Прощение

Девять часов вечера, все сливки общества собрались в тронном зале на долгожданном балу. Светские дамы косились на простолюдинок, наряженных в хлопчатобумажные платья и туфли, кое-как походившие на бальные, с нелепыми бантиками посредине. Сами же были разодеты в дорогущие шелка, обшитые изумительным кружевом всевозможных узоров и элегантные туфельки, лишь изредка выглядывающие из-под подола платьев во время чувственных танцев. Статная женщина в болотно-зеленом шелковом, облегающем тело, платье вошла в тронную залу с двумя молодыми девушками, вечно спорящими друг с другом. Женщина уже будто-бы и ну слышала их, поглощенная в суету и сплетни высшего общества. Ее рыжие волосы переливались на играющем освещении, а волнистый локон у лба непослушно выбивался из аккуратной прически. Целью данного торжества для Леди Тремейн был не отдых, а избавление. Как же ей хотелось выдать замуж хотя бы одну дочь и вздохнуть с облегчением, не слыша постоянной ругани, наслаждаясь тишиной и остатком уготованной ей жизни. Спустя некоторое время, неожиданно, в зале появилась незнакомка, никто не мог отвести от нее взгляд, слишком уж заинтриговала. Что-то в ней зацепило Тремейн, у нее было ощущение будто она ее уже где-то видела, крутилось на языке. Эта тонкая шея, узкие плечи, едва прикрытые невесомой небесно-голубой тканью, золотистые, даже светло-пшеничные волнистые волосы и… о что это? Хрустальные туфельки? Слегка наклонив голову на бок, Тремейн наблюдала за медленно спускающейся миловидной особой, все так же рассматривая оголенные участки тела: изящные пальчики, едва касающиеся перил, тонкие запястья, грудь, еле вздымающаяся от тугого корсета; невозможно было сосредоточить внимание на чём-то одном, возникло резкое желание подойти к ней и как минимум заговорить, но этому не суждено было случиться, как только женщина сделала несколько шагов в сторону блондинки, путь тут же преградила толпа, а благословение на разговор и танец заполучил лишь «прекрасный принц», отчего на душе враз стало тяжело, будто это было единственной целью в жизни женщины, настолько она ее очаровала. Почему-то Тремейн вспомнилась ее падчерица, настроение вдруг поменялось, розовые очки слетели с лица, появилось раздражение и злость, хоть и необоснованная. Женщина не знала почему девушка так ее злила, младшая была так зациклена на своей «святой» мамочке, и женщине показалось, что в сердце падчерицы нет места мачехе, тогда и той не будет снисхождения, как бы Тремейн не хотелось ее простить, поделиться с ней чувствами, прижать к себе, ведь возможно Элла была единственным человеком на всем белом свете кто мог бы понять женщину так как никто другой. Рыжеволосую раздражала излишняя доброта девушки, она все ждала когда та наконец-то взорвется и выскажет ей все что накипело, но она молчала. Возможно это и была причина такой ненависти, Тремейн считала девушку слабой и бесчестной, раз так легко согласилась опуститься на колени перед «незнакомыми» людьми и плясать под их дудку. Но женщина уже давно смирилась и перестала ждать когда та найдет в себе силы и заявит о себе, даже разорванное платье не дало толчка. *После полуночи уже в особняке* Усталость давала о себе знать и возможно женщина хотела дать Элле, хотя в её случае, Золушке, передышку, но увидев ее счастливое личико, захотелось заставить её перекопать весь сад, но она лишь стояла в дверном проёме и слушала бессмысленный разговор своих дочерей и белокурой. Тремейн заметила как девушка всё время бросает взгляд на камин и горку золы; лишь однажды их взгляды встретились и улыбка с лица Эллы тут же пропала, заставляя сердце Тремейн содрогнуться в печали, это показали глаза, но девушка и не пыталась заметить, только скорее переключила своё внимание на закипающий чайник. Когда все легли спать, женщина спустилась на кухню и всё-таки отыскала кое-что, принадлежавшее Элле, но она сама никак не могла понять, откуда хрустальная туфелька той прекрасной девушки оказалась в камине ее неуклюжей падчерицы. Тремейн всё пыталась вспомнить лицо той белокурой красавицы, но видела лишь небесно-голубые блики. В раздумьях женщина просидела всю ночь, пытаясь принять тот факт, что её падчерица не только пробралась на бал, обманула её и раздобыла платья с каретой, но и свои чувства. Как ей принять свои чувства к этой бестолковой девушке, как сказать ей об этом, после всего что старшая сделала с её жизнью, как мучала после смерти отца, не давая бедняжке даже скорбеть. Как отталкивала, не давая любить себя, в чем сама Тремейн очень сомневалась, ей казалось, что её нельзя было полюбить, оттого и умерли мужья. Возможно в этом и кроется причина такой отдаленности и враждебности по отношению к милой Элле — женщина просто бы не вынесла её смерти. Ближе к утру блондинка зашла на кухню и тотчас же принялась раскапывать свой тайник, как позади она вдруг услышала голос своей мачехи; выступил пот и сердце на миг перестало биться. Женщина держала в руке хрустальную туфельку, выгнула тонкую бровь, скривив уголок рта, встала, медленно шагая к падчерице. Та даже не смогла двинуться с места, лишь глядела, то на туфлю, то на рыжеволосую. Тремейн впервые заметила этот взгляд, не страх, не отчаяние или же сожаление — лишь ненависть. Оттого она и остановилась, ожидая дальнейших слов Эллы, что она сделает на этот раз? Может надавить? Но что тогда, не потеряет ли женщина последний шанс к взаимной симпатии? С этими мыслями Тремейн ударила туфлей о дверной косяк, отчего та разбилась на тысячи маленьких кусочков, сверкающих на утреннем солнце. Элла замерла. Она не сомневалась что мачеха способна на бездушные поступки, но с каждым днём она просто-напросто хоронит всё то немногое, что так греет сердце бедной девушке. Как после такого быть к ней благосклоннее? «Вас так злит что я могу быть счастлива с кем-то? По-вашему я не заслуживаю любви?» Почти что в истерике задала вопрос девушка, опускаясь на и без того раздёртые от постоянных уборок коленки. Женщина с минуту смотрела на Золушку сверху вниз не в силах вымолвить и слово, но все же опустилась следом за ней, аккуратно приподняв её подбородок. «Пускай ты будешь меня ненавидеть, зато будешь в безопасности, ты и понятия не имеешь насколько жесток наш мир, сладкая». Как же так, собственных дочерей поскорее выдать замуж, а падчерицу держать ближе к себе, но не настолько, чтобы та смогла залезть в душу. Читатель скорее всего и вовсе может запутаться в чувствах Тремейн, почему она удерживает девушку насильно, так и не объяснив по какой причине весь этот сыр-бор. *прошлое Леди Тремейн* С детства ей уделяли не так много должного внимания как её сестрам, возможно именно поэтому она с таким опасением смотрит на внешний мир и его окружение, как только её выдали замуж, женщина научилась видеть людей насквозь, как бы они себя ни вели, как бы ни старались показаться милыми и доброжелательными, в каждом из них была гниль и злоба, которая так и норовила вырваться наружу и кому-нибудь навредить. Таким был её первый муж, как говорят в народе «В тихом омуте…», она адаптировалась и воспитала своих дочерей такими, чтобы смогли за себя постоять, несмотря на их внешнюю оболочку, они способны поставить на место кого угодно, и не только словесно. Но впервые увидев Эллу, слушая о её матери и наблюдая за её отношением к миру, женщина вдруг поняла, что девушка вовсе неподготовленная, её просто сломают, выйди она в настоящий мир. И тот вечер на балу, от одного взгляда на этого самовлюбленного принца было всё ясно, мальчишке нужно лишь развлечься, воспользоваться и вышвырнуть как ненужный хлам, ведь если подумать логически, то от Эллы никакой пользы в плане материальном. Женщина не допустит того, чтобы девушке разбили сердце или навредили, лучше уж пусть она ненавидит свою мачеху, так хоть будет в безопасности, как она и сказала ранее. Конечно же Тремейн жалела что пошла суровой дорогой в отношении Золушки, она бы многое отдала, лишь бы всё исправить, но значит ли это что в её душе все еще есть эта жизненная сила, способная поменять отношение Эллы к злой приемной матери.? *настоящее По шелковой белоснежной коже медленно стекали солоноватые слезинки, падающие на руки женщины. Если приглядеться, в их отражении можно было бы увидеть олицетворение того ужаса, что на данный момент испытывала девушка, она понятия не имела что сейчас взбредёт в голову женщине и какое очередное наказание за этим последует, но в ответ на ужасные мысли Элла почувствовала лишь мягкое прикосновение ладони к собственной щеке, ледяные пальцы, пытавшиеся убрать мокрые дорожки с лица лишь размазывали влагу по коже, тем самым придавая лицу несвойственный ему обычно, блеск. Руки блондинки были полностью исцарапаны из-за осколков, она сильнее прижала их к полу, тем самым давая хрусталю всё глубже проникнуть под кожу. Тремейн осторожно взяла руки девушки и повернула внутренней стороной ладони к себе, осторожно вынимая осколки из чувствительной кожи рук. Девушка лишь спокойно наблюдала, стараясь не создавать телодвижений, казалось, она даже старалась дышать тише чем прежде, настолько момент был интимен и близок. Спустя, казалось, вечность, женщина всё же подняла тёмно-зелёные глаза на белокурую, получи в ответ взгляд полный непонимания и мольбы. «Я лишь. Пыталась тебя защитить.», еле промолвила леди Тремейн, прекрасно осознавая, что Элла не примет такого рода извинения. Женщина жалеет то выбрала такой подход, она надеялась что вследствие грубого обращения у девушки появится характер, как у неё самой еще в детстве, но только сейчас до рыжеволосой дошло, что они разные, Элла никогда не будет относится к человеку со злобой, ведь в ней попросту её нет, она верит в добро, независимо от того, что мир полностью погряз во лжи и алчности, Тремейн этого никогда не понять, но она бы хотела. Каждый раз когда она видела Эллу, в её сердце что-то трепетало, она бы очень хотела чтобы это чувство задержалось подольше, но такая магия ей была непосильна. Глаза Эллы бегали по её лицу как мелкие жучки, пыталась остановиться на одном месте, но была слишком напряжена и взволнована, чтобы остановиться и успокоиться. В следующие пять секунд она убрала свои руки с нежной хватки мачехи, ровно встала и теперь смотрела на женщину сверху вниз, как еще никто и никогда не смотрел на неё. «Слишком поздно, мадам», сухо произнесла девушка и попятилась к двери, не в силах выбежать за неё и скрыться в самом дальнем углу дома, где её никто и никогда не найдет. Она была настолько искалечена внутри всеми теми событиями прошлых лет, что казалось, будто из её души по-немного отбирают те светлые и тёплые качества, что были присущи девушке раньше. Она уже было зашла за поворот, как услышала совсем тихое, но такое «громкое» в духовном и моральном плане: «Я никогда не прощу себя за твои страдания». «Тогда это сделаю я», произнесла Элла, разглядывая рыжую макушку с легкой улыбкой.