***
Это было смутное воспоминание, подобно легко ускользающему аромату гранатовых цветов. Камран был ребёнком и в тот день спешил найти мать, хотя его камердинер уже готов был рвать волосы, пытаясь догнать неугомонного мальчишку. Но юношу не волновала подобная чепуха. Он выбежал в сад Наргис, зная, что мама проводит там большую часть времени и оказался прав. Фирузе всегда красива, по мнению сына, но сегодня была поистине невероятна. Она шла по белой каменной кладке вдоль мелководного бассейна неторопливой походкой, а в алых одеяниях напоминала рубиновую розу на фоне кустов и деревьев. Драгоценные камни в короне горделиво подмигивали солнцу, её осанка факелом вдали предупреждала, какая кровь текла в её жилах. Но Камран, наоборот, тянулся к свету, под чьим лучами рос. Он приостановился перед матерью, но она не сбавила шагов, поэтому он нагнал её и взял за руку. Лишь спустя несколько секунд она сжала его ладонь в ответ и повела вдоль бассейна. — И что же так неймётся моему маленькому принцу? — Спросила она голосом, от которого не сразу понимаешь, действительно ли она желает услышать ответ. — Я соскучился, — легко признался Камран. Дедушка часто говорил, что принц империи должен обладать твёрдым характером, на что отец Камрана посмеивался, говоря, что пока корона не сковывает сердце младшего принца, тот волен делиться своими чувствами с миром и чувствовать его в ответ. И Камран чувствовал: солнце, греющее его поутру; ветер, что играл с его волосами; цветы, которые он бережно срывал на букеты для матери; тепло в груди, когда он слышал смех своего друга Хазана. Поэтому он не пугался делиться своим сердцем с окружающими. Повисла тишина, отчего Камран задумался, а не унёс ли его слова ветер. — Глупый ребёнок, — единственное, что произнесла Фирузе. Слова матери ледяным потоком прошлись по спине. Камран в удивлении поднял голову, желания прочитать на её лице намёк на шутку, но она продолжала смотреть прямо. Почему она это сказала? Разве плохо скучать по матери? Камран видел, как Хазан общается с матерью, и та ни разу не называла его глупым. Получается, только моя мама такая? Или это я сделал что-то не так? Камран нервно сжал пуговицу на своём камзоле, пытаясь унять рой вопросов. Внезапно мама остановилась и посмотрела сыну в глаза, словно выискивая что-то. Затем, погладив его по щеке, сказала: — Если так и продолжишь, то твои чувства станут мечом в руках твоих врагов. И они вонзят его в твоё доверчивое сердце. Камран в удивлении уставился на мать, чувствуя, как горло сжалось, а пальцы на пуговице задрожали. В такие моменты она напоминала дедушку с его нравоучениями. И если дедушку Камран любил слушать, так как тот наставлял его как король Ардунии, то почему его мама всегда высмеивает его чувства? Камран резко одёрнул руку матери с лица и ушёл прочь из сада, не желая видеть её. Он больше не станет делиться с ней своим сердцем, чтобы больше не чувствовать боли от тех ядовитых стрел, что она обличила в слова.***
— Не думай о стреле, думай о мишени. Юный Камран нахмурился от столь абстрактного совета и с прищуром глянул на мишени, которые выставили в саду. Сегодня отец продолжал обучать его стрельбе из лука, и если поначалу юноша был полон энтузиазма, то вскоре огонь амбиций стал потухать от ветра его настоящих навыков. Не желая опускать руки, Камран вновь натянул тетиву лука и сосредоточился. Ветер был слабым, едва ощутимым, солнце беспощадно жгло золотистую кожу, а тетива лука въелась в тонкую кожу перчатки, но это было ничем по сравнению с нарастающим предвкушением, что зародилось в груди. Когда Камран выпустит тетиву, всё сведется к одному мгновению. Чувствуя, как капля пота скатывается по виску, Камран выстрелил. Мимо. — Этот лук какой-то неправильный, — выпалил Камран, с подозрением смотря на стрелу, что попала в край мишени, будто та посмела насмехаться над юным принцем. — Или кто-то торопится, — с лёгким весельем произнёс отец и хотел было похлопать сына по плечу, но Камран отвёл плечо, не желая принимать утешение. Мужчина удивлённо посмотрел на сына и пожал плечами, мол, таковы дети. Камран уставился на траву, чувствуя себя глупо перед отцом, ведь в прошлый раз он прекрасно справлялся. В этот момент выход из сада казался ему спасением, только скажи, что устал — ступай. Потоптавшись на месте ещё немного, он взял следующую стрелу и повернулся в сторону отца. — Твоя очередь, — предложил он, но, видимо, отец слишком хорошо знал его, раз слабо улыбнулся, а после намеренно медленно готовился к выстрелу, будто демонстрируя как правильно. Всё, начиная от стойки и заканчивая положением рук, Камран повторял верно, но почему же тогда его попытки были до смешного никудышны? Может, дело в уверенности, что излучал отец? Или действительно в луке? Когда отцовская стрела попала в яблочко, Камран жалобно выдохнул, затем выступил вперёд для своего выстрела. Тонкие пальцы вцепились в лук, словно от младшего принца зависела судьба Ардунии. Чем сильнее натягивалась тетива, тем острее ощущалось напряжение, сковывающее шею и плечи. Снова мимо. Камран невидящим взором смотрел на мишень, вновь не понимая, почему у него него не получилось. — Не печалься. Твои старания — ценность куда большая, чем лёгкость победы, — вмешался отец, видя нахмуренный вид сына. — На войне мне эти старания ничего не принесут, — угрюмо произнёс Камран. — Но мы не на войне. — Но, падар, я слышал, как дедушка разговаривал с министрами, — обвиняющим тоном возразил юноша и посмотрел на отца, столкнувшись с укоризненным взглядом. — В любом случае на войну ты не пойдёшь, не трать свои мысли попросту, — тоном, не терпящим капризов, изрёк отец. Юный Камран поджал губы и уже сделал шаги, чтобы уйти, но остался на месте. Было бы некрасиво столь нагло покинуть отца. Он вернулся на место и грубо достал следующую стрелу. Камран лишь хотел дать Ардунии всё, но ему нечего было предложить кроме своих навыков, которые были нелепы. Он натянул тетиву.Мимо.
Мимо.
***
— Мимо, — с улыбкой поддел Камран, когда Хазан совершил неудачный выпад, но тот не заставил себя ждать, нанося очередной удар, который было уже не так просто блокировать. — Ты медленно реагируешь. Камран закатил глаза, что снова стоило ему драгоценных секунд, так как меч Хазана уже в третий раз грозился вонзиться в плечо, но в последний момент он увернулся, чертыхнувшись, и увеличил дистанцию. — Поражаюсь твоему умению болтать при любом удобном случае, — ответил Камран, медленно огибая друга. Сейчас они находились в тренировочном зале, которое было одним из излюбленных мест принца. Помещение представляло собой пристройку к дворцу, потому три остальные стены отсутствовали, пропуская прохладный воздух, а коробовый свод держался на облицованных белым камнем колоннах с капителями из чёрного камня. В дни, когда мысли не давали покоя, лишь тяжесть меча и азарт битвы с Хазаном приносили ему утешение. Министр же тем временем не стеснялся выражать недовольство, так как, видите ли, его отвлекали от важных государственных дел. Он продолжил стоять на месте, и можно было подумать, что причиной тому спокойствие, но то, как он старался держать принца в поле зрения, выдавало его собственную заинтересованность в их маленьком поединке. Камран сделал выпад вперёд, целясь в ногу, но Хазан смог блокировать и этот удар, и в следующую секунду меч противника — хоть и затупленный — коснулся голени принца. Камран вновь отпрянул и нахмурился. Для какого-то министра Хазан, на удивление, хорошо справлялся с мечом. — Не забывайте, сир, что, совершая выпад, вы сами становитесь открытым для удара, — словно прочитав его мысли, произнёс Хазан. — Или вы хотите, чтобы вас убили прямо на выходе из дворца? — Да ты был бы только рад, — проворчал Камран и оттянул ворот туники, который теперь будто намеревался задушить его. — Поверьте, ваша кончина не принесёт мне никакой радости, — печально вздохнул Хазан, а после нацелил на него меч. Зал заполнил лязг скрещенных мечей. Тёмные глаза Хазана смотрели прямо на принца. Не двигаясь, он продолжил: — Иначе мне придётся заполнить уйму бумаг. — Чистая насмешка. Хазан отошёл и вновь принялся атаковать. Камран спокойно уворачивался, но постепенно темп начал нарастать. В какой-то момент, решив, что глупо попросту отбиваться, он выждал момент и нанёс удар, что стало его ошибкой. Хазан мигов увернулся, но вдобавок схватил принца за руку и потянул на себя и подставил подножку. Не имея возможности сопротивляться инерции, Камран повалился на пол и лишь чудом не напоролся на собственный меч. — Сир, в следующий раз подумайте, а не пытается ли соперник таким образом одурачить вас. Шумно выдохнув воздух, Камран встал. Ещё никогда ему так не хотелось ударить министра по веснушчатому лицу. — Конечно, у меня же будет полно времени, хоть чаепитие устраивай, — огрызнулся он и не по-доброму посмотрел на Хазана. Кожа покалывала от напряжения. Он не считал, будто министр имеет право давать ему подобные советы, в конце концов, Камрану за семнадцать лет приходилось чаще держать в руках меч, пока Хазан учился во дворце или шёл тенью за ним, отдавая приказы его страже. Это Камран обучался военному искусству, пока Хазан учился правильно болтать с другими аристократами. Не смешно ли? Крутанув в руке меч, он кинулся на друга. Камран вложил весь свой гнев в каждый замах, не прекращая наступление и не давая сопернику и секунды передышки. В какой-то момент поединок перестал быть дружеским. Принц и его министр двигались быстро и решительно, отражая друг друга, подобно зеркалам. Сердце Камрана билось в такт нескончаемому потоку лязга мечей, а запыхавшийся вид Хазана только усиливал его рвение. Что? Теперь не до советов? Когда министр нацелился в плечо, Камран увернулся и, развернувшись, замахнулся мечом. Хазан успел пригнуться и, воспользовавшись моментом, подался вперёд, толкая принца наземь. К позорному удивлению Камрана его меч выбили из рук, а его министр — тяжело дыша, но щепетильно следя за движениями принца — склонился над ним, держа меч под подбородком. — Да что на тебя нашло? — выдохнул он. Камран скривился от вопроса и отмахнулся от чужого меча, вставая на ноги. — Не тебе спрашивать, что со мной, — «аккуратно» напомнил он и покинул зал. — Идиот! — Услышал принц вдогонку, продолжая идти по коридору.***
Камран шёл неспешным шагом по коридорам дворца в надежде, что к тому времени, как он дойдёт до покоев дедушки, его сердце перестанет колотиться, а руки перестанут зудеть в желании достать меч из ножен. Было бы лучше, если бы ему дали возможность переодеться в простую тунику, так как выходной наряд с его украшениями и узорами раздражал не меньше самой ситуации. Попадающиеся на пути слуги развешивали на облицованные синим камнем колонны металлические флаконы, что хранили в себе подогретые масла, потому-то в воздухе витал аромат груши, и Камран поморщился от столь сладкого аромата. Уже дойдя до нужных дверей, он задумался, что дедушка, скорее всего, ждёт убедительное оправдание его действиям, но, признаться, Камран не желал оправдываться. Он уже не ребёнок и сам прекрасно осознавал, каковы острота его слов и тяжесть деяний. Палаты дедушки, как всегда, выбила из него всю спесь, стоило лишь перешагнуть порог и отдаться в объятия света. Отделанные зеркалами пол и стены играли с льющимися из окна лучами, создавая представление, достойное звёзд. А сотни отражений выставляли гостя напоказ, обнажая каждое мимолётное движение, отчего казалось, что они могут заглянуть глубже, в самое сердце, и выставить его пороки и благодеяния на милость короля, державшего в руках судьбу всех граждан великой империи. Когда-нибудь Камран получит всё это и до самой смерти будет отдавать свои годы зеркалам, что не прекратят следить за ним. Может, этим и объяснялось столь эффектная обстановка? Не с целью запугать гостя, а, наоборот, напоминать правителю, что все глаза устремлены на него и избавить его души от лишних искушений? — И снова я не достучусь до тебя, мальчик мой, — прозвучало со стороны опочивальни. Камран отвесил поклон. — Признаться, хотел бы я позвать тебя по иной причине, но ты вновь решил напомнить, как тяжело быть королём и дедушкой одновременно, — голос Заала был спокойным с ноткой некого веселья, но, когда Камран взглянул на него, тёмные глаза смотрели с родительским укором. Заал сел на трон, и зеркала наполнились золотом его одеяний, словно само солнце взошло в зале. Камран сдержал готовый вырваться восторг. — Прошу прощение, если моё поведение поставило вас в неловкое положение, — начал Камран. — Неловкое? Дитя моё, ты поссорился с дочерью дома Анвари, одного из семи домов, чья поддержка подобно столпу держит нашу великую империю. И чем же можно объяснить подобную невоспитанность? — Мы не ссорились, а лишь разделили мнение по поводу одной темы. Я был учтив, но мисс Шейда оскорбилась и ушла. — Так какое же мнение вы не разделили? — Мы обсуждали положение низших сословий в империи, и мисс Шейда позволила себе крайне невежественные и бесчувственные слова в то время, как я посчитал, что каждый житель Ардунии важен и построить сильную империю возможно, когда счастлив её народ, а для того аристократы должны быть справедливы и добросердечны, — пока Камран говорил, эта ситуация вновь предстала перед глазами. Поначалу мисс Шейда показалась ему чудесной и, что не мало важной, интересной для ведения беседы, но постепенно он понял, что девушка до нелепости глупа и лишь слои роскошного шёлка и блеск драгоценностей в волосах скрывали гниль её характера. Камран нахмурился от этого неприятного воспоминания. Весь краткий монолог Заал не сводил любопытного взгляда с внука. Лишь спустя несколько мгновений тишины он вздохнул и начал: — Ты действительно так считаешь, Камран? Не сочти за оскорбление, но до сего дня тебя мало интересовали дела бедняков. Камран сжал челюсть, почувствовав укол меж рёбер. — Вы прав, но моя незаинтересованность вовсе не означает, что я желаю плохого народу Ардунии. Мы не можем полагаться на одних лишь аристократов, что ведут праздную жизнь потому, что им повезло оказаться под блеском короны… — Но бедняки ничего тебе не дадут. — Что? — Бедняки ничего не дадут тебе, мой мальчик. Когда в империи настанут тяжёлые времена, ни один бедняк не встанет на твою сторону, никто не предложит свою поддержку. Такова их участь — жить под нашим покровительством и служить взамен. Камран хотел возразить, но горло сдавило. Все слова, что вспыхнули в его сердце, потухли, не успев сорваться с языка. Он перевёл взгляд на подножие трона, не желая смотреть на дедушку. — Ты пока не понимаешь в силу юности, но наша корона держится именно благодаря аристократам. Реши один взбунтоваться — остальные подхватят этот огонь. — Но быть аристократом не привилегия для слабоумных, — возразил он, чувствуя, как в груди нарастало напряжение. Камран не разделял мнение дедушки, но укор в глазах деда ясно говорил, что спору не быть. Это только усилило жжение под кожей. Почему он должен слепо полагаться на ленивых и безответственных аристократов? Ему что, теперь до самой смерти придётся возиться с ними как с детьми малыми, терпя их капризы? — Камран, ты уже не ребёнок, чтобы я объяснял тебе простые истины. Когда ответственность за империю ляжет на твои плечи, ты сам поймёшь, что я имел в виду, — принц хотел было возразить, что до того дня ещё далеко, но Заал продолжил: — А теперь ты пойдешь и принесёшь извинения мисс Анвир, а после будешь образцом порядочного юноши, чтобы те простили твою выходку. — Но, дедушка… — Ступай, это приказ. Камран сжал кулаки и отвесил поклон.***
После поклона слуга быстро выпрямился и поспешил удалиться, пока Камран продолжал невидящим взором смотреть на очередную чашку чая перед собой. Скорее по привычке, нежели из осознанности, он взял фарфоровое изделие и сделал глоток, что стал утешением для саднящего горла — будь здесь Хазан, он непременно припомнил бы ему устроенную ранее сцену, когда принц орал на всех, кому не повезло оказаться рядом. Неважно, Хазан его больше не интересует, тот явно настроен подчиняться своей новой королеве… Интересно, если Камран выльет в чашку свою кровь, напиток станет горячее? Потому что с тех пор, как вместе с горе спутниками он наконец добрался до туланского дворца, он чувствовал, словно вместо крови его сердце перекачивало пламя. Гнев всегда преследовал Камрана, а после смерти отца так совсем впитался в кровь. Но теперь он понял, что все те детские чувства не сравнятся с той волной, которая в последние время грозила утопить его. Все те радостные эмоции в воспоминаниях пеплом осели, оголяя кинжал, воткнутый в сердце с силой, что непонятно, а способен ли человек выдержать эту пытку? Порой невидимая рука крутила его и капля за каплей медленно наполнялась чаша раздражения. В иной раз резко вытащит и вновь всадит, от чего перед глазами возникала алая пелена, требующая крови. В остальное же время он лишь занозой напоминал о себе. Как бы Камрану ни хотелось, чтоб у него не было сердца, оно упрямо продолжало биться. Продолжало, когда он узнал, каким человеком был дедушка; когда чужеземный король убил короля Ардунии и украл возлюбленную принца; когда он истекал кровью на полу дворца и чудом избежал смерти. И наконец, когда эта самая возлюбленная своим очарованием разжала его рёбра и протянула руку к тому самому кинжалу. Не чтобы вытащить. Она взяла инкрустированную его чувствами рукоять и вонзила лезвие глубже. — Камран… Камран, — прозвучало настороженно. Камран повернул голову в сторону звука. В размытых пятнах потихоньку вырисовывались знакомые до боли очертания. Ализэ. Эти невероятно синие, подобно королевскому сапфиру, глаза были наполнены беспокойством, и Камран не знал, чего желал сильнее: утешить девушку, чтобы больше не видеть, как слёзы застилают блеск этих глаз, или вновь скрыть их снодой, чтобы не вспоминать, что когда-то весь его мир сводился к ним. Сердце, сломленное поражением перед этой женщиной, вновь затрепетало гневной птицей. Интересно, если он вырвет никчёмный орган и преподнесёт ей на золотом подносе, она избавит его от тягости своих чар, избавит от сетей, что оплетали его разум? Или, наоборот, он сможет разорвать цепи только если вонзит меч в её сердце? Он умудрялся умирать будучи живым, задыхаясь от противоречивых чувств, что лепестками с уст Ализе просачивались в вены и прорастали розами, грозя разорвать плоть. Когда-то он был бы только рад умереть от руки этой женщины, но теперь мысль о том, какую власть над ним она имеет даже сейчас, приводила его в ужас и ярость одновременно. Он не понимал, как одна женщина могла быть и любовью, и трагедией. Он должен убить её. Она принесла беду его народу. Она не желала этого, всё это россказни дьявола в личине Сайруса. Камран убьет его, не успокоится, пока кровь этого подонка не пропитает землю. Наваждение сошло с Камрана, когда он почувствовал внезапное прикосновение. Это Ализэ взяла его за предплечье в волнении. — Камран, с тобой всё хорошо? Замолчи…не мучай меня. Назови моё имя ещё раз. Молчи. молчи. молчи. Камран нахмурился, словно голос Ализэ причинял ему физическую боль. Её тонкие, изящные пальцы, державшие его за рукав, смотрелись иррационально. Это было очередным напоминанием об ужасных днях, что он пережил. Но было и нечто знакомое в столь простом жесте. Хоть сейчас закрой глаза и сделай вид, что ничего не случилось. Что она никуда не пропадала, а осталась с ним. — Не волнуйся, я в порядке, — ободряюще произнёс он. Слабак. Ализэ улыбнулась ему, словно последних недель вовсе не существовало. Так искренне, что Камран чувствовал себя посмешищем после всех обвинений в её сторону. — Я знаю, что момент может быть неподходящим, но я скучала по тебе. Чашка в его руке чуть не разбилась о блюдце, а вдох застрял где-то в груди, иначе как объяснить, что Камран не дышал? Он не понимал, как она могла говорить подобные слова? Как ей хватало наглости продолжать истязать его своими красивыми речами? Она предала его, сговорилась с убийцей и грозилась теперь убить его. Но что самое ужасное — какая-то часть его сердца откликнулась на мелодию ее чар, убеждая, что этого не случилось бы, не потревожь он её покой в тот день на площади. Но смог бы он жить, так и не узнав, как очаровательна она, когда злится? Какие шелковистые её тёмные волосы, когда проводишь их меж пальцев? Их как опьяняют её поцелуи? Он пришёл в Тулан с намерением убить её, но сам вверил ей меч, как идиот. Видя беспокойство на её лицо, Камран утешительно улыбнулся в ответ, накрыв девичью ладонь своей и сжав сильнее, чем следовало бы. Улыбнуться собственному убийце было самым смешным, что он творил в этой жизни…