Небо в глазах, внутри яд отмщения...

"Голод, смерть, война... Мой разум затуманила мести пелена... И даже если вдруг я сойду с ума... Мой огонёк будет вечно помнить слово "Mama"... Конец войне? Последний батальон? Не ожидала грандиозного провала... Но я, как у последнего причала... Держу в руке свой старенький альбом..." - ® Последний стих Рейх 1944 года *** 1945 г. Слегка металлический запах крови, почти не отличимо смешался с запахом чуть ли до тла сгоревшего дерева... Уцелевшая дверь? Её кабинет... Скрип металла мог бы раздаться эхом, если бы Рейхстаг сейчас не представлял из себя полуразрушенную конструкцию, теперь лишь издалека напоминающую обитель Тиранши. На удивление, после открытия двери в нос Советского врезался не слишком резкий, но ощутимый запах воска и горелой ткани, а если говорить проще, прогоревших свечей, а так же еле различимый приторно-ягодный запах женских духов, но к сожалению этот аромат терялся среди всего вышеперечисленного... Перед Союзом предстала довольно-таки странная и не характерная для его врага картина. В середине помещения стоял стол, со внутренними полками по бокам, на вид сделанный, кажется из дуба, но точно Большевик знать не мог... На деревянной поверхности лежали стопки бумаг, которые были явно неаккуратно собраны в спешке, небольшая настольная лампа, на удивление даже до сих пор мигающая слабым, блекло-жёлтым светом, освящая небольшое пространство стола, на котором стояла подставка для канцелярии и потрёпанная жизнью фоторамка, опущенная изображением вниз. С правой стороны стоял небольшой шкаф из того же материала, что и стол со стеклянными, но уже в дребезги разбитыми дверьми, осколки стекла которых валялись практически по всему полу, в самом же шкафу стояли книги и пара фоторамок, среди книг можно было заметить немецкую классику, как не странно какие то русские произведения и много самодельных, толстых книг, некоторые из них казались очень старыми, а пару из самоделок как будто только что поставили на полку, в рамках стояли уже пожелтевшие, а где то ещё и подгоревшие фотографии с неизвестными социалисту людьми. Белокурый мальчуган, как две капли воды похожий на пойманную пару дней назад нацистку... Те же большие небесно голубые глаза, больше похожие на два брилианта, веснушки, рассыпанные по всему лицу паренька, но вот форма лица, да и черты, такие как прямой и слегка курносый нос, тонкие губы, оттдовали совершенно другим человеком, но знающему было сразу понятно, что паренек - чистокровный немец. Второй же человек... Союзу бы хотелось сказать парень, но судя по счастливому, но явно уставшему лицу и небольшому шраму на исхудалой щеке можно было сказать, что он мужчина лет двадцати восьми - двадцати девяти, тёмно каштановые волосы, чуть длиннее нынешней стрижки совецкого. Такие же голубые глаза, которые даже через фотографию горели радостью, ямочки на щеках от улыбки и военная форма... Судя по фотографии, солдатом был, но не его это работа, Совецкосу казалось, что уж больно мужчина мягкий характером для армии, но это лишь фотографии, а на деле, он, как уже говорилось в душе не знал кто это. Предполагаемой хозяйки фоторамок на снимках нет, а пару подставок для фотографий и вовсе пустовали. Рядом со шкафчиком стоял небольшой диванчик, обитый красным бархатом, который спустя всё это время стал более бордовым, чем изначально. Такая ткань, вещь довольно дорогая, но Славянин не отрицал, смотрелось красиво, правда навевало воспоминания о временах детства, в такой же мебели и аристократической атмосфере. От промелькнувших в памяти картин Революционера передернуло. Над более менее уютным диванчиком находилась не такая уж и уютная для Союза вещь... Карта, на которой помечались дальнейшие цели нацистов. – Почему?... - Только и смог выдавить из себя рыжий мужчина, на макушке которого из за понятных причин уже виднелись седые волосы. Этот вопрос крутился в голове Социалиста ещё с тех четырёх утра, когда и началось это безумие, а ещё больше эти мысли подкрепляла слишком сильная уверенность в том, что он хорошо её знает, хоть они и не виделись с её восемнадцати лет, почему то он был слишком верен своим убеждением, что она осталась такой же за эти пятнадцать лет, а за эти четыре года мучительной войны эти убеждения разбились в дребезги и вместе с ненавистью, пришло и непонимание "–За что?...", ведь их последняя встреча хоть и была давно, но закончилась на довольно милом дружеском прощании... Дружеском?... Переведя взгляд болотно зеленых глаз, усталый мужчина заметил еле догорающую свечу, стоящую в углу на небольшом дубовом комоде, а рядом с ней стояли две гвоздики в хрустальной, но уже за это время помутневшей вазочке и чье-то фото, но оно уже не в обычной рамке, а в резной, да ещё и раскрашенной, но судя по аккуратности раскрасски, это делала явно детская ручонка. Подойдя к углу, Союз на всякий случай потушил свечу и посмотрел на фотогравию. Тот же самый мужчина, что и на фотографии из шкафа, только вот рядом была хозяйка этого кабинета... Голубые глаза, чуть темнее самой чистой морской воды, всё та же веселая улыбка с чуть ли не идеально ровными зубами, та самая аристократическая горбинка на носу и что самое удивительное для Социалиста, блондинистые волосы чуть длиннее лопаток немки... Казалось бы, не такая и удивительная вещь, но зная её отца, а тем более его отношения к своей "Наследнице", он бы одобрил такую длину блондинистых локонов только через свой труп. Хотя, Совецкий не знает, может это фото было сделано уже после смерти Германской Империи... Снизу Союз заметил каллиграфически написанную фразу на немецком, гласившую: "Ich werde mich immer an dich erinnern... Mein Geliebter, der einzige, mein Otto..." Конечно, они спокойно не виделись уже целых одиннадцать лет, но что бы Немка изменилась настолько, да ещё и успела найти себе вторую половину... Хотя, если так посмотреть, сейчас об этом размышляет так же изменившийся, уже успевший женится и развестись Союз, который ещё и бороду успел отрастить. Стоя перед этим маленьким алтарём, мужчина продолжает размышлять, а дверь кабинета вновь открывается с тем же противным скрипом и в помещение воходит молодой советский солдат, с какими то документами в руках. Черноволосый паренёк несколько мучительно долгих секунд глазел на своего босса, не привлекая его внимания, а потом всё таки собрал смелость в кулак и прокашлявшись, тем самым привлекая внимание совецкого, заговорил, хоть и с запинками. – Т-товарищ Советский Союз, все уже на месте... Н-нам пора ехать и решать, что с ней делать... - Советский со вздохом последний раз кинул измученный взгляд на старое фото, а после медленно повернулся к солдату, под ним раздался ещё более противный скрип, чем от двери, пол тут пострадал не меньше всего остального. Рыжие густые брови сместились к переносице, а мысли вновь перешли на раздумия, что делать с нацисткой... Ведь по правилам именно страна победитель решала, как поступать с проигравшим... Это ещё один вопрос, мучавши совецкого, но уже не так давно... Взгляд нехотя упал на кресло, стоявшее перед столом. Само кресло не выделялось толком ничем, скорее всего имитация кожи тёмно коричневого цвета, на сидении оттенок был чуть темнее, из за того что и самому предмету было не так уж и мало лет, а вот что привлекло внимание социалиста, это Ваффенрок , весящий на спинке кресла... Это была облегающая туника длиной до бедер, которую явно помотало за все четыре года, не смотря на то, что она по факту была парадной, но на удивление революционера, все восемь пуговиц были на месте. В отличии от формы совецких, внешних карманов на ней не было и в помине. Воротник был выше, чем у её служебной туники, и имел более замысловатые литцены, вышитые серебристо-белым цветом. Честно признаться, СССР ведь видел её в военной форме всего раз и то, только в самом начале кровавых годов, когда хотел разобраться без всего этого... Как вы уже догадались, у него это сделать не получилось... Из мыслей и воспоминаний социалиста выдернул уже знакомый солдатский голос. Его уже несколько минут ждут, пока он просто пялится на одежду Дитриха. Думая об этом именно так, это кажется даже немного странным... – Так вы идёте? - – Да, да... Идём - *** Запах свечей, смешанных с гарью и кровью сменился на спирт, медикаменты и ещё что то, что Союз распознать не мог... Через сорок с хвостиком дней пара солдат и социалист наконец добрались из Германии до "ГШ ВС СССР" , но на удивление последнего пойманной нацистки там не оказалось... Как доложили Большевику, девушку доставили в госпиталь "ГВГ КА" , по причине, которую ревалюционеру сейчас и объясняли. – Так что с ней? Чего бы эту псину там было не оставить? - Спрашивал совецкий, вновь сводя лохматые брови к переносице и исподлобья смотря на девушку, стоящую перед ним с тонкой медицинской картой. На вид девчушке и двадцати пяти не было, а она уже тут трудится! Русая коса до лопаток свисала с плеча, до сих пор слегка покачиваясь после ходьбы. Девушка хотела было начать рассказ, но как открыла рот, так и закрыла его, прислушавшись к звукам за дверью изолятора. От туда промежутками звучал немецкий язык, иногда бессвязные фразы, а иногда и полные предложения с не очень приятным смыслом, который местами и понимать не хотелось... – Кхем... Товарищ, я просто не могла оставить её там! Это было бы опасно! Даже при том, что её морили голодом и допрашивали, она сумела довести двух солдат до полусмерти... - – Ясно... А сюда то зачем? - – Я завидила, что что то не так и решила узнать... Пока вы ехали из Германии, я кое что узнала... - Не дав ни слова сказать недовольному Революционеру, девушка тут же набрала воздуха в лёгкие и начала рассказ... За её спиной же раздались шаги военных сапог и в том же месте как из воды, выплыл черноволосый солдат, незаметно, но с огромным интересом в глазах начиная слушать Ангелину - ту самую девушку медика – Я выведала у солдат, которые допрашивали её всё, что смогла, да и с ней говорить пыталась... Но всё что я смогла узнать, это то, что у неё есть сын, Германией звать, а вот по симптомам всё сложнее... - Девушка замолкла на несколько секунд и открыла медицинскую карту, так как на память все симптомы она помнить не могла. Пока Ангелина искала среди строк то, что ей было нужно, солдат стоявший сзади из за спины смотрел на написаное в небольшой тетрадке, пока это не заметила медсестра – Ёбушки! Женя, ёкарный бабай! Чего пугаешь так?! - – Хе-хе, извини, товарищ Сидорова, заслушался тебя) - – Агрх... С тобой я потом разберусь, дай рассказать! Кхем, так о чём это я? Ах да, симптомы! Резкие перепады настроения, слабость, быстрая потеря самообладания, потеря аппетита, а так же периодические галлюцинации... Так же часто у неё ломит всё тело, но это приступами... Я конечно не профессиональный психолог, но насколько я знаю, это одни из признаков психических расстройств... - Большевик после окончания речи медицинской сестры вообще на пару минут выпал из реальности, глаза по пять копеек, а пазл в голове становится всё чётче... Сын?... Расстройства?... Но из за чего всё это?... Союз и так последние четыре года ничего не понимал, а сейчас вопросов, на которые не было ответа стало на много, на много больше! Пока Сидорова гнала в шею из госпиталя бедного Женьку, который всего лишь хотел пообщаться, у революционера в голове что то щёлкнуло и тот вернувшись обратно в реальный мир, глянул на девушку, потом на дверь в изолятор, сново на девушку и вот, раздался хриплый и слегка мрачный голос Советов, который раздался негромким эхо – Товарищ Сидорова, откройте изолятор... Хочу с этой псиной лицом к лицу поболтать... - Теперь глаза по пять копеек были у девушки, которая только что выгнала солдата из помещения. Ангелина пару раз хлопнула длинными ресницами, не понимая зачем это советскому, тем более это может быть опасно... Давайте признаем, за все эти четыре года Тройка уже и не выглядела как безопасный человек, да и давно им не была... Но как бы девушка того не хотела, перечить большевику она была не намерена, по этому молча достав из кармана медицинского халата связку ключей, нашла нужный и подойдя к железной двери изолятора, вставила его в проём. Каждый медленный поворот ключа сопровождался неприятным скрежетом металла о металл... Пара секунд, открытая дверь и... Запах пепла, смешеного с чем то приторно сладким ударил Большевику в голову, что та аж закружилась, но не настолько, что бы свалить двухметрового Союза с ног. Комнатка, по мнению советского достойна своей своей временной хозяйки. А если точнее, полностью белые бетонные стены, из за которых тут было холоднее, чем во всём остальном госпитале, железная кровать, как будто сделанная для кукольного домика, из железной проволоки, на ней тонкий матрас, который и матрасом то назвать было оскорбительно для нормальных спальных мест, хоть подушка выглядела более менее презентабельно, да только пятна на крови на ней напрягали... Одеяла не было и в помине, так же как и шкафов, рядом с кроватью стояла небольшая тумба, на которой не лежало ничего, кроме банки со снотворным и какими то листами бумаги, исчиркаными немецкими словами, которые складывались в небольшие четверостишия. От комнаты веяло холодом, а на той самой кровати свернувшись в клубок, сидела Арийка, уткнувшись носом в собственные коленки, дабы хоть как то согреться и окончательно не сдохнуть от той дубориловки, что творилась в этом бетонном аду, называемом комнатой... Белокурые локоны с фотографии сменились короткой, до ужаса не ровной стрижкой, будто волосы даже не ножницами отрезали... Босые ноги, максимально поджатые к телу всё ровно до ужаса мёрзли, а одна из них и вовсе перевязана в области колена, сама же девушка была практически не одета, единственное что было на ней, белая ночнушка, так же испачканная каплями крови... Чувствуя холод в комнате даже через военную форму, Советы вообще был удивлён, что немка не получила обморожение, так как и пол был бетонным, а значит и таким же до ужаса холодным – Was zum Teufel wollen Sie wieder, russische Viecher?!... - Раздался лёгким эхом хриплый женский голос, от чего Ангелина вздрогнула и не долго думая решила незаметно ретироваться из поля зрения Дитриха, дабы как в прошлый раз не получить шквал немецкого мата, в передачу с кинутой ей в след подушкой. Русская медленно отошла от революционера, а после и от изолятора, быстрым шагом уходя дальше по белому коридору, и уже готовясь к тому, что придётся звать охрану, дабы сдержать немку. В это же время девушка недовольно фыркнула себе под нос и наконец подняла голову, ожидая увидеть там медсестру, очередных солдат, да кого угодно! Но только не его... Арийка гневно смотрела на Союза, желая на этом же месте придушить коммуниста, пока последний прожигал её серьёзным взглядом. Желания его были примерно такими же, как и у Рейх, но сначала он должен добиться ответов на свои вопросы, он хочет услышать это именно из её пасти, а после своими же руками пристрелить это создание, которое сейчас не капли не напоминало ему его старую подругу... – Beschissen, du kommunistischer Bastard?! - – Собственными руками тебя прибить и пизди нормально, псина, ты не на родине! - Грозно гаркнул большевик, так как нервы уже не к чёрту, а видя виновницу его седых волос на голове, ненависть внутри закипала и перекрывала любой здравый смысл, который где то на затворках сознания советского бил тревогу, давая понять, что ещё пару слов нацистки и изолятор будет забрызган кровью. Большевик внимательно следил за каждым движением третьей, пытаясь держать себя в руках, на что бывшая фюрер практически не двигалась, а лишь глазела на совецкого с расстояния от кровати до входа в помещение, где тот и стоял. Девушка оскалилась и буркнув что то нецензурное себе под нос, повысила тон разговора, при этом до сих пор оставаясь на своём родном языке – Fick dich, du Wichser... Ich werde kein ussisch sprechen und hoffe es nicht! - Гнев пересилил всё , что можно было. Она уже проиграла, её не грохнули в первый же день поимки и даже осмелились поместить в госпиталь, а она сейчас даже ухом не ведет, ещё и огрызаться смеет! Разьяреный мужчина, полностью затуманенный гневом и желанием наконец приставить ко лбу немки дуло пистолета, и не капли не медля нажать на курок, избавившись от неё раз и навсегда, сорвался с места и подойдя к кровати, резко схватил Арийку за шиворот ночнушки. Разница в росте, габаритах и недельная голодовка девушки дали о себе знать, так как поднять её не составило ревалюционеру абсолютно никакого труда. Нацистка зашипела, словно бездомная кошка, увидевшая группу подростков, но сделать ничего не могла, ведь истощение и буквально подвешенное состояние не давали ей даже руки поднять, не то что начать хоть как то сопротивляться Союзу. Из за того, что Рей взяли именно за ночнушку, тонкая ткань поднялась в верх вместе с хозяйкой, практически полностью оголив израненные ноги, одна из который и вовсе была сломана, что удваивало боль от резкого подъёма тела в воздух. Холод комнаты так же никуда не делся, по этому сохранённое Дитрихом тепло тела так же мигом улетучилось, а еле тёплые участки кожи в мгновение стали холодными, словно сейчас в руке Советов находится живой труп - Говори, грёбаная нацистка, зачем было устраивать весь этот ад?! Или, я клянусь, я убью тебя здесь и сейчас! - - Und wie ist es?! - Спросила с насмешкой Рей, после чего вновь зашипела, так как её в один момент впечатали в пустую стену, которая была на против кровати. К боли в сломоной ноге присоединилась ещё и ноющая боль в спине и шее, которая в ту же секунду растеклась по всему телу, заставляя взгляд нацистки помутнеть, а саму девушку захрипеть, в попытках вздохнуть хоть немного воздуха, который уже пропах крепким советским парфюмом - Буду бить твою триклятую голову об эти бетонные стены, пока от неё не останется ничего, мерзкая сука! - – Fick dich, du kommunistischer Scheißkerl... - Прохрипела Немка, улыбнувшись сквозь адски сильную, пульсирующюю боль, замутняющую сознание и мешающую нормально дышать, но Арийка была благодарна своему организму хотя бы за то, что она была способна связно говорить... И говорить вовсе... Советский нервно фыркнул и рявкнув что то себе под нос, брезгливо кинул Немку к той же самой стене, при этом в пол силы пнув её по сломанной ноге. Девушка жадно втянула воздух и осела на пол, еле слышно простонав от боли. Не в первый раз Рейх хотелось убить, придушить, пристрелить совецкого собственными руками и смотреть как он мучается от ужасной боли, но реальность твердит Тройке абсолютно другое... Сейчас в такой ситуации находится она, а из за слабости и голода даже руку поднять будет непосильным трудом, а самостоятельно встать на ноги, это вообще отдельная тема... Революционер только хотел вновь начать "расспросы" нацистки, как оба услышали знакомый обеспокоенный голос Ангелины, который с каждой секундой становился всё громче, а значит девушка приближалась к открытой двери изолятора... – Mama! Mama! - Раздалась немецкая речь из коридора... Союз удивлённо повернулся на раскрытую настежь железную дверь, чуть заторможенно, но то же сделала и Арийка. Но через пару секунд, к девушке пришло осознание и та попыталась резко встать, на что её сломанная нога была не согласна и Дитрих упала обратно на пол, шипя от боли, но всё равно, слегка оклемавшись, она из последний сил кинулась к двери, хоть и ползла на коленях... Социалист, понимая что со сломанной ногой Тройка далеко не уйдёт, лишь следил а происходившим со стороны, пока даже не осознавая, что вообще сейчас происходит. Пара секунд и в изолятор забежал длинноволосый мальчишка лет девяти, мигом оглядевшись, он мгновенно кинулся к девушке, которая сидела на полу и обнял её, на что та не стала медлить и пересилив сильную боль, исходящую от ноги, со всей своей оставшейся силой прижала паренька к своей груди, уткнулась носом в белокурую шевелюру мальчика... – Mama! Mama! Du lebst! Ich bin so schnell gelaufen, wie ich konnte! - – Bist du entkommen?... Schatz, warum?... Das war zu gefährlich... Egal, was mit mir passiert, das Wichtigste ist, dass es deine Sicherheit ist! Deutschland, mein Schatz, versprich mir, dass du nie wieder weglaufen wirst, mein Sohn... - – Ich verspreche es, Mama! Nur erschrecke mich nicht mehr so! - Мальчик начал хныкать немке в растянутую советской рукой ночнушку, а по щекам самой девушки потекли слёзы... Большевик удивлённо осмотрел мальчика, густые, блондинистые волосы чуть ли не до ягодиц, белая хлопковая рубашка, уже замазаная в грязи и чём то ещё, потваные в некоторый местах шорты, длинные белые носки, которых тоже знатно помотала беготня от солдат и коричневые ботиночки на совсем маленьком каблуке... Когда младший немец невольно повернул голову в сторону советского, последний увидел усыпанное веснушками лицо и покрасневшие от слёз глаза, которые в отличии от старшей не потеряли свой родной, яркий цвет... Осознание пришло не сразу, это её сын...