Сверхновая

Билд любовался Байблом каждое мгновение, проведённое вместе. Порой ему хотелось до навязчивого зуда на кончиках пальцев взять в руку карандаш и медленно, с благоговейным обожанием, выводить на белоснежном холсте прелестные сердцу черты. Выделить волнующую остроту скул, очертить точенный контур суховатых, но безумно чувственных уст, с нарочной скрупулёзностью и тайным восторгом прорисовать каждый миллиметр сливочного торса, подчёркивая трогательно-прекрасные крылья ключиц, изящную твёрдость мышц груди и рельефного пресса. И, затаив дыхание, с головой погрузиться в ехидную темень глаз, что всегда смотрели с лёгким прищуром, с упоением расправляя ниточки чёрных ресниц. А потом с любовью обрамить смоляными прядями шелковистых волос. Жаль только, Биу не умел рисовать. Но зато отлично фотографировал. Бен оказывался под объективом при каждом удобном случае. Билд хватался за любой проект, лишь завидев на обороте имя своего ненаглядного. Но… парню не хватало обычных фото. Тех, на которых красовался домашний лохматый Байбл, танцующий на кухне в наушниках или жующий последний кусок пиццы, сидя перед телевизором. А всё потому, что его красавец жутко стеснялся появляться в объективе камеры неподготовленным. Да, Бен себя стеснялся, хоть и утверждал обратное. Для него было сущим кошмаром увидеть на каких-нибудь фотках прыщик или пятно на домашних штанах, поэтому Биу попросту не удавалось сделать желаемое. Либо телефон отбирали с воем, либо Байбл встречал его в таком виде, будто они собрались на церемонию вручения премии «Оскар», а не на домашние посиделки с пивасом и чипсонами. Но однажды Билд решился нарушить главную оговорку, прописанную во всех заключённых его музой контрактах: «Съёмка только в одежде. Никаких оголённых участков тела. Приоритет — лицо». — Это что ещё за хрень? — вопросил Бен, входя в комнату и сильно хмурясь. Биу, обернувшись, застыл с открытым ртом, не находя слов, чтобы описать представшее глазам. Чёрные кожаные брюки обтягивали длинные ноги мужчины, ревностно признавая их стройность. На плечах — ничего, кроме куртки нараспашку, словно в смятении открывающей вид на сияющую морозной белизной кожу грудной клетки. Волосы в ураганном беспорядке, а на лице ни грамма косметики. — И тебе привет, дорогой, — напустив на себя невозмутимость, произнёс Билд, не спеша подходить. — Это — мой личный проект. И тебе уже не отвертеться, — Байбл шокировано ахнул. Он продолжил молча ждать, пока фотограф распустит всех помощников, горячо поблагодарив за помощь, и настроит камеру. Удовольствие, с которым Биу фотографировал сейчас, не сравнить ни с чем. Он попросил Бена просто заниматься тем, чем он хочет, совершенно забив на его присутствие. А сам тихонько двигался за ним, точно охотясь за неземной бабочкой, пытаясь поймать её чары в объектив. Байбл, с недоумением поднимающий с пола невесть откуда свалившегося котёнка. Байбл, решивший снять куртку и сыграть на гитаре, откровенно сверкая обнажённым торсом. Байбл, засунувший в рот кусок пиццы, усевшись перед плазмой. Каждое движение, эмоцию, улыбку, смех. Разумеется, Билд знал, что Бен плюнул на свои принципы, подарив ему огромный архив всевозможных физиономий и ракурсов, которые только способен был выдумать. Это поистине бесценно. — Байбл, — тихо позвал он, отложив фотоаппарат. Мужчина остановился у зеркала, пристально разглядывая неровности на лице. Мягкие руки сжали его плечи, заставляя повернуться к парню. Тёплые подушечки пальцев коснулись беззащитно открытого лба, спустились к бархатистым векам прикрытых глаз, невесомо тронув и ощутив трепет, огладили аккуратную переносицу, тихонечко потерев прохладную кожу, и смакующе-неторопливо обвели контуры губ, чувствуя их персиковую нежность. — В тебе восхитительно всё, — проговорил Биу, приблизившись к приоткрытым устам. — Пообещай мне, что впредь не будешь отказываться сниматься со мной дома, на прогулке, везде. Хочу запечатлеть все грани твоей красоты, однажды сведшей меня с ума, — манящие губы дрогнули в усмешке, как и тело в плену обжигающих объятий. Мужчина наклонился, накрывая губы напротив поцелуем, дающим согласие. На всё. Они целовались с ласкающей страстью, позволяя уловить нитки струящегося желания, прошивающего каждый сантиметр сплетённых тел. Руки Байбла избавляли Билда от одежды, ладони исследовали клочки разоблачённой кожи, прислушиваясь к шёпоту огня, что ощущался на них. Мужчина легко подхватил парня на руки, вожделенно сминая напряжённые бёдра. — Бен, — задыхаясь, молвил Биу, пытаясь выговорить внятно, ибо он растворялся в одних только поцелуях, превращаясь в желе, а его вселенная выразительно выгнул бровь, выжидающе оскалившись. — Возьми меня так, на весу. Я готов, — прозвучало как молитвенная клятва, вызывая дрожь. Мужчина не сомневался в словах любимого, но всё же нежно провёл пальцами по ложбинке меж ягодиц, и они с скользящей лёгкостью проникли внутрь, для большей верности помассировав сладко сжимающиеся стеночки. Надёжно прижав хнычущего, остервенело цепляющегося за него парня, рисующего на спине и плечах синяки, к стене, Байбл, покрепче перехватив впившиеся в бока бёдра, начал осторожно входить маленькими толчками. — Не суетись, Биу, — рычащий шёпот, увы, не способствовал усмирению нетерпения, жадный чертёнок наоборот самовольно подался навстречу, тут же зашипев от боли. — Билд, — голос искрился укоризненным спокойствием, и неугомонный чертяга предпочёл заткнуть Бена поцелуем, но извиваться перестал. Мужчина продолжал напирать, несколькими движениями войдя до конца. Оба дышали загнанно, пытаясь свыкнуться с чувством желанной наполненности и тесноты. Руки Биу гуляли по плечам, гладя и царапая, пока ногти Байбла щекотали вспотевшую кожу обвивших талию ног. А затем парень шепнул: — Давай, любимый, исполни мою мечту. Трахни так, чтобы у меня ноги дрожали, — Байбл невольно усмехнулся, качая головой. — Ну что ж… Держись, — снова утробный рык, зверь проснулся и жаждал сладостного крика. Байбл двинул бёдрами мучительно медленно, плавно входя и выходя. А потом постепенно разогнался. Удары становились грубыми и размашистыми. Цепкие пальцы запутались в шелковистых волосах парня, рывком потянув голову назад, так что она ударилась об стену, раскрывая шею для жадных отметин. Биу застонал от боли и стучащего в такт яростным ударам удовольствия, захватывающего каждую клетку. Бен насаживал на себя, не церемонясь. Целовал губы лихорадочно, зло, порой до алого следа. Кусал шею, царапал зубами набухшие тёмные соски, вбивался так глубоко и беспощадно, что, казалось, растерзает на части. Но Билду это… нравилось. Он сам подпрыгивал в унисон распирающему всё пылающее нестерпимым огнём нутро члену, стараясь вобрать до упора. Сам подставлялся под жалящие укусы, захлёбываясь в собственном истошном крике, затихающем в очередном умопомрачительном поцелуе. Сам молил Байбла быть напористее, злее, нещаднее. Потому что так он чувствовал настоящего Байбла. Байбла, которого никто никогда не видел. И не увидит.

Байбл — жидкий огонь. Его яростная страсть ласкала, убаюкивала, рассеивала все бессмысленные сомнения. Его нежность обжигала, проникала под кожу кроткими волнами, согревая неспешно, но навсегда. Его неестественно хрупкая красота, которой Байбл так стеснялся, на самом деле — сверхновая, на которую нельзя смотреть, не прикрыв глаз.

Но сейчас, бурно заливая спермой мокрые животы и ощущая внутри расползающееся горячее тепло, видя хмельное лицо и растянувшиеся в сытой ухмылке губы, укрывая их нуждающимся поцелуем, Биу понял, что, похоже, сверхновая в его руках. И он сможет лицезреть её вечно.