Легенда о Жнеце

Яркий свет остро резанул по глазам даже сквозь закрытые веки. Как будто в них лезвие вогнали — по самый мозг. В свою очередь тоже ноющий, отозвавшийся тупой болью в висках, такой отвратной, что хотелось вынуть просто всё из черепа к чертям. — Futu-i… — вырвался у него хрип только чудом: во рту — пустыня, и язык казался наждачной бумагой. Чарли поднял руку, тыльной стороной ладони прикрывая глаза. Щурился, морщился, пытался проморгаться, чтобы разглядеть, где он и что он. Но только чувствовал текстуру одеяла, прилегающего к голой коже, чувствовал, как распиливает голову неисчезающая боль, явно не способствующая пониманию. А затем через эту стойкую белую пелену прорвался голос: — Ты если меня материшь, давай сразу перевод. Я запомню — мало ли где пригодится. Да ладно… Она? Хоть они и знакомы всего-ничего, этот голос уже так в его мозг въелся, что не узнать нельзя. Неугомонная ходячая неприятность. — Я бы дала тебе поспать ещё немного, — продолжала тем временем нежданная гостья, пока Чарли наконец возвращал себе постепенно зрение, рассматривая в мутности светлых пятен одно категорически неуместное темное. — Но я и так торчу здесь невесть сколько. Тот убийственно резкий свет был, оказывается, следствием того, что Розье решила распахнуть шторы, прежде наглухо задернутые. И продолжала это делать — бродила по его комнате, будто у себя дома, перемещаясь к следующему окну. До отвращения помятое состояние Чарли явно не располагало к гостеприимству, поэтому у него был только один вопрос. Что она нахрен здесь делает? Мелькнула в разуме, по ощущениям будто изрядно пожеванном, единственная связующая нить. Крестраж. Гребаная безделушка Волдеморта. Упираясь локтем в постель, Чарли протер пальцами глаза, саднящие, будто из песка вылепленные, и попытался восстановить порядок событий. Тот вечер. Вчера? Нет, скорее позавчера. Вроде. Для претворения гениального плана этой сумасшедшей в жизнь, Чарли выбрал и отыскал румынского длиннорога. Несмотря на грозный вид, длиннороги не так агрессивны, а главным же было у них наличие уязвимого местечка. Золотистые рога, длинные и мощные, — то, чем они обычно прокалывают свою добычу, — кажутся пугающими, но шкура вокруг них довольно тонкая, чувствительная, раздражительная. Если зацепить заклятьем — шквал пламени практически неминуем. Именно шквал: пламя у длиннорогов извергается не тонкой струей, как у валлийских зеленых, а именно что здоровенным потоком. Издеваться так над бедной зверюгой Чарли считал живодерством, но разве был выбор? Чувствуя себя последним дураком, которого просто втянули в какой-то дебильный розыгрыш, Чарли положил драгоценную диадему на скалистый выступ прямо перед найденным в отдалении от базы длиннорогом. Тот возвышался над ним-идиотом большой зеленой тушей, смотрел своими любопытными желтыми глазами. Да у Чарли рука не поднимется… «Ты можешь отомстить». Опять. Незамолкающий отклик беспроигрышного аргумента в его голове. Веки устало прикрылись. Вдох прокатился вниз по легким. Чтоб её. До её появления в его жизни всё было так просто. Глухо, однообразно, немало скорбно, но — спокойно и просто. Не надо было выбирать. Не надо было решаться на доверие к личностям вроде неё. С чего он вообще доверился? Откуда ему знать, не брехня ли это все? Может, не крестраж это никакой, может, любая другая херь, которую Розье решила уничтожить с его помощью, навесив ему лапшу на уши. А может, крестражей Волдеморта в принципе не существует. Как он мог так просто ей поверить? Ей. Той ещё змее уж явно. На слово! Какой кретин… Да, она совершенно точно отслужила своему подонку невесть сколько лет, а тут решила ни с того ни с сего, когда шансов уже никаких, взять и провернуть какую-то фантастически абсурдную авантюру. Чарли снова вздохнул. Уселся на поваленное неподалеку бревно. — Я идиот, да? — спросил он по-румынски у глядящего на него по-прежнему длиннорога. Тот красноречиво фыркнул, выпустив из вытянутого громадного носа пар. — Ой, иди ты. А непонятно откуда взявшаяся злость — на Розье, на себя — как начала его грызть, так и не исчезала, смакуя каждую косточку. Даже если допустить, что Розье его не одурачила, все равно что-то в этом плане слегка не так. Сама придумала, сама на него всё скинула и сама сейчас развлекалась где-то там, на этом их празднике подхалимства попивая шампанское под ручку со своим… Да что это? Что с ним происходит? Нет, Чарли — не образец хладнокровия, иногда бывало, заносило слегка, но конкретно в этом случае ведь всё уже было обдумано и обматерено тысячу раз, так чего началось-то опять? По новому кругу, когда он уже так близок к тому, чтобы… Чарли перевел взгляд на диадему. Не может она работать по принципу дементоров и всяких прочих бесов? Нагонять хандру на все, что в радиусе дюжины ярдов и больше. Темная магия ведь, если Розье не врет. Длиннорог рядом уже явно начинал изнывать от скуки, глядишь — и убредет куда-нибудь, поэтому Чарли поднялся наконец на ноги. Неизвестно, обманывает его Розье или нет, лучше все-таки безделушку уничтожить, чем не уничтожить. Разбираться в случае чего будет потом. Отойдя на безопасное расстояние, он взял себе еще только полминуты на настроиться. В одной руке держал палочку, другую сжимал и разжимал в кулак, как будто это помогало унять нервы. Сперва заранее извинился: — Scuză-mă. — И затем, сразу следом: — Диффиндо. Голубая вспышка пришлась по чешуе в дюйме от рога, будто вылитого из золота. Для такой громадины, если сравнивать, — не более чем царапина. Но болючая. Дракон взревел, сотрясая землю, и показалось сперва, что за ревом ничего не последует, но затем — из разинутой пасти повалил огонь. Топя в густом пламенном потоке весь каменный выступ, поглощая диадему, которая из-за этого начисто исчезла из поля зрения. Чарли сжал челюсть, настороженно наблюдая, чувствуя этот коптящий кожу жар издалека. Как и ожидалось, дракон затих не сразу, палил несколько секунд. И только показалось, что мощь пламени уже снижается, как внезапно — взрыв, не меньше драконьего рева содрогнувший пространство. Чарли дернулся, отшатнулся. Уставился на пламя. Длиннорог уже закрыл пасть, а то всё не исчезало, не таяло. Разрасталось в стороны. Обретало очертания. Языки пламени вырисовывали три фигуры. Сперва — размытые, затем начавшие вытягиваться, колебаться, удлиняться в бесплотных конечностях. Вылеплялись из огня, как из глины, узнаваемые тела, головы, волосы. Лица. Даже сейчас Чарли различил каждую фигуру. Что повыше — Перси. Ниже — Рон. И она. Малышка Джинни. Была к нему сейчас ближе всех. Худенькое одиннадцатилетнее тело. Такое хрупкое. Её длинные, буквально огненные волосы развевались, как на ветру. Тонкие руки тянулись к нему, моля о помощи. Глаза — у всех троих — горели не рыжим цветом пламени, а инфернально-красным, и это на секунду отрезвило, но затем прозвучало: — Чарли… И дрожь пробрала от головы до ног. Колючей леской прострочило каждый дюйм под кожей. Настолько похожий, настолько её это был голос. Джинни взывала к нему испуганной мольбой, и где-то кромкой сознания Чарли понимал, что это всё артефакт. Темная магия. Играет с ним, защищает себя, пытается ударить в ответ посильнее. Как можно больнее. Но Джинни… Кого он, как все они, должен был защищать. Оберегать. Всегда. Это был какой-то гипноз, отнимающий крохи разума транс. Заставляющий шагнуть ближе, как будто иначе было просто нельзя. Всё то забытое горе, что давно в нем стлело, накрыло золой заново, утягивало на дно, поедало его кусками. Чарли не владел собой. Как будто управлял кто-то извне, как марионеткой — потянул кто-то за невидимую проволоку, заставляя поднять руку. Навстречу маленьким рукам сестры. Чарли все бы отдал за то, чтобы её утешить. Даже ощущая уже нестерпимый жар, не отступал, готов был позволить пламени обглодать его руку до кости, только бы коснуться. Коснуться. Обнять, прижать к себе, успокоить. Уберечь. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста. Удар. Его сшибло что-то с ног, он даже не успел понять, что. Только увидел размытое темно-зеленое пятно, откинувшее его на несколько ярдов, а затем — столкновение с каменной поверхностью, выбившее из легких воздух. Спина и ребра отозвались болью, грудным стоном из смявшихся легких. Сипло выругавшись, Чарли только секунду взял на то, чтобы собраться с силами, а затем перевернулся сразу на бок, осматриваясь. Длиннорог. Отбросил его крылом или массивным хвостом. То ли спас, то ли взъелся за Диффиндо, атаковал — что более вероятно, — хотя больше ударов не последовало. Громоздкие крылья развернулись и подняли дракона ввысь, но даже эти мощные взмахи, пока он улетал, не притушили потоком воздуха сгусток пламени, все еще парящий среди скалы. Фигуры, понявшие, что не задалось, что не получилось утащить за собой волшебника куда-то в Ад, видоизменились. Обрели более резкие очертания — как будто грубые штрихи грифелем. Теряли человеческий облик с каждой секундой все больше, а после — еще один взрыв. Взрыв и вопль, откуда-то из глубин пламени, но который перенимали нечеловеческие фигуры, только что притворявшиеся его братьями и сестрой. Развернули рты, похожие на уродливые дыры, и источали пронзительный крик, от которого едва не лопались перепонки. Двинулись на него. Как визжащие банши, неслись на него вихрем. Но рассеялись на полпути. Ветер, что нагнал фигуры в его сторону, их же и растворил. Ветер ненормально сильный — гнущий собой хилые деревья неподалеку, — ледяной и пронимающий до самого нутра. Жуткий и прекратившийся так же стремительно, как возник. И стало разом так неестественно тихо. Неестественно темно, особенно на контрасте со слепившей яркостью уже исчезнувшего пламени. Чарли все еще не поднимался на ноги, глядя на всё, что осталось от диадемы — растекшееся по скале плавленое серебро. Что бы это ни было — крестраж или все-таки любая другая дрянь, — с этим всё. Уже всё. Шок медленно спадал, и вот тогда пришла боль. Рука по кисть полыхала: всё-таки обжег. Щипало заодно немного лицо и шею, но не так, как конечность, которую подпалило куда порядочнее. Ему не привыкать, ожоги — часть его работы, да и, по правде, сейчас ему было глубоко плевать на физическую боль. Он только перевернулся обратно на спину и старался перевести дух, глядя в небо, где уже далеким пятном гулял драконий силуэт. Чарли… Не желало покидать голову. Засело крепкой заразой. Весь следующий день: Чарли… Чарли… Чарли… Голосом давно умершей сестры. И от этого он толком не мог спать, не мог есть, не мог работать, хотя работа его всегда выручала. Под конец дня вовсе взял отгул и ушел в местный бар неподалеку от дома. На полупустой желудок напился так, что уже и не помнил, что именно пил. Но помнил, кусками, как заболтался со знакомой барменшей, как предпочел забыться. Это не было на него похоже, но он вдруг неожиданно сильно нуждался в теплом отзывчивом теле рядом, которое позволило бы не думать, ничего не вспоминать, так нуждался, что как-то они оказались в его квартире. Где продолжали и продолжали пить, до какого-то совершенно скотского состояния, оба. А затем — оказались и в его спальне, где… Чарли снова поморщился. Осмотрел комнату, но признаков присутствия здесь девушки, с которой заночевал, не обнаружил, за исключением отсутствия на нем одежды. Приснилось? — Где?.. — хрипло спросил он вслух, скорее в никуда, чем обращаясь к кому-то. Даже позабыл на секунду о существовании Розье в его квартире, но та вдруг откликнулась: — Твоя подружка? Не приснилось. Всё ещё спросонья, всё ещё мучимый похмельем, он и не понял даже, что именно его вдруг кольнуло. Не стыд — уж стыдиться он не собирался. Безотчетная тревога. Осознание. Кто в его квартире и с кем имеет дело. Если она застала его «подружку», значит… Чарли начал прежде, чем обдумал: — Ты её?.. — Убила? Ага. Так беззаботно. Ещё и плечами пожала. Это даже не назвать потрясением и не назвать ужасом. Не сразу. Чарли моргнул, смотря на совершенно невозмутимое лицо Розье, не выдававшее ничего. — Тихо и милосердно, — дополнила она, прогуливаясь по его комнате. — Кровь уже вытерла вещичками, которые вы раскидали, так что не переживай. — Ты ведь шутишь? — А ты как думаешь? Самое паршивое, что он не представлял, что он думает. Не представлял, чего от неё ожидать, а немало пропитый вчера разум не способствовал мыслительным процессам. — Уизли-Уизли… — рассмеялась она вдруг. — Что я, по-твоему, маньячка? Ушла твоя подружка. Как только я появилась. Увидела зловещую фигуру в маске, вылезающую из камина, и сам понимаешь… испугалась бедняжка. Чарли и забыл даже. Через камин Розье путешествует только в маске, именно на случай, если окажется кто-то в квартире. Он когда это впервые увидел, только чудом сдержался, чтобы не запустить в пожирательскую фигуру чем-нибудь, да посильнее. Она тогда вовремя сняла маску. — В общем, заистерила и убежала. Еще главное оставила тебя так спокойно… — Розье подошла к его полке, беспардонно разглядывая колдографии в рамках и всё продолжая рассказывать: — Я сначала думала, что она вернется с подмогой, готовилась к шоу, но я уже и прибрать этот ваш бардак от скуки успела, а её всё нет. Ты бы получше себе компанию выбирал. Пока Чарли пытался всю ситуацию осмыслить, немного сверх меры заторможенно, она задумалась. Хмыкнула: — Хотя, может, она подумала, что белую горячку поймала?.. Выглядела не очень трезвой. Но ты все равно отправь ей сову, чтобы не волновалась за тебя сильно. Это всё так походило на какой-то глупый сон, что Чарли не был даже в себе уверен. Не пьян ли все еще он. Какая херотень… — Розье, — вздохнул он, проводя ладонью по сонному лицу. — Мы с тобой виделись раза три. Ты думаешь, ты можешь вот так заявляться ко мне домой, когда хочешь? Её тем временем как будто ничего не смущало вообще. Только, все еще стоя у полок, повернула к нему голову: — Что, выставишь меня? — уголок её губ приподнялся. — Давай. А затем она окинула его взглядом, насмешливо-скучающим, и прежде чем самой направиться на выход из комнаты — вряд ли из квартиры — бросила: — Только, умоляю, оденься сперва. Я тревожусь за свою психику, если ты решишь встать без одеяла. У него стремительно росло желание потянуться к тумбочке, взять палочку и швырнуть в Розье хоть что-нибудь, да только та уже исчезла за дверью. Чарли покачал головой, попросту не веря в происходящий бред. Хотел уже было правда встать. Но стоило ему предпринять вялую попытку стянуть с себя одеяло, злополучная дверь открылась снова, заставляя его замереть, а оттуда высунулась рука и кинула ему на кровать какой-то флакон, который он поймал рефлекторно. — Зелье от похмелья специально для тебя, — донеслось из-за двери. — Ты так долго проспал, что я успела смотаться до поместья и обратно. Прекрасно. Чарли взглянул на склянку в своей руке — нечто, по цвету действительно походящее на антипохмельное зелье, но стоит ли это правда пить… Не решив пока, вместо этого он просто сжал флакон в кулаке и без сил откинулся обратно на смятые простыни. Эта Розье… что-то с чем-то. Сколько ей там, двадцать пять? Двадцать шесть, двадцать семь? В любом случае — ощущение, что ему на голову свалился взбалмошный подросток. И за какие такие грехи… *** Зелье могло бы прояснить мозг, избавить от тошноты и похмельной копоти где-то глубоко в извилинах, но Чарли все-таки не рискнул пить непроверенную бурду из запасов Пожирательницы Смерти. Хотя бы немного помог прийти в себя холодный душ, и Чарли вечность стоял под ледяными струями, уповая на то, что, когда выйдет, никакой Розье уже у него дома не будет и окажется, что ему все привиделось. Если бы. Со своим внешним видом он особо церемониться не стал, вышел в одних только штанах, позволяя влажным прядям ронять капли на голые плечи, и это очень причудливо контрастировало с тем, как его гостья сейчас даже на кухне сидела в мантии. Как всегда. Четвертый раз они уже встретились, ни разу он не видел, чтобы она эту свою мантию снимала. Что у неё там под ней, всерьез склад палочек? По три штуки на каждую конечность? Аппетита не было, дурнота все еще его не оставляла, и Чарли пошел заваривать себе кофе, как будто ничего необычного не происходило. Обычное утро. — Красивая татуировка, — сидя за столом, заметила Розье венгерскую хвосторогу, обвивающую веснушчатое плечо. Чарли помнил, как делал её несколько лет назад, думая, что сможет встряхнуть этим маму. Та всполошится на него, как в старые добрые времени, отчитает так, что даже у него, жлоба почти под тридцадник, уши загорятся, но в итоге татуировку на полспины родители встретили пугающим равнодушием. «Красиво, сынок». — Спасибо, — ответил он, даже не оборачиваясь, наливая в жестяную тару воды. — Но не сочти за грубость, немного похоже на одержимость. Дай угадаю — драконы тебе милее людей? — Драконы хотя бы не заваливаются ко мне домой и не спугивают тех, кого мне, в отличие от некоторых, хотелось бы в этой квартире видеть. — О, ну, прости, что не дала вам провести романтическое утро с объятиями и завтраком в постель. Отправь ей букет. Белые орхидеи или гвоздики… что-то с «извини» в языке цветов. Уверена, как-нибудь уж она вскоре забудет, как в твою квартиру по утрам заглядывают странные гости. Язык цветов. Что-то слишком выборочно в ней просыпаются аристократические замашки. Так или иначе, по правде, как бы он ни ворчал, Чарли не был действительно зол. Не на Розье. Наверное, в каком-то смысле та наоборот ему подсобила — избавила от неловкости, которая приправила бы муторное утро. Потому что Чарли всего этого и не хотел. Ни какой-то там романтики, ни тем более дальнейшего развития отношений. Перепил, и всё. Отправить, может, ей взаправду хоть извинение? Что там Розье говорила, орхидеи?.. — Можно мне тоже кофе? — прозвучало вдруг, когда Чарли палочкой зажигал огонь на газовой плите. Оглянулся вопросительно через плечо. — Я тебе за зельем от похмелья бегала, имей совесть. Да черт с ней. Ей повезло, вторая кружка ей нашлась, хотя могло и не быть: он не очень за бытовой ерундой следит, а в трансфигурации не силен, чтобы из ничего ей посуду вылепить. И пока он возился с кофе, она молча высидеть весь этот процесс не могла: — Как все прошло? — сразу пояснила, как будто это вообще нуждалось в пояснении: — С крестражем. «Чарли…» Чарли прикрыл на секунду глаза. Устало качнул головой, отгоняя горчащее воспоминание. — Неплохо. А у тебя? — Тоже. Конструктивный диалог. Воцарилось после этого на какое-то время неловкое молчание, прерываемое только возней на столешнице и тихим бурлением воды, и через время чашка Розье полетела к ней на стол. Свою же Чарли поднес к губам, опираясь поясницей на кухонную тумбу. Гостья пить не спешила. Дождалась, когда он первым отхлебнет, и только затем осмелилась сделать свой глоток. Чарли не сдержал смешка: сама же кофе просила, ненормальная. Ему ли судить, учитывая, что зелье её он так и не выпил? Мучился все еще последствиями веселой ночи, только из-за того, что не хотел травиться, хотя было это, на самом деле, идиотизмом. Хотела бы его убить — убила бы, пока он спал. — Жнец снова объявился, — поделилась она вдруг, отпивая уже побольше. — Прямо на приеме. Убил одного из гостей. — Разве на сборищах таких важных шишек не должны быть повышенные меры безопасности? — Они и были. Авроры и всякое такое… но убийцу все равно не нашли. — Недурно. Розье негромко хмыкнула в знак согласия. Чарли отпил еще немного, наслаждаясь горечью на языке, возможно, даже излишней, потому что, очевидно, изощренностями кофейного мастерства похвастаться не мог. А Розье, наверняка привыкшая к куда более качественным напиткам, на удивление — даже не кривилась. Пила то ли из вежливости, то ли ей правда на вкус ничего. Какая же это все-таки странная картина… Агнес Розье, слизеринка и Пожирательница Смерти, — на его кухне, пьет приготовленный им кофе. И вроде бы должно всё таким противоестественным ощущаться, но Чарли уже как будто даже начинал привыкать. — А немерник твой? Ты в итоге была рядом с ним в тот момент? — поинтересовался он, и Розье кивнула, отставляя чашку. — Как вообще это все выглядело? — Как полуобморок. Это представить сложно — хотя Чарли в принципе ублюдка вживую ни разу не видел, чтобы что-то представлять, — но, наверное, это уже хорошо. Хотелось верить, гаденыш достаточно пострадал. Устав без дела стоять, Чарли подошел к столу, выдвинул стул. Откинувшись со скрипом на спинку, поглядел на Розье. Что в её голове, интересно? На вид — такая обычная девушка. Избалованная, манерная в жестах, осанке, как все эти аристократы. Во взгляде тоже было что-то едва уловимо снобское, надменное, даже когда она несла какую-нибудь чушь. И взялась вдруг за свержение своего ненаглядного Лорда. Ради чего? «Личные счеты»… Ему не стоило всем этим голову забивать, особенно сейчас, когда мозг еле-еле варил, но и сидеть молчать было неуютно. Два незнакомца по сути. Уничтожившие кусок души Волдеморта и даже не представляющие, о чем еще можно поговорить. — И что теперь? — нарушил он все-таки тишину. — Просто возьмешь и убьешь его? — Для начала нужно убедиться, что не осталось других кусков… У тебя все еще от Ордена никаких вестей? Чарли покачал головой. Всё глухо. Было. До следующего же дня. Как сглазил. Розье в итоге пробыла у него не очень долго. Все пыталась выспросить у него, как именно выглядело уничтожение крестража, но Чарли отделывался лаконичным описанием — взрыв, вопль, ветер. Учитывая, что она тоже не горела желанием делиться подробностями её времяпровождения с Волдемортом, всё вполне честно. Остаток дня Чарли взял на то, чтобы прийти в себя и написать-таки той девушке. Удостовериться, что жива хотя бы. Жива, конечно. Розье её правда не тронула. Никаких угрызений совести Чарли за это недоверие не испытал, в конце концов, речь о Розье, приближенной Волдеморта, ей верить — себе дороже. На следующее же утро он уже был в заповеднике, предпочел поскорее вернуться в колею. По меньшей мере надо было отыскать длиннорога, подлатать наконец оставленный позапрошлой ночью порез. И Чарли отыскал, и подлатал, и тот на него даже не взъярился, удивительно. А когда с игрой в драконьего лекаря было покончено и Чарли вернулся в общежитие, его уже ждало письмо. Сначала он подумал — от Розье. Нет. Без адресата. Без подписи. Простое: «Сегодня в 23:00 в “Упыроварне”. Столик в углу под картиной» Грязный паб со специфическим названием в черте столицы. Такой сомнительной репутации, что лучшего места для тайных встреч не найти. Иногда казалось, когда заходишь туда, — просто глохнешь. Обилие глушащих чар, которыми каждый стремился огородить свой столик, заливалось трясиной в уши и давило на голову. Чарли не мог даже понять, что испытывать. С одной стороны — здорово наконец будет увидеть кого-то из старых знакомых, расспросить, узнать всё. С другой — это значило, что спокойная жизнь, теперь уже окончательно и бесповоротно, остается позади. Уже не только стараниями одной лишь Розье. *** До нужного часа его едва ли не мандражило. Конечно, он этого не показывал, работал, как обычно, но так и лезли в голову вечно нежелательные мысли. Зудел под кожей интерес — кто именно? Не Билл, потому что тот связался бы с ним куда проще. А в остальном круг лиц слишком широк. Учитывая, что Чарли даже не представлял, кто хотя бы все еще жив. Поэтому, когда смена закончилась и он смог наконец трансгрессировать в Бухарест, это было облегчением. Знакомая угрюмая и засаленная обитель встретила его душком перегара, табака и пыли. Темнотой, в которой крылись за разными столиками прячущие лица волшебники, которых он явно и знать бы не хотел, а потому пошел напрямую к нужному месту, не осматриваясь. Упомянутая в уголке картина соответствовала заведению. Слева на полотне пиршествовал с довольным видом некто похожий, наверное, на старину Дракулу, а вся картина справа была усеяна нарисованными кольями, на которые были насажены разными частями тела дергающиеся и беззвучно кричащие от боли люди. Да, милый антураж. Засмотревшись на отвратную живопись издалека, Чарли не сразу разглядел, кто ждет за столом, но, опустив взгляд ниже, заприметил тут же знакомую макушку. Неожиданно. Но тоже неплохо. С Диггори, что был лет на пять его младше, они общались не то чтобы близко, вообще не общались, но пересекались в Ордене, и эту каштановую шевелюру Чарли не узнать не мог. Усевшись к нему за столик, Чарли только откинулся на спинку облезшего кожаного диванчика и взглянул на лицо напротив, как едва не дернулся от неожиданности. Вырвалось само: — Твою ж мать. Лицо Диггори было — как бы это сказать — слегка… обезображено. Полосы глубоких шрамов тянулись через бровь и скулу, задевая уголок губ, что заставляло его губы выглядеть растянутыми в кривой ухмылке. А от скверного освещения дешевыми дрожащими свечами эта картина отдавала желтизной и выглядела еще хуже. Вопреки нелестному комментарию, Диггори при виде Чарли выпрямился и широко улыбнулся, как будто они были старыми друзьями, что заставило полосы на лице натянуться. — И тебе привет, Уизли. — Это ещё что такое? Определенно не самый тактичный вопрос, но Чарли попросту даже не мог отвести потрясенно застывших глаз от изуродованного кем-то лица. Диггори усмехнулся, задумчиво проводя пальцами по исполосованной щеке, как будто уже настолько к шрамам привык, что забывал об их существовании. — Да одна из тех сумасшедших сук в лабораториях… Не знаю, знаешь ли ты. Фарли которая. Нет? — Фамилия смутно знакомая, может быть, но Чарли мотнул головой. — Неважно. В общем, сказала, у меня «слишком симпатичная мордашка» и у нее рука не поднимется на мне опыты ставить. Решила сначала это подправить. Опыты. Ему было известно только про «держали взаперти», и то — лишь благодаря Розье. Вина пакостно зашевелилась клубком в грудине, и Чарли едва не скривился. Голос Диггори при этом был как всегда удивительно беспечным, да и в целом хотелось бы сказать, что, не считая шрамов, в нем ничего не изменилось. Но было что-то такое в его взгляде, что-то потускневшее. Без того лукавого блеска в глазах, который его не покидал даже когда творилось черт знает что. И в плечах читалась легкая сутулость, которой прежде не было. Страшно представить, что там с остальными… — Я… честно говоря, я даже не знал, — признался он. — Что вы были в… «лабораториях»? Что вы вообще живы. — Догадываюсь. Оно и к лучшему. Мы ведь думали, что никто не пытается нас вызволить, потому что все совсем плохо и живых никого на свободе не осталось. — Еще раз выдал невеселую усмешку, делая из мутного стакана глоток чего-то желтоватого. Наверняка цуйки, другое здесь не наливают. — Так что лучше уж так. — А «вас» вообще как… много? — Вроде и немало, но толку от этого… — он прицокнул языком, а затем немного раздраженно вздохнул, как будто коря себя же за пессимизм. Устало потер висок. — Всё очень плохо, Уизли. Если не говорить о том, что все просто выжаты, в нас магии — две-три капли, то многих еще и отдельно потрепало. Кто-то еле ходит, у кого-то крыша поехала. Долгопупсу буквально несколько пальцев отсекло. Смиту — кисть. Грейнджер пытается слепить ему какой-то там магический протез, но, между нами говоря… многовато она на себя берет. Диггори начинало куда-то заносить, и Чарли за этим потоком информации не поспевал. «Грейнджер»… та Грейнджер? Подруга Рона? Чарли ту девочку со времен похорон не видел, откуда она вообще сейчас вдруг?.. Надо бы, наверное, порасспрашивать об этом, но у Диггори явно накипело, поэтому пока оставалось просто выслушивать, не перебивать: — Я ничего против нее не имею, но где бы она там ни пряталась эти годы от пожирательских подонков, в подполье-то ничему толковому не выучишься… Осознав наконец, что заболтался, он вдруг осекся, тихо посмеялся с себя же, качая опущенной головой. — Прости. — Ещё один глоток из стакана. — Я это все к тому, что нам нужны люди. Хоть как-то сражаться готовы в лучшем случае человек десять, и те с оговорками. Ты сможешь, как в те годы?.. Поспрашивать, понабирать, поубеждать кого-то из?.. — Я попробую, — кивнул Чарли без особого энтузиазма. — Но что они тогда головы в песок попрятали, что сейчас будут. Тогда хотя бы можно было надавить на то, что ублюдок и до них доберется. А теперь? Годы прошли, их так и не коснулось. Я сильно сомневаюсь, что выгорит. — Паршиво. Да уж. Нависло после этого над их столиком тяжеловатое молчание, в которое Чарли только задумчиво рассматривал поцарапанную и заляпанную поверхность стола. Думал, сам не понимая конкретно, о чем именно. Просто что-то не складывалось. Что-то важное. — Я не понимаю, — нахмурился он. — Раз уж все так плохо, разве не вы… этот Жнец у вас там в Лондоне — не ваших рук дело? — Жнец? — вырвалось у Диггори смешком. — Нет. Несколько секунд он смотрел на Чарли так, будто ожидал, что тот шутит. Да хотелось бы. Но Чарли был уверен. Пусть не все, но некоторые орденовцы не гнушались грязными, зато определенно действенными методами. Какой-нибудь Блэк — если еще живой — точно мог пойти на что-нибудь такое, все-таки ему Азкабан изрядно рассудок потрепал. — Ты ещё не слышал о крайней выходке? Прямо среди кучи снобов. Спасибо, что ты такого лестного о нас мнения, но мы бы туда не пробрались. Кому еще тогда это может быть надо? Его брови все так же были хмуро сдвинуты, пока у него пыталось сформироваться какое-то смутное… понимание. — Мы ставим на то, что змеиное гнездо начало поедать само себя, — ухмыльнувшись, добавил Диггори вместе с тем. И всё наконец стремительно занимало в черепушке свои места. Всё показалось разом вдруг таким очевидным. Лежащим на поверхности, стоило только руку протянуть. До этого просто почему-то даже и не думал связать две оборванные нити, обе все это время шедшие в никуда. Зато теперь, сложившиеся, перевязавшиеся пока ещё хиленьким узлом, так ясно подсказывали ему наконец… кто может быть этим загадочным Жнецом. *** Агнес честно не была уверена, а так уж ли нужно было в это мрачное логово приходить. Едва не до трясучки её тянуло выскользнуть из холла обратно за двери и исчезнуть в сумерках, пока ещё не поздно. Но надо. Лучше нагрянуть первой, когда сама настроится морально, чем беспокойно ждать, когда снизойдет до неё он. Да и, к тому же, был шанс, что ей дадут от ворот поворот. Агнес очень на это надеялась. Ждала у порога возвращения домового эльфа, который отправился к хозяину узнать, можно ли пустить гостью, и уповала на то, что домовик вернется с лаконичным «нет». Увы… — Хозяин ждет мисс в спальне, — отчитался эльф, наверняка в силу своего простодушия не подозревающий, как это прозвучало. Ей пришлось подавить нервный смешок. — Третий этаж, направо, до конца. Мисс нужно сопроводить? — Я найду. Здесь она бывала пока, в основном, только в его кабинете и пробираться в его личные покои особо не планировала. Однако теперь, вот, брела к лестнице, нарочито медленно, осматриваясь, только бы потянуть время и оттянуть этим встречу. Это место совсем не похоже на её родовое поместье, «гостеприимством» которого Реддл пользовался вплоть до девяноста восьмого года. Когда он разгромил окончательно Орден и явил себя наконец как истинного правителя Магической Великобритании вместо подставного лица, условно сидящего на верхушке министерства — да и греющего это местечко до сих пор, ведь Темный Лорд это некто ещё выше обычного министра, — было бы уже странно ютиться в особняке старого друга. Как бы удобно ему там ни было, с вечным развлечением в лице Агнес под боком. Все-таки воздвиг себе отдельную обитель. Обитель-штамп настоящего злодея, не иначе. Настолько все здесь было выдержано в темных тонах. Никаких других цветовых акцентов, что уравновесили бы это торжество сплошного мрака — казалось, если потушить все свечи до единой, сложится впечатления, будто тебя окунули в черную жидкую смолу. На стенах не было портретов, потому что Реддлу докучали вечно мельтешащие перед глазами нарисованные на них люди — шепчущиеся, подслушивающие, косящиеся. Не было гербов, гобеленов и прочих наследий рода, что классически можно было увидеть в поместьях чистокровных семей. Потому что рода, в общем-то, не было. Исключительный Темный Лорд, без прошлого за спиной. Для любого аристократа, привыкшего к максимальной заполненности интерьера, этот дом мог показаться пустым. Нежилым и обезличенным. Мебель здесь неприлично дорогая, качественная, но без миллиона подушек на диванах, без разнообразия орнаментов и украшений на стенах, без… Как бы Агнес ни замедлялась, рассматривая это все, дверь из черного дуба уже возвышалась прямо перед ней. Как же не хочется… Надо просто отмучиться. Глубокий вздох. Её стук — твердый, но негромкий. На секунду ей вовсе показалось, что он её не услышал. А затем дверь медленно отворилась сама по себе: прямо перед ней никого не оказалось, Реддл был все еще где-то вне поля её зрения, и ей потребовалось пройти в просторную спальню дальше, чтобы его отыскать. Он стоял у порога в ванную комнату, из которой, вероятно, только-только вышел, хотя волосы были уже сухими, как всегда аккуратно уложенными. Одет же был не до конца — застегивал рукав рубашки. На торсе по-прежнему расстегнутой. Агнес отвела сразу взгляд, оглядывая спальню без особого интереса. И захотелось с себя же рассмеяться. Это смешно. Быть взрослым человеком — так еще же и без совести… — и вдруг растеряться от одной только оголенной полоски кожи мужского тела. Что-то её ничего не смущало, когда она, к примеру, совсем недавно застала любовничков в Румынии. Её только повеселило. А потом еще и этот Уизли, разгуливающий без верха — у неё никаких эмоций, хотя фигура у него, стоит сказать, из-за постоянной физической нагрузки явно впечатляет куда больше, чем у Реддла. Который был того выше, но обладал скорее утонченным силуэтом, чем набором мышц. Но в итоге глазеть она стыдилась именно на него. В каких бы отношениях они ни были, Темный Лорд в незастегнутой рубашке — не то, что видишь особо часто. — Куда-то собираешься? — позволила она себе наглость поинтересоваться, раз уж он пустил её понаблюдать за этими сборами. — Да, очевидно… по некоторым причинам у меня в целом стало не очень много свободного времени. Заметно. Спал ли он вообще последние двое суток или настолько погряз в делах? Эти тени под глазами, сероватость лица… хотя это могло быть и следствием уничтоженного куска души. — Ты что-то хотела? — спросил он сразу; вероятно, именно для того её и пустил, чтобы не тратить на неё много времени, за чем бы она ни явилась. А явилась она, чтобы?.. — Проведать тебя. Реддл вскинул брови. Скептически. Разумеется. Уж в его лексическом багаже точно отсутствует понятие заботы в принципе. — То, что было на приеме… Не очень выглядело, будто все в порядке. — Реддл промолчал. — Это что, был… крестраж? Снова? И все ещё никакого ответа. Реддл только застегивал пуговицы, даже не удостаивая её взглядом, как будто Агнес болтала со стенкой, хотя и те, ввиду портретов на них, бывали болтливее. Не то чтобы ей вообще нужен был ответ, но если чисто гипотетически представить, что она все-таки слегка не в курсе, это молчание можно счесть за «да». — Я думала, что у тебя был только один. Ты после того случая еще?.. — Ты задаешь много вопросов, Агнесса, — произнес он, застегивая предпоследнюю пуговицу у воротника. Делая неспешный шаг к ней. — Хотя, видится мне, уж после всего случившегося на приеме спрашивать следует мне. Екнуло вдруг между ребер. Неприятно так, тревожно. Это намек на подозрения или он о ситуации в целом? Нет, подозрения были бы беспочвенные. Агнес не подставлялась. У него на нее ничего нет. Ничего вещественного, во всяком случае. Этим она себя безнадежно успокаивала, пока он к ней приближался, и на этот раз она не предпринимала попыток отстраниться, осознавала: бесполезно. Только смотрела на него снизу вверх, в эти жуткие глаза. В ожидании грядущей казни. Очевидно, спрашивать он не станет. Нет смысла. Подтверждая эту безрадостную мысль, его пальцы легли на её подбородок. Обхватили крепко, лишая возможности двинуться. Красные глаза заглянули в её серые. Вроде бы бесстрастные, хотя это равнодушие давалось с титаническим трудом. Дыши. Дыши. Паника только все испортит. Это нужно просто пережить. Для этого сюда и пришла — просто уже отстреляться, а не грызть себя живьем в неопределенности, когда же это случится опять. А предыдущий случай, если сравнивать, был щадящим. Очень. Окунаясь в её разум, на этот раз Реддл не осторожничал. Не был аккуратным. Боль вонзилась в череп и нарастала. Сначала тупая, пульсирующая по периметру головы, затем обостряющаяся по мере того, как Реддл всё так же ничего не находил. И шерстил больше, и перебирал грубо клочки её рутинных дней один за другим, и разламывал бесцеремонно ментальные замки, нацепленные на бессмысленные мелочи жизни. Агнес не выдержала даже, в какой-то момент рефлекторно попыталась отпрянуть, чтобы избавиться от грызущей голову муки. Но натолкнулась на стену сзади, в то время как Реддл её так и не отпустил — сжал ещё крепче пальцы на её челюсти, едва не до боли. И ни на секунду не покидал её разум. Искал, искал… Наконец — дошла очередь до самого приема, что знаменовало скорое завершение пытки. Если Агнес её переживет. Ей спасением было, что легилименция — не чтение разума в буквальном значении. Не считывание каждой оформленной в слова мысли. Никаких слов вообще, только образы, воспоминания, картинки, которые искусный легилимент уже может складывать воедино, интерпретировать в соответствии с логикой. Будь иначе — Агнес была бы покойницей уже на моменте не очень любезных комментариев речи своего дорогого Лорда. Или рассуждений, увести его или не увести… Кусок же именно воспоминаний, самый опасный, был скомкан, сложен в крохотную шкатулку, шкатулка — в ящик, а ящик выкинут куда-то на дно мысленного болота бытовухи, фантазий, всего, что не имеет для легилимента ценности. Агнес сама уже терялась где-то в этом болоте, тине, дегте. Старалась держаться, но жестокость ментального воздействия обрубала одну за другой нитки, держащие её в сознании. Мозг не выдерживал натиска. Норовил просто выключиться за неимением других способов избежать раскаленной добела боли. Никогда прежде Реддл не исследовал её память с таким усердием. Никогда не пытал легилименцией, никогда и не было нужды, чаще это ощущалось просто как временное неудобство, которое можно претерпеть. И все равно нездорово-приятно было осознавать, что эту нынешнюю боль не сравнить даже близко с той, что она испытывала при попытках обучиться сопротивлению. Блуждая по дальним странам, вплоть до тех, куда Реддл из одной только брезгливости мог ни разу не ступить ногой. Отыскивая чудаковатых отшельников, представителей иных, непривычных магических культур. У каждого из тех — свои методы. Кто прятал воспоминания внутри других, кто размывал их до степени нечитаемости, кто ткал поверх них новые. Но неизменно их способ обучения был сродни тому, что Адское пламя засунуть под череп. Иногда ей настолько раскраивали мозг, поджаривали и на кусочки его расщепляли, что Агнес и встать после того не могла. И лежала где-нибудь на полу, с раскиданными по полусгнившим доскам длинными волосами. С кровью, текущей вниз по губам из-за лопнувших сосудов. Ещё и платила за то, чтобы её вдоволь помучили, отстегивала баснословные суммы. Не из своего кармана, глупо было бы так подставляться, чересчур тем примелькавшись в Гринготтсе, но какая разница? Это был явно скверный год, куда сквернее всех предыдущих, может быть, даже вместе взятых. Ей надо было много чему обучиться — окклюменции, немагическому бою, владению клинком, да и владению банально правой рукой, на всякий случай, — еще и успевать попутно выполнять задания Лорда. И она изматывала себя, и не оставляла ни дня на отдых, и иногда хотелось, сжав зубы, взвыть от бессилия. Но зато у всего этого был смысл. Идея. У её существования спустя столько бесцельных лет наконец появилось значение. Ещё тогда она зареклась, что если хотя бы просто доживет до своего возвращения домой, уж точно доведет все до конца. А сейчас же, как бы Реддл ни был жесток в своем стремлении докопаться до истины, у неё даже кровь носом не пошла. Всего лишь подогнулись колени, пока её накрывало волной черноты. Наверное, сползла бы по стенке вниз, если бы её не подхватила рука, удерживающая на ногах. Только тогда Реддл сжалился. Её обморок ему был ни к чему. Все равно уже просмотрел всё вплоть до сцены в кабинете, где он ровно так же зажимал её у стены, пусть и с другими намерениями. А Агнес — уже где-то на опасной черте перед бессознательностью — немеющими пальцами ухватилась за его плечи для опоры. Кровь громко пульсировала в висках, череп ныл по всему периметру. А она всё цеплялась сознанием за эти алые радужки — как маяк в маслянистой черни у неё перед глазами, — чтобы не отключиться. Что-то рвано говорила: — И для чего было?.. То есть… по-твоему… я убила какого-то гостя, а потом решила пойти закрепить успех… переспав с тем, кого якобы… удалось обмануть? — Ведь он, очень вероятно, взаправду просто разложил бы её там где-нибудь на письменном столе: останавливаться он точно был не намерен. — Или что, может, таким образом я отвлекала тебя?.. Раздвигая перед тобой ноги? Специфичного ты обо мне мнения. Кристально ясно было, что шерстил её память он больше из-за крестража, чем из-за убийства, ведь вряд ли об их существовании осведомлены очень многие, так что попадала под подозрение она в первую очередь. Просто упустить возможность поязвить она не могла, кутаясь в эту желчь, как в защитную оболочку. Чего этим добивалась, она не знала сама, но её определенно позабавило, как сверкнули раздражением красные глаза. Все еще в его руках — он придерживал её за талию, оттого частично прижимая к себе, — позволила губам растянуться в слабой ухмылке. Он мог бы отшвырнуть её, чтобы разбиралась с последствием мозгового штурма сама. Но он напротив — коснулся кончиками пальцев её лица, даря истерзанному сознанию блаженную прохладу. Скользнул большим пальцем по скуле ниже, к искривленной усмешкой линии рта. — Знала бы ты, как порой мне хочется прочистить тебе рот Экскуро, — спокойно заявил он и с нажимом провел по её нижней губе, оттягивая. — Неужели совсем ничего не осталось от той Агнессы, что получше следила за языком? От этого прикосновения прошивало каким-то уже чересчур хорошо знакомым, но неуместным, до отвращения неправильным чувством. Агнес чуть мотнула головой, заставляя его палец соскользнуть с губ на щеку. Только чтобы суметь сказать: — Может быть, просто не стоило так часто отправлять «ту Агнессу» на задания в компании тех, кто не слишком выбирает выражения в присутствии дам? Иногда это все еще довольно странно осознавать. Что её личность по сути сформировали — или скорее переформировали, обесценив все восемнадцать лет стараний отца вырастить дочь благовоспитанной леди, — головорезы, садисты и прочие интересные личности. Если судить по холоду в реддловских глазах — Агнес правда лавировала на грани, нарываясь на то, что захлебнуться от мыльной пены в глотке. Гибель без капли трагизма… веселая гибель. Видимо, именно чтобы не сорваться на ней всё-таки, Реддл наконец отпустил её. Отошел, оставил стоять у стенки самостоятельно, переводя дух. И Агнес переводила: прикрыла на секунду глаза, пытаясь вникнуть, что вынесла. Не выдала ничего. Можно пожить ещё немного. Реддл тем временем взялся за жилет, продолжая собираться, накинул поверх рубашки. Каково ему вообще? Сожгли кусок души, хотя он наверняка полагал уже, что эта угроза уже много лет как позади. Убили у него под носом его гостя, и пресса теперь обсасывала это дело до бесконечности под все более провокационными заголовками. Общество всполошилось, этого уже не отнять. Поэтому Агнес осмелилась спросить: — Что в итоге будешь делать? — С выскочкой пока ничего. Дело расследуют авроры. — Ну, конечно. — Люди же сами вскоре выбесятся и угомонятся. Как и всегда. Их недовольство и вправду не бывало долгим, но ведь за это время может произойти еще одно убийство. Если подкармливать всеобщее возмущение… Реддл прервал ход её мыслей, кардинально его перерубив внезапным заявлением: — У них вскоре будут иные темы для обсуждения. Куда более заслуживающие внимания. У неё закралось сразу мерзостно-дурное предчувствие от одной только размытой формулировки, и теперь Агнес окончательно трезвела, приходила в себя после истязания легилименцией, оставившей её разум в раздрае. Всматривалась в его лицо издалека, пытаясь понять. Слегка сощурилась. А он продолжал: — Пожалуй, я слегка засиделся на одном месте… — За несерьезностью и пренебрежительностью его тона явно скрывалось что-то большее. Страшнее. — Не считая одной лишь досадной неприятности в виде Жнеца, правление в Великобритании начинает… приедаться. — Ты же не имеешь в виду?.. — её голос показался слабее, чем прежде; приглушенный холодящим внутренности ужасом. Имеет. Судя по взгляду, который он на неё поднял, по тени усмешки в линии его губ… неужели из-за вновь нависшей над крестражами — над его вечной жизнью — угрозы он решил… решил что? Не терять больше времени? Ей казалось, Жнец своими действиями наоборот его притормозит. Остудит амбиции. А в итоге… — Пора бы уже наконец показать другим странам все прелести нашего режима, тебе так не кажется?