solitude finds solitude

      Когда Янян зашёл в подъезд, сразу задался вопросом: как настолько ветхое место может до сих пор служить жильем сотням человек? Обшарпанные стены пестрили тэгами и разными бумажками. Рекламные объявления, яркость которых поглотила чёрно-белая печать, составляли единое целое с уведомлениями коммунальных служб и записками жильцов, недовольных поведением соседей. В подобных домах всегда много бумаг на стенах, до них попросту никому нет дела.       Янян поднялся по ступенькам и нажал кнопку вызова лифта. За несколько секунд ожидания он успел прочесть одно из объявлений, оно нахваливало новенький ЖК. От черно-белой фотографии пруда, главного козыря застройщика, веяло умиротворением и свежестью; Янян скривился. Все вокруг было пропитано старостью и затаившейся в каждом углу безысходностью, а скрип лифта аккомпанировал атмосфере и делал объявление уж совсем комичным.       Нажимая кнопку нужного этажа, Янян надеялся, что стальные тросы не оборвутся и он не превратится в лепёшку прежде, чем зальёт воспалённый мозг алкоголем. У Куна он всегда хороший. И как только человек, любящий настолько дорогие виски, может жить в таком доме? Спустя несколько секунд этот вопрос начал волновать Яняна куда больше, чем собственная судьба в старом лифте.       Коридор восьмого этажа встретил его холодом. Старые лампы едва освещали блеклые зелёные стены и деревянный пол, который отзывался нудным скрипом, стоило Яняну сделать шаг. Из конца коридора глядело окно, на нём не было разводов и пыли. Казалось, его только помыли. Когда Янян подошёл к нему, то увидел, что в раме даже не было стекла: голая прямоугольная прорезь открывала выход в город на высоте нескольких сот метров над землёй. Встань, шагни – никто и не заметит. Но Яняну не хотелось умереть, смерть всегда пугала его, поэтому он думал совсем не о ней, оперевшись на грязный подоконник, а о том, как давно он не бывал у Куна. Наверное, с год.       Они знали друг друга с детства. Их квартиры располагались напротив, а матери были хорошими подругами и часто ходили друг к другу за солью, сахаром и крупами, поэтому спустя три года после рождения Яняна Кун был назначен его личной нянькой. Так они и росли: спереди – умный и рассудительный Кун, а позади – чувствительный, но бойкий Янян.       Их тандем распался после того, как Кун поступил в университет и у него попросту не осталось лишнего времени. Так, в одиночестве, Янян додрейфовал последние школьные годы и уже сам отправился в высшее учебное заведение, но чуда не произошло, наоборот – он еще больше погряз в тоске.       Раз, два – стук. Дверь открылась, и радостный Кун пригласил друга войти. «Видимо, уже начали», – подумал Янян, переступая через порог.       Квартира Куна выглядела намного цивильнее подъезда. Хороший ремонт заметно преображал узкий коридор и маленькую кухню, расположенную напротив двери. Светлые стены расширяли пространство, а небольшие картины на стенах подчеркивали отличный вкус хозяина.       – Красивые?       Янян кивнул.       – Недавно купил. Сегодня познакомишься с художником, – Кун был невероятно доволен собой. – Помоешь руки. Мы в гостиной.       Мытьё рук было обязательным ритуалом. Кун заставлял каждого идти к раковине не только в собственном доме, но и в любом другом месте, где была возможность, будь то университетская столовая или забытое богом придорожное кафе. Под шум воды хорошо думается – давно отметил Янян. Мытьё рук – польза не только для тела, но и для души, ведь, омывая ладони, вода уносит с собой все ненужные мысли и делает разум чистым, как родниковая вода.       В коридоре послышались шаги, кто-то шёл на кухню. Янян выключил воду и понял, что опять замечтался. Будь шаги чуть тише, их хозяин застал бы его, Яняна, тупо смотрящим на собственные руки, которые покоились на уровне мыльницы и словно окаменели, став для своего владельца нематериальным нечто, каркасом для разрозненных мыслей. Они оплетали руки так же, как хмель цепляется за всё, до чего могут дотянуться его зелёные отростки.       Янян вышел из ванной и бросил взгляд на человека, возившегося на кухне. В темноте он казался просто чёрным пятном на фоне других, более светлых. Янян не увидел ничего знакомого в этой фигуре и направился в гостиную, из которой доносилась музыка и слышались оживлённые разговоры гостей.       Алкоголь лился из бутылок прямиком в бокалы (конечно, это же Кун, а значит, вокруг – приличное общество). От всех присутствующих несло галантностью, пусть они и не были одеты в смокинги. Большая их часть была в обыкновенной повседневной одежде, лишь на паре человек красовались идеально выглаженные рубашки и брюки.       Янян чувствовал себя не в своей тарелке. Он вжался в кресло и постепенно отпивал вина, которое через несколько минут помогло ему расслабиться и включиться в разговор. Говорили о политике, Янян мало в этом понимал, и вскоре диалог совсем наскучил ему, куда интереснее было смотреть по сторонам и изучать комнату и людей. Его взгляд скользил с одной тумбы на другую, с картины на картину, с лица на лицо, с тела на тело. Когда он настолько опьянел, что решился рассматривать тех, кто стоял к нему ближе всех, он узнал в одном из гостей «черное пятно» с кухни. «Пятно» – единственный, кто был настолько вычурно одет, и выглядел отстранённо, вертя пустой бокал в руке. Янян отметил, что они, быть может, ровесники, ведь оба казались совсем юными на фоне остальных.       – Янян! Помнишь, я говорил, что познакомлю тебя с автором тех замечательных картин? – Кун вырвал его из череды мыслей.       Янян предположил, что его бывший «опекун» совсем забыл об обещанном знакомстве под влиянием алкоголя, но всё же вспомнил благодаря какому-нибудь «маячку» – вещи, слову или секундной мысли, способных неожиданно вытащить из памяти случайный фрагмент воспоминаний.             Яняну нравилось искусство, он даже пару раз ходил на выставки, но в данный момент знакомство с творцом казалось ему самой нежелательной вещью на свете. Он ведь даже не знает, что сказать!       Рядом с Куном стоял молодой человек лет 26. Он улыбался, и его прищуренные от улыбки глазки смотрели точно на Яняна, не находившего себе места.       – Янян, знакомься: Читтапон Личайапорнкул, лучший художник города – воистину! Читтапон, мой фактически младший брат, Янян, – торжественно объявил Кун.       Читтапон засмущался, но тут же начал отшучиваться, поэтому спустя пару секунд смущение превратилось в очаровательное трепетание:       – Да брось, в этом городе много талантливых мастеров, я – всего лишь один из многих, не обманывай человека. Очень приятно познакомиться.       Они пожали друг другу руки.       – И мне, – ответил Янян.       Читтапон всё ж произвёл на него впечатление. Невысокий, он был одет со вкусом, и от него одновременно отдавало и классической элегантностью, и чем-то современным – примерно такие мысли крутились в голове у Яняна. Он был сражён стилем нового знакомого и, когда Кун увёл Читтапона обратно в компанию, начал изучать глазами каждую деталь его образа, чтобы найти ответ на вопрос, завертевшийся в голове: «В чём, чёрт возьми, секрет?!»       Янян разглядывал серьги, когда поймал на себе взгляд со стороны «человека-пятна»; его лицо показалось Яняну смутно знакомым. Пятно стоял прямо за Читтапоном и смотрел не отрываясь, пока объект его внимания не переместил взгляд чуть левее, на него. Их глаза разминулись. Пятно присоединился к разговору Куна, Читтапона и остальных, а Янян решил выйти на балкон. Комната начала казаться ему совсем душной.       Ветер завывал среди панельных домов, и его вой делался всё громче с ростом этажей. Кун жил на предпоследнем, а значит, на его балконе серенады ветра были слышны особенно хорошо. Янян поджёг сигарету, и дым от неё унесся в сторону соседнего дома, растворившись в холодном пространстве между многоэтажками.       Ночь уже раскинула свои крылья, поэтому небосвод казался совсем чёрным, только у самого его края, над тёмными зубьями леса, виднелась синяя полоса – последний отголосок солнца. Янян наконец ощутил покой, будто сама темнота приняла его в своё молчаливое царство.       Сзади послышались шаги. Яняну тут ж захотелось уйти; вино всё же не полностью заглушило социофобию. Он бы без колебаний бросил вниз недокуренную сигарету, но переборол себя и остался на месте, не шевелясь.       Балконная дверь открылась. Вошедший облокотился на парапет и громко вдохнул ночной воздух.       – Покурить не найдётся?       Янян молча протянул ему сигарету. Это был Пятно.       – Спасибо.       С минуту они стояли в тишине, наблюдая за ночным городом.       – Вон Куньхан, – Пятно протянул руку.       – Лю Янян.       Они обменялись рукопожатием. Янян достал вторую сигарету и закурил. Куньхан проделал то же самое, попросив ещё одну. Алкоголь имеет свойство делать людей щедрее.       – Куришь на постоянке?       – Нет, – ответил Янян.       – То-то и видно, сигарету странно держишь.       – Ты, я смотрю, профессиональный курильщик.       – Да тоже нет. Учишься в универе?       – Да.       – На кого?       – Программная инженерия.       – О-о-о… – протянул Куньхан и выпустил дым.       – Ты?       – Бизнес-аналитика.       – Неплохо.       – Скучновато, правда.       – И у меня.       – Какой курс?       – Первый. У тебя?       – Второй.       Между ними опять легла тишина. В их затуманенных головах крутились мысли, и они оба смотрели вперёд себя, думая, стоит ли эти мысли говорить.       – Ты никогда не думал уехать куда-нибудь далеко? На другой конец света или типа того? – Куньхан решил высказаться первым.       Янян задумался.       – Бывало. В немецком есть такое слово: die Wanderlust, так называют тоску по путешествиям. Когда у меня возникает желание поехать в другие страны, всегда вспоминаю его.       Брови Куньхана поднялись вверх:       – Говоришь на немецком?       – Мы с родителями несколько лет жили в Германии, поэтому говорю.       – Вау.       – Да ничего особенного, в общем-то, – заговорив о собственном прошлом, Янян почувствовал себя уютнее.       – Ну-ну, ничего себе «ничего особенного»! – Куньхан похлопал его по плечу, – мне бы так о себе думать!       Яняну показалось, что до этого они стояли дальше друг от друга, но эта мысль улетучилась так же, как тревога, овладевшая им, когда Куньхан зашёл на балкон. Куньхан не надоедал: казалось, все его слова были к месту. Сейчас он улыбался и докуривал сигарету. Рассказ о Германии явно развеселил его. Яняну передалось это веселье, и он тоже улыбнулся.       – А куда бы ты поехал?       Куньхан пожал плечами:       – Не знаю, я много где был, но, наверное, съездил бы в Америку. М-м-м, Эл-Эй, – он мечтательно развел руками.       Янян не смог сдержать смешок.       – В детстве я мечтал стать рэпером в Америке.       – И я, – кивнул Куньхан. – Может, вернёмся обратно? Меня задолбало на дома смотреть. Пошли, поговорим в комнате.       Когда они зашли внутрь, Янян поймал на себе улыбающийся взгляд Читтапона и чувствовал его на себя до тех пор, пока Кун не придумал новую тему для дискуссии, громко задав всем присутствующим вопрос о рентабельности уничтожения мировых запасов ядерного оружия. – Пока там стоял, половины не понимал, – сказал Куньхан и уселся на второе кресло рядом с Яняном. – Поэтому я один и сижу. – Хорошая стратегия.       Вино разливалось по их желудкам и сгущало туман в голове. Наверное, такой бывает только в Лондоне – промелькнула мысль у Яняна, но тут же была сбита смехом Куньхана. Спустя бутылку на двоих они сидели совсем рядом и чуть ли не прижимались друг к другу. Если бы Янян захотел, он смог бы коснуться лба Куньхана своим собственным, но в нём ещё оставалась сдержанность, и он прощал новому другу все случайные прикосновения, не касаясь его сам.       Когда компания интеллектуалов дружно завалилась на балкон, чтобы покурить, Куньхан упал Яняну на плечо и выдохнул:       – М-да…       — Выйдем с ними?       – Не хочу.       Они несколько секунд просидели в тишине, прислушиваясь к стуку часов на стене. Звуки разговоров с балкона их ни капли не заботили. Покоившаяся на плече голова Куньхана разливала тепло по телу, и его струйки добирались до сердца, волнуя душу. Янян испытывал подобное в средних классах, когда сдружился с новым одноклассником, Деджуном. Они любили задирать друг друга, но что-то пошло не так и Деджун сказал, что лучше им не общаться. После этого Янян не находил себе места и плохо спал, а его тело звало Деджуна, и каждую ночь он представлял его рядом с собой, лежащим на другой стороне кровати.       Деджун давно исчез из его жизни – переехал в другой город, в то время как Куньхан был здесь, совсем рядом, и начинал сводить с ума. Янян испугался своих желаний, но не подал виду и обвинил во всем алкоголь. Куньхан улыбнулся: учащённое сердцебиение, которое он мог слышать, удобно устроившись на чужом плече, говорило лучше любых эмоций. Когда Кун и Ко вернулись в комнату, он предложил сходить на кухню и поискать чего-нибудь пожевать. Янян согласился, еда вдруг показалась ему решением всех проблем.       На кухне они долго стояли перед забитым холодильником и не могли решить, что же засунуть в изголодавшиеся желудки. Куньхан предложил умять куриные ножки, Янян не согласился: Кун их убьет, ведь мясо всегда стоит для серьезных гостей.       – А мы что, для него недостаточно серьезны? – возмутился Куньхан.       – Я – точно нет, – ответил Янян.       В конце концов они решили съесть холодную лапшу. Холодную, потому что были слишком пьяны, чтобы разогревать.       – Блин, даже так вкусно.       Янян согласился.       Они облокотились на столешницу — все стулья были в гостиной. И опять между ними пара десятков сантиметров. Янян попытался отодвинуться, но Куньхан заметил это и смутился:       – Я плохо пахну?       Янян замялся:       – Нет-нет, я просто так. Там сквозняк.       Куньхан нахмурил брови и тоже подвинулся в сторону. Заметив удивлённое лицо Яняна, который оказался зажат у плиты, он сказал:       – Что? Я не хочу простыть.       Между ними повисла неловкость. Они находились настолько близко, что каждый из них мог слышать учащённое дыхание другого. Их глаза бегали по лицам друг друга, и Янян чувствовал, что ещё немного – и желание захлестнет его с головой. Вдруг Куньхан поддался вперёд и поцеловал его: осторожно и мягко, но, когда Янян сам потянулся к нему, начал целовать жадно, как целуют после долгой разлуки.       – Я боюсь, – прошептал Янян, отрываясь от губ друга.       – Чего? – спросил Куньхан. Он не выпустил лица Яняна из ладоней.       – Этого.       – Чего?       – Того, что между нами.       – Мы можем прекратить.       – Нет, я не хочу.       – Но ты боишься.       – Да.       – Значит, нужно преодолеть страх.       – У Куна есть кладовка.       – Где?       – Дверь рядом с гостиной. Она сливается с обоями, поэтому её не видно.       Куньхан наигранно удивился:       – Ты на что намекаешь?       – Ни на что, – ответил Янян, и его раскрасневшееся лицо показалось Куньхану невероятно забавным.       – Ладно. Нужно подождать, пока они выйдут покурить. Сам не хочешь?       Янян помотал головой.       Они начали прислушиваться к каждому шороху из гостиной и впервые за весь вечер по-настоящему заинтересовались ходом разговора интеллектуального большинства. Янян уловил шутку Читтапона и передразнил его, чем рассмешил Куньхана, который вновь устроился у него на плече. Ими обоими овладело сладкое забвение: они прижимались друг к другу, но ещё до конца не осознали того, что между ними произошло. Для них существовал только этот конкретный момент, а то, что было до него и будет после, мало тревожило их расслабленные умы. Только Яняна грызла затаившаяся внутри тревога, но тепло Куньхана заглушало её. Куньхан был как наркотик: притягательный, сладкий, запретный. Внезапно Янян подумал о том, что уже утром он может сказать ему то же, что и Деджун несколько лет назад.       – Почему ты поцеловал меня?       Куньхан не ответил.        – Почему? – ещё раз спросил Янян.       Вдруг скрипнула балконная дверь и послышались шаги, сигналящие о дислокации дискуссионного клуба.       – Пошли, – сказал Куньхан.       В кладовке всё казалось угольно-серебристым. Лунный свет проникал в небольшое помещение через окно и падал на пыльную мебель и разный хлам, который приобретал причудливые очертания в черноте ночи. Очевидно, что раньше эта комната была жилой – об этом говорила планировка. Быть может, когда-то здесь смеялись дети и кружились в танце взрослые, а может, несколько лет назад эти стены были свидетелями разгорающейся в темноте искры любви, которая, подумал Янян, способна преодолеть десятки лет и не угаснуть, если на жизненном пути не появится нечто, чему под силу её потушить. Это может быть что-то, а может быть кто-то. Целовал ли Куньхан кого-нибудь так же, как сейчас целует его? Лежали ли эти руки на чьих-нибудь руках так же, как сейчас лежат на его? Янян думал об этом, пока они, наконец оказавшись в безопасности от посторонних глаз, не могли оторваться друг от друга. Их торопливые и беспорядочные ласки наблюдали звёзды, мерцающие за окном, и Яняну казалось, что скоро он сам станет их частью – крошечной искрящейся звездой на небосклоне, ведь света, который лился из него при каждом прикосновении Куньхана, могло хватить на целую Бетельгейзе – он подумал об этом, когда почувствовал на своей шее холод чужих губ.       Мысли путались и обрывались, и вскоре Янян не мог думать ни о чём другом, кроме Куньхана, склонившегося над ним. Янян притянул его к себе и запустил руку в тёмные волосы, в то время как руки самого Куньхана блуждали под футболкой и осторожно изучали чужое тело. Когда они оба поняли, что совсем скоро перейдут черту невинного и дадут полную волю своим желаниям, лицо Куньхана осветила луна, и Янян разглядел в его глазах столько любви и нежности, сколько до этого видел только в глазах собственной матери.       За этими глазами – черепная коробка, а в ней – то неосязаемое и невесомое, что и есть Куньхан. Это метафизическое нечто сейчас шевелится и испускает импульсы, отдавая команды разгорячённому телу – машине, которая соприкасается с другой такой же машиной, чтобы две души, жаждущие близости, смогли слиться воедино и обрести покой.       С каждым движением на старом столе становилось всё меньше пыли, и Янян шептал Куньхану в губы, что совсем скоро они оба станут маленькими звёздочками и засияют в вышине.       Открыв глаза, он увидел рядом с собой только хлам и пустоту. Освещаемая белым светом нового дня, бледно-красная шелковая штора молчаливо покачивалась из стороны в сторону, то открывая, то скрывая за собой замерзшее стекло. На улице было облачно. Невидимые облака затянули небо, словно гигантское пуховое одеяло, и сделали его абсолютно белым – пустота. У Яняна внутри всё сжалось. Он приподнялся и закрыл лицо руками. Грязь. Она заполнила собой улицы и хлюпала под колесами редких машин. Город ещё спал. Янян достал телефон и посмотрел время, часы показывали шесть семнадцать утра. Недовольные ранним пробуждением фотоны пошли в атаку, оставив свои блиндажи на ярком дисплее. Янян прищурился, и его рот как-то странно скривился; проведя рукой по щеке, он ощутил влагу на кончиках пальцев.       Он ещё раз оглядел всё вокруг, на этот раз тревожнее, полностью освободившись от тумана сна. Куньхана нигде не было. Сначала Янян думал, что он просто лежит где-нибудь на полу, но пыльные половики и доски были пусты. Затем Янян разглядел силуэт, контуры которого выдавали человека, лежавшего в позе эмбриона, – по ним пыли не было. Так он понял, что вчерашняя ночь была не сном. Но лучше бы она была им.       Яняна захлестнул стыд. Он почувствовал себя мерзким. Тревога и страх, копившиеся внутри под алкоголем, вылились наружу и заполнили собой все мысли. Быть может, будь он с девушкой, всё было бы иначе. Но любил ли он когда-нибудь девушек? И сможет ли полюбить?       Немую истерику прервали звуки скорой с улицы. Янян понял, что нужно сматываться. Его внезапное появление в квартире вызовет у Кун немало вопросов, ведь он, думал Янян, считает, что они с Куньханом ещё ночью разошлись по домам.       Побег из квартиры не вызвал трудностей. Кун похрапывал у себя в кабинете, а входная дверь оказалась не заперта – по всей видимости, дело рук Куньхана. Спускаясь на лифте, Янян вновь подумал о нём. Был ли Куньхан искренен или просто воспользовался им? Янян смотрел на идиотский черно-белый пруд, пытаясь ответить на этот вопрос. Мысли оплетали тротуар, железное ограждение, скамейки и спускались к воде, начиная идти по ней, словно Иисус, когда-то давно творивший чудеса на земле. Вдруг в памяти снова появился Деджун. Он улыбался и приветливо пожимал руку, а за его плечом – то самое лицо, которое показалось смутно знакомым у Куна в гостиной, и в глазах у этого лица – та же безграничная нежность, что и вчера ночью при свете луны.       Янян вышел из подъезда и зашагал по холодному асфальту, чувствуя, как внутри что-то нудно заныло под рёбрами.       Если они были знакомы, почему Куньхан не сказал об этом? Почему уходил от ответа? Почему сбежал? Янян думал об этом весь следующий день и не находил себе места. Он помнил абсолютно всё и мог воспроизвести в голове почти каждую мелочь, но стыд начинал разъедать его всякий раз, когда перед глазами всплывали события вчерашнего дня. Стоя за плитой, Янян подумал: а вдруг Куньхан чувствует всё то же, что и он? Вдруг он так же мечется и не знает, что делать. Если бы они только могли поговорить!.. Может, попросить номер у Куна? Но найдёт ли он в себе силы позвонить, когда раздобудет контакты? К вечеру Янян перестал думать об этом и засел за «Плойку», надеясь очистить уставший мозг.       В понедельник началась морока: университет. Янян исправно ездил на лекции и даже преуспевал в учёбе, но принимал это как должное. Когда успехи постоянны, они перестают казаться таковыми и становятся частью повседневной жизни. Отличник, получив двойку, рыдает так же сильно, как смеётся двоечник, увидев пятерку у себя в тетради.       Когда его одиночество вдруг рассеялось, а затем снова утянуло в свои крепкие объятия, Янян ощутил себя двоечником – бездомным котом, которому перед носом помахали мясом и даже дали откусить, а потом посмеялись и удалились восвояси – никакой жалости к бедному существу.       Улица гудела. Удивительно, какой энергией наполнен город даже в далекие от час-пика часы. По дороге проносились машины, стучал на рельсах трамвай, шли мимо друг друга люди, и каждый был занят собой. Пассажиров старого трамвая нисколько не волновали водители автомобилей, а прохожих абсолютно не занимал трамвай. Общество функционировало в единстве, но как же были далеки друг от друга его отдельные частички! Янян думал об этом, пока шёл на остановку, и не мог перестать вглядываться в лица людей. Это занимало его не хуже видеоигр, разве что в видеоиграх и ты другой, и мир.       Городские часы пробили пять часов, и всё вокруг словно затихло, вслушиваясь в их величественный бой. До остановки оставались какие-то два десятка метров, когда Янян заметил на ней знакомую фигуру. Красный цвет светофора заставил остановиться, а удары курантов начали отдаваться внутри. Они оглушали, и Янян не замечал ничего, кроме смотрящих на него чёрных глаз.