***
«Другой», — зачем-то вспомнил Бокуто, выходя из дома возлюбленного спустя жалкие двадцать пять минут. Этим словом Акааши оправдывал свой ответ. Ответ, который расцарапал, искалечил и обезобразил его состояние. И, к сожалению, не только его. Всё это время рядом с ним была его невидимая «группа поддержки», которая магическим образом заставляла солнце сиять, а птиц — радостно щебетать. Утро до разговора с Акааши было нежно-розовым и приятным, а сейчас стремительно перетекало в серый. И это всё — вина одного конкретного ангела-купидона. У Хинаты была одна работа — создавать родственные души и переплетать их судьбы. Хинате не нравилось популярное среди людей сравнение судеб с нитями, потому что нити можно расплести и вернуть в исходное положение, а судьбы — клейкие и неотвязчивые — никак нельзя. Они напоминали бы Хинате пластилин, если бы он знал, что это. Соединив два кусочка разных цветов, невозможно разделить их без вкраплений противоположного цвета — Хината уже пытался. И, увы, речь не о пластилине. У него была одна работа, с которой он продолжал не справляться. Будь отказ Акааши от чувств Бокуто необоснованным, он бы не задел Хинату. А ещё — не вывел бы крупные дыры в его работе. Шоё, в отличие от отверженного Бокуто, остался дома, на кухне, рядом с Акааши, ловя презрительные взгляды его кота. Всё-таки, животные видят всё «потустороннее», но от этого осуждения Хинате стало совсем не по себе. Он ведь понимал в глубине души, что Акааши — мудрый до такой степени, что становится страшно — не сможет принять любовь Бокуто. Для него слишком уж важна «предначертанность», важны родственные души и поддержание этой системы. Хината даже подозревает, что он стал бы куда лучшим купидоном, но родился, по невезению, человеком. И непростым. Родственные души по законам этого мира видят одинаковые сны. Бокуто до последней секунды надеялся, что Акааши видел во сне звёзды, потому что сам большую часть жизни наблюдал, засыпая, только за ними. И последние несколько ночей подряд загадывал лишь одно имя при виде рассекающей темноту падающей звезды. У Акааши во сне темноту не рассекало ничего. На кухне резко потух свет — Карасу с громким щелчком задел чёрной лапой выключатель. Это вытянуло из раздумий и человека, и купидона. Акааши поднялся из-за стола и чудовищно медленно дошёл до кухонной раковины, чтобы умыть лицо прямо там. Холодной водой смыть с лица жар было логично, в духе Акааши, а заплакать в этот момент от слабости — нет. Чёрный кот робко подошёл к хозяину после первого же всхлипа и стал мягко тереться о его ноги пушистой макушкой. Казалось, питомец мог сделать что угодно, лишь бы на душе парня было не так гадко. — Карасу… — смахнув с лица холодную воду вместе со слезами, Акааши вытер ладони полотенцем и сел на пол, чтобы погладить кота. Тот замяукал с таким пониманием, на которое не способен был ни один человек. — Я же не мог иначе… Он прижал кота к себе, ощущая тепло на груди и понемногу успокаиваясь. Хината тем временем понимал, что иначе действительно быть не могло. Чтобы быть родственными душами, нужно видеть одинаковые сны — а Акааши не видел совсем. Ни чёрный мех своего кота, ни сиреневые цветы, подаренные только что Бокуто, ни той улыбки, ради которой и пожертвовал сегодня собственным счастьем. Он любил, и любил даже сильнее чем Бокуто, только любовь эта была табуирована им самим. «Нет, Бокуто-сан, нам нельзя так поступать с вашей родственной душой. Где-то в мире есть другой человек, которому вы нужнее, чем мне». Акааши не видел снов, поэтому решил, что никакой родственной души у него быть не может. Если бы у Хинаты в груди было человеческое сердце, оно бы обливалось кровью, ведь это, прежде всего его оплошность. Теперь перед ним стоял лишь один вопрос: как же донести до Акааши то, что он только оттолкнул свою родственную душу?***
— Ты что, правда думал, что слепой внезапно станет видеть сны просто потому, что его родственная душа их видит? — Атсуму хохотал уже целый час. И кто бы подумал, что он является ангелом? — Вынужден признать, Шоё, ты опять превзошёл сам себя! — Я же просил от тебя помощи! — взвыл Хината, понимая, в какой плачевной ситуации он находился. — А как, извини за грубость, я должен помочь купидончику, который хочет заставить незрячего видеть? — от абсурдности происходящего Атсуму вновь не смог сдержать ядовитого смеха. Атсуму был рядом со своим подопечным, пока он спал, и Шоё нашёл его быстро, доверяя своему чутью на «так-себе-ангелов». Таких в их рядах было только двое: один сейчас пытался помирить двух горе-соулмейтов, а второй его слушал и смеялся. Когда-нибудь они — никудышный дуэт из безответственного и несерьёзного — обязательно падут с небес, доведя Отца до белого каления. Однако не сегодня. Сегодня по расписанию нужно было искать способ доказать Акааши, что его счастье — действительно его счастье, и ничьё больше. За задумчивым Хинатой Атсуму наблюдал со скукой, сидя у изголовья кровати своего подопечного. Как ангел-хранитель, он вынужден каждый день за кем-то наблюдать, и рано или поздно это надоедает. А Шоё своим нервозным состоянием и расхаживанием туда-сюда напоминал Атсуму его подопечного во время любой стрессовой ситуации. Он не удивился бы, начни у Хинаты прямо сейчас потеть ладони или осыпаться перья с крыльев. Белая струящаяся рубашка даже в темноте резала глаза, а с пояса смешно свисал колчан со стрелами. Шоё такое совсем не шло — ему бы быть беззаботным да радостным человеком, а не вершителем чьих-то хрупких судеб. — Эй, ты же не обязан за каждой парочкой так бегать, разве нет? — всё же приобретя более серьёзный тон, спросил Атсуму. Он понятия не имел обо всех деталях работы купидона, однако был уверен, что за каждой сведённой парой соулмейтов уследить невозможно. К тому же, если купидоны будут смотреть за каждым, отпадёт необходимость ангелов-хранителей, коих в Раю было бесчисленное множество. — Где-то же должны сами люди способствовать, а где-то — мы. Хината драматично вздохнул. От мира людей они оба взяли, пожалуй, слишком много. — Это была полностью моя вина, — ответил он стыдливо. — Я же должен был знать, что слепые не видят снов… И должен был придумать другой способ показать им их связь. На лице Атсуму появилась ухмылка после слова «показать». — У тебя же была возможность совсем не сводить их, — заметил он. — Было бы легче, если бы у… Бокуто? Так его звали? В любом случае, если бы тот незрячий оказался прав и оттолкнул его во имя любви. Было бы проще вообще не давать Акааши соулмейта, — Атсуму чуть осёкся, понимая, с какой несвойственной уверенностью вспомнил имя из истории Шоё. Хината посмотрел на него с осуждением. — Каждый должен иметь родственную душу, — уверенно произнёс он. — Каждый имеет право быть счастливым, несмотря на особенности, дарованные им Отцом. С его губ с железной твёрдостью слетели две фразы, а ухмылка на лице Атсуму стала ещё шире. В этих фразах весь Шоё — не ищущий никаких обходных путей и отмазок. В этих фразах причина, по которой он является ангелом по сей день и никогда не перестанет им являться. — Ладно, — вставая с пола, начал Атсуму. В приливе некого «восхищения» Хинатой, он даровал ему надежду. — Сейчас покажу, где ходят настоящие крыски, рисующие людям сны. Он щёлкнул пальцами, из тёмной душной спальни перенося их в светлую, почти белую местность с воротами в некий сад. — Это?.. — от неожиданности Шоё лишился дара речи. — Сад сновидений, всё верно, — гордо ответил Атсуму, разводя руки в стороны. — Вас сюда не пускают, само собой, но мы ведь ради благого дела, да? Он подмигнул Хинате, протягивая руку к заросшим лиловыми кистями глицинии вратам. — Что ж, я из этих ребят знаком только с двумя: один рисует сны моему подопечному, а второй постоянно ошивается где-то неподалёку от первого, — оповестил Атсуму. — Если что, сначала ищем их, а потом пытаемся заставить нам помочь. Понятно? Шоё кивнул со всей серьёзностью, даже не представляя, что может оказаться за этими огромными дверями.***
Среди бесконечных зарослей листьев и деревьев бродили ангелы с пёстрыми кончиками пальцев. Вернее, ангелами их делало только пребывание в Раю, а их важность заключалась в создании снов. Черпая разноцветную пыльцу из цветов, они рисовали ей сновидения на коре деревьев. У каждой пары родственных душ — своё древо в саду, и каждую ночь они видят именно то, что нанесено на поверхность этих деревьев. Их внешнее отличие от ангелов было максимально заметным — снотворцы гораздо более походили на людей из-за отсутствия крыльев и сверкающих глаз. На палитре Тсукишимы сегодня бежевый: оба зрителя этого сна сегодня были в костюмах именно этого цвета. Он касался импровизированной краски мизинцем и выводил смазанные контуры тел в рубашках, а затем резко стирал всё тыльной стороной ладони и заново изображал что-то в этих цветах. Коробки, занавески, лица, заборы — сны всегда должны быть непредсказуемыми. У Тсукишимы они ещё и абстрактные. Он на секунду оторвался от своего занятия, чтобы поменять оттенок бежевого, когда внезапно в унисон с шелестом листьев и тихим шорохом рисующих неподалёку снотворцев послышался едва ли ангельский протяжный крик. Тсукишима раздражённо обернулся в сторону шума и заметил рыжую макушку вместе с золотистой парой крыльев, несущихся по саду. «Что, во имя Отца, здесь происходит?!», — нахмурился снотворец. Ему меньше всего хотелось подходить и выяснять, что нашло на глупого ангела, однако терпеть этот грохот вперемешку с воплями было невозможно. Тсукишима продержался полторы минуты, прежде чем в полнейшем гневе подойти к источнику шума и остановить, надавив на макушку. Шоё остановил свой восторженный хоровод в одного под давлением чужой руки и замер, прикрыв рот. — А, вот и ты! — из-за зарослей показался Атсуму. — Ты сменил место? На старом дереве тебя не было. Тсукишима вдохнул и выдохнул из последних сил, всё ещё придерживая незнакомого ангела за голову. Ему обычно хватало и одного Атсуму, чтобы заработать нервный срыв, а теперь их стало двое. И второй был ничем не лучше изначального. — Оно засохло, Мия. Ещё полгода назад, — процедил он сквозь зубы. — Ты бы мог и сам это увидеть, если бы действительно искал меня там. Атсуму пожал плечами: — Ну не знаю, мой друг здесь вообще времени терять не хотел. Шоё, всё это время напуганный прикосновением снотворца, приподнял голову и посмотрел ему в лицо. Выглядел он нелепо, словно просил прощения за своё поведение одним взглядом. — Два сапога — пара, тоже мне, — Тсукишима грубо оттолкнул голову Хинаты от себя подальше и развернулся, намереваясь вернуться к своей работе. — Подробности о жизни твоего подопечного мне уже не нужны, свободен. Тон снотворца был до мурашек категоричным для Хинаты. Он и забыл, что не всем ангелам положено работать в одиночестве. Ангелы-хранители обычно приносили информацию о своём подопечном сюда, и доверяли её одному из снотворцев, а те отображали её в сновидениях. Поэтому у Атсуму и были инструкции, как добраться до этого места — для купидонов оно и вправду недостижимо. При этих мыслях Шоё даже испытал какую-то гордость: его коллеги точно ничего подобного не видели. Сад сновидений был восхитительнее любого места на земле, и даже если все ангелы соберутся и попытаются создать что-то столь же чарующее, то выйдет в тысячи раз хуже. Эта работа принадлежит самому Отцу и сделана для людей — его любимых существ во вселенной. Шоё даже почувствовал что-то на подобии зависти. — Тсукки, ты правда думаешь, что я сюда пришёл делиться данными? — с укором спросил Атсуму, нагоняя снотворца. И вправду, ожидать от него сносного выполнения своих задач было вершиной наивности. — Мы с моим другом хотели знать, кто здесь отвечает за сны Бокуто Котаро и Акааши Кейджи из Токио. С издёвкой заглянув в глаза хранителя, Тсукишима язвительно расхохотался. Ему показалось, что в его руках наконец появилась власть, с помощью которой можно поглумиться над безобразным Атсуму и его раздражающе ярким дружком. — Мия, неужели ты думаешь, что я — какая-то база данных? — скидывая его вездесущую руку со своего плеча, саркастично поинтересовался Тсукишима. — Или ты решил, что мы все друг друга здесь знаем? Атсуму вдруг громко заявил: — Значит, ты что-то знаешь! — на это снотворец закатил глаза и цокнул языком. — Это же абсолютно противоположно тому, что я только что сказал, — хмуро потёр переносицу он. Логика Атсуму была отвратительной. Почти как победная ухмылка на его лице. — Да, но этот тон говорит, что ты всё знаешь, — каким образом «что-то знаешь» превратилось во «всё знаешь» для Тсукишимы осталось загадкой. И разгадывать её было бесполезнее, чем искать у него совесть. — Скажи, где этот гений? Тсукишима возмущённо вздёрнул бровь, хмыкнул и отвернулся, взмахнув тёмным плащом. — Я сам хотел бы это знать. В его голосе ни Хината, ни Атсуму не услышали и капли обмана. Кем бы ни был этот загадочный снотворец, он явно был нужен не только им двоим. Пальцы Тсукишимы ловко набрали краску с палитры, а затем снова приступили к вырисовыванию не самых точных силуэтов. Внезапно Хината спросил, поддавшись чистому любопытству, заточены ли снотворцы в этом саду навсегда. Ему было бы тоскливо проводить вечность в одном и том же месте, даже если это место — волшебный сад, полный жизни и цветов. Тсукишима не отвечал, зато, после минутной паузы, ответил Атсуму: — Нет, они могут проследовать и в человеческий мир, только не совсем в человеческом виде. Шоё даже не успел постигнуть смысла этой фразы, когда почувствовал щекочущее прикосновение к своей щиколотке. Опустив взгляд, он увидел кота, чёрным пятном грациозно проходившего мимо него. Хинате он напомнил одного определённого кота с чёрным мехом, который сегодня вёл себя лучше любого ангела. — Карасу? — недоверчиво позвал Шоё и опустился на корточки, чтобы заглянуть питомцу в глаза. Серые зрачки тут же горделиво заглянули купидону прямо в душу, словно опаляя её своим холодом. Тсукишима повернул голову и с насмешкой повторил: — Карасу? Ты только что назвал кота вороном? — но на этот раз насмешка была теплее на пару десятков градусов, как будто на душе снотворца от появления в саду кота стало гораздо спокойнее. Так оно и было, ведь питомец за секунду преодолел расстояние, разделявшее его с Тсукишимой, и со смешным рычанием запрыгнул тому на спину. — Нет-нет-нет-нет!.. — в нарастающей панике забормотал снотворец, поспешно выпуская из рук палитру и параллельно пытаясь скинуть с себя кота. Шоё эта реакция показалась странной и даже удивительной: Тсукишима не выглядел так, словно боялся котов или внезапных прикосновений. А моргнув — абсолютно зря — Хината пропустил настоящее представление длительностью в одно мгновение. На спине растерянного и негодующего снотворца повис уже не пушистый грациозный кот, а вполне настоящий человек с колючими чёрными волосами и одеянием снотворцев. — Тсукки! — глубоким, но оттого не менее радостным голосом воскликнул незнакомец, опуская голову на плечо Тсукишимы и вдыхая родной запах. Его длинные ноги обвивали талию снотворца и опирались на чужие руки, чтобы не упасть на землю. Атсуму, взглянув на них, раздражённо вздохнул и отвёл взгляд куда-то влево, в бело-жёлтые веточки каштана. — Я надеялся успеть до появления купидона, но спасибо, что задержал их для меня. — Как будто они бы не задержались здесь без меня, — закатил глаза Тсукишима, из последних моральных сил удерживая коллегу на своей спине. — Ради всего святого, Куроо-сан, слезьте с меня. Нехотя вставая на ноги, Куроо напоследок обнял его со спины покрепче, а затем, как ни в чем не бывало, наконец обернулся к Хинате лицом. Глаза были почти такие же, как и в кошачьей форме — только более человеческие. Правда, это совсем не мешало их обладателю со всей строгостью и холодом рассматривать Шоё с головы до пят. — Ты даже не представляешь, как сильно я хочу тебя ударить, — спокойно начал он, грозно смотря сверху вниз. От весёлого Куроо-сана, повисшего на Тсукишиме, уже ничего и не осталось. Хината попятился и хотел бы исчезнуть отсюда, но не мог: самостоятельно пересекать границу сада сновидений могли только хранители и снотворцы. — Купидон-кун, разве ты не должен был действовать логичнее? Хината виновато опустил голову. Должен был, безусловно. — Стой-стой, — вмешался Атсуму. — А как вообще нужно было сводить его с кем-то? Он же не мог и вправду остаться без родственной души? — в его интонации, как ни странно, не было ни сарказма, ни высокомерия — он искренне хотел знать, как положено присуждать незрячим людям соулмейтов. Шоё тяжело вздохнул — именно руководствуясь ответом на это вопрос, он должен был сплести судьбу Акааши с судьбой более подходящего человека. Листья зашелестели от лёгкого ветра, задевая картины на некоторых деревьях. Куроо без особого желания поманил Атсуму за собой по протоптанной тропинке к особенному древу. Атмосфера была… непонятной. Хината боялся, что впервые за весь срок его работы пара родственных душ не будет счастлива и даже не сойдётся; Куроо напряжённо шагал впереди, думая, как расплести две ошибочно переплетённые судьбы; Атсуму ждал ответа. И он его увидел, как только древо открылось взору. Одна его половина выглядела цветущей и сверкающей, вторая же — мрачно качала чёрными листьями без единого проблеска света. Часть дерева словно находилась в тени, хотя никакой тени не было — только неприветливая тёмная кора и плотная, непроницаемая листва. — Вау, — вырвалось у Атсуму. Ему чуждо искусство, но в этот момент он думал, что именно такие вещи назывались «шедеврами» среди людей. Он в восторге стал огибать дерево, чтобы рассмотреть со всех сторон, и окончательно убедился, что на фоне остальных растений оно не имело себе равных. С «тёмной» стороны кора была нетронутой, а со «светлой» — возмутительно перемазана чёрной потрескавшейся краской. «Что я наделал?..», — сжав зубы, подумал Хината. — Простите меня, Куроо-сан, — он опустил голову и поклонился, извиняясь, а по щеке стекла слеза. Сердце кровью не облилось, зато глаза слезами — определённо. И когда он стал так настораживающе похож на человека?.. Заметив траурный тон Шоё, Атсуму вновь непонятливо захлопал ресницами. — Прекрати это, Купидон-кун, — Куроо заставил его поднять голову и смахнуть слёзы. Если за сегодня в его присутствии заплачет ещё хоть кто-нибудь — он сам сядет посреди сада, обнимет себя за коленки и будет плакать днями и ночами. С него на сегодня чужих слёз хватит. — Мы придумаем что-нибудь. Но сначала соберись. Куроо перевёл взгляд на Атсуму. — А ты, — начал он спокойно, — посмотри на ствол со светлой половины дерева и скажи, возможно ли его перекрыть чернотой? Хранитель покачал головой, указывая на трещинки от краски. — Именно, — вздохнул Куроо. — На протяжении всей их жизни я пытался сделать связь Бокуто и Акааши очевидной через сны. И вариант был лишь один — тьма. На стороне Акааши пыльца сгорала и совсем не давала цвета, и поэтому ему никогда не снились сны. Я перепробовал каждый цветок в этом саду, но ни один из них не дал цвета, касаясь тёмной стороны этого древа — стороны Акааши, — снотворец провёл ладонью по твёрдой коре с некоторым сожалением. — Тогда я решил найти чёрную краску и перекрыть ей светлую сторону, но она стала трескаться и осыпаться. Сквозь неё стали проглядывать светлые полосы самой коры, словно обозлившейся на меня за такой поступок. А знаешь, что увидел Бокуто во сне? Темноту, а за ней — звёзды, рассекающие её. Именно поэтому нужно было свести Акааши с кем-нибудь менее ярким, чтобы краска на коре не трескалась. Атсуму передёрнуло при упоминании падающих звёзд. Для людей они хоть и имели красивый и ужасно романтизированный смысл, для ангелов означали только горе и потерю. Звёздами с Небес падали именно ангелы, не справившиеся со своим долгом. Особенно удачливые из них долетали до Преисподней, остальные — сгорали по пути, лишаясь тела и сияющей ангельской души. Хината сидел поодаль, слушал «откровение» Куроо и не мог додуматься до решения этой проблемы. Если бы только можно было поговорить с ними напрямую, крикнуть, что они созданы друг для друга и убежать — жизнь была бы такой простой. Можно было бы обнять Акааши и похлопать по спине, заверяя, что он достоин всего, что получил. Или настроить Бокуто на более настойчивое признание — в конце концов, теперь словно весь мир крутился вокруг этих несчастных влюблённых. — Купидон, — позвал его сверху беспристрастный голос. Шоё робко поднял голову. — Что ты знаешь о человеческих снах? Или, вернее, что знал о них, пока не попал сюда? Тсукишима опустился рядом, размещая деревянную палитру на коленях и ожидая ответа. Хината задумался и произнёс: — Сны бывают разные, но никогда не снятся просто так. — Хм. Скучно и очевидно, — Тсукишима смерил его оценивающим взглядом. — Если бы суть сновидений можно было бы описать одним предложением, люди бы не проводили в них столько времени. Они несут в себе почти столько же жизни, сколько и бодрствование. А быть живым — это не только видеть, — поделился он монотонно. Поджав губы, Хината стал вновь размышлять: всё это время оба снотворца говорили загадками, словно других языков для общения друг с другом и непонятливыми ангелами попросту не знали. — Ты когда-нибудь слышал, как кто-нибудь говорит о снах что-то помимо: «я видел сон»? Потому что люди их могут только наблюдать голодными глазками, — продолжал Тсукишима и стал подниматься со своего места, решив, что сказал достаточно, чтобы помочь тому, кому помогать совершенно не обязан. — Отец любит людей. Каждого из них, без исключений. Стал бы он лишать кого-то возможности побыть во сне живым просто потому, что он не видит снов? Когда Шоё вскочил на ноги с явным воодушевлением, Тсукишима прибавил скорости и ушёл обратно, к своему древу. Даже не попрощался с Хинатой и не ответил на его благодарность — и откуда в нём столько загадок? — Куроо-сан! — подбежал Хината к древу, возле которого Атсуму за это время так и не получил доходчивого ответа на все свои вопросы. — Скажите, Бокуто и Акааши могут слышать или чувствовать сны?***
Темнота была всепоглощающей, всю его жизнь. Она, точно чёрная дыра, засасывала в себя все возможности и мечты, оставляя после себя никчёмное «могло бы быть по-другому». У Акааши много чего не было: друзей, понятия, как он выглядит, возможности разглядеть своих родителей и младшую сестру, школьных будней, которые есть у каждого человека его возраста. Однако у Акааши были чувства и мысли, хотя лучше бы они отсутствовали, как и всё перечисленное до этого. В его положении, именно эти два пункта и заставляли умирать изнутри. А ещё у Акааши был Бокуто, работавший в магазине CD-дисков. Акааши ходил туда с мамой, чтобы запастись аудиокнигами и дисками с музыкой, и с каждым визитом парень за кассой становился всё теплее и теплее. Акааши не помнил, когда именно Бокуто впервые представился, когда они впервые поговорили по-настоящему и когда мама, от счастья готовая прыгать до небес, пригласила продавца из магазина к ним на ужин. Тогда Акааши смутился, даже не представляя, как рада мама его знакомству хоть с кем-нибудь. Ему ещё показалось, что не резонно приглашать едва знакомого юношу к себе в гости. Зато он навсегда запомнил каждую их встречу после. (Семейный ужин прошёл так гладко, словно Бокуто всегда жил в этих стенах и шутил про сов). Навсегда запомнилась и их первая прогулка наедине, когда Бокуто предложил перекусить где-нибудь вместе. Он много говорил, столько же слушал и никогда не подчёркивал своим поведением «особенность» Акааши. «Нет, правда, какая разница? — недоумевал он, когда Акааши, не справившись с тревогой, спросил, не трудно ли ему общаться с незрячим. — Ты ведь такой же человек, как и я. Я люблю проводить с тобой время, потому что у нас совпадают интересы». Голос Бокуто ему очень нравился, что бы он ни говорил. «Акааши, я нравлюсь твоему коту!», «Акааши, ты слушал новый альбом? Он вышел вчера!», «Акааши, я научился играть на гитаре нашу любимую песню!» — каждая фраза отпечатывалась в памяти с восклицательным знаком, радостной интонацией и его громким именем. И как он жил без Бокуто? Видимо, придётся вспомнить. Он второй час пытался отвлечься, прослушивая аудиокниги, но каждая из них напоминала об одном и том же человеке с хрипловатым голосом и привычкой хватать его за бледное запястье. Совсем скоро придёт с работы мама и увидит, что Бокуто в доме нет и почти не было: они вместе должны были в это время переставлять мебель в комнате Акааши. Но мебель к её возвращению останется на месте, а Акааши не сможет соврать, что Бокуто просто не смог прийти по какой-то причине. Наверняка всё будет выглядеть очевидно. А что он мог сказать маме? «Бокуто-сан признался мне в любви, но мы не соулмейты, поэтому вместе быть не можем»? Или «Кому-то он нужнее, чем мне, потому что у меня вообще не может быть родственной души»? Акааши, лёжа в кровати, думал обо всём и сразу — так, что голова была готова взорваться на месте. Неудивительно, что он так и задремал на не расстеленной кровати, не в силах справиться со столькими мыслями одновременно. Только вот во сне ему было так же одиноко, противно от себя и так давяще темно. Он устал от этого нескончаемого мрака, ему хотелось тепла и света, но последний лучик надежды Акааши потерял сегодня с утра. Пожертвовать всем ради одной звёздочки во сне — как у Бокуто — для него не стало бы проблемой. Акааши не понял, в какой момент снова стал плакать во сне, думая, что здесь его никто не увидит и не услышит. Даже в этом мире, где нет времени, пространства и чужих сверлящих взглядов, он всё продолжал думать. И вдруг задумался, сможет ли он хоть когда-нибудь отдохнуть по-настоящему. Вредные и противные слёзы капали в никуда, золотом пачкая щёки. Он шумно всхлипывал, сжимал и разжимал кулаки в отчаянии и всё вытирал с лица влагу, пока кожу не начало больно жечь. «Жалкий», — твердил голос в голове, заставлявший хотеть конца этим бесконечным рыданиям. Однако его вдруг перекричал другой, знакомый до трепета в сердце голос. Он звал его по имени, как никто другой. — Бокуто-сан? — Акааши надломленным голосом воскликнул заветное имя. Поднявшись с места, он попытался понять, откуда исходил звук. Мгла путалась между пальцев, ноги неустойчиво брели в ней, пока щёки сохли, а мысли на пару мгновений затихли. «Пожалуйста, только позовите ещё раз», — еле слышным шёпотом попросил Акааши, и вновь услышал своё имя, на это раз точно понимая, откуда звук. Он задел плечом вытянутую ладонь. Головой он понимал, что этого не должно было происходить. Разве сны можно услышать? Тем не менее, сердце считало этот сон безопасным, опираясь только на желанный голос. — Бокуто-сан? — Я не… — Акааши не слушал того, что пытался сказать голос. Ему хотелось только бесконечно извиняться: за себя, за своё решение, за их разговор и за каждое малейшее воспоминание, которое они делят на двоих. Во сне он мог себе это позволить. — Простите меня, Бокуто-сан, — как только извинение слетело с языка и отскочило от зубов, Акааши нервно сглотнул. В глубине души он понимал, что это вовсе не Бокуто, а лишь мечта его уставшего сознания. И с каждой секундой это понимание разрасталось, заставляя делать то, что в реальной жизни Акааши не позволил бы себе сделать ни под каким предлогом. Он обнимал Бокуто десятки раз, но только во сне умудрился почувствовать настоящую любовь, находясь в его объятиях. Словно он не Акааши прижал к себе, а самое его сердце — без оболочки. И в руках Бокуто оно наконец успокоилось. В этих руках оно перестало молчать.***
Атсуму вновь хохотал, сверкая медными глазами, хоть и недолго — подзатыльник от Куроо здорово возвращал кусочек здравомыслия обратно в голову. Хорошо, что только кусочек — тихое хихиканье хранитель не прекратил. А как не смеяться? Не каждый ведь день удаётся увидеть рыжего купидона, в абсолютной растерянности обнимающего огромное двухцветное дерево. Ему явно нравился сегодняшний день. Некоторое время назад, одержимый идеей, Шоё долго пытался добиться контакта с Акааши во сне, и ему это даже удалось: стоило только приложить ладонь к его части древа и, прикрыв глаза, подождать — и он услышал знакомые всхлипы неподалёку. Он понимал, что если откроет глаза, то вновь окажется в саду, поэтому двигался на равных с Акааши и звал его. Только почему-то он оказался на месте Бокуто, о чём сообщил снотворцу сразу же. Тем временем снотворец подошёл к светлой стороне древа и повторил прикосновение Хинаты — ничего не вышло. Он знал, что Бокуто тоже спал в этот момент, где-то в электричке по пути домой, но прикосновение к древу не дало ему пробраться в сон парня. Хмуро смотря на купидона, он явно не мог понять, почему именно Хинате удалось пробраться в чужой сон. Это казалось неправильным и глубоко несправедливым. — Завидовать нехорошо, — усмехнулся непонятно откуда взявшийся Тсукишима. — Поторопитесь вместо этого, Куроо-сан. Купидон ведь не будет часами обнимать для вас дерево. Каждое его слово сквозило издёвкой, а Куроо нравилось. Лучше уж такой Тсукки, чем недовольный чем-то. В конце концов, Куроо догадывался, что к Хинате в голову пришёл такой план не из воздуха: они с Тсукишимой много раз безуспешно пытались пробраться во сны своих подопечных. Куроо с каждым разом всё выше забирался на свою гору отчаяния, но Тсукки непоколебимо верил в возможность снов у незрячих. Они просто не знали, как создавать во сне подопечных звуки и прикосновения без рисунков. А теперь узнали. Вернее, нашли того, кто знает. — Я даже знаю, благодаря кому этот план сейчас идёт полным ходом, — ухмыльнулся Куроо, растирая пыльцу на палитре. В ответ прозвучало лишь насмешливое: — Надо же! Значит, за вами должок, — Тсукишима привычно улыбнулся, потирая шею и как бы признавая свою причастность к действиям Хинаты, а затем коротко заметил, что рисунок из таких оттенков получится не лучшим. Плевать на оттенки, главное — Бокуто должен увидеть во сне Акааши. Каким бы он не оказался. На чёрном потрескавшемся фоне появилась фигура человека с тёмными волосами. Силуэт выглядел неуверенным и потерянным, но пару секунд спустя стал подходить ближе, позже вовсе пропадая из виду — а вернее, находясь в объятиях Бокуто. Именно это он сейчас и видел: их сны должны были наконец совпасть. — Эй! — окликнул обоих снотворцев Атсуму. — Тут тёмная часть дерева расширяется! — Чт… — только и успел выдать Куроо, прежде чем чернота за считанные секунды поглотила светлую половину дерева. Теперь оно напоминало одно из тех сгоревших деревьев в саду, но в отличие от них, оно всё ещё было живым. — С этой парой хоть когда-нибудь всё будет идти по плану?! Древо просто перестало быть особенным (Атсуму даже расстроился, наблюдая это): со всех сторон к середине — месту, где Куроо и выводил силуэт Акааши — тянулись цепкие вихри чёрного цвета. Словно бы дерево окунули в смолу и поставили на место — оно стало темнее любого растения в саду сновидений. Единственным, кого это изменение никак не задело, оказался Хината: оторвавшись от объятий с древом, он проморгался и, не оборачиваясь, «налетел» на Атсуму с привычным воодушевлением. — Они проснулись, они проснулись, нам надо посмотреть, срочно, они… — тараторил он, хватая хранителя за запястья, и прямо посреди своей бессвязной тирады исчез по щелчку пальцев из этого сада. Атсуму помялся секунду-другую, не зная, что сказать до сих пор шокированным снотворцам. «Хотя… им сейчас не до меня», — решил он и переместил себя к Хинате. В саду стало чересчур тихо и спокойно, стоило непрошеным гостям его покинуть. Снотворцы тревожно переглянулись. — Тсукки, какова вероятность… — начал Куроо, проводя по когда-то светлой коре древа. Это изменение вызывало в нём смешанные чувства: с одной стороны, Бокуто теперь не сможет видеть снов, а значит, они с Акааши, засыпая, будут проходить через одно и то же. С другой стороны, такое кардинальное отличие может повлиять на характер Бокуто. — Узнайте сами, — качая головой, ответил Тсукишима. — Логика мне подсказывает, что ваш Бокуто теперь совсем не тот, которым был, но… — он тяжело вздохнул и положил ладонь на плечо Куроо, оборачивая его к себе. — Вы же видели, насколько всё может быть не так, как мы предполагаем. Так что вполне допустимо, что они будут счастливы. Куроо заглянул ему в глаза тем самым взглядом, который Тсукишима демонстративно «терпеть не мог». Это был взгляд благодарности и признательности. Если бы Тсукки был способен контролировать себя в момент этого взгляда и не выдавать глупую заботливую улыбку, то было бы проще. — Да-да, знаю, что бы вы без меня делали и так далее, — улыбнулся он, закатывая глаза для контраста, — только не говорите, что любите меня, я до сих пор понятия не имею, как на это отвечать. Покорно не издавая ни звука, Куроо лишь растягивал губы в улыбке — любящей и, на самом деле, любимой. — Не буду, — пообещал он, а затем взял ладонь Тсукишимы и поцеловал напоследок. — Спасибо. Секунду спустя к воротам сада бежал сероглазый кот, а около почерневшего до последнего миллиметра древа стоял смущённый и покрасневший снотворец.***
Ему нужно было дозвониться. Тело всё ещё помнило тепло Акааши, триумфальное и хрупкое, почти готовое разбиться вдребезги и осыпать темноту вокруг ярким блеском. Ему нужно было дозвониться и узнать, снилось ли то же самое Акааши. Бокуто выбежал из автобуса — свою остановку он уже проспал, а серый город встретил его напряжённым воздухом. Чувство меланхолии охватило одинокий перекрёсток. Солнечные лучи с трудом пробивалось сквозь крыши многоэтажных зданий, погружая дороги в холодную тень. Единственными звуками, которые можно было услышать, были тихие, но уверенные шаги прохожих, как будто тишина медленно давила на их души. Их тревожное дыхание и нервные взгляды создавали неуютную атмосферу на этой тоскливой улице. Парень прижимал телефон к уху и взволнованно слушал длинные гудки, успокаивая себя тем, что Акааши никогда не брал трубку с первого звонка. Под этот звук чистого нетерпения он успел пересечь дорогу, добраться до противоположной остановки и задаться, наконец, логичным вопросом: «почему?». Ему никогда не снился Акааши, и более того, всю жизнь его сны ограничивались только небольшими проблесками в темноте. Каждое сновидение начиналось с пустоты, а позже — она по крупице рассеивалась, но никогда не пропадала полностью. Видеть при таком раскладе Акааши — почти настоящего и целиком разбитого — было совершенно неожиданно и душераздирающе. Вдруг это лишь совпадение? Может, он воспринял отказ от возлюбленного так резко, что хотелось ощутить после этого хотя бы осколок счастья во сне? Сомнения словно окатили его холодной водой и заставили опустить телефон на втором звонке. — Что с ним такое?! — наблюдавший за Бокуто купидон вдруг схватился за голову. — Он же должен рассказать Акааши свой сон, потом узнать, что они у них совпали, а потом стать счастливой парой! Почему он не звонит ещё раз?! Самое время рассказать Хинате об одной детали, которую он упустил в их плане. Должно быть, сомнения, совсем несвойственные для Бокуто — это результат темноты, поглотившей его часть древа в саду сновидений. Так или иначе, это изменение должно было сказаться на личности и мыслях парня. Атсуму прочистил горло, привлекая внимание собеседника, и мягким тоном стал объяснять: — Шоё, пока ты был во сне Акааши, то особенное дерево стало полностью чёрным, — Атсуму до хрипа в голосе не нравилось информировать об этом товарища. — Ты был слишком занят, чтобы заметить. Они летели за Бокуто и приземлились около его остановки. Хината с отчаянным недоверием смотрел Атсуму в глаза, пытаясь найти там хоть намёк на то, что это шутка. А глаза ангелов, в отличие от людских, прочесть невозможно. — Ну зато, — мгновенно возразил Атсуму, уловив панику Шоё, — с этого дня они точно будут видеть одни и те же сны. Он пытался улыбнуться, но наблюдая за погрязшим в неуверенности Бокуто и пытающегося что-нибудь придумать Хинатой, хотелось только развернуться и уйти подальше от этого концентрированного отчаяния. — Мы же можем наколдовать ему решимости, — предложил Атсуму. — У него есть хранитель? У Бокуто хранителя не было уже полжизни: за ним одним глазком приглядывал то Хината, то Куроо. И то, если повезёт. Потому что его хранителю совсем не повезло. После его падения Бокуто стал ассоциироваться с падающими звёздами и нарушенными правилами. А повлиять магией на «бесхозного» человека — проще простого, даже сопротивления никакого не будет. Только не факт, что Атсуму потом не окажется на месте бывшего хранителя Бокуто. — Нет, вам же не положено использовать чары на чужих подопечных, — Хината со всей серьёзностью отверг предложение Атсуму. — Я не хочу, чтобы следующей звездой, мчащейся с Небес в темноте ночи, стал ты. Забота со стороны купидона ощущалась по-странному приятно, но Атсуму хотел возразить с помощью главного аргумента: ни один из них не мог придумать ничего лучше старого доброго ангельского волшебства. Однако пару секунд спустя их слух прорезал звонкий, но чуть подавленный звук: это Бокуто, который всё-таки дозвонился. Шоё вдруг понял, что хранитель бы из него получился паршивый. На коленях Бокуто сидел знакомый кот, недовольно сверливший взглядом все попытки ангелов решить проблему. Атсуму закатил глаза: конечно, у Куроо было больше привилегий — люди его хотя бы видели.***
— Акааши, — голос в трубке будто задыхался от его имени и разговаривал с большими паузами. Сердце Акааши готово было выскочить из груди: что, если Бокуто снилось то же самое? Что, если они на самом деле предначертаны друг другу? Однако вместо радостного «ты мне снился», последовало неловкое и неуверенное «я нашёл твоего кота». И… всё? — А, что ж… — с огромным трудом выдавил из себя Акааши. Прозвучало слишком разочарованно. — Видимо, он опять убежал из дома, пока я дремал… Одно «кстати» могло бы дать ему ответ на единственный тревожащий вопрос, но после напряжения утреннего разговора, тянувшегося до нынешнего момента, имел ли он право использовать время Бокуто, как раньше? До слуха донеслось тихое мяуканье Карасу, а затем и голос Бокуто — осторожный, уточняющий: — Как обычно? — не сразу уловив суть вопроса, Акааши смог найтись с ответом только пару долгих секунд спустя. Он сжал в свободной руке подушку и произнёс: — Вы мне снились, — и, не дожидаясь ответа, тут же продолжил: — Мне было слишком паршиво, чтобы отпустить вас, и, видимо, я решил устроить с вами встречу во сне… Он сказал это. Выдохнул и с задранной головой ждал хоть чего-то в ответ. Сомнения обгладывали его кости изнутри, едва оставляя хоть что-то живое: этот сон наверняка станет прощанием, а не началом нового этапа. Хотелось вновь извиниться, прямо как во сне, но Акааши не представилось шанса — Бокуто ответил самым ёмким в его жизни предложением. — Я сейчас приеду, дай мне полчаса, — прозвучало в трубке, и Акааши почувствовал, как по рукам бегут мурашки от интонации собеседника: полной надежды, живой, характерной для Бокуто интонации. — И надеюсь, в этот раз не придётся уходить раньше времени. Акааши почти успел сказать: «Я тоже», однако услышал короткие гудки и отложил телефон.***
— Давай поспорим, — предложил от скуки Атсуму. — Всё равно делать нечего, пока этих двоих ждём. На знакомой кухне Акааши слишком тихо: мир словно задержал дыхание в этих четырёх стенах и почти задыхался от духоты. Тем не менее, отсутствие звуков совсем не отменяло ту громкость, с которой Акааши переживал. А за него билось и несуществующее сердце Хинаты. — Поспорим? Насчёт чего? — вздёрнув брови, стал уточнять Шоё. — Ну, например, как ты думаешь… — растягивая каждый слог и нанизывая слова друг на друга, стал размышлять Атсуму. — О! Как думаешь, сколько времени пройдёт, пока Акааши перестанет себя считать каким-то грузом на плечах Бокуто? Я думаю, уйдёт как минимум пару месяцев. Хината окинул взглядом темноватое помещение и зацепился взглядом за Акааши — тот почти неподвижно сидел на стуле и ждал. — Хм, — он задумчиво потёр подбородок. С одной стороны, уровень любви к себе у Акааши едва можно было обозначить положительным числом, а с другой — мчавшийся к нему Бокуто вполне внушал впечатление человека, способного любить за двоих. — Мне кажется, ему хватит нескольких дней, если Бокуто всё это время будет неподалёку. — Смелое предположение, — оценил Атсуму. — Но я считаю… Его прервал звонок в дверь, услышав который, Акааши резко вскочил со стула и осторожными и медленными шагами направился к входной двери. Та почему-то сама по себе открылась с тихим скрипом: неужели он так и не запер дверь после ухода Бокуто утром? Акааши на долю секунды задумался, что с открытой входной дверью дома находиться было опаснее некуда — особенно ему. Только дверь была закрыта. По крайней мере, пока Атсуму не сказал: «Что ж так долго-то?» и не открыл её глухим хлопком. Когда дверь дружелюбно «пригласила» его внутрь, Бокуто сначала впустил тихого Карасу, а уж затем шумно выдохнул и переступил порог сам. В коридоре показался Акааши. — Ты мне тоже снился, — прочистив горло, признался Бокуто, слова почему-то дались ему необычайно сложно. Он поправил воротник чуть помятой рубашки и подошёл ближе к другу. — Был только ты в полной темноте: вместо звёзд, трещин и лучей света. Как будто, знаешь… — Искал вас? — подал голос Акааши. Он был растерян, но голос почти оставался спокойным. Именно «почти». — Нет, как будто звёзды наконец меня услышали, — шепнул Бокуто и положил руки на плечи Акааши. Тот вдруг упал в его объятия — мягче, чем во сне. Обхватил его талию обеими руками и уткнулся носом в шею, поддаваясь своим чувствам уже во второй раз. Бокуто застыл на пару секунд в явном замешательстве, не понимая, откуда в груди это ощущение жара. Вскоре он опомнился, обвил руками шею Акааши и прижался ближе. У него уже не было ни красивого и ароматного букета цветов, ни прежней уверенности в себе — зато он мог без какого-либо сопротивления обнимать Акааши. Этого было вполне достаточно. Ведь это всё Акааши: его звёзды во сне, его щенячий восторг, его расторопные мысли… — Прекрати ты уже! — безнадёжно вскрикнул Хината: ангел рядом с ним не мог перестать смеяться после фразы о том, что Бокуто наконец услышали. — Ничего смешного… — Как скажешь, — Атсуму затих на короткий миг, прежде чем вновь прыснуть от смеха. Вся ситуация с самого начала была для него комичной, но слышать от человека такие слова было пиком комедии для хранителя. — Звёзды его услышали, ага… Хината обиженно покачал головой. Акааши и Бокуто уже выясняли совпадение их снов, пока Атсуму упрямо не мог перестать заглушать их голоса своим. — Наши сны… совпали? — шёпотом спросил Акааши, не веря своим же словам. — Получается, да, — Бокуто улыбнулся и мягким голосом предложил: — Наверное, лучше удостовериться, что это не совпадение. Я знаю, что для тебя это важно. Почему-то ему казалось, что с этого момента всё будет так, как должно быть. И сомнений в том, что их сны будут совпадать до самого конца, уже совсем не осталось. Акааши нервно сглотнул и понадеялся, что это было не просто злым розыгрышем судьбы. С того самого момента Бокуто больше ничего не снилось.***
В комнате Акааши не горел свет. Зато играла тихая музыка, и звучали нежные голоса. Бокуто смеялся так искренне, лёжа на коленках Акааши, что губы растягивались в улыбке сами. На подоконнике сидел Карасу и тихо мурчал, глядя в окно: неудивительно, он ведь увидел там самую белую ворону, что когда-либо существовала на земле. — Вам не кажется, что вся вселенная решила сделать нас родственными душами только пару дней назад? — вдруг спросил Акааши, ласково пропуская меж пальцев жёсткие волосы Бокуто. Тот даже ответить не успел: кот на подоконнике раздражённо зашипел, тем самым выражая явный протест. На это Бокуто лишь кивнул и улыбнулся своей самой яркой улыбкой. Жаль, что Акааши её никогда не увидит. Рядом с ним в этот момент были не только любимый питомец и не менее любимый соулмейт, но и горе-купидон с вечным приятелем, которым последняя фраза понравилась даже меньше, чем Куроо в образе кота. Жаль, что Хинате и Атсуму так же заметно выразить своё негодование не дано. — Акааши, там падающая звезда! — воскликнул Бокуто, садясь на кровати. — Загадай желание! Они оба задумались, не зная даже, что и загадать. Постоянное желание Бокуто уже сбылось, так что нужно было переформулировать его в «вечную любовь» или что-то ещё фантастичнее. Акааши растерялся, потому что никогда ещё не загадывал желаний — никто до этого момента не давал ему повода верить в чудо. Желания были загаданы и даже совпадали. — Бокуто-сан, — в интонации Акааши звучала неуверенность. — А вам не трудно расставаться со звёздами в ваших снах? Из-за меня вы никогда не увидите их снова… Мягкий смех коснулся слуха Акааши. Бокуто подсел ближе и обхватил ладонями его лицо. — Мои сны значили для меня многое, потому что только там я мог надеяться на тебя, — его пальцы на щеках ощущались прикосновением ангела, а голос звучал спокойно и убедительно. — Теперь у меня есть настоящий ты, и это куда лучше, чем сон. Он уверенно поставил точку в этом разговоре поцелуем в лоб: Акааши даже пришлось спрятать лицо в ладонях. Темнота больше не душила — её хватку осторожно ослабил Бокуто.***
— Всё-таки я выиграл спор! — восторжествовал Шоё, вылетая из дома, к которому уже успел привязаться за эти несколько дней. — И где моя награда? Атсуму хрипло засмеялся, оголяя зубы. Ночь висела тёплая, но капризная: тёмно-синий купол неба пугал мглой и завораживал одновременно, шепча порывами ветра свои непостижимые жалобы. — У меня нет ничего, забирай сердце, — ухмыльнулся он. Шоё непонятливо взглянул на него. — Но у тебя нет сердца, — оповестил он разочарованно. «А у тебя — умения понимать намёки», — кивнул сам себе Атсуму. В Хинате любви столько, что хватит на всё население Земли, но на него одного, судя по всему, запасов не предусмотрено. — Жаль, — только и смог выдать он. И вправду жаль. — Интересно, кто из братьев сегодня пал, — перевёл тему Хината, устремив взгляд туда, откуда падала звезда парой минут ранее. Атсуму неинтересно: главное, что не он и не Шоё — и на этом огромное Отцу спасибо. — Главное, что не мы, — пожал он плечами. — Было бы скучно тебя потерять. Хината грустно улыбнулся. — Если бы ты не был всё это время рядом со мной, то я бы полетел тебя искать, — признался он. — Вдруг это ты там летишь с неба вниз с горящими крыльями. Казалось, это маленькое откровение здорово повеселило хранителя. По крайней мере, теперь он знал, что при падении может рассчитывать на беспокойство Хинаты. — Это твоя замена фразе «я тебя люблю»? — смело спросил он, даже не ожидая ответа. — Это самая переоценённая фраза для признания в любви, — искренне произнёс тот. — Но если тебе так хочется это услышать, то… я люблю тебя, — пожал плечами Шоё и улыбнулся так лучисто, как обычно сияет солнце над Токио в полдень. «Хината всех любит», — решил Атсуму, совсем не осознавая, что его Хината любит особенно. — Спасибо, — кивнул он, своим тоном давая знать, что почти не верит в эти слова. И зря. — Это мне стоит тебя благодарить сегодня, — возразил Хината. — Я совсем забыл это сделать, кстати. Когда я к тебе пришёл, то почему-то точно знал, что ты сможешь мне как-то помочь. Поэтому спасибо тебе огромное. К Хинате возвращались прежнее спокойствие и собранность: вот он, старый добрый Шоё, у которого всё под контролем и всё стабильно хорошо. Вот Шоё, которому больше не нужна ни помощь, ни поддержка Атсуму — всё-таки, купидоны работают одни и только одни, а нынешняя миссия, уже завершённая, была лишь проявлением их периодической дружбы. У ангелов по-другому нельзя, да и не получилось бы — у Хинаты слишком много работы, чтобы часто вспоминать об Атсуму в мирное время. — Не за что, — натянуто ответил он. — Обращайся.