Уманова ощущала себя грушей для битья. Конечно она знала об этой любимой особенности командира – отчитывать нерадивого бойца при всей группе, но именно сегодня каждое слово Бизона отдавалось тупой болью в груди, отчего подмывало плюнуть на всё, развернуться и уйти. В общем, побыстрее скрыться от гневной тирады Бориса Андреевича.
— Старший лейтенант Уманова, какой приказ вы получили?
Вот, ещё и на «вы» обращается.
Она откашлялась прежде чем ответить.
— Сидеть в засаде и прикрывать Опера.
— А по итогу что получилось?
Бизон буравил её уничтожающим взглядом. Хотел сжечь её на месте, да так, чтобы ни клочка ткани от её формы не осталось.
— Ну, я, я попыталась… Я страховала…
Какого чёрта, Леся, почему твой язык заплетается?
— Чётко и ясно, Уманова! – прогремел Тарасов и сжал кулаки до побеления костяшек.
Олеся от неожиданности вытянулась как струнка. Да что там она: Дана, Тигр и Кот тут же выстроились по стойке смирно, боясь ненароком попасть под горячую руку Бизона и тоже выслушать много хорошего о своих косяках.
— Я покинула свой пост. Сделала это потому, что хотела прикрыть Опера на месте. Доложить ему о приближающемся диверсанте не было времени и возможности: любая секунда была на счету, а меня могли вычислить, – как и просил командир, на одном дыхании отрапортовала Леся.
Она не смотрела на Бизона. Вперила свой взгляд в дальнюю стену их временной базы в Калининграде и просто говорила то, что приходило на ум. Юлить, недоговаривать, а тем более врать уже было бесполезно. Бизон всё равно приходил в ярость после каждого шороха со стороны старлея, так что бессмысленно тратить время на ненужные словодвижения.
— И ты понимаешь, что Опер всё равно подвергся опасности и сейчас находится в больнице? – внезапно перешёл на «ты» Тарасов, подойдя ближе к подопечной. Уманова даже ощущала его дыхание на своей коже, но до сих пор отказывалась поднимать на командира свой взгляд. В противном случае она рисковала убежать с импровизированного эшафота задолго до того, как Бизон мог нанести последний удар.
— Я готова понести любое наказание, – честно призналась она.
Готовься, Леська, наряды отрабатывать. Можешь даже попрощаться со сном. Конечно, сон же для слабаков. Зачем он мне?
— Конечно готова, – зло процедил Тарасов. — Потому что, Уманова, какого чёрта?! Ты уже не юннат, чтобы я закрывал глаза на твои выходки! Когда ты уже повзрослеешь и поймёшь, что командная работа в нашей среде – залог успеха всей операции? Что от каждого твоего действия зависит жизнь вот этих ребят! – Уманова почувствовала, что командир показал на коллег, стоявших по правую руку от неё. На них она тоже не нашла сил посмотреть. — Но ты постоянно лезешь на рожон! Ты постоянно ищешь приключения! Для чего, Уманова, а?
Сколько таких слов она уже выслушала за все годы службы? Не счесть. Только именно сейчас всё ощущалась несколько острее, чем раньше. Она всем телом чувствовала, как Бизон своими словами вонзает тысячу острых ножей ей в грудь. Буквально слышала разочарованные вздохи ребят. И готова была тут же провалиться под землю, но прекратить эти мучения.
Что же с тобой такое, Лесь? Почему ты так реагируешь? С Опером всё хорошо, ему наложили пару швов, немного понаблюдают и отпустят. Прекрати так себя истязать. Бизон покричит и перестанет. Ребята всё поймут и простят. Хватит, Лесь, прошу.
— Я прошу прощения у всей группы за свою ошибку. Мне не следовало нарушать приказ. Извините, что такое повторяется который раз, – подняв подбородок повыше и посмотрев всё-таки на командира и сослуживцев, Олеся нашла в себе силы извиниться. — Я напишу рапорт и отработаю наряды.
От спокойствия и почти бесцветности голоса Умановой оторопел даже Тарасов. Его гнев поубавился, хотя он всё ещё был зол. Ребята же внимательно разглядывали коллегу, пытаясь отыскать причину её столь отстранённого состояния. Задавать вопросы они пока не решались, всё ещё боясь навлечь гнев командира.
— Отстранена от заданий, – хладнокровно сообщил Борис, с минуту выдержав паузу.
Дана, Кот и Тигр удивлённо переглянулись, а Ума даже бровью не повела, будто знала, что именно отстранение станет её наказанием. Впрочем, она всё равно заслужила.
— Есть отстранена от заданий, – старлей снова принялась разглядывать дальнюю стену и попыталась сфокусировать взгляд на зазорах.
— Сегодня же отправишься в Петербург, подумаешь над своим поведением, – бросил Бизон и собирался отправиться восвояси, когда к нему осмелился обратиться ничего не понимающий Кот:
— Но, подожди, Бизон, нас и так осталось мало, а ты ещё отсылаешь Уму в КТЦ? Операция не завершена. Разве Батя даст добро?
Тарасов взглянул на подопечного тем самым недобрым взглядом, которым секунду назад буравил нерадивую Уманову. Ионова бы тоже испепелил на месте, но сдерживался, наверное, только благодаря высшим силам.
— Старший лейтенант Уманова нарушила приказ, чем поставила под удар не только исход всей операции, но и жизнь товарища. И должен ли я обсуждать свой приказ с рядовыми бойцами, а, капитан-лейтенант Ионов?
— Никак нет, – отчеканил Кот.
Бороться бросил и он, осознавая в полной мере, что с Бизоном сейчас разговаривать не имеет смысла. Он, как упёртый баран, вряд ли станет слушать любые аргументированные доводы. Возможно, позже, когда командиры обсудят произошедшую ситуацию, гнев Тарасова поубавится, и он обдумает своё решение относительно Олеси. А пока – понять, принять и отпустить.
— Всё, теперь свободны. Уманова, можешь собирать вещи.
Ребята сразу же разбрелись по своим делам. Слова Кота не подействовали, так что не было смысла пытаться вновь. Олеся не обижалась. Они все отойдут от этой истории, просто каждому нужно время для этого. Но поговорить с Борисом она всё-таки решилась.
— Бизон, – позвала Леся уже уходящего Тарасова.
Тот развернулся и всё тем же пронзительным взглядом по ней скользнул.
— Что-то ещё?
— Прости, что так получилось.
— Перед группой и Опером нужно так извиняться, а не передо мной. Взрослая же уже, Лесь, а ведёшь себя инфантильно. Тебе здесь…
— Не игрушки, да, знаю, – перебила Уманова. — И я извинюсь. И вернусь в КТЦ. Только, пожалуйста, не надо смотреть на меня, как на врага народа. Ты тоже должен понимать, что другого выбора у меня могло просто не быть. Да, я ошиблась, я признаю это… Просто… Хватит.
— А как ещё, если ты не понимаешь?
Борис развернулся к ней всем корпусом. Между ними оставалось расстояние в один шаг, а в воздухе ощущалась наэлектризованность. Зажги спичку – и бах – всё взорвётся.
— Я всё поняла ещё на задании, Бизон. И понимаю сейчас. Просто прекрати меня мучить. Пожалуйста, – ещё раз попросила Уманова и почувствовала, что это было последней каплей: ей необходимо прилечь.
Капдва хмурился. В его глазах она видела столько холода, сколько не видела в Мурманске за всю зиму.
— Мне нечего тебе больше сказать. Пока собирай вещи, а я доложу Бате и Багире. Встретимся здесь же через пятнадцать минут.
Дожидаться ответа он не стал и сразу же пошёл прочь. Олеся ещё немного смотрела ему в след, а потом, тяжело вздохнув, поплелась к себе в комнату.
С каждым шагом в груди будто что-то булькало и неприятно саднило, а, может, ей только казалось на фоне усталости. Богатый военный опыт подсказывал обратиться к врачу и провериться, вот только сил оставалось, чтобы дойти до кровати и лечь. Не помешало бы позвонить Игорю и узнать о его здоровье. Она обязательно всё сделает, но сначала просто полежит.
«Просто полежит» затянулось почти на десять минут. Из отведённых пятнадцати у неё оставалось ещё пять, однако чтобы оторвать голову от подушки и начать собирать вещи, сил никаких не было. Казалось, тело превратилось в камень, намертво приросший к кровати.
В комнате появилась Дана.
— Тебе помочь?
— Если тебе нетрудно, – слабо улыбнулась Олеся. — Спасибо.
— Да всё в порядке. С тобой всё хорошо? Ты бледная какая-то… – между делом обратила внимание Лазарева.
Олеся всё же заставила себя подняться на ноги. Знобило. В груди хрипело при каждом вдохе и выдохе. Так и хотелось смазать лёгкие специальным средством, чтобы они снова пришли в норму. А по венам как будто текла раскалённая лава, а не кровь. Времени, чтобы обратиться к врачу, уже не было.
— В порядке, в полном. Устала только, но ничего, – напоказ бодрилась старлей, — в вертолёте отдохну.
Вика всё же продолжала цепким взглядом профессионала разглядывать болезненного вида сослуживицу, и Олеся будто услышала, как с треском рухнула её показная бравада.
— Может, сказать Бизону? Не думаю, что он станет относиться к этому пренебрежительно…
— Не надо, Вик, не хватало ещё и за это нагоняй получить. Вернусь в Центр и сразу же пойду в медблок. Всё нормально будет, не переживай.
Леся ободряюще похлопала подругу по плечу.
— Честно, Вик, честно.
— Я запомнила. Позвоню и проверю ведь.
Дальше собирались в молчании. Уманова сознательно не стала поднимать тему с прошедшим заданием, посчитав, этот момент неподходящим для разговора. Она хотела нормально объясниться перед всей группой, перед Опером, когда он вернётся из больницы, а не делать это скомкано перед вынужденным отъездом.
Бизон её уже ждал на том же самом месте. Дана не стала провожать подругу, объяснив, что пока не хочет пересекаться с командиром. И судя по тишине, царившей на базе, так считали и другие. Обижаться на это Олеся не могла, да и в целом не хотела. Создавалось впечатление, что сейчас все её чувства и здравый смысл притупились из-за усталости и плохого самочувствия. Маячила только одна цель: добраться до места новой дислокации.
— Ровно пятнадцать минут, старлей. Хотя бы в этом ты не подвела.
Пренебрежение, Вика, оно всё равно сквозит в его голосе.
— Что сказали Батя с Багирой?
— Они не стали спорить и ждут тебя в КТЦ, а сюда прибудут два других бойца из смежной группы, пока Опер находится в больнице. Идём, у нас мало времени.
— Я уже не смогу вернуться к заданию здесь, в Калининграде?
— Посмотрим по ситуации, но в ближайшее время останешься в Петербурге.
Они разговаривали, как два незнакомца, шли друг от друга на расстоянии двух метров. От былого тёплого взаимодействия не осталось и следа. Может, конечно, Олеся накручивала себя, и по прошествии некоторого времени Боря отойдёт, всё встанет на свои места. А пока в груди Леси щемило, только теперь она не понимала, отчего именно: физической или эмоциональной боли.
— Ума, поторопись, – бросил он через плечо.
— Стараюсь, – процедила старлей, поправив ручку рюкзака на плече.
Ты точно навоображала себе, что у вас могут быть какие-то отношения. Подумаешь, что Багира говорила. Бизон женат на своей работе, да тем более кто я такая? Ребёнок, который играет в войнушку и получает постоянные нагоняи. Он никогда не воспринимал меня как женщину. Я всего лишь часть группы, сослуживец, подчинённая. Так что пора избавиться от ненужных иллюзий.
Они подошли к служебному автомобилю. Олеся закинула сумки на заднее сидение и, немного подумав, сама села туда, чтобы быть подальше от Бориса. В сон продолжало клонить, поэтому до аэродрома она хотела вздремнуть.
— Мог бы попросить Кота меня отвезти. Зачем поехал сам?
Они выезжали с парковки. Тарасов даже не поинтересовался, почему Олеся предпочла сесть назад.
— Батя дал всем увольнительный, и Кот благополучно свинтил в город.
— Вызвал бы его обратно.
— Он игнорирует мои звонки.
— Это не единственный способ связаться с человеком.
— Мне за ним голубя послать?
Отвечать Олеся не стала и уткнулась в окно, разглядывая проносящийся городской пейзаж. Тёплое солнце и лёгкий ветер так манили к себе, приглашая провести день на свежем воздухе, и, возможно не случись форс-мажорной ситуации, Олеся бы обязательно вырвалась в город и просто погуляла. А теперь её ждал непостоянный Петербург, разговор с Батей и Багирой, КТЦ и сидение в четырёх стенах, когда её товарищи сражаются со злом один на один.
— Леся, случилось ли что-то ещё во время операции? – неожиданно мягко обратился Тарасов к пассажирке.
Уманова поначалу даже оторопела от смены настроения и не сразу нашлась с ответом.
— Почему ты спрашиваешь?
— Ты выглядишь… нездоровой.
Они не могли встретиться взглядами, потому что Олеся устроилась в противоположной от Бориса стороне, поэтому только гадала, что могло отражаться во взгляде командира.
— Усталость сказывается. Всё в порядке, – всё-таки сказала она.
— Точно?
Зачем ты это делаешь, Борь? Твоя резкая смена настроения всё только усложняет.
— Зачем мне тебе врать, Бизон? Да и тем более сейчас я выхожу из-под твоей ответственности, забыл? Тебя это уже не должно волновать.
— Уманова! – вспыхнул капдва. — Вот скажи, почему ты такая несносная, а? Приказы продолжаешь нарушать, огрызаешься. Я всё это говорю не для того, чтобы тебя задеть или обидеть, а чтобы ты наконец-то поняла, что своим нужно доверять и прислушиваться. Пока ты отмалчиваешься, лучше не станет.
— Борь, ну я же просила… Хватит, – сморщилась Леся.
Тарасов молчал. Как же ему хотелось выговорить всё, что накопилось! Признаться этой несносной девчонке, что на самом деле он пережил, когда ему доложили о её выходке. Только по возвращении на базу Борис узнал, что Олесе тоже досталось, пока она самолично прикрывала спину Оперу. Однако смелости, чтобы расспросить, уже не хватало, да и злость пока ещё не поубавилась. Ведь пострадать могли оба! Плевать уже на задачу! Важно, что на кону стояла жизнь и Никитина, и Умановой, которая вдруг захотела сказать о приближающемся противнике Оперу в лицо.
Весь путь до военного аэродрома прошёл в тишине. Каждый думал о своём: один старался подобрать слова, чтобы всё обсудить до неминуемого отъезда, другая придумывала план, как дойти до вертолёта и при этом не упасть. Никто при этом свои мысли не озвучивал.
Все необходимые процедуры Олеся проходила, будто находясь в тумане. С кем-то здоровалась, куда-то ставила сумки, её о чём-то спрашивали, а отвечала она уже на автомате.
— С ней всё в порядке?
Рядом с Бизоном возник командир аэродрома: широкоплечий мужчина ростом примерно как Тарасов. Их, пожалуй, отличал только цвет волос, а во всё остальном они казались похожими, будто два брата-близнеца с разницей в возрасте примерно лет десять. А сколько знакомы были уже никто из них и не помнил.
— Да сам понять не могу. Она уже с задания приехала такой, – внимательным взглядом Бизон следил, как Олеся вялым шагом шла к вертолёту.
— У вас на базе и медблока даже нет? Девчонке явно плохо, – заметил Андрей Макарович.
— Макарыч, это временная база. В случае чего едем сразу в госпиталь. После задания и так одного туда уже отправили по вине Умановой.
— Ну, ты как командир группы должен был заметить, что с твоим подопечным что-то не так, – не унимался друг Бизона. — Неужто специально не замечал?
Тарасов удивлённо посмотрел на Макарыча, не понимая, к чему тот клонил.
— Я так понял, что Умановой ты потом устроил разбор полётов, но при этом даже не заметил, что ей плохо, – объяснил тот.
— В тот момент мне самому хотелось её прибить, потому что бойца несноснее я ещё не встречал. Да, бывали разные, но чтобы настолько всё плохо… Ведь ладно, когда мы в «Смерче» были, я понимал её выходки. Так теперь она в «Нерпе». Здесь совершенно другой уровень задач. Думал, она повзрослела, остепенилась, поняла, насколько жизнь дорога. Ан нет, ничего не поняла.
— Ты к ней слишком строг, Борь, – Андрей Макарович покачал головой.
— Не в игрушки же мы с ними здесь играем, сам должен понимать…
Борис хотел продолжить свою мысль, обличить чувства в слова, но хлопок и последовавший за ним взрыв обрубили всё на корню.
Их откинуло взрывной волной, практически впечатав в стену здания. По телу молнией прошлась боль, выбило дух, однако в сознании оставило. Перед глазами тем временем полыхало ярко-желто-красное пламя, обдающее своим жаром и готовое превратить всё живое в пепел. Не сразу Борис догадался, что взорвался вертолёт, где буквально минуту назад исчезла Олеся.
***
На место происшествия моментально слетелись все спецслужбы города, МЧС, скорая. Аэродром облепили люди: они бегали, что-то делали, спрашивали, кричали и при этом не говорили ничего путного. Именно то, что так хотел услышать Тарасов.
Олеся жива. Олеся жива, и с ней всё в порядке. Она спаслась. Как угодно. Например, сбежала. Она же любит нарушать приказы, так что и сейчас поступила точно так же. Решила никуда не возвращаться. Решила остаться в Калининграде, быть подальше от базы, но при этом не быть в Санкт-Петербурге. Плевать, что её там ждали Батя и Багира. Плевать, что я сам отправил её в КТЦ. Она жива, потому что должна жить.
Эти слова Боря повторял, как мантру, надеясь на их чудодейственный эффект. Его отвели в здание, посадили на кушетку, осматривали, спрашивали про самочувствие. Вроде он даже отвечал, иногда невпопад, поэтому врач скорой безуспешно отправлял его в больницу, а Борис пытался отговорить его от этой безумной затеи. Он не мог сейчас уехать. Нет, нельзя.
— Но у вас подозрение на сотрясение мозга. Вам необходимо показаться специалисту, – не унимался врач, нависнув над Тарасовым.
— Я не могу поехать. Я должен быть здесь, чтобы узнать, что с моей… коллегой. Она должна была улететь на том вертолёте. Он взорвался в тот момент, когда она туда села. Я должен…
Бизон порывался встать. От резкого движения закружилась голова, припечатав его обратно к кожаной поверхности.
— Вам лучше не вставать. Сейчас я принесу носилки, и мы поедем в больницу. Лежите!
— Я не могу лежать… Я должен помочь во всём разобраться…
Мир снова закружился, только теперь ещё сильнее. Вместе с ним, казалось, вертятся и все внутренние органы. Стало невыносимо плохо, а потом резко легко и почти невесомо. Борис потерял сознание.
***
Прошла неделя. Две. Месяц. Дни растворились в реке жизни, а ночи исчезли, будто их никогда и не было. Каждую чёртову минуту Борис думал о том, что произошло тогда на аэродроме. Крутил, вертел, хотел всё переиграть. Этот дурацкий приказ о возвращении Олеси в КТЦ! Её непоправимое решение нарушить приказ! Бизон не желал, чтобы она отходила от него хотя бы на шаг. Привязать и не отпускать, закрыть от пуль и осколков гранаты.
А теперь было поздно. Ему ничего не говорили: следствие проходило в закрытом режиме. Секретно всё, сказал примчавшийся первым же рейсом Батя. Бизон пытался спорить, приводил веские доводы, аргументы, но ничего не действовало. Батя молчал. Багира или «Нерпы» тем более. Он оставался в неведении, что съедало изнутри, грозясь оставить после себя только кости.
— Борь, послушай, ты должен взять себя в руки, – твердила Рита по видеосвязи, когда врачи дали добро на возвращение к привычной жизни. Да, привычной. «Нерпы» ещё оставались в Калининграде, заканчивали последние дела и готовились к переезду: «Особое задание» было завершено.
— Взять себя в руки? Как, Рит?
— Ты делаешь хуже самому себе. Позаботься о своем здоровье, – Маргарита вздохнула.
— Не надо, Рит, не надо, прошу тебя. Не говори мне этих заумных философских фраз. Я так устал от этого. И я бы не накручивал себя, если бы знал все детали дела, но вы упорно от меня их скрываете. Зачем, скажи?
— Борь…
Он видел по лицу подруги, что она готова была обо всём рассказать, но что-то упорно сдерживало. От этого осознания голова шла кругом. Случилось нечто ужасное, ведь тогда у коллег не было бы от него тайн.
— Олеся умерла? – решился спросить Тарасов, глядя прямо в глазок фронтальной камеры планшета, будто заглядывая в Ритину душу.
Ответа Бизон не получил, не успел. В зоне видимости появился Батя и, сухо поприветствовав друга, сообщил, что появились дела и ему необходима помощь Багиры. Их видеозвонок прервался, а Борису ничего не осталось, кроме как тяжело вздохнуть.
***
Перед отъездом лечащий врач Тарасова попросил его заглянуть на последний приём, чтобы убедиться в правильном восстановлении организма после всех травм. Боря не спорил и не противился этому: чем меньше хлопот с последствиями будет, тем быстрее он вернётся в строй здоровым и полным сил.
Шагать по безлюдному коридору больницы было для Тарасова сродни преодолению тех самых препятствий во время учений. Вокруг тишина, которая прямым текстом говорила об опасностях, таящихся на каждом шагу. Даже сейчас издержки профессии давали о себе знать: Борис прислушивался к любому шороху, готовый отразить любую атаку.
В какой-то момент он заметил открытую дверь в одну из палат. Заглядывать даже мельком не входило в планы капдва. Ну, открыта и открыта. Его ждали дела поважнее, тем более на временной базе «Нерпы» уже собрали свои пожитки и готовы были отправиться домой. Только, проходя мимо, боковым зрением Боря уловил движение, и о себе дали знать сработавшие инстинкты: он остановился и всё-таки заглянул в палату.
А дальше, как ужаленный, бросился вглубь, чтобы предотвратить неминуемый исход. Девушка изо всех сил карабкалась на высокий подоконник, при этом пытаясь ухватиться за ручку окна. Догадаться, что она собиралась сделать, было несложно.
— Эй, вы что творите?
Тарасов подлетел за секунду. Схватил незнакомку за руки и живот, стаскивая её на пол. Девушка начала извиваться, мычала, плакала, билась, всеми силами вырываясь наружу, но хватка у Бизона не позволяла этого сделать.
— Олеся?..
Всхлипы прекратились. Боря широкими глазами смотрел на красное от ожогов лицо Олеси Умановой, Умы. Та хлопала ресницами, тоже не веря своим глазам.
— Боря?..
Мир, казалось, остановил движение. Поблекло абсолютно всё, находящееся вне поле зрения Бориса Тарасова. За то время, начиная от взрыва и заканчивая этой минутой, Боря умирал и воскресал, думая, что случилось с той, кто запал ему в сердце уже бесповоротно.
Тарасов давно простил Леську, давно не держал зла. Он не так представлял их встречу. В его воображении не было ни рубцов на щеках Олеси, ни следов от ожогов, она не пыталась покончить жизнь самоубийством, а Боря не спасал её в самый последний момент.
— Что ты делаешь? – прошептал Боря и осторожно провёл её по волосам.
Внутри оборвалась ниточка, что держала его на плаву все эти дни и недели, и по щекам скатилась скупая мужская слеза.
— Я испугалась… Испугалась твоей реакции, реакции ребят… Мне стало так невыносимо тяжело, что я… Как теперь я буду жить с этими шрамами? – Олеся тоже всхлипывала.
— Дурочка, ты такая дурочка, Лесь… Всё за всех опять решила, да? А про шрамы даже не беспокойся, мы найдём лучших пластических хирургов, они восстановят твоё лицо. Всё будет хорошо, солдат удачи.
Борис покрепче прижал Леську к себе, чтобы всем телом ощущать реальность происходящего.
— Прости, что не давала о себе знать. О том, что я жива, знали только Багира и Батя. Рита хотела сообщить тебе, но я запретила. Мне стало очень страшно, Борь. Я не хотела тебя мучить, просто по-другому я не могла. Прости, – уткнувшись в грудь Бориса, призналась она.
— Неважно, уже неважно. Ты жива, а это главное. Только пообещай мне одно, Леська, ты больше не будешь принимать решение за других. Хорошо?
— Обещаю.
— И никуда от меня не денешься.
— Никуда.
