Слушая наше дыхание

Хан Джувон рыдал безутешно, как дитя. Да у него самого слезы давили горло. Приходилось убеждать себя, что это просто дождь. Тени прошлого. Все плохое с Ли Донсиком давно произошло. Ли Юён умерла больше десяти лет назад. К чему по ней плакать, когда можно отомстить? Это был удачный вечер. Ли Донсик наконец узнал все, что хотел. Получил доказательства — пусть и спустя двадцать лет, но вполне достаточные, чтобы отправить за решетку главного комиссара. Теперь у него был карт-бланш. Ему не потребуется ничего делать. Ради него Хан Джувон обещал добровольно отправиться в ад. Почему не выходило относиться к его словам хладнокровно? Ему бы порадоваться тому, как изящно ловушка захлопнулась! Хан Джувон, этот наивный, яростный, принципиальный юнец предоставил ему доказательства против родного отца и какие — чистосердечное признание. Донсик и представить не мог, что Хан Кихван будет настолько беспечен! Ли Донсик не испытывал ни капли радости, ни запоздалого торжества. Только горечь, как от дешёвого кофе без сахара в участке после ночного дежурства. Однажды утром коллега из дорожной полиции жаловался Ли Донсику, что некоторые аварии невозможно предотвратить — законы физики, помноженные на людское невезение, оказываются сильнее. Тех, кому суждено умереть — не спасти. Насколько бы крепкие дорожные отбойники ни ставили, рано или поздно кто-то вылетит с трассы. Тщательно спланированная, выверенная вплоть до стрелки на брюках, жизнь Хан Джувона упала в пропасть быстро и безвозвратно. Тетушки из парикмахерской за выбранные методы называли помощника инспектора Ли жестоким, но он не был бессердечен. В том, что ему в отцы достался самодовольный беспринципный мудак, вины Хан Джувона не было. Прежде Ли Донсик не встречал никого, кому в жизни пришлось тяжелее, чем ему. Теперь он засомневался. Кем проще быть сыном убийцы или братом жертвы, ложно обвиненным в ее убийстве? Кем бы он хотел сам быть сейчас? «Никем, — привычно подумал Ли Донсик. — Я хотел бы учиться в старшей школе и слушать, как умница, родительская гордость, Юён тайком дразнит меня за завтраком. Острый ум — это ее орудие, не мое. Я всего лишь беспечный раздолбай, играющий на гитаре». Ли Донсик хотел уйти, когда Хан Джувон успокоится. Он был не настроении продолжать разговор. Ли Донсик уважал его — и как напарника, и как безумца, готового ради правды уничтожить все, во что верил. Это уважение и благодарность требовали от него позволить Хан Джувону сохранить лицо. Дать ему уйти и зализать раны. Что бы ни болтали о Ли Донсике в Маняне, он не разрушал чужие жизни ради забавы. Он старался стать тем, кем стала бы Ли Юён, доживи она до его лет. Если не хорошим человеком — а она была не настолько правильной девочкой, как принято было считать, — то не полным уродом. Только полный урод бросил бы напарника с нервным срывом рыдать под дождем после того, как его отец признался под запись в убийстве. Вот если бы дождь закончился… Или Ли Донсик нашел в себе силы оторвать от себя Хан Джувона, льнущему к его рукам столь отчаянно, словно он пытался причаститься от святыни. На мгновение Ли Донсику померещилось случайное прикосновение губ к внутренней стороне ладони. Ему не было противно. Ему было неловко. Немного стыдно. Когда он последний раз представлял Хан Джувона на коленях, там был иной контекст. Да уж. Не то что говорить, вспоминать об этом не стоило. Случайная фантазия во время дрочки. С кем не бывает? Полицейские не сидели на сайтах знакомств. У Донсика был четкий план отступления. Пока небесные хляби не разверзлись, решив то ли потушить ад, то ли устроить второй всемирный потоп. Дождь не планировал прекращаться в ближайшую вечность, и план полетел к черту. Скоро на автотрассах смогут возделывать рис, а патрульным придется пересаживать на лодки. Ли Донсик откашлялся, намекая, что греческие трагедии не вечны. Хан Джувон мог оставаться безутешным внутри своей теплой, красивой машины. Это дало бы столь необходимую им обоим дистанцию. Запись с показаниями Хан Кихвана подходила к концу. На сегодня Ли Донсик услышал достаточно. Он чувствовал неотвратимое желание орать и швырять в стену бутылки, ярче, чем прерывистое дыхание Хан Джувона в руку. Просто Донсик пока лучше себя контролировал. Он долгие годы был безутешен, оттого понимал Джувона лучше, чем ему бы хотелось. Когда Джувона затрясло — то ли от рыданий, то ли от холода — дрожь передалась Донсику в руку. Что-то в телефоне заело: вместо того, чтобы прекратиться, запись пошла на второй круг. Это было гораздо больше, чем Ли Донсик был в состоянии выдержать. Пятнадцать античных греческих трагедий из десяти. Надо было срочно что-то делать. Иначе Хан Джувон не дожил бы до завтра, а скончался в больнице от воспаления легких. Это было бы не трагично, а очень глупо. — Идем, — наконец разорвал молчания Ли Донсик. Он говорил достаточно громко, чтобы перекричать гул дождя. Стоявший на коленях Хан Джувон растерянно поднял на него голову. Когда-то он обвинял его в убийстве Юён и огрызался на каждое слово. Теперь он казался совершенно сломленным. — Куда? — от рыданий голос у Джувона немного охрип и звучал незнакомо. — В полицию? — Какая полиция? — поразился Ли Донсик. — Если кто-то тебя в таком виде увидит, то предъявит мне за применение пыток. И они будут правы! — Тогда? — звучало, как вопрос. Хан Джувон попытался сам подняться на ноги, но едва не подвернул ногу. Земля была скользкой. Ли Донсик со вздохом протянул ему руку и вытащил его из грязи, словно застрявшую машину. Мятые брюки Хан Джувона и не брезгливого Ли Донсика повергли в ужас. — Примешь душ, выпьешь что-нибудь, чтобы согреться, и… — Ли Донсик еще раз посмотрел на Хан Джувона и добавил: — И уедешь утром, как прояснится. С нервным срывом и в проливной дождь на машине Хан Джувон мог разве что разбиться на смерть. Ли Донсик мечтал отомстить Хан Кихвану, но не так. С самого начала ему хотелось щелкнуть наглого сеульского юнцы по носу, но никогда причинить ему вред. — Дам тебе что-нибудь чистое, пока твоя одежда будет стираться. Хан Джувон столько раз к нему вламывался, что удивительно, как сегодня его требовалось уговаривать. Ли Донсик буквально взял его за руку и притащил к себе домой. Это было странное, незнакомое чувство. Он давно никого к себе не приводил среди ночи. К моменту, как они добрались до крыльца, оба достаточно вымокли, чтобы Ли Донсик тоже начал мечтать о горячем душе. Правда второй, еще родительский душ, как назло, не работал — Ли Донсик им не пользовался, и труба проржавела без присмотра. — Ты уверен? Тебе разве не нужно… — Побыть одному и обдумать, как твой отец сломал мне жизнь? — резко спросил Ли Донсик. Он сначала ляпнул, а потом подумал. — Спасибо, я как-нибудь перетерплю твое присутствие. Дом большой. В крайнем случае они вместе напьются. Или Ли Донсик напьется один, пока Хан Джувон будет рыдать в уголке кухни. Злился ли Ли Донсик? О да, его ярость могла подогревать котлы ада, предназначенные для убийц со времен Каина, но он ни за что бы не стал вымещать злость на невиновном. Тем более, если невиновным был Хан Джувон. Может, его присутствие позволит держать себя в рамках. Как бы то ни было, страдать под одной крышей после теплого душа — спокойнее, чем мокнуть на улице. Со всех сторон выгодное предложение. — Тогда я тоже… — Хан Джувон запнулся. — Перетерплю твой бардак. Перетерпит, он бардак, надо же какая щедрость! Ли Донсик подумал, что пора завязывать с благотворительностью, но молча и привычно впустил Хан Джувона в дом. В конце концов что могло пойти не так? Мокрый Хан Джувон голым вышел из душа. Влажные капли стекали по бледной коже, за босыми ступнями тянулся влажный след. — Что, не нашел полотенце? — поддел его Ли Донсик, пряча за сарказмом нечто иное. — Или разучился им пользоваться? Как у многих в полиции, у Ли Донсика была прекрасная зрительная память. Если бы его позвали в морг к бездыханному телу Хан Джувона, Ли Донсик смог бы его опознать по тонким красивым ключицам. Это осознание ударило весьма некстати. Раз или два они рядом переодевались, но тогда Ли Донсик был слишком погружен в рутину, чтобы обращать внимание на чьи-то… Чертовы ключицы. — Ты забыл положить мне чистое, — невозмутимо заметил Хан Джувон. И не подумаешь, что еще недавно он безутешно рыдал под дождем. Наверное, он из тех змеев, которые впивают клыки с ядом в заботливо подставленную руку. Или горячего теплого душа было достаточно, чтобы вывести его из нервного ступора. Хан Джувон изящно продефилировал к шкафу, развернулся к Донсику спиной и спросил: — На какой полке лежит? Скажи, я сам возьму. До этого Ли Донсик придерживался стратегии смотреть в глаза. Не опускать взгляда ниже ключиц. Но когда Хан Джувон отвернулся, он поймал себя на том, что пялится на его жопу вместо ответа. Поскольку Хан Джувон нередко запирался в кабинке или служебном туалете, чтобы застирать над раковиной крошечное, ему одному видное, пятнышко, в участке его считали скромным, словно благородная барышня из богатой семьи. Они все заблуждались. Хан Джувон был сложен и лишен стыдливости, как греческий олимпийский отлет. Или спартанец. — На верхней, — на автомате ответил Ли Донсик и сразу пожалел о своих словах. Потому что Хан Джувон встал на цыпочки и потянулся за тем, что лежало на верху стопки. С его ростом он без усилий мог взять любое. Ли Донсик редко менял полотенца — чаще стирал одно до тех пор, пока оно не выцветало и не превращалось в половую тряпку. Тогда он открывал шкаф и доставал новое. Вот и сейчас полная стопка рухнула на беднягу Хан Джувона. Впрочем, скорость реакции его выручила — большую часть стопки он поймал в полете и зажал между обнаженным мокрым телом и шкафом. Если бы не обстоятельства, Ли Донсик бы решил, что тот специально над ним издевается. — Извини, — смутился Хан Джувон. — Я их все перестираю. Как машинка освободится. Или утром. — Забирай себе! — предложил его Ли Донсик и быстро сбежал в душ. На всякий случай он еще и дверь за собой закрыл. — И пижаму выбери, какая понравится! Зайдя в душ, Ли Донсик сразу включил холодную воду. Это не помогло. Он стоял, прислонившись спиной к прохладному кафелю и безучастно наблюдал за тем, как вода льется на голову. Картина обнаженного Джувона, который на цыпочках тянется за полотенцем, и вода капает у него с ресниц, стекает вниз по ключицам, сводила с ума. Нельзя сказать, что раньше Ли Донсик не видел голых мужиков — ему нравилось спать с мужиками. Прекрасный способ ненадолго забыться и почувствовать себя живым. Главное отъехать подальше от Маняна, чтобы друзья не подшучивали на утро. Хотя и на это Донсику вскоре стало плевать. Он спал с кем хотел — жизнь коротка. Пусть говорят о нем что хотят — его репутацию сложно испортить. Обычно его любовники не являлись его молодым напарником с нервным срывом. Ни один из них не был сыном убийцы его сестры. Ни один из них не вламывался в его дом, не пытался допрашивать с пристрастием, с вызовом глядя в прямо в глаза. Ни один из них не баюкал его голову на коленях, пока он плакал на причале в бессильной ярости, а полиция увозила труп Нам Самбе. Дал бы Ли Донсик Джувону в морду, если бы тот его поцеловал тогда? Черт. Нет. Это был неудачный пример. Ли Донсик переспал бы с ним — легко и бездумно. И ни капли бы не раскаивался. Такой уж он был человек. Это Джувон. Холодный, брезгливый и красивый как греческий бог Хан Джувон вечно заморачивался. С самого детства существуя одновременно на нескольких кругах ада, он дисциплинированно придумывал себе новые, будто без того его прошлые страдания на холсте выглядели несимметрично. Или за сам факт рождения в семье Хан Кихвана он был недостаточно наказан. Хотелось его утешить. Или найти в нем утешение? Притянуть к себе и зацеловать до сорванного дыхания и припухших губ. До потери ориентации во времени и пространстве. Увидеть, как Джувон глядит в ответ — с предвкушением и надеждой. А потом со смешком уткнуться в шею, вжаться всем телом, не оставляя ни сантиметра свободного пространства. Жадно облапать, перемежая прикосновения новыми поцелуями. Развести ему ноги и толкнуться меж ладно скроенных бедер, достойных рук лучшего античного скульптора. Уже не заботясь о том, какой температуры бегущая сверху вода, Ли Донсик быстро заработал рукой. Их с Хан Джувоном разделяла одна закрытая дверь, не понадобилось много додумывать. Достаточно было вспомнить темный затылок, изгиб красивой шеи, идеальные бедра. Движения выходили быстрыми и размашистыми. Донсик пытался успеть, пока Джувон из фантазий не растаял в воздухе. Вода заглушала все звуки, но настоящий Хан Джувон был не прост. Он обладал прекрасным слухом и чутьем детектива. Донсик представил, как Джувон с подчеркнуто равнодушным видом прислушивается к тому, что происходит за дверью, и со стоном кончил. Никто не мог осуждать его за это. В голове в первые за вечер стало тихо и пусто. Ли Донсик присел на бортик ванной и затылком устало прижался к кафелю. Он ненадолго забыл и Ли Чанчжина, и Хан Кихвана, и всю отвратительную херню, происходившую в его жизни. К тому времени, как он пришел в себя, вода давно смыла следы его преступлений. Ли Донсик отряхнулся, небрежно обтерся полотенцем, натянул пижаму и наконец вышел из ванной. Свет в зале не горел. На диване под пледом лежала плотно закутанная фигура. Ли Донсик подошел ближе и несколько минут провел, слушая мерное дыхание Хан Джувона. Он спал. Не притворялся спящим, чтобы усыпить его бдительность и тайком вскочить ночью искать в доме улики, что Ли Донсик заподозрил бы раньше. У Хан Джувона был тяжелый день и наконец он закончился. Судя по всему, заснул он сразу, так и не дождавшись возвращения Ли Донсика из душа. Это было к лучшему. Фантазиям и реальности лучше не пересекаться. Ли Донсик поправил край пледа и тоже пошел спать. Арестованные Ли Донсиком ублюдки обычно не догадывались, скольким были обязаны его пропавшей сестре. Не самому факту, что с ней очевидно произошло несчастье — это сделало Ли Донсика непримиримым к тем, кто совершал преступления против женщин, — а тому, насколько хорошим человеком она была. Тому, насколько он любил ее, и эта любовь делала его лучше. Каждый раз, когда ему хотелось проломить кому-нибудь череп или всадить несколько пуль в очередную тупую башку, Ли Донсик считал до пяти и представлял, что сестра внимательно смотрит на него сквозь стекло допросной. «Ли Юён, — повторял он про себя, едва заметно шевеля губами. — Как бы она на моем месте поступила?» Вот и сейчас, глядя на то, как бесконечно ворочается на скрипучем диване Хан Джувон, Ли Донсик пытался понять, как поступила бы Ли Юён. Разбудила его или сделала вид, что ничего не слышала? Периодически тяжелые вздохи Хан Джувона сливались в бессвязное жалобное бормотание: во сне он кого-то умолял или пытался убедить, но в чем — непонятно. Больше всего Ли Донсику хотелось вскочить и голыми руками выдрать чертовы пружины! Он сам иногда от усталости засыпал на диване, пару раз на нем ночевал Пак Чончжэ, но Хан Джувон превратил его старую, редко используемую, мебель в полноценный пыточный музыкальный инструмент. Это были инфернальные потусторонние звуки! При других обстоятельствах пора бы было уже вызывать экзорциста. Наконец, спустя полчаса, из гостиной послышались шаги. С тихим вскриком Хан Джувон проснулся и побрел в туалет. Раздался плеск воды — похоже, заодно он решил и умыться. Разумно было использовать эту передышку, чтобы заснуть самому, но в семье Ли не учили совершать разумные поступки. Ли Донсик пошел на кухне и согрел в микроволновке стакан молока. Ли Юён часто так делала для него. Тогда причиной его бессонницы были юные холодные красавицы, а не давние убийства. Ли Юён давала ему молоко вместо лекарства и заставляла выпить все до конца. «Стакан молока и все будет хорошо». Поможет ли это Хан Джувону? Попытка не пытка. Вскоре молоко в стакане на подлокотнике остыло. Донсик молча сидел на диване в темноте, закинув ногу на ногу. Дождь за окном лил без остановки. Небо раз в пару минут расцвечивали молнии. В один из таких моментов Хан Джувон соизволил вернуться. — А! Донсик? — Хан Джувон выдержал паузу и спросил: — Что ты здесь делаешь? — Оцениваю ущерб, — невозмутимо произнес Ли Донсик и в полумраке всунул в руку Хан Джувона стакан с молоком. — Ты пока выпей. — Какой ущерб? — Джувон, пей, — повторил Ли Донсик. Чувствуя повисшую неловкость, он встал и быстро включил свет. Лицо Джувона выглядело изможденным и бледным. — Не так плохо, как я думал, — наконец заключил Ли Донсик. — Может, и выйдет поправить. — Что поправить? — Мой диван. Ты вертелся во сне, как уж на сковороде. Я боялся, что ты протер в нем дыру. Как бы мне пол еще не пришлось чинить. — И ты вскочил среди ночи, чтобы меня этим попрекнуть? — Хан Джувон приподнял одну бровь. — Если бы я была твоим квартирантом, то после этой выходки съехал. Или меня увезли на скорой с инфарктом. Ты знаешь, что чувствуешь, когда встаешь отлить среди ночи, и злой дух в белой пижаме дожидается тебя в темноте? — Злые духи не приносят стакан горячего молока. И у меня серая пижама. — Оно едва теплое, — педантично заметил Хан Джувон. — И я прекрасно различаю цвета. — Оно было горячим, когда я его погрел, — сказал Ли Донсик. — Чуть не обжегся, пока нес. Где твоя благодарность? — Я благодарен тебе и твоему старому, скрипучему и жутко неудобному дивану, — холодно произнес Хан Джувон. — Если поставить его в камере в участке, то количество чистосердечных признаний на утро возрастет. — И в чем же ты, интересно, хочешь мне признаться? — руками Ли Донсик подпер подбородок и внимательно на него посмотрел. — В том, что ты изнеженный принц, привыкший спать на пуховой перине? — Не думаю, что дело в диване. Просто… не спится. Хотя, если у тебя есть футон, я мог бы попробовать поспать на полу. Он хотя бы ровный. — Бери подушку, плед и иди за мной. Я покажу твое новое спальное место. Хан Джувон покорно за ним последовал, явно уверенный в том, что его отведут в одну из гостевых комнат, где кровать получше. После смерти отца, безумия матери и пропажи Ли Юён все комнаты в их доме стали гостевыми. Дом опустел. Первое время Ли Донсик вздрагивал от малейшего ночного шороха. Потом привык, но каждый раз остро ощущал чужое присутствие. Впрочем, выгонять Хан Джувона на улицу среди ночи или вместе с ним страдать до утра от бессонницы он тоже не собирался. В школе он называл этот принцип: «Послушай совета Ли Юён и сделай по-своему». — Донсик, — Хан Джувон замер на пороге и широко распахнул глаза. — Ругая твой диван, я не имел в виду, что ты должен уступить мне свою кровать. Когда Ли Донсик вернулся из Сеула списанным со счетов детективом из криминальной полиции, то вместо старой подростковой заказал себе на выходное пособие огромную двухспальную кровать. Лежать на ней и придаваться отчаянию и чувству вины, по крайней мере, было удобно. Еще никто ему не жаловался на то, что после ночи на ней болит спина. — Я и не собираюсь тебе уступать, — сказал Ли Донсик и откинул свое одеяло на правую сторону, сдвинув подушку. — Места достаточно. Только усталостью, бессонницей и пережитым недавно шоком от раскрытия дела двадцатилетней давности можно объяснить то, почему Ли Донсику пришло в голову предложить этот вариант помешанному на чистоте и личном пространстве Хан Джувону. Тому самому Хан Джувону, что начинает бурчать, если в его сторону неправильно дышат. Ли Донсик даже постельное белье не сменил. — Хорошо, — Хан Джувон бросил на свой край подушку и принялся симметрично расправлять складки на простыни. Наконец он остался доволен полученным результатом и, закутавшись в плед, лег по левую сторону. — И правда удобно. Ли Донсик погасил свет, вернулся кровать и отвернулся лицом к стенке. Несмотря на приличное расстояние между ними и размер кровати губы Хан Джувона были маняще близко. Не выходило на них не смотреть. Обычно Ли Донсик накидывал одеяло максимум по пояс, сейчас завернулся в него, как щит. Это была плохая идея. Ли Донсик подумал, что вряд ли сумеет на этот раз заснуть первым. Дыхание Джувона в темноте было, как корка на ранке, которую ни в коем случае нельзя чесать. Постоянным напоминанием о том, чего никогда не случится. Ложной надеждой. Хан Джувону тоже не спалось, но если на диване он вертелся, как уж на сковородке — ежесекундно, — то тут он изредка ворочался, как будто его периодически кусали за жопу клопы, но жаловаться на это было невежливо. Надо было предложить ему сменить постельное белье. Или действительно самому лечь на диване. Ли Донсик всегда спал там как убитый. Лучше только он притворялся спящим. Когда они с Пак Чончжэ договаривались сбежать ночью через окно, заходившие пожелать сладких снов родители умилялись тому, как сладко он спит. Должно быть, устал за день. Потом он попался, рано утром влезая в окно, и больше никто в его актерство не верил. Но Джувон не знал этой истории! Ли Донсик закрыл глаза. Секрет притворства заключался в том, чтобы не перестараться. Редко кто дышит через идеально ровные интервалы. Первое время сон беспокойный и немного поверхностный. Лучше допустить невольные подергивания рукой или ногой, случайный вздох, чем лежать трупом. Потом можно позволить себе расслабиться. Кто знает, вдруг он и себя убедить, что спит, а очнется уже наутро? Кровать скрипнула. Дыхание Хан Джувона будто стало ближе. Проверяет спит он или нет? Ли Донсик не поддался на провокацию, продолжая дисциплинированно изображать спящего. Он ждал подвоха, но его не последовало. Джувон убедился, что он спит, и наконец расслабился, перестав ворочаться. Это было хорошо. Ли Донсик любил, когда его продуманный план срабатывал в точности. Хан Джувон был предсказуем. В этот момент со спины его обняла горячая рука. Ли Донсик почувствовал прикосновение через одеяло и едва не вздрогнул от неожиданности. Хан Джувон воспринял это как часть беспокойного сна и погладил костяшки его пальцев на подушке. Осторожно и неожиданно ласково. Будто Хан Джувон давно хотел, но теперь, когда его никто не видит, мог себе позволить. На языке вертелось, что-то едкое, что-то насчет избалованных принцев, привыкших спать с плюшевым мишкой. Или чтобы кто-нибудь грел им постель. Невысказанные слова жгли рот, прикосновения опаляли кожу. Это было еще хуже, чем когда Хан Джувон голым вышел из душа. Невыносимо. До этого Ли Донсик почти задремал, теперь сна было ни в одном глазу. Хан Джувон обнимал его так крепко, что близость невозможно было отрицать. С этим хотелось что-нибудь сделать. Не размыкая объятия, Ли Донсик повернулся на другой бок и посмотрел ему в глаза. Дыхание Хан Джувона щекотало подбородок. Всего однажды, в запале спора, их лица были настолько близки, но тогда Ли Донсик был уверен, что он вот-вот сорвется и ударит его за все отвратительные слова, что он ему наговорил. Тогда ему казалось, что между ними лежит пропасть. Сейчас, что она не так уж и глубока. Легко преодолеть в пару шагов. Хан Джувон потянулся и поцеловал его. Немного неловко, не умело. То ли от волнения, то ли от того, что раньше никого не целовал. Ли Донсик не ответил. Если пропасть с виду не глубока, это не значит, что стоит опрометью через нее прыгать. — Извини, — Хан Джувон отстранился и ребром ладони быстро вытер губы. — Когда ты предложил, я подумал… Прости, что неправильно тебя понял. — Это не поможет, — тяжело вздохнул Ли Донсик. — Если ты хочешь таким образом отомстить отцу, тебе не станет легче. — Отцу? — удивился Хан Джувон. — При чем здесь мой отец? — Если правда всплывет, он будет в тебя разочарован. Разве нет? При всей любви к изощренной мести, Ли Донсик считал, что трахать сына человека, который убил твою сестру — как-то чересчур. Даже для него. — Он разочарован с момента моего зачатия, — фыркнул Хан Джувон. — Какое ему дело до того, с кем я сплю? — Так ты собираешься со мной переспать, потому что я красавчик? — Ли Донсик по пояс откинул одеяло. — Или спишь со всеми, кто приглашает тебя в постель? — Мне больше нравилось, когда ты притворялся спящим. — Хотелось трахнуть мое неподвижное тело? Ну, у тебя и фантазии, Джувон, а еще притворяешься хорошим мальчиком. Хан Джувон пихнул его локтем. Плед, в который он закутался, от этого сильнее сполз, обнажая живот. Ли Донсику пришлось поспешно вернуться к стратегии смотреть ему только в глаза, но Хан Джувон заметил его заминку. И направление взгляда. Он был очень проницательным, когда не надо. — Ты смотрел на меня так же перед тем, как заперся в душе. Будешь отрицать? Ли Донсик подумал, что если он начнет отрицать, то Хан Джувон достаточно самонадеян, чтобы сунуть руку под одеяло и разоблачить его. Звать его в свою постель было огромной ошибкой. — Ты красив, но целоваться не умеешь. Ни с кем раньше не пробовал? Этот вопрос не давал ему покоя. Что если Хан Джувон с его мизофобией и боязнью прикосновений провел жизнь в аскезе, как монах? Ли Донсик не боялся сломать ему жизнь, но боялся стать первым, с кем он был близок. Свой первый раз он не помнил, поскольку был мертвецки пьян. Кажется, он с кем-то познакомился в клубе? Но Хан Джувона воспитывали в доме, где придают огромное значение ритуалам. Совершенно непонятно было, что с ним таким делать. — Обмениваться слюной — негигиенично. Предпочитаю сразу перейти к делу. — Какому такому делу? — Ли Донсик пальцем провел от шеи Хан Джувона до ключиц. От прикосновения тот вздрогнул. Тогда Ли Донсик задрал верх пижамы и дорисовал линию по животу, остановившись в сантиметре от резинки на поясе. — Покажешь? — Тебе, итак, все прекрасно видно, — дыхание Хан Джувона сбилось, пот струился по вискам. Пижама была довольно свободной, но только слепой не заметил бы его стояк. Он поэтому ворочался? У него встало на то, что Ли Донсик уложил его в свою постель? — Или ты из тех, кто умеет только дрочить издалека, вместо того чтобы взять, что хочется? Ли Донсик поцеловал его, чтобы заткнуть ему рот, и не услышать еще более несусветную глупость. Вышло слюняво, долго и негигиенично. Под конец Ли Донсик не удержался и, с трудом оторвавшись от губ, оставил засос над ключицей. — Ау! — ойкнул Хан Джувон. — Кусаться-то зачем. Помимо того, что целоваться Хан Джувон не умел, ему и засосы никто никогда не ставил. Потрясающе. Если бы Ли Донсик еще был в состоянии сдерживаться, то сдал бы назад. — Могу больше так не делать. Если тебе не нравится. — Это странно. Он всегда старался не оставлять следов. — Кто? — непроизвольно вырвалось у Ли Донсика. Больше всего хотелось залезть к нему под кожу и при помощи единственной зацепки вытащить историю, которую ему не собирались рассказывать. Что если я брезгливости и боязни прикосновений Хан Джувона имелась реальная причина? Или у этой причины существовало конкретное имя. Морда, которую Ли Донсик сейчас бы с удовольствием набил. — Неважно, — отмахнулся Хан Джувон. — Поцелуй меня еще раз. Похоже, это не настолько отвратительно, как мне всегда казалось. «Не настолько отвратительно, как мне всегда казалось», — эти слова хотелось стереть поцелуями. Прикосновениями кожи к коже. Несмотря на обычную холодность Хан Джувон в постели был отзывчивым. Ему хотелось доставить удовольствие любым мыслимым и немыслимым способом. Ли Донсик не заметил, как стянул с него штаны. Зато кое-что другое он увидел сразу. — Ты мог бы подрабатывать натурщиком. Красив, как греческий бог, куда ни посмотри. — Не обязательно выдумывать комплименты, ради того, чтобы меня трахнуть. Достаточно найти смазку и презерватив. Я не девственник, можешь перестать со мной осторожничать. Кто бы ни внушил Хан Джувону эти комплексы и практичный цинизм, Ли Донсику хотелось не набить ему морду, а застрелить его. Суд бы точно встал на его сторону. Видели ли они Хан Джувона? Разве достойное было это красивое, молодое тело, воплощение античного идеала, чего-то меньше, чем яростное преклонение и почитание? — Это моя постель, а значит — мои правила. Буду хвалить тебя, сколько захочу. Целовать, сколько захочу. Любить, сколько захочу. — Любить? — Заниматься любовью. Вижу, ты раньше не пробовал. Ли Донсик быстро разорвал упаковку презерватива и натянул его на член ошарашенного Джувона прежде, чем взять у него в рот. Видеть, как Хан Джувон давится возражениями, как быстро меняется выражение его лица от возмущения к удовольствию, было восхитительно. Ли Донсик так не веселился с тех пор, как они с Пак Чончжэ, О Чжихвой и Ли Юён впервые без спроса одолжили отцовскую машину и с хохотом неслись по шоссе, пока их не поймала дорожная полиция. Сейчас его некому было остановить. Пальцы Хан Джувона комкали одеяло, а ресницы дрожали. На щеках алел румянец. Он несколько раз пытался зажмурить глаза, но тогда Ли Донсик начинал пошло причмокивать, прекрасно зная, что это еще сильнее подстегивает воображение. Он-то не был красив, как греческий бог, а еще долгое время его считали серийным убийцей, поэтому в постели приходилось стараться чуточку больше. Кто бы иначе согласился с ним спать? — Донсик. Я сейчас… Сейчас. — Кончишь? — подсказал Ли Донсик и губами через презерватив обхватил его член. Это было легче, чем отобрать конфетку у деревенского дурачка. — Давно пора. После этого Ли Донсик аккуратно стянул презерватив, выбросил его в мусорное ведро в ванной и принес оттуда влажные салфетки. Прошло несколько минут прежде, чем Хан Джувон сообразил: — А ты разве не хочешь? — Можешь считать, что теперь ты ничего мне не должен. — Но разве ты… — Что за внезапная робость? Ему и отсасывать никто не отсасывал? — Я не видел, чтобы ты кончил. Ли Донсик засмеялся и растянулся рядом на постели. Он позволил себе протянуть руку и взъерошить Хан Джувону мокрые волосы. У него всегда было хорошее настроение после удавшегося секса. Было забавно, что Хан Джувон не заметил, как он, не таясь, на него дрочил. — Ты смотрел на мою руку или на мой рот? — Я не буду отвечать на твой вопрос. — Можешь отвечать на те вопросы, какие тебе больше нравятся. Но только в постели. — Это несправедливо, когда только один получает удовольствие, — заметил Хан Джувон. — Или у тебя не стоит? — Джувон, твое радение за справедливость, как всегда, похвально, а инсинуации, как всегда оскорбительны. — Тогда почему ты меня не трахнул? — в лоб спросил Хан Джувон. — Это ведь проще всего. С кем бы не спал Хан Джувон раньше, этот человек не то, что не научил его целоваться, он даже в рот у него побрезговал взять? Чем больше Ли Донсик узнавал об этом, тем сильнее хмурился. — Ты когда-нибудь делал минет? — спросил Ли Донсик и сам же ответил. — Думаю, нет. Это ведь ужасно негигиенично. — Я пробовал и ничего хорошего не вышло, — огрызнулся Хан Джувон. — Не все обладают выдающимися способностями! — Так мои способности выдающиеся? — улыбнулся Ли Донсик. — Я запомню. Хан Джувон натянул обратно пижамные штаны и залез под одеяло. Демонстративно отвернулся к стенке, словно не желая продолжать бессмысленный разговор. Раньше Ли Донсик бы так это и оставил. Не стал бы сокращать разделявшее их расстояние. Но он слишком хорошо помнил, как выглядит лицо Хан Джувона, когда тело его дрожит от удовольствия. Поэтому он позволил себе чуть больше: обнял его со спины и поцеловал в затылок. Это возымело эффект, но не такой, как он ожидал. Хан Джувон небрежно бросил: — Это был мой преподаватель в академии. Он был женат, старше меня. Дружил с отцом. Он никогда не делал со мной ничего, что бы я не хотел. «Но то, чего я хотел, тоже никогда не делал», — читалось в его похоронной интонации. — Трахал студента, с кем не бывает. — Ли Донсик изо всех сил старался не злиться, но выходило плохо. Хан Джувон заслуживал большего. — Еще и не перетруждался в том плане, чтобы доставить студенту удовольствие. — Я получал удовольствие! — возмутился Хан Джувон. — Иногда. Потом. Сам. Это же не от него зависело. Ли Донсик медленно досчитал до пяти и свободной рукой до боли в костяшке скомкал простынь. Ли Юён с небес смотрела на него укоризненно и погрозила ему пальцем. Убивать первого любовника Хан Джувона, каким бы бездарным в постели он ни был, было плохой идеей. — И потом… Другие ведь тоже. Дело было во мне. В том, что я не умею расслабиться и получать удовольствие. Для того, чтобы обнять Хан Джувона двумя руками и носом ткнуться ему в мягкий затылок, пришлось разжать кулак. Это далось ему нелегко, но Ли Донсик справился. Это немного его успокоило. Хан Джувон лежал в его постели, в его объятиях и в ближайшее время никуда деваться не собирался. — Мне все равно, с кем ты спал раньше. И кто что тебе наговорил. Просто знай, что большинство из этого — херня собачья. — Они не старались, как ты, чтобы меня впечатлить, — признал Хан Джувон. — Но вряд ли это их вина. — Мне все равно, с кем ты спал раньше, — повторил Ли Донсик. — Не только потому, что они никуда не годились, а потому… раз ты спишь в моей постели, я намерен убедиться, чтобы тебе каждый раз было со мной хорошо. — Каждый раз? — в голосе Хан Джувона звучала неуверенность. Он сомневался в том, что произошедшее с ним сегодня ночью еще повторится. Ли Донсик и сам был не уверен, зачем это им обоим нужно. В непостоянном мире, где они пока не смогли арестовать Хан Кихвана. Он не сумел расцепить объятия. Не готов был отпустить сокровище, что само пришло в руки. — Каждый раз, когда ты захочешь, Джувон.