А кто спасёт тебя?

Тёмная тень в зелёном костюме, вся сгорбленная и мрачная, влетает в комнату, бесшумно приземляясь на пол, после чего выпрямляется с таким тихим, но тяжёлым вздохом, словно на плечах хранится не один килограмм тех самых «булыжников», которые нормальные люди стремятся скинуть как можно быстрее. Изуку медленно проводит плечом, чувствуя, как хрустят кости и ноют уставшие после долгой беготни мышцы, кидает случайный взгляд на стену, тут же попадая в плен глаз Всемогущего, смотрящего на него с плаката чересчур уж оптимистично. Он не знает, в какой момент в полной мере начал осознавать последствия получения своей причуды. В тот самый роковой день разговора с кумиром всей своей жизни после стычки с грязевым злодеем, или же после, когда Мидория впервые рискнул воспользоваться своими приобретенными силами, ощущая, как собственное тело не справляется с отдачей? А быть может всё наваливалось постепенно, просто веснушчатый не замечал этого, наивно полагая, что ко всему готов? В какой момент Изуку пришлось тащить на себе ожидания всех жителей Японии, а как максимум — и людей всего земного света? Или же он сам повинен во всём этом, думая слишком много, анализируя слишком много, накручивая себя из раза в раз? Так. Нет. Об этом нельзя размышлять. Грозит слишком мрачными итогами, к которым зеленоволосый просто-напросто не готов. Он — будущий Символ Мира и кому, если не ему, нужно показывать пример стойкости перед любыми невзгодами? Даже если этого никто и не увидит в стенах его же комнаты. Да и если он начнёт истерично реветь, кто-нибудь из одноклассников это услышит и будет волноваться, а ему не нужны лишние чужие волнения. Тряхнув хорошенько головой, дабы избавиться от этих мыслей, Изуку непроизвольно окидывает взглядом комнату, тут же натыкаясь на то, что обычно тут не находится. От осознания его буквально бросает в дрожь, отчего парень вздрагивает. — К-как давно ты тут? — смотрит оленьим взглядом из-под фар. Голос звучит устало, но тем не менее, если не испуганно, так настороженно точно. Бакуго Кацуки собственной персоной сидит прямо у него в комнате, на его стуле, смотря таким взглядом, будто Деку — торговец, который пытается всунуть дешёвку по цене элитной вещички. Вот только — Мидория пробегает быстрым взглядом по внешнему состоянию друга детства — лицо у него почему-то необычайно уставшее, а под глазами такие синяки, словно Каччан последние дни занимался чем угодно, но отнюдь не сном. Вышеупомянутый, будто очнувшись от оцепенения и перестав искать что-то в глазах Изуку, переводит взор на электронные часы у кровати, а затем быстро возвращается к исходной точке. — Часов 6 уж точно. — голос у блондина хриплый, но совсем не привлекательно хриплый, а скорее наоборот, как у старика, не говорившего много лет. Бакуго отвечает и снова замолкает, явно ожидания следующего действия от зеленоволосого. А Мидория и не знает, куда себя девать. Прямо сейчас он чувствует себя пойманным с поличным. Парень прочищает горло, сглатывая откуда-то взявшийся ком. — Ты… всё это время сидел тут? Почему ты здесь? — спрашивает, получая в ответ ещё один взгляд, но уже откровенно намекающий, что собеседнику так и хочется спросить: «ты тупой или притворяешься таким?» Красные глаза грозно суживаются, а голова наклоняется в сторону, когда же сам Кацуки не спеша начинает вставать с насиженного места и надвигаться на Деку, оттесняя того к тому самому злосчастному окну. — Тебя не было два дня, придурок. Два грёбанных дня никто не знал, где ты, что с тобой и в порядке ли ты. Два дня я, блять, бегал по всему Токио, пытаясь наткнуться на твой след, даже проверил твой дом, наивно надеясь, вдруг ты уехал к тёте Инко. Я не мог спать, не мог есть, не мог даже нормально отдохнуть, потому что стоило мне хоть немного расслабиться, как в голову тут же лезли образы мёртвого тебя. Как видишь, раз мы так и не встретились, значит, у меня не вышло отыскать тебя. Так подумай своей умной головой, если от неё еще что-то осталось, почему я здесь, Изуку? Отходить уже становится некуда и между ними остается буквально пару десятков сантиметров, Кацуки продолжает говорить непривычно тихим голосом, не разрывая зрительного контакта. Глаза в глаза, от боли к боли. Изуку бы задумался о причинах такого поведения блондина, да только поражён слишком тихим Каччаном, слишком обманчиво спокойным, просто слишком настолько, что становится непривычно жутко. Лучше бы он кричал и бил, так хотя бы знаешь, чего от него можно ожидать.       И стоп. Два дня? Он пропал на целых несколько дней? Честно говоря, когда Деку, поддавшись эмоциям и своим тревожным мыслям, вылетел в окно поздней ночью навстречу всем нуждающимся и нет, он и вовсе отключился от этого мира, совсем не замечая течение времени. В сознании была только большая красная надпись подобно мантре «СПАСТИ! СПАСТИ! СПАСТИ!», а зрение было нацелено только на тех, кому нужна была помощь, не замечая ничего остального. Но это ли то, что хочет услышать от него Каччан? Который всё ещё, кстати, продолжает говорить… -… И лучше бы тебе рассказать, где ты шлялся, задрот, иначе я прямо сейчас пойду к Айзаве и донесу на тебя, чтобы ты получил как можно справедливое наказание за своё исчезновение. Мидория лишь судорожно выдыхает, голова опускается, пряча лицо от чересчур внимательных глаз. — Ты ведь прекрасно всё понял, Каччан, как только меня увидел. Зачем продолжаешь всё спрашивать? А в ответ тишина. Блондин почему-то молчит, а Изуку и вовсе боится поднять голову, почему-то именно сейчас стыдясь показать свои эмоции перед этим человеком. И это молчание продолжалось бы ещё долго, если бы неожиданно чужие руки не легли бы на щеки зеленоволосого, вынужденно заставляя посмотреть на собеседника. — Потому что я хочу услышать это от тебя, Зуку. И услышать, почему ты не пришёл ко мне, когда тебе было плохо, а побежал куда-то сломя голову. Разве мы не договорились встречать всё вместе? Или я недостаточно хорош для тебя? — голос Кацуки под конец становится шепотом, а в глазах столько отчаяния и невысказанных эмоций, взгляд бегает от зрачка к зрачку, что Деку жмурится и прижимается в ответ своими руками к его, быстро-быстро шепча: — Нет-нет-нет, нет, всё совсем не так. Ты же знаешь, лучше тебя никого нет. И другой мне никто не нужен. Я просто… просто… это слишком, Каччан, я не вывожу, это всё давит на меня. Как, просто как мне быть лучшим преемником Всемогущего, если я даже не могу спасти людей? Столько погибло мирных жителей во время сражения с Лигой и Шигараки, и сколько ещё может погибнуть, пока я сижу тут и ною. Я… Я… — Если ты будешь спасать всех остальных, то кто же тогда спасёт тебя, задрот? — перебивает его чужой голос и ему нечего предъявить в ответ, потому что действительно: а кто? Кто, если он всех оттолкнул от себя и отдалился? Кто захочет продолжаться двигаться рядом с ним, каждый раз сталкиваясь со стеной отстраненности? Взгляд тут же начинает застилать пелена, а руки трусливо дрожать. До Изуку наконец доходит. Ну конечно. Слышите, как ломаются кирпичи? Это последняя стенка, выстроенная Деку, рушится. Оба даже не замечают, как оказываются сидящими на полу, Изуку в объятиях Бакуго всё говорит и говорит, чувствуя, как слетают все замки и запреты на эмоции, слёзы текут ручьём, а блондин лишь внимательно слушает, баюкая младшего и временами вставляя фразы поддержки. — Дурак ты, Деку…

***

Неизвестно, сколько ещё проходит времени, когда Мидория наконец чувствует, как ему становится легче, дышится тоже теперь намного лучше, а те самые «камешки» на душе стали ощутимо меньше. Но есть кое-что, что ему ещё нужно будет обсудить. — Каччан… — парень не поднимает голову с чужого плеча, смотря старшему куда-то в подбородок. — Чего тебе? — Почему ты так, ну… волнуешься обо мне? Это не похоже на… обычного тебя. Кацуки молчит пару мгновений перед тем, как ответить: — Я расскажу, только если пообещаешь, что следующего такого побега не повторится. — чужая ладонь касается макушки Деку, начиная поглаживать. — Конечно-конечно. — Изуку. — Бакуго наклоняет голову, встречаясь серьёзным и уже привычно хмурым взглядом с зелеными глазами. И тянет оттопыренный мизинец, как в детстве, спрашивая. — Обещаешь? Веснушчатому не удаётся скрыть удивление от такого детского жеста от Каччана, но, хихикнув, всё же уверенно сплетает свой мизинец с чужим, закрепляя уговор. — Обещаю. А теперь говори. Блондин по-доброму усмехается, наклоняясь и целуя младшего в лоб. — Всё просто, задрот. Я не хочу и не готов тебя потерять. Эти два дня показали мне, что без тебя жизнь уже не такая светлая, как с тобой. И я буду бороться до последнего, чтобы быть рядом с тобой. Ведь кто, если не я, спасёт тебя от тебя самого?