За барной стойкой

Барная стойка неудобная, твёрдая, и совершенно точно подходит для быстрого спонтанного секса. Кару перегибается через вычищенную собственноручно столешницу, мимолётом думает, что нужно будет ещё раз пройтись по ней полотенцем, чтобы скрыть мокрые отпечатки ладоней, но тут же забывает об этой мелочи, потому что скользнувший в него во всю длину член вновь выбивает заглушенный стыдливый стон. Кирилл двигается ровно, чётко и — не церемонясь. Он крепко держит Кару за бедро, так крепко, что боль от цепких и сильных пальцев даже немного отвлекает от бешеного удовольствия, которое накрывает с каждым новым толчком. Кирилл чересчур возбуждён, его член — ровный, налитый — входит упруго, ритмично, в том темпе, от которого у Кару глаза мокнут. Кару обмякшие колени уже не держат, и ему бы хотелось уже разлечься где-нибудь на здоровенной кровати, и чтобы Кирилл над ним, на нём своим весом, своей силой... Но случайный секс и хорош тем, что страсть вспыхивает, как огромный пожар, и не утихает даже в неудобнейших позах и экстремальных местах. Вот такая страсть и настигла их — закрывшего смену бармена и его особого гостя, когда конец рабочего вечера оставил их, наконец-то, без лишних глаз. Кирилл любуется стройным прогибом спины, задранной в спешке рубашкой и упругой задницей с красными отпечатками шлепков на ней. Власть над телом заводит. Он в запале, в каком-то неебическом угаре перехватывает тонкокостную руку Кару и заводит её за спину так, чтобы бармен под ним заскулил от неожиданной боли, но тут же расслабился и позволил дотрахивать себя, натягивая его за заломанную руку. На Кару давит всё: скуренный на двоих с Кириллом косяк, пропитанный алкогольным и табачным дурманом зал, прожигающий взмокший затылок взгляд и это чёртово обездвиживание, что не даёт дотронуться до самого себя и наконец-то получить желанную, но недоступную разрядку. Кару кусает губы, хнычет, чувствует у себя по щекам прохладные слёзы и сбивчиво выстанывает "Быстрее, быстрее, быстрее..." А Кирилл, заведённый не столько возможностью быстро сбросить скопившееся за месяцы напряжение, а заведённый самим Кару, таки срывается на точные, скорые движения бёдрами. Он входит последние разы твёрже, крепче, ровно до конца, прижимаясь всем пахом, а Кару под ним извивается, царапает чёрное дерево стойки и аккурат в тот момент, когда Кирилл накрывает его член своей огромной мозолистой ладонью, изливается с воем. Чтобы прийти в себя, натянуть спущенные до пола брюки и хотя бы поправить развязавшийся галстук, Кару нужно несколько минут, а по ощущениям — вечность. Онемевшие пальцы не гнутся и дрожащие ноги не ходят нормально, но оставшийся вполне рабочим язык пытается сказать твёрдо, хотя всё равно заплетается: — Ждём вас завтра вечером ровно в десять, Кирилл Владимирович.