Чудовище

      В глазах и без того мутно, и тело покидают последние силы, а в помещении почти кромешный мрак, разгоняемый невнятным светом неясного содержания пробирок и колб, и тень его в этой полутьме тонкая, как спичка, оборачивается на обессиленного человека.       Когда-то почитаемый воин, Изольд теперь даже не тень себя прежнего. Измождённый мужчина с опухшим от алкоголя красным лицом, изувеченный множеством сражений и попыток вернуться в строй - таким его застал взгляд мутных, посеревших и иссушенных мёртвых глаз давно неживого гения.       Приведший его сюда нелюдь выглядел немногим лучше, в свете луны на улице мужчина мог разглядеть и серую дряблую кожу, обтянувшую жилы и кости, и жёлтые зубы и белки немигающих глаз, сгорбленную, скрюченную, иссушенную фигуру жалкой пародии некогда бывшего человека.       Неужели он тоже станет таким?       Жалкое создание, не замечая его задумчивости, скрюченными ледяными пальцами цепляется за его предплечье и ведёт сквозь мрак, пока Изольд не натыкается выставленной перед собой рукой на холодную столешницу, над которой загорается свет, повинуясь тонким, словно паучьи лапы, длинным пальцам. Он освещает и исписанный оккультными символами металлический стол, и столы рядом с ним, передвижные с разложенными на них инструментами, увешанные эскизами, чертежами, формулами стены, бардак на столах.       - Ложитесь. - спокойный голос, спокойное же, но изуродованное смертью тощее лицо, серое, с пустыми глазами, выступающими скулами, седыми волосами. - Если хотите жить - отбросьте страх и смиритесь со своей грядущей участью.       Тощие руки оказываются неожиданно сильными, ледяная ладонь легла на плечо удивительно грубо толкнув к столу и больше Изольд ничего не слышал, готовый к смерти и не желающий больше жить, если его жизнь останется такой.       Его кровь ещё тёплая, даже горячая.       Она брызжет под напором из обрубков артерий, когда голова, страшная, распухшая, в шрамах, недостойная его творения падает в руки его скрюченному помощнику, а руки оттягивает такой грубый, измазанный теперь в крови топор.       Сайлас разглядывает громоздкое на операционном столе тело - сколько работы ему предстоит! Под слоями наросшего от бездвижия в алкоголизме жира ещё проглядываются и даже прощупываются стальные мышцы опытного воина, не до конца сожранные вынужденной ленью.       Его срезать, вместе с кожей, выскрести до самого мяса, изувеченных мышц опытного бойца, обнажить идеал, что оставит в забвении ужас, что объявился на его пороге этим вечером.       Тело медленно холодеет под его руками, кровь, залившая стол, упавшая в выбитые в столешнице ямки оккультных символов и, оценив взглядом сереющий в безкровии труп, Сайлас снова, с трудом замахивается тяжёлым топором.       Руки падают на пол, противно шлёпают о мокрый камень, распухшие, недвижные, за ними падают ноги.       Некрасиво, не нужно - сможет сделать намного, намного лучше и именно этим он занимается - у него предостаточно времени, пока его помощник нашёптывает невнятно, сипло над изувеченным его руками телом, избавленным от кожи до самых мышц, избавленным от конечностей: рук, ног, и даже на месте головы из плеч торчит обрубок шеи.       Кусок тела, который он - Сайлас - возведёт в идеал и сотворит восхитительное в своей неотвратимости орудие убийства, оставив лишь лучшее от некогда прекрасного бойца, обратившегося перед смертью жирным уродливым пьяницей.       В черепной коробке столько трещин, что удивительно, как мозг ещё цел. Его мужчина разглядывает почти с тем же восхищением, с коим касался замерших после смерти оголённых мышц, обнажённых им до этого от кожи и жира. Он опускает взгляд на множество колб, пробирок, беспорядочно расставленных на столе. А что если не просто сохранить, но довести функциональность до максимума? Хороший воин мог быть прекрасным стратегом, а мёртвому не нужен отдых - ему не страшны ограничения человеческого тела, усталость и безумие, что пришли бы рано или поздно, достанься такой препарат живому.       Он поднимает взгляд на стену, изучает множество формул, упавших одна на другую в беспорядочной спешке - почти каждую учёный помнил наизусть, почти каждую испытал на себе и сейчас он лишь пытался вспомнить, где ту или иную можно было найти в его лаборатории, скрытой от лишних глаз в подполье разорённой алхимической лаборатории.       Изольд чувствует своё тело живым, но не может понять, от чего оно не чувствуется целым. Ритуал воскрешения был закончен раньше, чем странный мертвец собрал его части обратно. Тело ощущалось пустым, разобранным на части, и ни видеть ничего перед собой, ни слышать, ни даже коснуться он не мог.       - Рано. - шипит Сайлас на помощника, наблюдая за тем, как сокращаются ожившие мышцы. Он опускает взгляд на голову, беспорядочно мечущиеся, раскрытые глаза и с силой шлёпает обнажённым мозгом по столу - от такого аналога сотрясения кого-то можно было бы лишить жизни, но ему повезло, что тот не размазался мерзкой жирной кашей по столешнице, успевший умереть.       Занятый всё ещё чертежом ноги, пока раствор, так идеально подошедший бы для чужого мозга, доходил до готовности, он не был готов собрать заново чужое тело, натянуть кожу на мышцы и спрятать их тонкую фактуру от собственных глаз, скрыть обрубок шеи, заменить культи рук и ног его идеальными творениями - для этого ещё рано, так рано! Он ещё не закончил, впрочем, быть может, и не закончит, но уже сейчас хочет вложить все свои знания и проверить, как же будут сочетаться его предельные возможности сейчас в одном существе.       Сайлас восхищённо наблюдает за тем, как наконец поднимается с его рабочего стола огромное создание, совершенно теперь не похожее на человека, и Изольд, склонив голову на его тощую невысокую фигуру почему-то его даже видит. Глухо, будто сквозь слой ваты слышится гудение - единственной ли лампы, множества ли светящихся зелёным колб или в его голове, не понятно.       - Я... Жив? - собственный голос звучит глухо, но звучит и не ясно откуда, но видно, как старается удержаться на ногах учёный, возможно, до того довольный проделанной работой, что от чувства удовлетворения и довольства собой подкашиваются колени.       - Да, ты жив... - прерываясь на каждом слове, восторженно отвечает Сайлас, выставив перед собой руки, будто желал за него схватиться своими узловатыми длинными пальцами. - И ты не только жив... Я уверяю тебя, ты... Ты теперь самое смертоносное оружие из возможных в нашем чёртовом мире! И каждый чёртов день я смогу делать тебя только лучше и могу совершенно не ограничивать себя в этом! Помни, ты мой должник!       - Как твоё имя? - интересуется мужчина, попеременно разглядывая то одну, то другую руку, то ноги, натыкаясь невольно взглядом на собственную наготу.       - Сайлас. - не менее возбуждённо называется учёный, продолжая спешными звонкими шагами рассекать полутёмное помещение. - Надо будет выйти проверить на что ты способен. О... Я уверен, что результат будет поразителен, и он будет только лучше в будущем!       Он вернул ему волю к жизни, любимое дело и приложил к ним силу, доселе мужчине неведомую, способную прогрессировать безгранично вслед за знаниями его спасителя. У Изольда совершенно не было причин уходить, ещё меньше причин у него было не искать возможности отблагодарить гения за помощь, но собиравшийся спросить учёного, чем же может быть ему полезен, мужчина застал его лежащим на подобии кровати и смотрящим в потолок несколькими днями позже.       - Он устал. - объяснило тогда голосом совершенно мерзким, но тихим, создание, приведшее его сюда.       Мертвецам не нужен сон и отдых, но у творцов, подобных Сайласу, бывают дни когда кусочки мыслей никак не могут сложиться в полноценную картину: их либо слишком много, и нужно было время разложить это немеренное колличество отрывков по местам, либо мысли были так истощены, что ни думать, ни делать ничего не хотелось - так в последствие объяснил ему сам учёный, видя нервозность нового сожителя, так озадаченного его поведением. Позже Изольд узнает, что спаситель его, не способный провалиться в сон, как таковой, мог лежать так часами, а то и днями: в комнатушке ли рядом с приборами, смотря в потолок или стену, на улице ли, сверля взглядом пустых мутных глаз звёздное небо или серые тучи, выходивший обычно с наступлением темноты.       - Через час дам тебе новый тест, посмотрим, изменится ли что-то если увеличить концентрацию. - меняя колбы на его спине, лениво объясняет мужчина.       Изольд сидел на полу - в ином случает учёному пришлось бы встать на стол, обновлённому воину он был чуть более чем по грудь, но неизменно обращался как с дураком или ребёнком: объяснял каждый свой шаг, дважды, а то и трижды и едва не на пальцах объясняя мужчине вещи, которые тот в состоянии был понять и с первого.       - И не жалко тебе так марать бумагу... - брезгливо отзывается он и слышит надменное фырканье со спины. - Если результат опять не изменится, что будешь делать?       - Забью и займусь твоими руками, если с мозгами работать бесполезно. - пожимает плечами Сайлас, его собеседник слышит глухой щелчок.       Ещё в первые недели в новом обличии он привык слышать будто сквозь водную толщу, привык, что видит без глаз и от прежней головы осталось разве что её содержимое. Зеркал у Сайласа не было, а если и были, учёный их надёжно прятал - Изольд до сих пор забывал, сколько на самом деле в нём отличий от него же прежнего.       Взять хотя бы его руки - сейчас мужчина без чужого присутствия был совершенно беспомощен и его жизнь буквально зависела теперь от рук учёного, посеревшая и омертвевшая кожа невообразимо сильно воняла мертвечиной и удивительно, как, например, у Сайласа с его помощником не резало глаза от этого смрада, впрочем, очевидно, оба они привыкли к этому, как привыкаешь к любому неприятному запаху. Светящаяся мутно зелёным стеклянная труба на месте головы тоже была непривычной, и каждый день Сайлас кропотливо проверял каждую идущую за спину трубку, и узкую щель между ней и обрубком шеи. Он проверял каждую отдельную деталь в его ногах, не стеснялся при этом задирать жалкие клочки одежды так, что нетронутое достоинство Изольда оказывалось на виду.       Не каждый день, но время от времени и в самом деле с завидной регулярностью учёный старался придумать что-нибудь новое: увеличенная вдвое концентрация не изменила ничего даже спустя неделю, так почему же не увеличить её вчетверо? Или больше? И провести по всему телу трубки, собиравшие бы трупный яд в нём, и усилить его, спрятав мощный реагент в распылителе, или найти сплав, что реагировал бы с веществом, чтобы правая рука мужчины превратилась в оружие массового поражения? И добавить в раствор, содержавший в безопасности за толстым стеклом его мозг, что-нибудь, ускорявшее бы регенерацию, чтобы его подопытный не умер от самого же себя...       - Сайлас. - зовёт мужчина, стоя рядом.       На улице прохладно, но едва ли его мёртвому телу это должно быть угрозой.       Учёный поворачивает к нему голову и смотрит своими пустыми глазами. Всё такой же тонкий, как спичка, и горит точно так же, ярко и недолго, прежде чем снова уйти в свои мысли от очередного творческого кризиса или наоборот, избытка идей неясного содержания.       Сайлас лежал на траве, тонкие губы спешно нашёптывали что-то в холодный и влажный ночной воздух, но поток беззвучных размышлений был грубо прерван Изольдом.       - Долго собираешься лежать на улице? - интересуется мужчина, учёный удивлённо вскидывает поседевшие после смерти брови.       - Тебе-то какая разница? - хмуро отзывается тот.       - Никакой, но мне спокойнее, пока тот, от кого зависит моя жизнь находится в поле зрения и хотя бы условно в безопасности, ты прекрасно знаешь, насколько сейчас сложное время. - напоминает чудовище, склонив цилиндрической формы голову, чтобы показать хотя бы, что смотрит именно на него.       - Я могу защитить себя самостоятельно. - отмахивается Сайлас и прикрывает глаза, собираясь, очевидно игнорировать дальнейшие попытки своего творения возобновить беседу.       Изольд садится рядом.       Учёному кажется, что под его грузным телом содрогается и прогибается земля. Результаты последних модификаций больше устраняли прошлые погрешности, чем добавляли что-то новое, ввергая в глубокое разочарование.       От части мужчина понимал его. Первые недели его присутствия в этом месте всё менялось настолько стремительно и часто, что он не успевал привыкнуть к изменениям в собственном теле - стоило начать осознавать, что на месте руки её металлический протез, как тот сменялся саблей, а с другой стороны было трудно согнуть руку так, чтобы колба на локте ни во что не упёрлась.       Бессмертный гений, тонкий, словно спичка и почти женственный от этого, кажущийся таким хрупким, он вернул в бренное тело воина жизнь, подарил ему силу доселе не ведомую, а потом перегорел к самому масштабному своему проекту, вот уже третью неделю никак его не касаясь.       - Сайлас. - зовёт он снова мужчину по имени. - Чем я могу отплатить тебе?       - За что? - интересуется нежить, поднимая на мужчину мёртвый пустой взгляд. - Ты ничего не сможешь для меня сделать.       Над ним нависает огромное тело. Вдвое, а то и втрое превосходящее его собственное, тощее, но такое же неживое - ни рук, ни ног, ни даже лица. Сайлас смотрит в ответ без капли интереса, но послушно разводит колени, позволяя встать чужим промеж его ног.       - Что ты собираешься делать? - интересуется он, вскинув бровь, голосом противным, сиплым и тихим.       - Я собираюсь отплатить тебе за всё тобой сделанное. - уверенно заявляет мужчина, но его грубо отпихивают тощей рукой, а сам Сайлас поднимается и садится, глядя на созданное им чудовище с презрением.       - Мы оба - ходячие трупы. Мы не дышим, в нас нет крови, наши тела двигаются лишь чудом. - перечисляет он, пустыми и тусклыми глазами уставившись на Изольда, а затем ухмыляется как-то криво и продолжает: - Если я правильно тебя понял, то должен буду предупредить: мало того, что у тебя не встанет, так ни один из нас ещё и ничего не почувствует от этого. Кроме того, мне не интересны мужчины, и тебе, уверен, тоже.       Он поднимается на ноги, неспешно идёт мимо, чтобы спуститься в свою лабораторию, оставив монстра в ленивой тишине пустынных земель.