Табу на прошлое (альтернативная концовка)

* — Дазай, догадываешься, зачем я тебя позвал? Мори сидел в своем кресле, опустив голову. Подушечки его пальцев едва соприкасались, и Осаму холодок пробрал от этой атмосферы. Такая нагнетающая, такая мрачная. Босс давно не вводил Дазая в ступор, но сегодня ему это удалось, как в первый раз. Парень ничего не ответил, но тоже потупил взгляд: пальто сползло с одного плеча. — Дазай, сегодня утром… — Мори выждал театральную паузу, — мне позвонила медсестра. Он просто перестал дышать. Время смерти — восемь утра сорок две минуты. Осаму застыл, сам переставая дышать. Глаза округлились, он открыл рот и закрыл его, не находя подходящих слов. Колени резко подкосились, и лишь силой воли он не рухнул на пол. Новость была, мягко говоря, ошарашивающей. Как? Как это произошло?! Когда? Восемь часов сорок две минуты… — По-поче-чему? — Дазай почувствовал соленые слезы на своих губах. — К-как это произошло? Как?! Последнее слово он выкрикнул, вскидывая голову и заглядывая прямо в глаза Огая. Мужчина ответил абсолютно равнодушным взглядом. — Я с самого начала говорил, что никаких гарантий нет. Соболезную. Можешь идти, у тебя на сегодня отгул, тело перевезут вечером, еще успеешь. Дазай кивнул, глотая солено-горькие слезы. Пошатнулся, поворачиваясь спиной к боссу. И медленно побрел к выходу, еле передвигая ноги. Прошел по коридору, игнорируя удивленные взгляды коллег, их обеспокоенные оклики. Он почти не видел, куда идет, за пеленой слез: действовал на автопилоте. На улице прохладно, и кожа покрылась мурашками, но парень так и не натянул рукав. Плечо жгло осенней промозглостью, холодный ветер обдувал мокрое от слез лицо. Прохожие обходили Осаму стороной, брезгливо фыркая, некоторые бросали сочувственные взгляды, но все шли дальше по своим делам. «Моя вина… — крутилось в голове у парня. — Его смерть на моих руках. Забавно волноваться об этом сейчас, когда число убитых мной перевалило за сотню. Но все же виноват я». Он пошатнулся, поворачивая в ставший родным за месяц переулок. Скрипучая вывеска. Он толкнул дверь и, не здороваясь, прошел в знакомую палату. Ничего не изменилось, кроме жуткой, пробирающей до дрожи тишины: писка аппаратов резко стало не хватать. Чуя лежал, как и раньше, разве что и без того бледная кожа стала еще белее. Руку обожгло холодом чужого тела. Было так непривычно ощущать под ладонью не теплую и мягкую кожу щек. Кажется, Дазай впервые задумался, что же такое смерть. Он больше не сможет так сделать, никогда. Не сможет заглянуть в голубые глаза и услышать издевательское «шпала». Не услышит едкий смешок и не получит с ноги в живот под хохот напарника. Больше не будет напарника, больше не будет друга и не будет надежды на счастливое будущее. Жизнь перевернулась в один момент, и момент этот на самом деле был даже не сегодня, а в ту самую секунду, когда парень позволил обиде взять верх над собой. «Прости меня, — голос дрогнул, и слеза упала на грудь Накахары. — Прости, моя вина… Прошу, ответь хоть что-нибудь». «Чуя, ты же знаешь, что я идиот? Я не хотел». «Пожалуйста, не оставляй меня одного. Я должен умереть раньше из нас двоих». «Чуя, я… Я тебя люблю. Жертвенная любовь, как назвал это Мори-сан. Просто, пожалуйста, помни, что я тебя люблю. Это очень важно для меня». Дазай еще несколько минут просто молча смотрел на Накахару. Он бы все отдал за то, чтобы сейчас кто-нибудь сказал, что это розыгрыш, одна большая несмешная шутка. Или он сам в коме, а это что-то вроде ночного кошмара. Но нет, реальность, жестокая и суровая. Глупо в его случае задавать вопрос «за что мне это?», да Дазай и не пытался. Он просто сидел и гладил Чую по волосам, глотая слезы и шепча слова извинений. — Прости и за это что ли, — выдохнул Осаму и легко-легко коснулся холодных губ Чуи своими. На секунду, невесомо. Подсознание хотело получить за это под дых, но нет, ничего. Совершенно. Мертвые не дерутся и не язвят. И это как-то очень страшно, зная характер Чуи. Так ненормально для него. Дазай еще несколько минут смотрел на рыжего парня, потом выдавил подобие улыбки и снова провел ладонью по его волосам. Он уже собирался уходить как вдруг до него донесся голос. Он как будто звучал у него в голове. Это голос твердил: «Он не умер! Это ошибка! Он жив! Ты ещё можешь его спасти!» Глупо… Слишком глупо, чтобы поверить в это… Но Дазай был в отчаянии. Он аккуратно наклонился к лицу Накахары и… почувствовал слабое дыхание! Это казалось безумием, но это было так. Поверить в это было трудно, а не верить было невозможно. Ещё бы. Ведь сейчас у Осаму была хоть какая-то надежда. Он кинулся в кабинет к Огаю, с порога крича: — ОН ЖИВ! ОН НЕ УМЕР! ОН ЖИВОЙ! Мори как можно спокойнее начал диалог: — Дазай, ты понимаешь что это невозможно? Я сам… Шатен перебил его, не желая слушать: — НЕ ВЕРИШЬ МНЕ, ИДИ САМ ПРОВЕРЬ! Делать нечего. Пришлось идти. По-другому Дазай бы не отстал. Когда они подошли к холодному телу, у суицидника защемило в груди. Огай наклонился к Чуе и тут же вызвал медсестру. Когда та пришла, он сначала отчитал её, опустив ниже плинтуса, а потом велел срочно вернуть Накахару в палату. Осаму стоял и молча ждал, что скажет босс. Тот в свою очередь лишь повернулся в сторону подростка и виновато произнёс — Прости. Больше он не сказал ничего. Дазай же побежал в палату и, сколько его не выгоняли, он всё равно рвался туда. В конце концов медсестра сдалась, позволив ему оставаться с Чуей. Он не отходил от него день и ночь, в надежде на то, что Чуя очнётся. Прошла неделя. Началась вторая. И вот утро четверга. Дазай сидел на стуле, сложив руки на койке и положив на них голову. Тут он почувствовал движение под одеялом. Шатен дёрнулся, подняв голову настолько резко, что перед глазами всё поплыло. Сфокусировавшись, он увидел приподнявшегося с постели напарника. — Чуя! Господи, слава богу ты очнулся! Как ты себя чувствуешь? Накахара перевёл на него взгляд и прильнул к его губам, прекращая этот поток слов. — Ты идиот, Дазай. Но здесь я только ради тебя. — Его лицо не выражало эмоций. — Ты слышал меня? — с неподдельным интересом спросил Осаму. Чуя ухмыльнулся. — Я тоже люблю тебя. Я никогда не любил никого так сильно, как тебя. Прости за то, что наговорил тебе тогда. Табу — это табу, и его нельзя нарушать. Он отвёл взгляд. По щекам шатена потекли слёзы. Он обнял рыжеволосого, тихо прошептав: — Прости меня. Я люблю тебя. Люблю. И никогда больше не причиню тебе таких страданий. Они сидели, прижавшись друг к другу, не желая отпускать…