Больно было всегда

Было больно. Всегда. Боль всегда преследовала его. Оно и понятно, с его то родом деятельности. Кто он? Путешественник. Что он делает? Да что только в голову взбредёт! На глаза попадётся какая-нибудь башня, вероятно, наполненная различными монстрами? Там может быть что-то интересное! И уже через какое-то время он выходит, выбегает оттуда, а иногда и вовсе спрыгивает с вершины, пока в плече торчит стрела, которую и не замечает. Часто он вступает в неравный бой с огромными, сильными тварями ради ресурсов, а иногда и простого интереса. И совсем не переживает за себя. Относится настолько легкомысленно, что и представить сложно. И плевать, если всё тело будет проткнуто стрелами. И плевать, если чей-то клинок вонзится в живот. И плевать, если не повезёт с большой высоты приземлиться не в воду. Плевать. Он всегда выживал, всегда регенерировал. И тело всегда болело. Всё это – обыденность. Он привык. Он не страшился ничего. Самые сильные противники рано или поздно были повержены, не смотря на количество неудачных попыток. Будь в те моменты кто рядом – сказал бы, что парня то ли высшие силы охраняют, то ли он сам раз за разом возвращается из мира мёртвых, дабы одолеть врага и продолжить свой путь. Смерти он не страшился, зато переживал за друзей и знакомых. Сам он никогда не отбивался от хищных птиц так яростно, как пытался спасти Лионеля от одной из них. Не побрезговал расправиться с врагом наверняка, хорошенько так замарав свою одежду. И не сказал ни слова. Лишь несколько секунд нечитаемым взглядом смотрел на труп животного, после чего уволок его куда-то. Он комиссар. И с получением этой должности количество его опасных приключений немного поубавилось. Но боль никогда не утихала. Ежеднево он находил, на кого направить свой меч. Ежедневно он трудился так, что ноги и руки болели, а работать продолжали. И ежедневно он занимался незаконной деятельностью вместе с новыми друзьями. Империя ничем ему сильно не насолила и цели идти против неё у него как таковой не было. Но был извечный интерес. Было желание знать всё, какой бы ни была правда. Его ничто не пугает. Лишь притягивает.

***

Его ничто не пугало. Но, оказывается, он мог бояться И страх этот был за друзей. Когда внезапно к ним полиция заглянуть решила. Когда Кейт чуть не попалась им же. Когда Калеб выстрелил в свою сестру. Когда Радану отрезало руку. Когда он вдруг увидел приговор к уничтожению. Казалось, в горле впервые застрял ком. Казалось, руки впервые тряслись. Казалось, глаза впервые широко раскрылись от испуга. Казалось, впервые он почувствовал на щеках собственные слёзы. «Кейт что-нибудь придумает. Она что-нибудь придумает. Она сможет» Лишь это молитвой крутилось в голове. И любимчик божий впервые был готов на колени пасть перед незримыми силами, моля о том, чтобы с друзьями всё было хорошо. Тогда пришёл Калеб. Он накинулся на комиссара с кулаками, с силой бья прямо по лицу. Кажется, выступила кровь. Сложно было понять. Слишком обыденно, дабы заметить разницу. Но, вроде бы, что-то стекло по губам. И правда, солёная кровь. Вкусно. Было больно. Кожу жгло. А он стоял и принимал удары, прекрасно понимая, что полностью заслужил их. Прекрасно зная, что этого ему не хватало. Боли. Не ноющего чувства в конечностях. Именно боли от сильных ударов. Жжения. Это помогало сохранять рассудок. Долго это не длилось. Вскоре Калеб начал жаловаться вместо того, чтобы продолжить расправляться с ненавистным ему другом сестры. А тому только и оставалось слизывать собственную кровь и пытаться прочувствовать боль всем нутром, дабы вновь не раскиснуть. Но вовремя подоспел Кавински, рассказав, что Кейт и Радан с ума сошли и решили пойти на удобрение Дейву. Несколько секунд. И радостная улыбка возникает на лице, а сам комиссар облегчённо выдохнул. Конечно. Кейт умная. Она смогла выкрутиться даже из такой ситуации. А вот перед глазами уже трогательная сцена воссоединения. И как только все успокоились, парень наконец-то подходит к друзьям, молча, крепко обнимая их. Так, как никогда. Так, как он сжимал лишь шеи своих врагов. И лишь тихое «Как же я испугался...» послышалось от него, после чего его обняли в ответ. Было больно. Но не так, как всегда. Больно было внутри. Всё непроизвольно сжималось, хотелось прямо так и расплакаться, но лишь вздрагивания получили свободу действий. Было больно. Больно от того, что он счастлив. Больно от радости. И эту боль хочется постоянно ощущать вместо жжения. Оказывается, боль может быть приятной.

***

Было больно. Больно внутри. Но не так, как было тогда. Неприяно больно. От предательства Шерон было больно. А сейчас больно от вида паникующих людей, которых окружила полиция на фестивале газировки. И Дейв вынужден бежать за Лоренсом, которому, честно говоря, не доверял. Но выбора не было. Его бы поймали, не последуй он за сумасшедшим священником. Так не хотелось оставлять напуганных людей... Было больно. Больно врать ему. Очень больно получать ранения ножом, пропитанным каким-то ядом, что не позволял регенерировать. Он чувствовал, как вот-вот умрёт. Он запаниковал. Пытался докричаться до Лоренса. Всеми силами. Но не смог. И стал защищаться. Было больно. Больно смотреть на упавшее тело, слушать сумасшедшие бредни, в которые священник продолжал верить. И больно видеть, как он перестаёт дышать. Дейв не мог тогда думать – лишь широкими от испуга глазами смотрел на это. Он хотел выронить нож, которым и свершил это. Но по привычке тела спрятал его в инвентарь, как говорит. Было больно от сотворённого. «Я умру, а тебе с этим ещё жить». И от слов больно. И от осознания, что так и есть.

***

Было больно видеть, как люди пытаются защититься, убежать скрыться. Безуспешно, в большинстве случаев. Больно смотреть на раненных, еле живых. И больно слышать, что мать Радана, Ванесса серьёзно пострадала. Эта боль заставила его смело шагнуть вперёд, пойти на вылазку в аптеку с другом вопреки предостережениям Кейт. Благо, всё закончилось хорошо. Было больно оглядываться назад и видеть, как в генерала целится полицейский. Было больно от мысли спрятаться и позволить убить его. Было больно получать пулю в шею. Но к этой боли он давно привык. Она была ничем по сравнению со всё ещё незнакомой болью внутри. Болью, которая настигла его во сне. Что-то такое родное. Что-то такое далёкое. Что-то такое древнее. Носясь по своему старому дому, он начинал узнавать местность. Узнавать эту историю. «Зимнелетние похождения. Две тысячи тринадцатый год...». Он тогда был ещё совсем мальчишкой. Как же давно, на самом то деле... Сколько лет? Четыреста? А может, даже больше? Было больно вновь терять друга в маске. Было больно просыпаться. Но боль утихала.

***

Больно было терять. Больно слышать, как Райя уходит. Он понимает, почему так. Понимает, что так надо. Понимает, что иного варианта нет и он должен просто смириться. Но всё равно было больно. Больно молчать, больно слушать тишину во время выполнения ежедневной рутины. Было непривычно, одиноко и больно. И больно было видеть Болванчика – урезанную версию фрактальной личности, который только на коммуникатор, да магазинчик и годен. Больно. Непривычно больно. Больно было видеть разгневанного Радана, который на его глазах убил одного из Кимов. Который кричал и направлял пистолет на своего друга. Он был зол. И невольно перед глазами возник образ Джона – отца рыжика. А он ведь так не желал становится похожим на него... Было больно от чувства прицела на себе. Было больно от того, кто направил на него оружие. Было больно от того, что лучший друг вновь не сдержал вспышку гнева и уже через полчаса будет вновь жалеть о случившемся и сравнивать себя с Багровым невидимкой. Было больно. Не за себя. Было больно падать с высоты, еле выбравшись из пасти АПМ-Торнадо. Больно, но уже привычно. Он рад, что пошёл один. Он рад, что поблизости никого нет. Рад, что никому не приходиться наблюдать за этой схваткой. И рад, что удержал эту бурю подальше от клочка живой земли. Больно, но радостно, что смог. Так же, как и было всегда. Больно было видеть, как Скирса, такого яркого и позитивного парня, чьё восхищение генералом Радана выглядело очень мило и который так напоминает чей-то забытый образ, вдруг хватает огромная ящерица. Больно было видеть, как рептилия утаскивает парня на поверхность, а двери закрываются сразу за ними, ещё перед тем, как глава Сияния успевает сделать хоть что-то. Было больно. Хотелось кричать. Винить себя за то, что раньше не крикнул парнишке не подходить ближе – видел же, что ситуация набирает обороты. Винить за то, что не выбежал следом. Винить за то, что оставил около суток лежать в траве с оторванной ногой. Но... Кажется, Скирс далеко от своего кумира не ушёл – такой же весёлый, травит те же шутки и так смеётся. Надо бы ему гостинца какого-нибудь принести в больницу. А ещё было больно видеть, как Теннант пленил друзей, намереваясь то ли убить их, то ли отдать на корм своим зверушкам, то ли вовсе сделать такими же монстрами, как и они. Было больно от этих мыслей. И совершенно не больно от ударов псевдо-бога. Нет, в этот раз не было больно. Сражаться было больно. Всегда. А сражаться вместе с кем-то – ещё больнее, потому что тогда переживаешь за напарников и свершаешь всё, чтобы защитить их, а не себя. Тяжело. Тяжело терять. Тяжело спасать. Тем не менее, он справился.

***

Было больно. Больно последний раз. Это конец. Он знал. Было больно смотреть на таких счастливых друзей, которые наконец-то были свободны. Было радостно и больно. Приятно и больно. Он помог им. Но они не знают, что где им светит новое начало – там ему мелькает конец пути. Он уйдёт. Уже совсем скоро. И от этого больно. Но... Больно было всегда. И он был рад разделить всю свою боль с ними.