Какого надо...

*** –...Вы именно таков, какого надо. Мне, мне именно такого надо, как вы. Я никого, кроме вас, не знаю. Вы предводитель, вы солнце, а я ваш червяк... – восторженно говорил Петр Степанович. Он вдруг понял, что здесь нужна пауза в речи. Быстро сообразил телом, но не разумом, каков дальнейший план действий. Верховенский выхватил руку Ставрогина. Неуверенно и притом быстро поцеловал. Ни Николай, ни сам Верховенский не успели понять, что произошло в эту малую и спешную, как искра, секунду. Петр, держа поцелованную только что ладонь Ставрогина, сжал ее в своих руках, подобно чему-то очень ценному. Так сжимают дорогие душе вещи или то, что давно искал... Николай Всеволодович, опешив, вырвал свою руку. Петр бросил на него свой удивленный взгляд. – Помешанный! – злобно прошипел Николай, пытаясь очистить свою руку другой ладонью от прикосновения губ безумца. Ставрогин, не желая больше это терпеть, поспешил уйти прочь. Такое поведение Петра он посчитал через край безумным. Николай подумал, что, может, он пьян. – Постойте же, я не закончил! – крикнул Верховенский, побежав за ним вслед. Догнать не составило труда: не так уж и далеко Николай успел уйти. Петр Степанович дернул Ставрогина за рукав, и тот все-таки остановился. Николай обернулся, но ничего не сказал. Успел лишь кинуть злобный, недовольный взгляд. Его опередил Петр: – Что вы глядите на меня? Мне вы, вы надобны, без вас я нуль. Без вас я муха, идея в склянке, Колумб без Америки!.. – с воодушевленным трепетом произнес он. Верховенский ловко скользнул ближе к Ставрогину. Так, чтобы они стояли друг на против друга. После того продолжил: – Люблю я вас, Ставрогин. Люблю безумно! – на лице – ни капли понятных эмоций и чувств. Лишь безумие в глазах и уверенность в том, что все идет – или непременно пойдет – по плану. Сложно догадаться было, правду ли говорит сейчас Верховенский. В этот раз руку целовать не стал. Прижался своею ладонью к груди Николая, после чего снова заговорил с волнением: – Я не знаю, как мне без вас. Ради вас... ради вас все что угодно сделаю! Могу умереть, а могу… а могу вопрос революции бросить! Понимаете? Так вы мне надобны!.. Петр смотрел так жалостно и при том нездорово, что это вызывало отвращение. Ставрогин не понимал, что ему делать. И только избегал зрительного контакта, смотря на ладонь, что вольно расположилась у него на груди. Почему-то в этот раз не хотелось резко отстраняться. Конечно, вся его злость была наигранной. Ведь они на улице! Что, если кто-то заметит? Вдобавок мучили сомнения: что, если он, Nicolas Ставрогин, сейчас совершит недопустимо крупную ошибку, подумав вдруг сердцем? Поразмыслив пару мгновений, Ставрогин все-таки нашел слова для ответа: – Давайте без отмен революций. Пойдемте ко мне, там продолжим. – и аккуратно сжал руку Петра, что до сих пор располагалась на грудной клетке, чтобы убрать. Верховенского накрыла волна надежды и воодушевления. Наверное, это был вестник эйфории. Неужели все так, как он хотел? Неужели его долгие речи были не напрасны? Пока Петр размышлял, Николай не стал его ждать – знал, что догонит – и зашагал вперед. Верховенский, опомнившись, поспешно побежал, так, чтобы оказаться рядом со Ставрогиным, а затем тоже перешел на шаг.* ** Николай взял Петра за руку и, нервно оглядываясь по сторонам, быстро загнал Верховенского в комнату, после чего закрыл дверь. Даже если их кто-то и видел, то мог бы подумать, что им нужно что-то обсудить. Если, конечно, не слышал на улице криков Петра о любви... Они оба растеряны. Ставрогин еще раз огляделся, после чего подошел к окну и задвинул шторы. Он подошел к Верховенскому. Тот едва не забыл, зачем они сюда пришли. Однако быстро опомнился. В этот раз первым прервал молчание Николай: – Продолжим? Он положил руку Петру на плечо. Верховенский проследил взглядом за этим действием, и на его лице появилась улыбка. Улыбнулся он так, словно получил желаемое. И, впрочем, так оно и было. Наконец, наконец ответное внимание от его идола – Николая Ставрогина! Внимание того, кого он любил больше, чем идеи революции... И без кого был идеей в склянке да Колумбом без Америки. Николай вздумал было убрать руку, но Петр всем своим видом показывал, что того не желает. Пришлось начать так: – Вы, наверное, успели сказать все, что думаете-с, верно? – спросил Ставрогин. Верховенский едва заметно кивнул. Он был весь во внимании. – Тогда должен изъясниться я. Он отвел взгляд куда-то в сторону, словно ему стало неловко, хотя спокойствие все так же сияло на лице. Единственно только стало видно, что Nicolas задумался; подбирал слова, чтобы начать. Петр же застыл в предвкушении. Он знал: либо его манят в ловушку и сейчас убьют, либо он услышит приятные вести для себя; третьего не дано. Ставрогин перевел взгляд обратно на Петра: – Верховенский, вы... – ему и впрямь было сложно подбирать слова, –...вы слишком безумны и интересны для меня. – Николай все-таки убрал ладонь с плеча и взял Петра за руки, – хм... Я в первый раз слушал вас, и слушал с изумлением. Если бы не ваши крики на улице пару мгновений назад, я бы так и не понял, что чувствую. Вернее, не признался самому себе бы, что чувствую. Вы, Петр Степанович, — удивительнейший среди моих знакомых человек. Ни Лиза, никто другой с вами не сравнится. Говорите больше, являйтесь чаще. Мне интересно... Николай снова отвел взгляд куда-то в сторону, – на этот раз еще и в пол, – словно боялся реакции, которую и так уже знал наперед. Он ждал ответа, избегая возможности взглянуть в любимые глаза... Но, набравшись сил, приковал взгляд к Верховенскому и продолжил: – Я люблю вас, Петр Степанович. Je t’aime. – полушепотом, будто все еще боялся, что их кто-нибудь услышит, закончил Николай, после чего постарался рассмотреть лицо Верховенского и понять его. Петр пришел в изумление. Конечно, он мог ожидать – или даже знать, – что все будет так, как он хочет. Однако время от времени отодвигал такой исход на задний план. Ему проще было думать, что Ставрогин его морально убьет, и дело с концом, нежели чем все будет хорошо, как-то легче и иначе... Он не удивлялся тому, что Николай называет его безумным; ему и самому порой так казалось. Долгое время занимала стадия отрицания и Pierre старался видеть в Николае только помощника; человека, что поможет ему совершить революцию или станет постоянным источником вдохновения на свои идеи, слово муза для хужожника. А получилось так, что собственные идеи по сравнению с этим же человеком стали фоном... Николай глядел в пораженные счастьем глаза Петра. – Ставрогин... – было начал Верховенский, но передумал. Он взглянул на руки, что были с любовью сжаты Ставрогиным, а затем своему «солнцу» в глаза. И потянулся, чтобы поцеловать. Однако Николай его опередил. Он притянул Петра за талию к себе, и, несколько удовлетворенно поглядев на него мгновение, поцеловал. Жадно, пылко и забвенно. Все будто бы исчезло: и комната, где они стоят, заперши дверь, обнимаясь; и город, и люди. И сейчас есть только эти двое − Петр Верховенский и Николай Ставрогин. Вот так, забывшись друг в друге, они вполне могли бы свирепо целоваться на виду у всей Вселенной, не думая о последствиях и даже после. Но им придется хранить тайну. Pierre резко отстранился. Николай его не понял и лишь только успел вопросительно посмотреть на милого. Однако прошло всего мгновение, как Ставрогин вдруг ощутил множество быстрых и оттого милых беспорядочных поцелуев по всему лицу. Как будто ни он, ни Верховенский – не взрослые люди, а лишь подростки в порыве первой любви… От многочисленных поцелуев лицу стало тепло. Еще миг – и Петр уже, как будто бы смущенно осознав, что сделал, уткнулся в плечо и крепко, любовно обнял Николая. От неожиданности тот аж едва равновесие не потерял. Однако Ставрогину лишь показалось, что Петр смущен: напротив, он, кажется был весел. − Я так рад… так рад, что вы не предпочли мне Лизу... или еще кого-нибудь! – эйфорийно-счастливо произнес Верховенский со смехом. − Думаю, все к тому и шло. − ответил Ставрогин задумчиво. Петр отстранился от плеча, после чего взглянул на Николая: − Но нам придется хранить тайну, − вполне серьезно сказал он, − чтобы не навредить репутации. Это все лишь моя осторожность, моя паранойя, я понимаю... Но я обещаю пристрелить каждого, кто помешает нам или вам лично. Запомните мои слова. Ставрогин с ухмылкой погладил Петра по щеке, после чего чмокнул в лоб: − Это лишнее. Никто нам не помешает, будьте покойны. А со своими бесами я разберусь сам. − Как скажете; − Верховенский не стал возражать, − но я всегда к вашим услугам. Петр улыбнулся и потянулся за еще одним поцелуем.