, как напасть, можно было бы снова принять Рэндала за милого маленького мальчика.       Без единого слова шагнув к столешнице, рыжий дёрнул за ручку один из ящиков. Звеня ложками и вилками, деревянный рот шкафа высунул свой не менее деревянный язык, открывая взору все кухонные приборы. Рэндал схватил острый тонкий нож с длинной резной ручкой, затем зашёл за спину Себастьяна, чтобы тот не мог угадать его намерений. Проведя языком по блестящему лезвию, парниша улыбнулся, увидев, как кровь капнула на его белую рубашку, обласкав своей тонкой струйкой кончик языка. Себастьян замер, почувствовав мертвенный холод лезвия на своей шее.       — Слушай меня сюда, сучка кудрявая, — чеканил слова Рэндал, заставляя питомца бледнеть, сливаясь по цвету с сыром в его желудке. — ты сейчас встаёшь, делаешь три шага и ложишься на противень. Без разговоров. Ты забыл, кто ты в этом доме?       По слизистой носа будто прошла колючая рябь. Себастьян, запрокинув голову, всхлипнул и разрыдался. Слёзы нелепо катились по угловатым скулам, по острому подбородку, делая его не только нескладным, но ещё и мокрым, а слюна во рту словно превратилась в один большой вязкий комок, проглотить который невозможно. Куриные Ножки давно уже привык к изощрённым пыткам авторства своего рыжего хозяина, но чтобы его вот так беспардонно засунули в духовку и заставили его мозги плавиться… Он слишком молод, чтобы прокисать в холодильнике, как всё большие блюда, которые за раз съесть невозможно!       — Н-н-не нужно! — прерывисто просил о пощаде Куриные Ножки, сложив ладони в молебенном жесте. — П-пожалуйста! Если у т-т-тебя есть хоть чт… Хоть что-то святое!       — У меня есть ты и этого мне вполне хватает! — взбесился Рэндал, надавив ножом чуть сильнее, чтобы припугнуть питомца. — Либо ты сейчас ложишься сам, паскуда, либо я тебе переломаю ноги этим чёртовым стулом, на котором ты сидишь, и запихну в духовку как придётся!       Себастьян плакал, нелепо сжимая губы и кусая внутренние стороны щёк, чтобы не тревожить домашних своими воплями. Да им, наверное, всё равно — тоже уже привыкли к выходкам Айвори-младшего. Рэндал всё ещё держал нож у горла кудрявого, в глубине души надеясь, что тот не станет слушаться, позволив мелкому наиздеваться вдоволь — есть же повод наказать, а такого более чем достаточно.       — Пож-ж… Пожалуйста!       — Я сейчас отрежу тебе пальчики на ногах и засуну в рот! — Рэндал демонстративно наступил носком маленького лакированного ботинка на шнурках на босую ногу Себастьяна.       — Не надо! Н-н-нет! Я сам! Я всё сделаю! — быстро произнёс Куриные Ножки, почувствовав, что Рэндал разошёлся не на шутку. Лучше он действительно сделает это самостоятельно и без лишней боли, нежели этот рыжий садист сдавит его в своих руках и заставит скулить, пока коточелы показушно отворачивают усатые мордолица. Вы бы отворачивались так же? Может быть — мы же привыкли, что у них такие игры.       Себастьян, дрожа всем телом от налипшего на кожу ужаса, еле как поднялся на ноги, что стали будто ватными. Он искрене надеялся, что сейчас какая-нибудь маленькая случайность спасёт его, перейдёт дорогу Рэндалу, заставив того хоть немного задуматься над своим поведением. Рыжие кудри прилипли к мокрому от холодного пота лбу, а глаза противно слезились в уголках, не давая забыть о том, что всё пребывание Себастьяна в этом доме — одно сплошное мучение. Каждый шаг отдавался болью во всём теле и пол в одно мгновение стал обжигающе холодным. С каждым шагом столешница всё ближе. Лежащий на ней железный противень омерзительно блестит своим гладким серым брюхом, словно насмехаясь над беззащитным мальчишкой, что сейчас уложит свою нетронутую сколиозом спинку на его жирную поверхность.       — Быстрее! — подгонял Рэндал. Плачуший Себастьян плохо соображал, особенно вымоченный в собственном поту из-за такого стресса, но быстро понял, что если он сейчас не выполнит приказ, то этот милашка в чёрном костюмчике вспорет ему брюхо к чёртовой бабушке. Взгромоздившись на столешницу, Куриные Ножки подобрал колени под себя. Нелепо пытаясь угнездиться на противене, парень старался сдерживать слёзы. В этот раз ему не удастся придумать план побега. Тебя, Себастьян, тоже есть желающие взять на ручки, умильно шепча твоё имя, и гладить, целовать, обещать, что будь у них такой питомец, они бы заботились о нём день и ночь, расчёсывая твои карамельные кудри и застёгивая на твоей груди рубашки и кофточки, только у нас в зоомагазинах рыжих мальчиков не купить. А жаль       Себастьян лёг на противень, свернувшись калачиком. Его колени, красные от ссадин, казались боками спелых августовских яблок, а дрожащие в немом крике о помощи губы напоминали комочки розовой жевательной резинки, что прилеплена к столу уже невесть сколько. Рэндал расхаживал вокруг, заложив руки с ножом за спину и любуясь послушанием питомца. Ему нравится, когда кто-то пляшет под его дудку. Бьюсь об заклад, если те же самые желающие взять его на ручки исполнят-таки свою мечту, то этот рыжий непоседа десять раз извертится в их ласковых ладонях, пять раз укусит за плечи и в итоге вырвется, не желая чувствовать над собой чью-то власть. Рэндал Айвори он такой, вне нашего понимания.       — Наконец-то, — вздохнул очкастик и принялся мазать Себастьяна маслом. — Хорошо что я додумался тебя раздеть, не находишь?       — Угу… — еле слышно произнёс тот, когда масло, стёкшее с живота, собралось крохотным золотым озерцом во впалом пупке. Кисточка для масла плавно проходилась своими резиновыми ласковыми щетинками, щекоча впалый живот, оставляя масляный след на белых бёдрах. Рэндал улыбнулся, представив, как зарумянятся эти аппетитные ножки и как будет хрустеть нежная персиковая кожа, и изо рта запросилась слюна. Животик заурчал. Пора ставить в духовку.       Айвори, вдохнув поглубже, поднял противень и погрузил в духовку. Отошёл чуть поодаль, отряхнул руки, с довольной улыбкой оглядел своё блюдо. Заплаканный, весь в ссадинах и масле Себастьян выглядел настолько жалко, что невозможно было оторваться. Это как наша повседневность — когда видишь краем глаза в обезумевшей полудничной толпе, или в алом партере театра, или среди запылившихся и заросших пыреем могил на кладбище образ невероятно непривлекательный для сознания, но вопреки этому хочется следовать за ним по пятам, улыбаться, стараясь заслужить его внимание, потому что этот образ обладает какой-то своей уникальной и неповторимой красотой, которой хочется коснуться во что бы то ни стало. Себастьян же был чем-то большим, чем все эти толпы, партеры и могилы — он был настоящим идеалом, в который нужно вглядеться, чтобы понять и впустить в своё сердце эту райскую красоту.       — Увидимся через пятнадцать минут! — хихикнул Рэндал и захлопнул дверцу духовки. Себастьян хотел было заколотить по мутному разлинованному стеклу своими маленькими кулачками, но здесь было слишком тесно и удары превращались в слабые тычки. Со всех сторон начал дуть горячий воздух, перекрывая кислород, а стены и противень начали нагреваться со страшной силой, раскаляя плоть. На кухню вошёл Нион, потянулся, наклонился к холодильнику, достал из него банку пива, с глухим хлопком вдавил открывашку внутрь. Куриные Ножки понял, что это его шанс.       — Нион… — позвал он, но коточел никак не отреагировал, лишь приложил банку к губам, и,опустив уши, сделал глоток. Всё он прекрасно слышал.       — Нион, помоги мне! Я здесь! Открой, пожалуйста! — Себастьян приложил ладони к прозрачной дверце, из-за чего мякоть на его ладонях сделалась похожей на крупные розовые капли, распластавшиеся по стеклу. — Нион, пожалуйста!       Коточел, хмыкнув, показательно отвернул нос в сторону зала, всем своим видом показывая, что он не готов взять на себя эту ответственность, и что на Куриные Ножки ему до лампочки. Нион вышел из кухни, даже не обернувшись на духовку. Себастьян почувствовал, как его кожа начинает плавиться, но это были лишь игры разума. Масло сохло, оставляя после себя ароматную корочку, что розовела на бледной коже. Веснусчатые щёки подёрнулись сдобным румянцем, запекаясь и становясь аппетитным филейным кусочком. На глазах у всей кухонной плитки милый кудрявый парнишка превращался в жалкую пародию рождественской индейки. Глаза жёг жар, от чего их захотелось сомкнуть сильнее, ибо стекловидное тело мгновенно высыхало от такой высокой температуры — Рэндал загнал печь на максимум. Себастьян хотел было заплакать от колкой беспомощности, что щиплет изнутри нос и кусает за корень языка, но слёз не было — за обильным потоотделением следовало обезвоживание. Горячий воздух дул в затылок, грозясь прожечь в нём дыру. Голова закружилась а дышать становилось всё труднее.       А теперь скажите честно, кто из вас, тянущих руки к милым непоседливым рыжикам в очках, отважится подойти и откинуть эту чёртову дверь духовки? Мы все скажем: «Это же естественно!», и скажем это потому, что у нас дома не живёт милый непоседливый рыжик в очках.       Себастьян почувствовал, как сыр внутри начинает закипать, лопая крупные вздувающиеся пузыри о стенки кишечника, разъедая их своей солёной горячестью. Живот тянуще ныл из-за такого количества плавящегося и кипящего сырного месива. Сосуды расширились — тело налилось красной краской. Организм едва выдерживает температуру в сорок градусов, что уж говорить о двухсот пятидесяти. Себастьян боялся, что его глазные яблоки лопнут, и когда он вылезет отсюда, то станет слепым, что позволит Рэндалу «играть» с ним ещё более жестоко. Сквозь гудение духовки пробивался ещё один еле уловимый бурлящий и шкворчащий звук. Это прикипали к костям и друг другу внутренности. Слепляясь в один большой узловатый комок запечённого мяса, они румянились, их оболочки лопались, и из розовых здоровых сгустков мышц и ферментов органы превращались в бесполезное хрустящее нечто. Суставные капсулы белели, становились прозрачнее и пористее. Себастьян вспомнил, как разламывал курочку и выбрасывал половину от того, что было на тарелке — кости, хрящи, кожа. И Рэндал выбросит. Даже не задумываясь. А сыр по прежнему кипел, шлёпая своими глотками-пузырями по тонким стенкам кишечника. Круговые мышцы, сокращаясь, старались протолкнуть эту адскую массу из сыра и соков кишечника куда-то дальше, к прямой кишке, но, словно сами себе противореча, сжимались и выталкивали её назад. Себастьян подумал, что его живот сейчас лопнет. Ему вдруг захотелось спать. Голова раскалывалась, виски протыкали спицы тянущей боли, а дышать стало так тяжело, что Куриные Ножки уже успел подумать, что умирает. Жар лизал тело, кровь в ушах ухала бешано громко, а сон ласковой рукой обволакивал сознание, уводя за собой на верную смерть. Заснуть и не проснуться — участь, которую решившие свести счёты с жизнью выбирают радостнее всего. Себастьян подумал, что это конец. Всё не может кончиться настолько печально. Сыр уже бурлил у горла, создавая во рту мерзкий вкус желудочного сока вперемешку с кислым молоком. Глаза самовольно слипались, не желая открываться вновь — ресницы будто приплавлялись к коже, а веки таяли словно восковая свечка, превращая глаза в гладкое место.       Кэп, позволите ли Вы мне обнять Вас? Ради Бога, умоляю! Я восхищаюсь Вашим творчеством! Я восхищаюсь Вашей смелостью и самобытностью! Ничего более — только мои руки на Ваших плечах!       Вдруг над ухом Себастьяна троекратно пискнул таймер — время вышло. Тут же из залитого светом проёма материализовался Рэндал и, радостно вспеснув руками, подбежал к духовке. Открыв её, он схватил вафельное полотенце, обмотал вокруг руки и вытащил противень на столешницу, водрузив его на подготовленную разделочную доску из цельного дерева. В нос врезался комнатный воздух, полоснув по рецепторам и заставив Себастьяна закашляться. Высохшая полость носа жадно ловила обжигающе свежий кислород. С трудом разлепив веки, Себастьян увидел Рэндала. Тот, ухмыляясь, нависал над ним, крутя в руках всё тот же нож. Ткнув пальцем в голень кудрявого, Айвори довольно мурлыкнул.       — Готово! Идеально готово! Теперь нужно сервировать. Встать можешь?       Себастьян, не говоря ни слова от шока, попытался сесть на горячем противене. Выходило с трудом. Запёкшаяся кожа трещала и лопалась, оголяя белое ароматное мясо. А из трещин, так похожих на крошащиеся кусочки халвы, сочился сок, обливая конечности парнишки. Себастьян действительно был похож на маленькую сладкую булочку в прямом смысле этих слов.       — Иди и ложись на стол! — скомандовал Рэндал и полез за едой для сервировки. Кажется, что если он оторвёт ноги от пола и пристроится на одной из полок, то полностью поместится в холодильнике. На стол ложилась самая приятная еда — разнообразные фрукты, нарезанный лосось, нарезанная сочная дыня, ломтики «фуэта», баночка красной икры. Всё говорило о том, что будет праздник. Хрустя поджаренной кожей, Себастьян лёг на скатерть, на которой мгновенно появились жирные пятна от его тела. Рэн-Рэн улыбнулся, хмыкнул носом, поправил очки, а затем принялся красиво выкладывать продукты на питомца. Куриные Ножки в действительности почувствовал себя вещью — неужели ему теперь придётся работать посудой в этом доме? Вокруг нежно-розовых сосков простелился липкий дынный след — Рэндал с помощью сахарных жёлтых кусочков принялся вырисовывать лемнискату Бернулли, прокладывая контур её так, чтобы в кружочки точно попадали соски парня.       — Как думаешь, лучше тебе икру положить на нос или на грудь? — советуясь с «блюдом», Айвори деловито потирал ручки в своих неизменных белых перчатках.       — Зачем вообще её класть на меня? — взмолился кудрявый, но хозяин уже принял решение без него. Крупные маслянистые, рыжие, как сам Рэндал, жемчужины раскатились по ключицам питомца, и издалека казалось, что это очередная россыпь веснушек на его теле. Кажется, что когда Всевышний сотворял Себастьяна, то нечаянно просыпал на его тело очень много куркумы — рука дрогнула. Странно — наш рыжик уже выложил почти все продукты на тело нашего страдальца, но так и не задел самое большое пространство — живот. Куриные Ножки это удивляло. Вроде бы, вот тебе огромная живая тарелка. Но Рэндал всё ходил вокруг да около, располагая «фуэт» на бёдрах по контуру, по которому обычно ложится нижнее бельё, расстилая ломтики ароматного солёного лосося по плечам и предплечьям, завершая их сверху оливками в сметане, раскидывая по всему телу в случайных местах жилистые веточки кориандра и багряные листочки базилика, размазывая тонкие линии плавленного сыра с вкраплениями терпкого трюфеля чуть ниже пупка и стеля их ровно по росту тазовых костей.       — А теперь будем проверять готовность! Не зря же я это всё затеял! — сказал Рэндал едва живому от страха Себастьяну, словно, а может и не словно, не замечая его эмоции, нагнулся и достал из штанины маленький складной ножик. Этот ножик он давно стянул из кухонного ящика, пока старший брат отвлекался на передачу по телевизору с кричащими друг на друга женщинами и дерущимися мужчинами, и присвоил себе. Должен же у него быть свой карманный помощник, в конце концов. Рэндал немного почесал свой рыжий курносый носик, немного почесал правый бок, запустив руку под одежду и испачкав мягкую кожу под мышкой и атласную рубашку разводами еды, что были на перчатках, а потом вытянул аккуратные тоненькие ручки к потолку и, встав на носочки, потянулся высоко-высоко, будто бы собираясь достать до люстры и хрустнув белоснежными аккуратными косточками, облизнулся и сунул нож промежь рёбер Себастьяну. Раздался хруст грудины — её задело совсем немного, но этого хватило, чтобы заставить Себастьяна испугаться до бледноты. Ему показалось, что игривое лезвие пронзило его лёгкое, и сейчас произойдёт самое страшное, что только может произойти в результате несчастного случая — пневмоторакс. Но нож оказался умнее, не стал вонзаться в нечто настолько жизненноважное. Рэндал, кряхтя от напряжения и сил, которые он вынужден был прилагать, полоснул вдоль живота, и вот кожа, так старательно натянутая созидателем этого чудного веснусчатого зверька на рёбра и таз, двумя алыми лепестками распустилась по разным сторонам от позвоночника, обнажив совсем не рыжее нутро такого рыжего мальчика. Искромётная алость человеческого тела, доступная в нашей повседневности лишь хирургам и маньякам, расстелилась перед Рэндалом расписным шёлковым ковром, вместо цветов на котором неведомым мастером были вытканы системы органов.       Импровизированная аутопсия прошла успешно, и теперь Себастьян мог рассмотреть сам себя изнутри. Ему всегда было любопытно, как работает человеческое тело, но торчащий краешек бьющегося сердца, покрытого ароматной коричневой корочкой, не мог не вызывать ужаса с непривычки. Внутренности превратились в один сплошной запечённый ком слипшегося мяса, а сквозь стенки кишечника, до прозрачного натянутые и розовые, проступала белая плотность запёкшегося сыра, готовая вот-вот разорвать тонкие волокна.

Разница давлений

.       Рэндал только секунду успел полюбоваться нежным нутром питомца, как кишки, скользнув друг по дружке, выпрыгнули из зияющей дыры в животе Себастьяна как чёрт из табакерки, явив миру свои забитые сыром проходы. Порубить с расстоянием сантиметров в пятнадцать и получатся прекрасные сырные булочки. Выскочив из брюшной полости, кишечник скатертью-самобранкой расстелился вокруг талии Себастьяна.       — Ну вот, всё готово! — Рэндал довольно улыбнулся, снова занеся нож куда-то над своей рыженькой головкой, но затем передумал и опустил его. Отсекая один за другим пухлые пирожки из мышечной ткани и сыра, парниша мило кряхтел от усталости, собирая получившиеся кусочки в тарелку. Себастьян молчал. Он не видел смысла что-либо говорить сейчас. Возразить он не может — дело уже сделано, возмущаться в его положении глупо, а смеяться не над чем. Он — блюдо, глазастое ожившее блюдо на пиру у косых людских взглядов, слащавых елейных махровостей умиления и культуры отмены. Он — никто. Здесь и сейчас, вчера и завтра, молчаливый и бесправный наблюдатель. Дамоклов меч блок-листов, вилка Сатаны, причина умиляться малышастику в квадратных очках. Станете вы его целовать?       — Пойду теперь угощать всех сырными булочками! — оповестил питомца Рэндал, подхватив тарелку с лакомством и направился ко входной двери. А Себастьян остался нелепо лежать со вспоротым брюхом и разложенной по телу едой.       — А как же это?       — Что? — обернулся Айвори.       — Ну, дыня, колбаса…       — А, ну ты доешь сам, я не буду.       Выйдя за дверь, Рэндал оглянулся. Неподалёку Нион, сидя на газоне, пускал в воздух сигаретный дым, лениво мацая зубами белый фильтр. Рыжик подошёл к нему, протянув тарелку с сырными булочками, склонил голову вправо, как бы задавая немой вопрос. Коточел улыбнулся, выбросил окурок и взял себе один отрезок кишок с тарелки. Айвори-младший выжидающе глядел на Ниона, распахнув свои широкие глаза ещё шире. Тот оглядел запёкшуюся и треснувшую брызжейку, а затем поднёс ко рту и впился зубами в мягкий эпителий. Ткань треснула, изнутри хлынул горячий сыр, что уже успел немного остыть и теперь был уже не таким обжигающим. Нион, одобрительно мурлыкнув, откусил ещё кусок.       — Знатная требуха! — похвалил коточел, уложив спину на прохладную стриженую траву. Небо неизменным голубым полотном расстилалось над всей Канадой, пестря и пенясь белыми пористыми клочками облаков. Слепя глаза и заставляя жмурить веки, закат жаркого июльского дня накидывался на людские спины сладкой прохладой, обещал нам всем быть счастливыми завтра, потому что такой красивый, такой янтарно-розовый бархатный закат не может знаменовать что-то плохое.       — Меня радует, что я и хорошие люди во всём мире смотрим на одно и то же небо, — сказал Нион.       Кэп, а как Ваше имя? Я посвящу Вам ровно двести тридцать шесть стихотворений и назову каждое в Вашу честь. А потом, когда меня спросят, кем приходится мне «…», я буду лишь загадочно улыбаться и смотреть вверх, на кристально голубое небо.       Старшего брата Рэндал нашёл за калиткой. Скрестив руки на груди, Лютер рассматривал горизонт. Солнце уже скрылось, оставив за собой лишь писк чаек и пригородную тишину. Младший подошёл к брату, прервав его любование погружением природы в сон, подёргал за полы выправленной из брюк рубашки и чуть ли не в лицо ткнул своё кулинарное творение.       — Себастьян? — устало произнёс Лютер и вздохнул. На этот вопрос Рэндал лишь кивнул. Снова вздохнув, Айвори-старший взял сырную булочку с тарелки и аккуратно оторвал половину для себя, а вторую положил на тарелку.       — Ты выпил свою вечернюю воду? — спросил он, и рыжий, немного помявшись, кивнул ещё раз, и Лютер понял, что ничего тот не выпил. Из круглой дырочки в центре пирожка сочился сыр, и старшему это не очень нравилось. Отдавать Себастьяна в ателье, чтобы подлатали, или опять сделать это самому?       — Вкусно?       — Выглядит аппетитно, но я боюсь обжечься, поэтому давай подождём, — спокойно произнёс Лютер.       — Хорошо, — ответил Рэндал.       Сырные булочки остывали. Остывали, как негатив после давно прошедшей ссоры. Булочки, начинённые чем-либо — прямое олицетворение жуткого порицания. Огненный сыр, брызжущий изо всех щелей, о который так и хочется обжечься. Ты подносишь к нему губы, затем, расшатывая и без того требующую лечения эмаль (нет человека с полностью здоровыми зубами), погружаешь в солёное месиво ровные ряды зубов. Отвратительно горячо, да к тому же ещё и жирно, но ты не прекращаешь. Потому, что если бы не было сырного пирожка, не было бы сытого желудка, не было бы радостных воспоминаний, не было бы человека. Сырная булочка. Не будь её, человек не смог бы в полной мере раскрыть своего разума — он бы не достиг того уровня развития, чтобы создать тесто и сыр, да ещё и соединить их и положить в духовку. Себастьян — сырная булочка. Лакмусовая бумажка каждой чёрно-белой проделки рыжика в очках. Если бы не он, не было бы Рэндала в полной мере, в той мере, в которой он есть в наших головах. Себастьян незаменим, хоть и не является штурвалом рисованного бытия. Он тот, без кого это бытие было бы бессмысленной кутерьмой, что вращается вокруг гиперактивного мальчишки и его старшего брата. Обычная история. Таких тысячи, сотни тысяч. Но есть он. Второе рыжее лакомство для зрительских глаз. Рождён, чтобы быть козлом отпущения. Если бы не он, мы не могли бы вкусить натуру Рэндала, он просто бы не смог раскрыться перед нами. Ведь те зверства, те жестокие игры, те мучения, которым подвергался Куриные Ножки — есть плод поведения сладенького непоседы, так похожего на лисёнка, того поведения, которое удивляет, шокирует, будоражит, и вместе с этим влечёт, заставляя смотреть на игры питомца и его хозяина ещё и ещё. Они же похожи на фарфоровые покрытые блестящей глазурью фигурки, снятые с крышечки музыкальной шкатулки, что напевает что-то очень спокойное и неторопливое, правда? Без Себастьяна не было бы того Рэндала, которого готовы тискать и сжимать в своих объятиях. Мы бы просто не увидели его.       — Неплохие булочки, — сказал Лютер, откусив кусочек. — угости всех остальных.       — Тебе действительно нравится? — спросил Рэндал, приподнявшись на носочки и заглянув брату в глаза в надежде увидеть там что-то тёплое, отзывающееся внутри сладкой уверенностью на то, что ты кому-то нужен.       — Действительно, — Айвори-старший улыбнулся, заправив свои тёмные волосы за ухо, а затем, чуть пригнувшись, обнял братишку, прижав того к себе. Рэндал такой хорошенький, такой худой, такой… Помогите же мне подобрать слова!!!       — Я люблю тебя! — мяукнул рыжик, уткнувшись лицом в старшего, а тот, негромко назвав его как-то очень ласково, потрепал Рэндала по головке.       Иди, угости всех.       Поделись с ними тем, без чего бы нас всех не существовало.       Ниен принял угощение из рук Рэндала прямо в ванной комнате. Только что приняв душ, тот стоял в одном только полотенце и рассматривал запёкшийся отрезок кишки. Пожав плечами, коточел откусил кусочек. Сочные волокна мгновенно расстаяли во рту, брызнув жирным соком на щёки. Ниену понравилось. На вкус как что-то рыжее и пахнет чем-то кудрявым.       — Я возьму ещё? — спросил коточел и, дождавшись кивка Рэндала, взял ещё одну булочку и в съел в один присест. А после, толком даже не успев прожевать, попросил оставить ему две штуки и сыто мурлыкнул. Рыжик выбежал из ванной, и Ниен едва сдержался, чтобы не запищать в ладошку от умиления. Ну Господи, ну вы, вот вы, читаете же сейчас, представьте эту картину — в вашей ванной комнате на кафельном полу стоит рыженький растрёпанный мальчишка в очках, в чёрном слегка помятом костюме, и в белых, как морская соль, перчатках, и протягивает вам тарелку с вашим любимым блюдом. А потом, дождавшись вашей реакции, он убегает. Ничего необычного, просто выходит из ванной, как все нормальные люди — открывает дверь и выскальзывает в коридор. Но посмотрите! — разве вы не видите сладкого изящества, нежной неловкости и живописной красоты каждого его движения? Как он кладёт свою мягкую ладонь на дверную ручку, скользнув пальцами по холодному металлу, как чёрный костюм обволакивает стройное канадское тело, а его тканевые складки развеваются из-за сквозняка, как трепыхаются морковные пряди, заправленные за аккуратные кремово-розовые ушки. Это секунда, но этой секундой можно восхищаться целую вечность. Одну эту секунду можно вложить в тысячи картин, тысячи стихов и тысячи прозаических строк, посвящённых пресловутой «красоте в мелочах». Ну, представили? Красиво же? Я о том и говорю — смотрите, какая рыжая мелочь, и как она замечательна! Случайное движение, незамысловатое, в какой-то мере механическое, но сколько мыслей оно порождает!       Зефир любите? Я вот терпеть не могу.       Поскольку Рэндал не нашёл Нану, то следующими в очереди на дегустацию оказались соседи. Постучавшись в первый попавшийся дом и чуть не выронив тарелку с лакомством, рыжик нетерпеливо чихнул и поправил очки. Интересно, Себастьян там доел то, что осталось? Переминаясь с ноги на ногу, парниша смотрел на дверь, ожидая, когда она наконец отъедет вправо. Он приподнялся на носочки, пытаясь заглянуть в окошко слева от двери, и лисьи узенькие глазки превратились в две щёлочки — так Рэндал старался. Он со своими мягкими волосами цвета свежевыжатого морковного сока, налитого в только что вымытый стеклянный стакан, со своей беленькой тоненькой кожей, с невесомой стрункой изящества, пронизывающей всё его тело, идеально вписывается в этот знойный пригородный вечер. Воздух стоячий, влажный, и от того душный, и он, этот воздух, казалось, окутывал Рэндала со всех сторон, признавая, давая слиться воедино с томлёным закатом и июльской тишиной. Сколько бы не было времени, какая бы ни стояла за окном погода, Рэндал всегда будет маленьким кусочком лета в промозглой вьюге жизни. Ибо почему всегда так хочется протянуть руки к сочетанию медного цвета волос и очков? Почему мы так боготворим летние дни? Почему рыжие мальчики бывают дороже огранённых бриллиантов?       Закрыть глаза. Представить образ. Создать его, взрастить, и свято, безвозвратно и безвозмездно в него уверовать.       Не про тебя ли, Рэндал?       Это тобой-то восхищаются и ставят во главу угла и на аватарки? Это ты-то Афродита в этом чёрно-белом уютном мирке? Это в тебе-то некоторые узнают себя? И твоим ли именем, Рэндал, мы будем крестить всех мимо проходящих рыжеволосых людей, носящих очки в любой оправе?       Ты ли, Рэндал?

Откройте. В Вашу дверь давно уже стучатся.