…ЕГО ИМЯ — РОБЕРТ ПОЛСОН ЕГОИМЯ — РОБЕРТПОЛСОН ЕГОИМЯРОБЕРТПОЛСОН…
Роберт Полсон — мой хороший друг. Тайлер Дерден убил Роберта Полсона. Тайлер Дерден разрушил весь мой мир. Я убил Тайлера Дердена. — Вы хотите мне что-то сказать? — осторожно спрашивает меня Бог — Вы знаете, что и почему он сделал? Не хотите ли вы сказать что нибудь о нем? Я молчу. Голос Бога полон намека. Я не знаю что было в голове у Тайлера. Думаю, Богу это известно, и это хорошо. В первые дни в раю я стер язык, повторяя «я не знаю». Возможно, он думает, что я вру, что не хочу говорить, и я бы хотел ему объяснить, … но кто-то кутает разум в тяжелые портеры, мои мысли и желания рассыпаются, слова, не сформулированные растворяются в тяжёлой дымке дерьмовых сигарет. Бог вряд-ли курит, но в нос бьёт громкий запах табака. Бог вздыхает и встает, выводит меня в коридор, отдавая в руки к Ангелам, прощается и закрывает дверь. Я молчу. Ангелы ведут меня через приемную к тяжёлой двери — на самом деле вся стена сделана из цельной толстой пластины, обитой белым пластиком, с вырезанной посередине дверной рамой, с, собственно, дверью из этого же материала — и впускают меня в то пространство рая, где я обычно существую. Я сажусь на ближайшую кушетку. В раю я всегда знаю точное расписание, Бог и Ангелы большие педанты. Я знаю, что через полчаса я буду сидеть в столовой, а еще через 15 минут — в своей палате. Но здесь время не имеет такой точности, уйди в себя, проведи вечность в исканиях — очнись через несколько минут. Ничто тут не может ускорить время, ничто — замедлить. Память — ненадежный источник информации. Время искажает его. Время само искажено. Следи за электрическими часами, горящими над столом дежурного Ангела, время здесь повинуется только им — когда рядом нет Бога. Сколько всего прошло с тех пор, как я сжимал руку Марлы, когда здания взлетали на воздух по воле Тайлера? Этажи сминаются в стопку блинчиков, но я не вижу это в тот момент из-за слоев бетонной, пластиковой и стекольной пыли — мелькают лишь нагие вертикальные железные балки, но и они рушатся через мгновения. Пыль потихоньку оседает, большие осколки давно рухнули вниз, разлетелись в стороны, изрезали плоть прохожих и запачкали кровью — не только их собственной. На части разлетелись и обезьянки-космонавты, что были внутри. Их тоже убил Тайлер. Не убил — сказал бы он — это было мученичество, это было прекрасно. Они не умерли. И ты опять говоришь о вампирах — ответил бы я. Такое ведь уже было. Наверное, Тайлер тоже слаб, и этими словами он себя оправдывает. — Мы тоже не умерли? Мясокостная мука не может быть живой, и мертвой быть не может, это лишь средство. Мои мысли — его слова. То, что я больше не решусь сказать уже некогда. Того, что уже сказал, достаточно. Ты открываешь глаза… Прошло около получаса, наверное даже больше. Мертвецы выстраиваются в очередь за таблетками, но я не встаю. После откровений Бога всегда тяжко. Ангел смотрит с неодобрением, я отвечаю пристальным взглядом. Откуда столько дерзости во мне? Неужто воспоминания о Тайлере призвали его дух? Я протестую не долго, стоит лишь Ангелу оторвать спину от стены, показывая не готовность терпеть меня, и я встаю и развожу руками, безмолвно объясняясь, общаться с ними не принято — ну что уж тут? Он сразу успокаивается, бывают случаи и похуже. С Ангелами всегда так — вроде смотря на тебя, а в глазах у них ничего, даже твоего отражения нет, лишь белая пленка равнодушия. Очередь медленно продвигается. С мертвецами почти также, бледное отражение живых, но на то они и мертвецы. Я сам такой. Кто-то пытается сбиваться в группки — бесполезное дело, здесь имена, лица, забываются на следующий же день. — Номер — спрашивает Ангел передо мной. Он не смотрит на меня, взгляд опущен на ряд стаканчиков с таблетками. — Двадцать три — он вскидывает голову, глядит с узнаванием, благоговением. Разве должен так смотреть Ангел? С любовью — да, с всепрощением — более чем, и хоть все это есть в его лице, это кажется мне чуть ли не подделкой. Я кидаю взгляд за его плечо — Ангел за его спиной даже не смотрит на нас. Передо мной идеальный образ Ангела, голубоглазый и белокурый. Я вглядываюсь — Ангел с трудом сдерживаем улыбку, а я четко вижу все его шрамы, что так незаметны на его белом лице, лишь делают его еще белее. На кончике брови, немного меняя его форму, над верхней губой и на скуле, а на кривоватом, когда-то сломанном носе, самый заметный — будто вдавленный в кость. Я будто знаю где их искать, знаю этого лже-Ангела. Ангел прерывает зрительный контакт и сует пальцы в бумажный стакан с таблетками, вылавливает несколько штук и прячет между пальцев, протягивая остатки мне. Наваждение уходит, не прошло и мгновения, и даже взгляд его меняется, становится равнодушным и усталым, теряет все чувства и живость, кажется, что и шрамы сбежали с его лица. Я тоже перестаю смотреть на него, запиваю водой таблетки, лишь сохраняю в груди странное чувство… предчувствие глобальных изменений.***
Бессонница возвращается, вместе с тошнотой и тревогой. Лже-Ангел будто открыл мне глаза — здесь, среди Ангелов что-то происходит, и кажется, все началось именно с него. Все чаще они меняются, их лица и взгляды. Ровные и одухотворенные, равнодушные и одинаковые, лица сменяются травмированными и различимыми, с глазами, полными почтения и идеи. И то, что они что-то задумали, пугает меня, потому что какая-то часть, которой я верить не хочу, узнает некоторые лица лже-Ангелов, узнает их взгляды. Я понимаю — в этом замешан Тайлер. Но Тайлер мертв? Я видел его тело? Я встаю с жесткой кровати, прохожу меж спящих мертвецов, выхожу из палаты. Вдоль стен матрасы — на них должны спать Ангелы ночью. Но они не спят. Белки их глаз почти светятся в темноте, когда они провожают меня глазами, лица призраками выступают из тьмы, длинные, ожидающие. Шрамы отбрасывают тени, и искажаются, становятся больше похожими на дыры, подобные моим когда то. Подобные тем, что мне оставил Тайлер. Я тыкаюсь языком в шрам от дыры в щеке. Я знаю Тайлера Дердена? Я жил с Тайлером около шести месяцев, но никогда не видел ни его личных вещей, ни документов. Его действительно звали Тайлер Дерден? Скажи ему — нависает Тайлер на до мной, шепчет, словно змей. Кажется, это происходило еще до создания мира. По крайней мере, до создания «Разгрома» — Уничтоживший мое имущество подарил мне новый взгляд на мир. Я отвергаю постулат о ценности материального имущества. Тайлер ненавидел бюрократию, он вполне мог уничтожить или не использовать свои документы. И у него было мало вещей. Как тогда он устраивался на работу, снимал дом, летал на самолете? Когда мы ходили отдыхать в бар, у него просили документы? Я хоть раз видел хотя-бы его трусы? Они-то у него должны быть? В целом, я бы не удивился, если бы Тайлер ходил без трусов. Я стирал его одежду вместе со своей? Мне не требуются ответы на эти вопросы. Меня колотит как припадочного. Свет из дверного проема туалета будто бы в конце туннеля. Холодный пот стекает по лбу и по спине под футболкой, тошнит так, что я чувствую дрожь моего желудка. Скопище чудовищ за моей спиной не сводит глаз, даже когда я закрываю дверь туалета, их взгляды втыкаются в нее стрелами. Они ждут. Слабости или силы? Они получают первое, когда я падаю на колени у сортира и блюю. Я знаю, они слышат, они знают что это должно было произойти, это их вина. Те, кто умер от передоза, здесь называют это синдромом отмены. Мой кишечник будто бы вот-вот вывалится, как у акулы. Я могу вздохнуть, лишь когда желудок перестаёт выдавливать из себя рагу. Я полощу рот белой, хлорированной водой из-под крана. Несмотря на это во рту сухо. Я откусываю кусок ногтя — здесь их стригут Ангелы, и весьма паршиво. За окном — небесная тьма и решётки. Я почти не двигаюсь здесь, и хотя не знаю, сколько времени прошло, чувствую, что мышцы сдулись. Я знаю, что не выберусь отсюда, я не хотел раньше, но теперь чувствую — это место недолго будет оставаться безопасным. Я складываю пальцы в кулак, поднимаю и отвожу руку. Я собираюсь показать им силу. Удар в стекло удивительно громкий и чёткий. Ангелы услышали меня. Стекло жёсткое и твёрдое, и удара с четвертого я разбиваю костяшки. У меня даже не получается пустить трещину по внутреннему стеклу, я лишь измазал его кровью, когда Ангелы врываются в туалет. Их белые халаты на секунду кажутся мне знакомыми белыми костюмами. На секунду я даже вижу там Тайлера. Меня придавливают к холодной напольной плитке, я скидываю резиновые тапки, цепляюсь важными стопами к полу, стараясь поднять их с себя. Я знаю, что это бесполезно, но продолжаю хвататься за их тела руками, пока конечности не заворачивают за спину. Мои холодные мышцы скрипят, как железные канаты. Я бессилен, но одно лишь напряжение тела вызывает забытое чувство радости. Ангелы на мне связывают мои предплечья. Меня тащат под руки, и мертвецы выглядывает из палат, щурясь слезящимися глазами. Ангелы смотрят на них грозно, цыкают — и вытягивают свободную кровать из их комнат. Я расслабляюсь. Мне не страшно, но пыл утих. Сейчас меня привяжут, вколют успокоительное, и я засну. Со мной раньше такого не было, но я видел как это происходит с другими мертвецами. Ничто не должно рушить покой Рая. Ангелы расходятся по матрасам, мертвецы прячутся в темноте палат, и оттуда слышится «сука, теперь до утра не поссать». Я усмехаюсь, мне то точно. Тканевые ремни давят подмышки, ноги раздвинуты, даже на бок не перевернутся, но я почти устроился. Самое неприятное — кровь от укола просочилась сквозь пластырь и теперь пачкает штаны. Один Ангел садится совсем рядом, у моего изголовья, сгоняя своего собрата с матраса. В свете фонарей, льющемся из окна, вспыхивает его белая шевелюра. Я удивляюсь, неужели вновь его смена, сколько времени прошло, и чувствую странное опасение и при этом доверие к нему. — Эй — У меня есть вопросы, и, кажется, он единственный, в ком я уверен на сто процентов — В тот день… На небоскребах… Кто выжил? — Он молчит — Кто умер? Кого ещё поймали? Он даже не смотрит на меня, хотя должен был услышать — другие вздрогнули, когда вопрос пронёсся по коридору. Я выдыхаю — да, Тайлер мёртв, и горит в Аду, меня удивляет лишь то, что я не с ним. Я чувствую себя таким усталым. Когда я закрываю глаза, мне даже кажется, что я лежу на потертом матрасе, в своей комнате. Я так хочу вернуться в свой дом на бумажной улице, я скучаю по нему гораздо больше, чем по моей жизни в кондоминиуме. Только Тайлер и я, и редкие драки в воскресенье за баром. Господи, как же хорошо тогда было. Сознание медленно уплывает, и даже возмущения желудка уже почти не чувствуются. Так я медленно погружаюсь в сон… — Все обезьянки, что были во взорванных зданиях, умерли, — я вздрагиваю, еле понимаю слова Ангела рядом. Я не думал, что он заговорит. — Часть тех, кто были с вами, пойманы… Нам удалось сбежать. Отделы Разбоя, Поджогов, Налётов, Неповиновения и Дезинформации продолжают работать. Нас все больше. Мне почти страшно от той радости, от той страсти, что появляется в его голосе на последних предложениях, но по большей части мне просто все равно. — Кто умер? Имена, в том здании, где я был? — это просто вопрос, один из тех, который я должен задать, несмотря на то, что почти знаю правду. Мне нужно быть уверенным. — До того как вас взяли, никто. Некоторые погибли, ввязавшись в драку с полицией и спецназом. Их имена… — Я слушаю каждое имя, стараюсь вспомнить их лица. Но среди них нет имени Тайлера, ожидаемо. Осталось последнее. — Почему я здесь? — я надеюсь, он понимает, о чем я говорю. — После суда вас признали невменяемым. — Я болен. — это должен был быть вопрос. В темноте я еле вижу, как он кивает. — Чем? — Я так стремился узнать правду, а теперь боюсь. — Ээ… Насколько нам известно, дисотивное расстройство личности… Как-то так. Короче раздвоение личности. - Он нервно чешет бровь. Я, кажется, даже дышать перестаю, утыкаю взгляд во тьму. Он тоже застывает на секунду — но лишь на секунду. — Тайлер, сэр, — Ангел наверняка знает моё имя, но никогда не назовёт его. Он обращается не совсем ко мне. — мы готовы. Вам нужно только сказать. Я нахожу языком знакомый шрам — знак моего отвержения Тайлера. Мышца языка сначала натыкается на мякоть десны с лунками, оставшимися от зубов, пока они еще там были. Благодаря врачам я едва могу найти след травмы. Я с трудом тру о простынь шрам на тыльной стороне ладони — знак моей принадлежности Тайлеру. Он розовый, налитый кровью и, кажется, не собирается заживать. Как и у того лже-Ангела, что говорит со мной. Только сейчас понимаю — они не желали проявления моей силы сегодня, они желали проявления Тайлера. Видимо, эту ситуацию он продумал. — Прошу Вас — священное существо молит меня. Я тяжело вздыхаю. Бог сам вынуждает меня это сделать. Он сам двигает это, даже если не замечает. Я знаю Тайлера Дердена и знаю, кто он такой. Но Богу не стоило подталкивать меня к этому знанию. Я изворачиваюсь, стараясь вглядеться в лицо Ангела — его глаза горят на нарисованном желтым светом лице, и знакомая картинка на секунду мелькает перед глазами. Я вижу и волнение, и уверенность в его глазах — он знает, что будет делать, если я откажусь, хотя и надеется на обратное. Проект Разгром теперь функционирует свободно, без Тайлера Дердена. Почему же тогда Ангел спрашивают меня, почему они ждут? Потому что Тайлер всегда прав. Одно мое слово спалит все мосты. — Да — отвечаю я, и ответ падает железной тарелкой, звенит, проносится по коридору. Все смотрят на меня — из освещённой сестринской, тьмы коридора, через щели дверей в палатах. Лицо моего лучше друга мелькает отражением в оконном стекле. Я закрываю глаза.