Жизнь

Окровавленные перчатки мерзко скрипят, когда Наташа стягивает их. Сморщенные от влаги пальцы ноют, пока она промывает руки в мыльной воде, кажется в сотый раз за этот бесконечный день и еще более долгую ночь. «Последняя упаковка» — фоном отмечает она. «Надо попросить Сампо прихватить еще в следующий раз, бинты почти закончились, спирт и все остальное тоже.» В Подземье никогда не бывает достаточно медикаментов, не заикаясь уже о «излишне много». Необходимость каждый раз выдумывать как наиболее эффективно распределить ресурсы, выматывает даже сильнее чем внеплановые сверхурочные дежурства. Наконец-то все новоприбывшие пациенты находятся в стабильном состоянии. Можно выдохнуть спокойно. Наташа растирает лицо, давит на уставшие глаза, разминает шею. Скоро она сможет отоспаться, если конечно никто не вздумает в это время умирать. Наташа становится старше. Неизбежно приближается к тому возрасту, когда нагрузки уже не даются легко и без последствий. К тому возрасту, когда приходит время задуматься в серьез что останется от нее в этом мире. Наследие ее родителей — Больница Милосердия, учебные материалы и десятки специалистов воспитанные под их началом. Наследие ее брата — остатки тестовых реагентов в Заклёпкограде и загубленные судьбы. Каким будет ее наследие? Собрав последние силы, Наташа отбрасывает неуместные мысли и делает финальный обход. Двигаясь от одного человека к другому, она привычно осматривает повязки, измеряет температуру и проверяет капельницы. Последнего на сегодня пациента она обнаруживает полусидящим на койке. Почему они все подрываются с места едва открыв глаза? Она бы возмутилась, но облегчение оказалось таким сильным, что желания нравоучать не было. Как же хорошо что он все-таки проснулся. — С возвращением, как ты себя чувствуешь? Новобранец из отряда Олега, потерял руку, понадобилось переливание, как же его всё-таки звали? Она интуитивно выдергивает из памяти почти случайное имя. — Ты Лука, верно? Парень смотрит на нее растерянно, но все же кивает. Таково ее бремя: видеть как вчерашние дети, взрослеют и калечатся, прыгая выше головы. Безуспешно пытаться уберечь их от мира и себя самих. Жалеть и ругать, зашивая раны. — Тебе и не надо ничего говорить, иногда ты смотришь так что не хочется лишний раз попадать в неприятности, Зеле так сказала, — поделился Олег где-то между тренировкой новобранцев и очередным адским пеклом Фрагментума. — Для них ты строгая, но заботливая мама. Поэтому Наташа не жалуется. Она тяжело вздыхает, но раз за разом находит подходящие слова. Обрабатывает разбитые колени Хук, взяв с нее торжественную клятву быть осторожнее. Накладывает Зеле порядка десяти швов после неудачной миссии. И теперь поможет Луке пройти реабилитацию. Ее бедные дети сломанные и перешитые, изуродованные Подземьем. — Ты находишься в клинике. Помнишь что случилось? — она старается придать голосу заботливые нотки. Лука пропускает ее слова мимо ушей. — Мальчик, он в порядке? — Мальчик? — переспрашивает и вспоминает заплаканного ребенка, которого привели с ранеными этим вечером. — Испуган, но благодаря тебе отделался парой ссадин. Когда все улеглось он привел помощь. Очень вовремя. — Хорошо. — Тебе надо отдохнуть — уговаривает Наташа, укладывая его. Она оценивает внешний вид бинтов и дает Луке новую дозу обезболивающих. Он ведет себя на удивление смирно и тихо. Отчего-то выглядит почти виновато и напоминает Олега в юности, ещё до Подземья. Наташа быстро заканчивает процедуры, но не может оставить его одного. Уйти сейчас было бы слишком жестоко. Как бы спокойно он не выглядел, Лука просто не может быть в порядке. Это знание записано у нее на подкорке, вместе с именами пациентов, симптомами болезней и их лечением. Отчаяние любит тишину и одиночество, оно множится в них подобно бактериям и убивает не хуже. Проходит время и он все же решается спросить: — Скажите, — вежливое обращение звучит как мягкое напоминание о ее возрасте. — нормально ли что я все еще ее чувствую? Лука указывает на место, где раньше была его правая рука. — Фантомные конечности — частое явление, — начинает она стандартное объяснение, но обрывает себя, ему нужно что-то большее чем формальности. Луке нужна надежда. — Когда поправишься, спроси Олега, думаю он поможет тебе найти подходящий протез. — Протез? Класс. Буду на половину роботом. — Процентов на восемь, если точнее. Он смеется горько и измученно. Наташа готовится разделить с ним утрату. Луке нет и двадцати. Он сможет это пережить даже если сейчас сам считает иначе. Лука в том возрасте, когда раны затягиваются быстро, силы бьют через край, а страх незнаком. В том возрасте, когда люди еще умеют с жадностью проживать каждый миг не оглядываясь на тени прошлого. Он в самом начале своего пути и не может представить сколько ему предстоит пережить. — У тебя впереди целая жизнь, — полушепотом говорит Наташа и не удержавшись приглаживает встрепанные красные пряди, пока парень продолжает беззвучно содрогаться. — новые поражения и новые победы. Наташа остается с ним пока лекарство не начинает действовать. Иногда все что она может сделать — это быть рядом. *** Через несколько недель они обедают запеченной рыбой, которую принесла Зеле. Из открытого окна доносятся озорные крики Хук. Наблюдая как усердно Лука учится управляться с механической рукой, отчаянно сияя новообретенной мечтой, Наташа вдруг повторяет: — У них впереди целая жизнь. С тихим удовлетворением она может считать это своей заслугой. — У нас впереди целая жизнь. — исправляет ее Олег, усмехаясь совсем по-мальчишески, свежий шрам на его щеке изгибается кривоватой дугой. — Пока рано себя хоронить. Благодарность растекается колким теплом в груди. Улыбаясь Наташа думает: У меня еще много работы здесь. Но если смерть придёт за мной завтра, я приму ее без сожаления. Разве что мне всегда будет недостаточно времени проведенного с ними.