Символ власти

Руки болели просто невыносимо. Глен даже не успел прийти в себя, когда застонал сквозь зубы и хотел было дёрнуться, но быстро вспомнил, что это плохая идея. Сперва он пытался ёрзать, пока не понял, что от этого узлы только стягиваются и впиваются в стёртую кожу, а натянутые связки начинают болеть ещё сильнее. Хуже всего было плечам — заведённые за спину выпрямленные руки явно не стоило долго держать в таком положении. Глен приоткрыл глаза и оглядел камеру, безо всякого удивления обнаружив сидящего на простом деревянном стуле у входа эмиссара Рулиндила. Тот даже не переоделся — коричнево-золотую робу неравномерно покрывали бордовые пятна. — Доброе утро. — Рулиндил оторвался от толстой книги, моментально определив, что его пленник снова в сознании, хотя Глен очень постарался контролировать дыхание. — Как отдохнул? Едва ли он ждал ответ — за всё время пыток Глен не сказал ни единого слова. Последний их разговор был в таверне, где талморцы ещё пытались действовать мирно и просто предложили сотрудничество. Что они обещали в обмен на информацию о Лэйари? Глен уже не мог вспомнить, но, наверное, что-то поинтереснее денег. — Видимо, настроение у тебя не улучшилось, — покачал головой Рулиндил, поднимаясь на ноги и подходя ближе. Высокий даже для альтмера, выше Глена почти на голову, сейчас он оказался на том же уровне. Глен даже кончиками пальцев не мог достать до пола. — Но ты всё ещё можешь остановить меня. Нужно всего лишь начать говорить. Глен ничего не ответил, заработав раздражённый вздох. — Я ведь не могу вечно с тобой возиться, — тем не менее сдержанно произнёс Рулиндил. — И, знаешь, я не идиот. Это всё на тебе не работает. Не каждого можно расколоть, некоторых пытки просто заставляют замкнуться, а там уже, что бы ты ни делал, никакого толка не будет. Но у меня есть начальство, которое не оценит самодеятельности, если я просто тебя убью, решив, что это безнадёжно. Он рубанул кинжалом по верёвкам — звон от удара о каменную стену отозвался во всём теле, — и Глен упал на пол, неспособный даже сгруппироваться. Руки онемели и не слушались, и он слишком устал, чтобы попытаться удержаться на ногах. — Поэтому нам с тобой придётся провести ещё несколько дней, прежде чем мне смогут дать согласие на… твоё списание. — Рулиндил отошёл к столу, задумчиво глядя на металлические инструменты. — Впрочем, не думай, что я буду сильно страдать. Это даже приятно — показывать данмеру, где его место. Глен хрипло усмехнулся, пытаясь убрать вес тела с руки, но лечь на спину не решился — по ощущениям, целой кожи, не пострадавшей от ударов кнута, на ней не осталось. Насколько же альтмеры погрязли в своей ненависти к остальным расам и ощущении собственного превосходства… Допрос — отличный способ потешить раздутое самомнение. — Приятно видеть, что чувство юмора тебя не покинуло. — Рулиндил не обернулся, только провёл пальцем по окровавленным щипцам. Глен непроизвольно попытался укрыть пострадавшие руки, но только замычал от вновь вспыхнувшей боли. Да и был ли вообще смысл прятаться? Если его палач захочет вырвать оставшиеся ногти, он никак не сможет ему помешать. Он вообще ни в чём ему помешать не мог, как не мог сбежать, защититься или хотя бы передохнуть от постоянной боли. — Ты любишь сюрпризы? Я могу рассказать тебе, как всё закончится прямо сейчас. Или ты предпочтёшь сохранить интригу? Глен поджал губы и закрыл глаза, осознав вдруг, что всё ещё боится — несмотря ни на что. Не столько способа убийства, а того, что будет после. Едва ли талморцы сожгут его тело, скорее оставят где-нибудь гнить. Мучения не кончатся, ему не обрести покой. — Ладно, я расскажу. — Рулиндил обернулся, держа в руке крупный тёмный предмет. Покачал им перед собой, демонстрируя украшенную доминионским орлом ручку, венчающую грушевидное основание. Глен сразу понял, что это такое, и малодушно отвёл взгляд. — Так это тебе знакомо? Что ж, в таком случае не буду тратить время на объяснения механизма работы железной груши. Я посчитал эту казнь подходящей для тебя. Он в один миг растерял всю напускную доброжелательность и продолжил тоном более ледяным, чем ветра, дующие с моря Призраков: — Не могу описать, насколько омерзительными нахожу отношения, связывающие тебя с Довакином. Да, он предал наши убеждения, сбежав в Скайрим, чтобы бегать по горам и завывать, невероятное убожество, но это? Настолько гнусное извращение просто не укладывается у меня в голове. Поэтому я буду счастлив избавить мир от твоего присутствия — такие вещи должны караться с максимальной жестокостью. Может быть, в следующий раз этот выродок подумает, прежде чем так позорить свою расу. Глен должен был промолчать, не отступать от своего, но гнев вспыхнул изнутри, сжигая последние остатки сил и самоконтроля. — Катись, — прохрипел он, с трудом заставляя шевелиться непослушные губы, — к хуям. — Надо же, так ты умеешь говорить, — с мрачным удовлетворением произнёс Рулиндил, наступив каблуком на по-прежнему онемевшие пальцы. Глен ничего не почувствовал, хотя и прекрасно услышал хруст. На секунду он подумал: вдруг больнее уже просто не может стать? Но Рулиндил, не дождавшись реакции, пнул его в бок, и на этот раз Глен не удержался от вскрика. Едва затянувшиеся рваные раны вновь открылись, кровь потекла на поджавшийся живот. — Советую лучше выбирать слова. Я ведь могу и разозлиться. — Ничтожество, — упрямо продолжил Глен, с ненавистью глядя ему в глаза. — Только и можешь повторять бредни таких же выпестованных доминионских снобов. Он едва успел договорить, когда Рулиндил вскинул руку и выпустил осветившую тёмную комнату бело-фиолетовую молнию. Глен уже становился целью этого заклинания и успел подумать, что готов. Но, может, в прошлые разы его защищала броня, или же Рулиндил оказался более умелым заклинателем… В этот раз боль взорвалась в голове, разлилась по всему телу, заставив Глена конвульсивно выгнуться и безмолвно распахнуть рот. Первые несколько секунд он не мог издать ни звука, а после — заорал во всё горло. Перевернувшись на спину, Глен с такой силой упёрся затылком в пол, что, казалось, едва не раскрошил камень, и заскрёбся пальцами, не чувствуя, что травмирует их ещё сильнее. Пытка всё не кончалась, в отличие от воздуха в лёгких — в какой-то момент Глен больше не смог кричать, бессмысленно глядя в потолок, неспособный даже молить о пощаде. Может, если бы он только смог говорить, то не вспомнил бы о своих убеждениях, которые диктовали ни в коем случае не сдаваться. В этой агонии всё потеряло смысл. Он больше не знал, почему это происходит, не помнил, из-за чего вообще оказался здесь, не мог ни на что повлиять. В голове не осталось никаких мыслей, он просто лежал, уже не надеясь, что это когда-нибудь может кончиться, до тех пор, пока Рулиндил наконец не опустил руку. — Не смей, — ощутимо запыхавшись пророкотал он, — говорить о том, о чём не имеешь ни малейшего понимания, никчёмная дрянь. Слова не складывались в предложение, Глен с трудом понимал смысл. Несмотря на плавящееся от остаточной боли тело — кажется, даже кости трещали от полученного напряжения, — от навалившегося облегчения перехватило дыхание. Глену пришло в голову, что он на всё готов, лишь бы пытка не повторилась: ответить на любые вопросы, сделать что угодно, и эта мысль неожиданно отрезвила, напомнила о том, кем он был до того, как попасть в этот подвал. Так что он насмешливо улыбнулся, сам не понимая, откуда берёт силы, глядя Рулиндилу прямо в глаза. Тот весь взвился от гнева, его тело мелко задрожало — то ли от эмоций, то ли от усталости, — особенно руки. Наверное, не стоило его провоцировать, но что Глену ещё оставалось? Он уже не верил, что выберется отсюда, и какая-то тщеславная часть его души желала, чтобы этот высокомерный ублюдок навсегда запомнил, что, сколько ни старался, его сломить так и не смог. — Тебя это так веселит? — негромко произнёс Рулиндил, резким движением заправляя волосы за уши. — Что ж, давай развлечёмся. Он отошёл к двери и пинком опрокинул стул на бок, а затем с такой силой наступил на ножку, что она отломилась с сухим хрустом. Подобрав её с пола, Рулиндил вернулся к Глену, довольно ухмыляясь. Молча связал ему руки за спиной и перевернул на живот. — Твой дружок делал с тобой такое регулярно, не так ли? — Только ощутив похлопывание по боку, Глен наконец понял, что сейчас случится. Задёргался, ощущая липкий, сковывающий страх, попытался помешать стянуть с себя штаны, но Рулиндил едва ли заметил сопротивление. — Ты должен быть мне благодарен за подготовку — груша намного шире. Рулиндил толкнул в Глена ножку — ничем не смазанная, с тупым квадратным основанием, она не вошла сразу; Глен изо всех сил подался вперёд, пытаясь уйти от вторжения, но его легко удержали на месте. — Расслабься, мать твою, — прорычал Рулиндил, принимаясь за дело с ещё большим рвением. Ему потребовалось время, чтобы всё же впихнуть кусок деревяшки Глену в задницу, и тот зажмурился от жгучей боли и отвращения. — Это, блядь, единственное, что ты в жизни заслуживаешь. Глен мог бы рассмеяться, заявить, что приличному альтмеру не пристало так грязно ругаться, но не нашёл в себе сил. Он пустым взглядом смотрел перед собой, перестав даже вырываться. Это было бессмысленно. Всё было бессмысленно. Он был абсолютно беспомощен, неспособен защитить даже самого себя. Как тогда он мог защищать кого-то другого? Мысль о Лэйари отозвалась таким тяжёлым разочарованием, что Глен уткнулся лбом в ледяной пол, чувствуя себя жалким и недостойным. Лэйари никогда не оказался бы на его месте. Он не был ни доверчивым идиотом, чтобы подумать, что Талмор не пойдёт на любую низость ради своей цели, ни слабаком, позволившим бы себя схватить. — Наконец-то, — вздохнул Рулиндил, и Глен почувствовал, как что-то потекло по внутренней стороне бедра. Легко было догадаться, что это кровь, но в первые несколько секунд он был не в состоянии это осознать. А потом всё же понял. Движения Рулиндила стали заметно легче, он принялся толкать деревяшку ещё ожесточённее, явно нанося всё новые и новые повреждения. Он что-то говорил, видимо, подбадривая сам себя, но Глен его почти не слышал из-за шума крови в ушах и навалившегося отупляющего безразличия, милостиво позволившего не начать унизительно ныть и молить о пощаде. Пускай. Это всё скоро кончится. Они не добьются от него… Глен вдруг осознал, что с момента пробуждения ему не задали ни одного вопроса о Лэйари. Видимо, это была не бравада — Рулиндил действительно пришёл к выводу, что не добьётся от него ответов, и всё, что сейчас происходило, не преследовало никакой цели, кроме его развлечения. Глен не был больше стойким мучеником, страдающим за то, во что верил. Только куском мяса, даже не мером, который рвали на части от скуки. Эта мысль настолько его поразила, так глубоко ранила, что перехватило дыхание. Впервые за всё это время — за многие, многие годы — Глен почувствовал влагу, собирающуюся в глазах. Каменная плита — единственное, что он видел, — расплылась, став равномерным серым пятном, и вновь обрела резкость только после того, как он моргнул. Первые слёзы сорвались с ресниц, звонко разбившись о пол, и им на смену тут же пришли новые. Глен плакал беззвучно, без всхлипов и дрожащих плеч, и Рулиндил вряд ли заметил бы, как низко он пал, после наверняка приняв бы лужицу на полу за натёкшую слюну. Но он вдруг остановился, до основания впихнув ножку стула внутрь Глена, и перевернул его на спину, заставив прогнуться, чтобы уместить под поясницей связанные руки. — Как мило, — со смешком произнёс Рулиндил, похлопав Глена по щеке. — Я бы поверил, что ты такая оскорблённая невинность, если бы не знал из надёжных источников, что ты обслуживаешь Довакина и дыркой тоже. Так что хватит ломать комедию, это жалко. А я почти проникся уважением к тому, как ты держался. У Глена не осталось сил, чтобы придумать что-то колкое. Он закрыл глаза, даже не пытаясь успокоиться, и ничего не ответил. Не для того, чтобы показать неповиновение — ему просто нечего было сказать. — Хотя плевать. — Рулиндил поднялся на ноги, отряхнул колени и потянул Глена наверх за спутанные волосы. — Сейчас я пойду спать и оставлю тебя подвешенным. Если, когда я вернусь, деревяшка окажется на полу, я засуну в тебя все четыре, понятно? Он подождал несколько секунд, прежде чем ударить Глена коленом по лицу. Кровь из сломанного носа залилась в рот, заставив вспомнить, как давно ему не давали воды. — Мы уже установили, что ты умеешь разговаривать, — прошипел Рулиндил, с силой подтягивая его выше. Глен попытался опереться на ноги, но внутренности безжалостно скрутило от малейшего движения, так что он расслабился, делая выбор в сторону боли от натяжения кожи, а не травмированных органов. — Так что потрудись ответить на вопрос прежде, чем я решу, что в моё отсутствие могу доверить твой досуг какому-нибудь коллеге. И поверь, никто не будет с тобой таким милым, каким был я. Наверное, раньше Глен подумал бы, что это тот самый момент. Молча ухмыльнулся бы, может, даже плюнул в талморца сгустком крови и принял бы то, на что его за это обрекут, с мрачной решимостью смертника. Но он больше не хотел. Если бы ему дали возможность закончить всё сейчас, он бы даже не задумался, но такого выбора перед ним не ставили. Простой вопрос: хочешь ли ты, чтобы над тобой следующие часы измывался отдохнувший и незнакомый дознаватель, или предпочтешь привычную монотонную боль от вывернутых суставов? — Я понял, — выдохнул Глен, даже не чувствуя себя предателем. — Прекрасно. Рулиндил разместил Глена на уже знакомом месте на стене; верёвки хватило на то, чтобы привязать его с согнутыми в локтях руками, обхватывающими предплечья. В этой позе оказалось даже легче: не так сводило локти, и почти перестала беспокоить стёртая кожа на запястьях, только плечи отозвались ожидаемой болью. Можно сказать, над ним сжалились. Почему-то при мысли об этом снова заслезились глаза. Но рассыпаться в благодарностях было бы нелепо: конечно, ни о каком сочувствии речи не шло, Рулиндилу наверняка просто не захотелось идти за новой верёвкой. Так что Глен промолчал, сосредоточившись на том, чтобы удерживать внутри ножку. Острые края обломанного дерева ощущались каждую секунду, давили, словно разрезая чувствительную плоть. Интересно было бы взглянуть в лицо этого ублюдка, если бы Глену хватило смелости избавиться от демоновой ножки, вытолкнуть из себя, чтобы она упала на пол, разбрызгав по стенам ещё больше крови. Из Глена и так натекла уже целая лужа, а так он бы ещё сильнее испачкал камеру, и местным слугам пришлось бы дольше её оттирать. А может, всё оставили бы как есть, чтобы следующий пленник сразу в красках представил себе, что его ждёт. Сам Глен уже не помнил, как выглядела эта клетка, когда его сюда приволокли. Были ли здесь следы его предшественников? Он бы, наверное, обратил внимание. Но воспоминания путались, тяжело было думать — о чём угодно. Глен даже не мог вспомнить, как выглядел Лэйари. Когда он пытался представить высокого, бледнокожего и золотоволосого эльфа, перед глазами вставал образ Рулиндила и никакого другого.

***

Не осталось ничего, кроме непрерывной, изнуряющей боли: Глен не знал, сколько прошло времени, прежде чем наконец удалось задремать, уронив голову на грудь. Ему снились какие-то давящие, огромные образы — одни ощущения без какой-либо конкретики. Что-то настолько массивное, что он рядом казался песчинкой, настолько незначительным, что никто и не заметил бы, случись с ним что-то. Хотелось убежать, но эта колоссальная мощь была повсюду, и он нигде не мог скрыться. Разбудили его громкие звуки из-за двери. Шум длился несколько минут: тяжёлые предметы врезались в стены, что-то с громким звоном разбивалось об пол, а затем кто-то спустился по каменным ступеням. Глен замер, сведя к переносице брови, от напряжения неспособный даже дышать. Он не хотел представлять, что там могло случиться и кто сейчас придёт. От надежды никогда нет толка: глупо мечтать о спасении, чтобы потом разочароваться. Он и не надеялся, только безотрывно смотрел на дверь, пока та не распахнулась, и в камеру не вошёл Лэйари в перепачканной кровью броне и с мечом в руке. При виде Глена вся его воинственность тут же испарилась, оставив выражение абсолютного ужаса на лице, но Лэйари быстро справился с собой и убрал оружие. — О Ауриэль, Глен, — едва слышно выдохнул он, подошёл вплотную и протянул руки, но замер, так и не прикоснувшись, словно не зная, что делать. — Я… Я сейчас опущу тебя на пол, хорошо? Глен кивнул — точнее, просто дёрнул головой, стараясь не морщиться от ощущения грубых перчаток на повреждённой коже. Невежливо было бы жаловаться на такие мелочи во время спасения от неминуемой мучительной смерти. Лэйари посадил его, не давая упасть, и от этого положения херова ножка упёрлась во что-то внутри, заставив согнуться от резкой боли. Глен заскулил и уткнулся лбом Лэйари в плечо, не рискуя вырываться. — Я понимаю, — прошептал Лэйари, бережно развязывая его руки. — Но сейчас нет времени тебя лечить. Нам нужно уйти, прежде чем поднимется тревога. Ты справишься? — Просто вынь её, — хрипло попросил Глен, опустив ладонь на живот; под кожей ощущалась неестественная твёрдость. Лэйари непонимающе посмотрел на него, на секунду замерев, а потом, видимо, понял. Его глаза расширились, губы задрожали, стремясь уголками вниз, но с видимым усилием он заставил себя двигаться и осторожно уложил Глена на бок. — Потерпи немного, хорошо? — Лэйари снял перчатку и поднял его ногу, придержав под коленом. Пальцы вошли внутрь так легко, словно они перед этим много часов не вылезали из койки, но резкая боль прострелила Глена насквозь, отдав в позвоночник, и он непроизвольно сжался, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что делает только хуже. — Тише, тише, я сейчас. Лэйари медленно извлёк из него ножку — на моменте, когда обхватывающие её пальцы прошли через кольцо мышц, Глен подумал, что потеряет сознание, — и уставился на неё с таким шокированным видом, будто и сам был близок к обмороку. Не стоило его просить, заставлять проходить через такое. Глен мог бы сам. Но при мысли о том, чтобы самому достать её после угроз Рулиндила, в груди рождался какой-то животный ужас, руки не слушались, а в ушах отчётливо звучали мрачные предостережения. Но Лэйари ничего не сказал, отпихнул деревяшку подальше и завернул Глена в свой меховой плащ. — Будет немного неудобно, — словно извиняясь, произнёс Лэйари, поднимая его на руки, — но придётся сначала сбежать. Я что-нибудь придумаю, когда мы выберемся, нужно просто потерпеть. Всё время пути Глен то приходил в себя, пугающе ясно осознавая ледяной холод, пробирающийся под плащ, едва укрывший его целиком, и всеобъемлющую боль, ярко вспыхивающую при каждом движении лошади, то проваливался в темноту без снов и ощущений. Он не знал ни где они находятся, ни куда едут, ни сколько займёт дорога, и не мог спросить — ни единая мышца в теле не желала слушаться, включая язык. Иногда Глену казалось, что он умирает и в следующий раз уже не очнётся, но это почти не пугало. Ему просто хотелось больше ничего не чувствовать — неважно каким способом. Лэйари точно знает, что тело нужно сжечь.

***

В очередной раз Глен пришёл в себя лежащим в постели от того, что Лэйари мягко тряс его за плечо. — Выпей, тебе станет полегче. — Глен не нуждался в уговорах — он принялся жадно глотать, почти не чувствуя вкуса, растерянно клацнув зубами, когда напиток кончился. — А теперь попробуй поспать. Спать не хотелось, при мысли об этом Глена сковывал необъяснимый страх, но возможности спорить у него тоже не было, так что он закрыл глаза, чувствуя, как всё тело мелко трясётся, и подтянул колени к груди. Но Лэйари надавил на ноги, заставляя лечь ровно, и опустил руку Глену на живот. — Мне нужно начать с внутренних ран, — произнёс он, плавно поглаживая его пальцами. — Так много крови… Что же они с тобой сделали. Глен должен был расслабиться, довериться ему и не мешать, но даже лёгкие прикосновения заставляли деревенеть все мышцы, ему хотелось забиться в угол и заорать во всё горло, чтобы его больше не трогали. Всё уже кончилось, он не в камере, все талморцы, причастные к его похищению, скорее всего мертвы, но эти знания ничуть не помогали успокоиться и почувствовать себя в безопасности. Глен не мог унять панику и смертельно стыдился самого себя. Рулиндил прав — жалким, вот каким он был. Исцеление как всегда разлилось по телу теплом — прекрасно знакомое, и всё же настолько чуждое, что Глен непроизвольно заскулил, пытаясь отодвинуться. Лэйари удержал его, осторожно, но бескомпромиссно; Рулиндил тоже заставлял Глена оставаться на месте, когда тот совсем этого не хотел. — Нет, нет, не надо, — еле слышно зашептал Глен, закрывая лицо руками; слёзы сами собой полились из глаз. Он желал одного: оказаться где угодно, только не здесь, никогда больше не чувствовать полной беспомощности перед чужой силой, не быть таким беззащитным и слабым. — Послушай. — Лэйари не остановился, золотое свечение пробивалось сквозь пальцы, и Глена безостановочно трясло, даже несмотря на то, что он всё понимал. — Это нужно сделать, слышишь? Вылечить тебя. Сделаем перерыв, как только я закончу с теми травмами, что угрожают твоей жизни, и я не буду трогать тебя больше, чем необходимо, но тебе нельзя больше терять кровь. Это не помогало. Ни успокаивающий тон, ни разумные доводы — ничего не действовало, Глен просто не мог взять себя в руки, продолжая слабо вырываться, потому что чужие прикосновения, казалось, прожигали кожу до кости.

***

Лэйари лечил его несколько часов, прерываясь только на то, чтобы выпить зелье регенерации маны. К моменту, когда он поднялся на ноги, устало вытирая пот со лба, на столике скопилось с полдюжины пустых бутылок. — Схожу на рынок, пока не закрылся, куплю новые зелья, — сообщил он, одеваясь. — Закрою тебя на ключ. Тут совсем близко, я скоро вернусь. Ты здесь в безопасности. Глен пролежал без движения до его прихода, тупо глядя в потолок. В голове не осталось мыслей, кроме одной — испуганной, напряжённой. Стоит Лэйари вернуться, всё начнётся опять.

***

Только к рассвету, когда окончательно измученный Лэйари наконец уснул, опёршись о стену, Глена перестало колотить с такой силой, словно он замерзал в снегах Винтерхолда. Затянувшаяся тихая истерика пошла на спад, отступили навязчивые видения пережитых пыток. Оставшись наедине с собой, Глен смог ясно понять, как нелепо то, что он делал. Всё его поведение… Дать ему характеристику было сложно даже мысленно. Эти слёзы, унизительное нытьё — да он с пяти лет себе такого не позволял! И было бы из-за чего: попытавшись разобраться, Глен осознал, что на самом деле ничего не чувствует. Совсем — в груди и животе ощущалась только пустота, и ему по-детски хотелось обхватить себя руками, чтобы заглушить это чувство. Но ему не было больно, плохо или страшно. Тогда зачем всё это? Зачем он плакал, зачем отталкивал Лэйари, который хотел только помочь? «Хватит ломать комедию, — вдруг раздался пугающе реальный голос. — Это жалко». Глен вздрогнул, покрутил головой, вглядываясь в каждый угол маленькой комнатушки. Конечно, никакого Рулиндила рядом не оказалось. Глупо было такое предполагать. «Надо поспать», — твёрдо решил Глен. Может, от недосыпа начались галлюцинации, такое с ним пару раз уже случалось. И остальное тоже можно списать на переутомление. Тело было тяжёлым, веки начали слипаться, стоило только об этом подумать. Уснуть было легко. Проснуться — намного сложнее.

***

Глен резко сел, отшвырнул от себя одеяло и схватился за грудь, пытаясь отдышаться. Взгляд заметался по незнакомому помещению, Глен судорожно пытался понять, где находится, а когда обернулся и увидел высокую фигуру у окна, едва удержался от крика. Чтобы осознать, кто это, Глену потребовалось несколько секунд; за это время он успел забиться в угол кровати, прикрыв самые уязвимые места. Лэйари потерянно отступил, упёршись спиной в подоконник, и вытянул вперёд руки, показывая, что невооружён. Глен даже не знал, что может испытывать такой жгучий стыд. — Я… — голос сорвался, и Глен закашлялся, прежде чем смог продолжить. — Извини. Я в порядке, просто, знаешь, снилось всякое дерьмо. — Как ты себя чувствуешь? — не предпринимая попыток подойти ближе, негромко спросил Лэйари. — Что-то болит? — Ну, — Глен осторожно пошевелил пальцами сломанной руки, сжимая и разжимая кулак, — немного. Голова. Запястья. Плечи. Рёбра. Спина. И… Ты знаешь. Кажется, болит до самого желудка. — Я могу помочь, — предложил Лэйари, кивая на столик. Пустые бутылки сменились на ещё непочатые. — Твоей жизни больше ничего не угрожает, но если ты готов, то… я могу помочь с остальным. Идея была разумной. Глен лучше многих знал, как важно держать себя в боеспособном состоянии — эту науку он выучил с ранних лет. И всё же ответить оказалось неожиданно сложно; горло сдавило, пальцы сами собой сжали простыню — и тут же отозвались резкой болью. Глен усилием заставил себя расслабиться. — Да, эм. Хорошая мысль, — выдавил он, не глядя Лэйари в лицо, и тот медленно подошёл к кровати, присел на самый край. Глен не мог оторвать взгляда от его движений, подобрался в готовности бежать при малейшем проявлении угрозы. Но это ведь был Лэйари. Он не мог ему угрожать. Глен пытался настроить себя на то, что неминуемо должно произойти, но стоило Лэйари — очень, очень медленно и осторожно — поднести открытую ладонь, как его вновь затрясло, а взгляд заметался по сторонам в поисках спасения. — Стой! — непроизвольно вскрикнул Глен, и Лэйари тут же остановился, так и не прикоснувшись, но не убрал руку. — Стой, стой… Сейчас, я… Просто подожди немного, ладно? — Я не сделаю ничего, что может тебе навредить, — негромким, успокаивающим тоном произнёс Лэйари, пытаясь сохранить нейтральное выражение лица. Актёром он всегда был никудышным: его отчаяние считывалось без труда. Глену стало так его жаль. Он зажмурился, отворачиваясь, и в отвращении скривил губы. Лэйари всего этого не заслуживал. Глен не имел права так с ним поступать, делать крайним, заставлять разбираться со своими трудностями и проблемами. — Боги, Лэй, конечно, я знаю, — с нервным смешком произнёс Глен, пытаясь успокоиться достаточно, чтобы хотя бы не выглядеть готовым к побегу. — Вот, начни с пальцев. Дёрганным движением выкинув руку вперёд, он почти ткнулся ей в ладонь Лэйари, тот едва ощутимо прошёлся кончиками пальцев по вновь кровоточащей коже. Тёплое сияние моментально уменьшило боль, ранки начали затягиваться, оставляя только покрасневшую, воспалённую плоть. — Всё равно будет болеть, пока не вырастут ногти, — произнёс Лэйари через несколько минут и достал из сумки бинты и мазь. — Нужно перевязать. — Это я могу сделать сам, и получше тебя, — возразил Глен. — Так что займись лучше чем-то ещё, а я потом перевяжусь. — Как скажешь. Есть предпочтения? — Лэйари отодвинулся, и Глен отчего-то почувствовал неясную тревогу. — Я… — начал он после долгой паузы, но тут же замолчал снова. — Вот здесь, куда он… Куда попала молния. На груди остался след, неровными росчерками расползающийся во все стороны. Лэйари кивнул, глядя на него безо всяких эмоций. — Мне придётся подвинуться, — оповестил он, сдвигаясь ближе, и Глену удалось сдержаться, чтобы не вздрогнуть. — Он, наверное, меня найдёт, — сказал он вместо этого, сам не понимая зачем. — Хотя бы из принципа. Лэйари нахмурился и посмотрел Глену в глаза с очень мрачным видом: — Я убил всех, кто там был. — Он тогда несколько часов как ушёл в свои покои. — Глен дёрнул плечом и отвернулся, почувствовав острый стыд за то, каким слабаком себя выставлял. Лучше уж было молчать. — Пусть приходит, — сосредоточенно кивнул Лэйари. — С радостью с ним познакомлюсь. Ты ведь… Тебе не нужно больше быть жертвой, Глен. Он застал тебя врасплох, но ты не беззащитен. Я ни за что не допущу, чтобы он тебя и пальцем тронул, но это ведь ты. Тебе моя защита и не нужна. — Ты не знаешь, что там случилось, — огрызнулся Глен. — Я тоже думал, что могу постоять за себя, но ты не видел… Тебя там не было, ты не видел, каким я был жалким. Хотя почему нет? Ты можешь наблюдать это прямо сейчас. — Ты не жалкий, о Ауриэль, Глен, о чём ты вообще говоришь? Тебя пытали. Пытали! Я не знаю никого сильнее тебя, но от такого нельзя просто отмахнуться. — Лэйари упрямо поджал губы, и хотя Глену ужасно не хотелось вспоминать об этом в подробностях, он решил, что должен рассказать. Просто чтобы Лэйари знал. Он обязан был знать. — Я готов был умолять его, Лэй. Не могу отделаться от мысли, что случилось бы, если бы он спросил ещё хоть один раз. Лэйари громко втянул воздух и на секунду закрыл глаза. А когда открыл — словно смотрел в никуда. — Спросил о чём? — с видимым усилием прошептал он. На секунду Глен представил, каково это будет — обмануть его. Придумать легенду о делах Братства, сказать, что у Талмора с ними проблемы, и они искали осведомителя. Он смог бы сочинить убедительную ложь, чтобы Лэйари не пришло в голову считать себя виноватым, когда он таковым, конечно, не являлся. Но что случится, если — когда — он всё узнает? Это ведь никакая не тайна, и наверняка каждая доминионаская крыса в подробностях услышит о том, как Глен вопил, пока ему под ногти засовывали иглы. И не только. Рано или поздно кто-нибудь расскажет Лэйари, наверняка выплюнет в лицо, преподнеся правду в обличии едкой уничижительной шутки. Глен не хотел бы, чтобы всё всплыло так. — О тебе, — просто ответил он. Лэйари покачал головой, словно не веря тому, что слышал, и на несколько секунд закрыл лицо руками. — Я не знаю, чего они хотели. — Глен всё же решил объясниться, хотя у него ничего больше не спрашивали. — Просто задавали какие-то тупые вопросы вроде: «Что он любит есть на завтрак?», «Как относится к политике Доминиона?», «Что думает о Шоре?»… Я на половину ответов даже и не знал. Но они не стали бы делать всё это, если бы это не было важно, так что… Они ведь не сразу меня похитили. Сначала — предлагали сотрудничество. Зачем им было бы, если бы не… Я не знаю, Лэй. Но им от тебя что-то нужно, а потому они бы меня всё равно уже не отпустили, даже если бы я написал трёхтомный трактат «Все особенности и недостатки Лэйари Ордвист Л’Амори…» и как тебя там дальше. — Мне так жаль. — Лэйари подался вперёд, явно порываясь обнять, но остановил себя. Он остался на месте, растерянно глядя Глену куда-то чуть ниже глаз; непроизвольно потерев нос, Глен почувствовал под пальцами кровавую крошку. — У меня нет слов. — Только, пожалуйста, давай обойдёмся без этого дерьма про «это из-за меня», «я так перед тобой виноват» и всего остального. Не уверен, что готов сейчас тебя утешать, ладно? — Глен попробовал усмехнуться, но губы не слушались. Он чувствовал только опустошённость и страх, и никакого веселья. — Прости, я… Конечно. Давай сначала… Нам нужно вылечить тебя. А потом, если захочешь, это обсудим, хорошо? — Лэйари встряхнул головой и вновь приблизился, поднёс руки к груди Глена. Та вздымалась и опадала явно слишком быстро для того, кто пытался показать, что всё в порядке. — А пока ты можешь рассказать мне всё, что хочешь. Выговориться бывает полезно. И… Я ни за что не буду тебя судить, что бы там ни случилось. В любом случае. Даже если бы ты сдал им всё, вплоть до любимого времени прогулки моей бабушки по рынку у реки. Глен долго молчал, стараясь не дрожать так очевидно от его прикосновений, и каждый раз проваливался в этом начинании. Если бы это было так просто. Глен никогда не жаловался, душил чувства внутри, пока те не отступали, больше не напоминая о себе ежедневно. Но оставались незримыми спутниками, готовыми выпустить когти, как только он потеряет бдительность. Глен столько лет выстраивал вокруг себя защиту, не позволяющую никому залезть в душу, и теперь просто не знал, как это возможно — рассказать кому-то о своих страхе и боли. Об уязвимости. Покажешь кому-то слабость — и ты труп. Может быть, Глен и научился делиться с Лэйари тем теплом, что вопреки всему в нём ещё осталось, хотя это был трудный путь. Никогда раньше он не испытывал тех чувств, что обуревали его, когда Лэйари улыбался, комично строил из себя умника или попадал в самые идиотские ситуации — и ради них стоило постараться. Но если Лэйари услышит, узнает, насколько Глен на самом деле слаб… А может, рассказать ему было бы честно. — Я обещал себе молчать, — наконец заговорил Глен. Лэйари сидел за его спиной, предупреждая каждый раз перед тем, как касался очередной раны. — Не сказать им ни единого слова. Мне, знаешь, почему-то казалось это очень важным. Я точно не смог бы не кричать и не ставил перед собой такой задачи, а эта показалась посильной. Лэйари легонько сжал его плечо и не сказал ни слова, позволяя продолжить. Такие паузы между фразами могли бы вывести из себя и служителя Стендарра, но Лэйари не показывал недовольства, даже когда Глен замолчал на добрых пять минут. В голове всё это время было пугающе пусто. — Даже не помню, что именно ему сказал. Как-то оскорбил. Наверное, я специально хотел его вывести. Или я просто идиот с языком без костей — точно не уверен. Так или иначе, когда он вышел из себя, то перестал прибегать к каким-то изощрённым, продуманным пыткам, а просто… А у меня не осталось ничего, никакой власти над происходящим. Я чувствовал себя таким… У меня даже моего молчания не осталось. — Не знаю, что у вас произошло, но Талмор я знаю, — осторожно заговорил Лэйари, видимо, поняв, что не стоит ждать продолжения. — И уверен, это он был тем, кто спровоцировал тебя на вспышку гнева, чтобы заставить заговорить. Добиваться своего можно не только избиениями. Он видел, что ты чувствуешь в молчании свою защиту, и сделал так, чтобы лишить тебя её. — Значит, я идиот, — резюмировал Глен, сжав челюсти. — Ты тот, кто побывал в руках дознавателей, — упрямо исправил его Лэйари. — И не выдал им информацию, которую они упорно пытались получить. Глен ничего не ответил, зажмурившись при очередном прикосновении, о котором Лэйари, видимо отвлёкшись, не предупредил. Тело само напряглось, и он попытался развернуться, чтобы защититься, но остановился, встретившись с Лэйари взглядом. — Прости, я… — Я вспомнил, — перебил Глен. — Он мне на спине клеймо оставил. Ты ведь… Ты же сможешь его убрать? Лэйари очень медленно качнул головой, отведя взгляд. — Только заживить. Но след всё равно останется. — Глен поджал губы, стараясь не выдать своё разочарование, но явно в этом не преуспел. — Извини. Мы можем потом поискать лучшего лекаря, чем я, но не уверен, что… — Ладно, неважно. Не то чтобы я планировал часто ходить с голым торсом. — Глен отмахнулся, в очередной раз прерывая виноватый поток сознания. — Всё равно думал когда-нибудь нанести на тело узоры. Пусть будет орёл. Плевать. — Орёл — это символ власти, величия, победы и отваги… — начал Лэйари, но Глен прервал его лающим смехом. — О да. Это всё точно про меня. — Уверен, он чувствует себя побеждённым. Его уверенности Глен не разделял, но поймал себя на том, что на этот раз улыбнулся почти искренне. Лэйари всегда умел подобрать нужные слова. На секунду Глен позволил себе представить, каково это будет — отомстить, вернуть свои мучения стократно. Образ Рулиндила всё так же вызвал волну паники, но этот миг, пока она ещё не захватила всё его существо, Глен успел ощутить, что… где-то там, погребённый под беспросветным липким ужасом, в нём остался, пожалуй, он сам? И этого хватит, чтобы выбраться.