Алик! Скажи, а я хороший человек?

***

— Та и по факту: виноват, товарищ командир. — на выдохе проговаривает Витя, поджав губы. Виснет задумчивое молчание, которое, откровенно говоря, не радует обоих. Парень кидает быстрые взгляды на собеседника, пытаясь разглядеть сидящего напротив, но при этом опасаясь, что его раскроют, поэтому в конце концов опускает глаза и рассматривает пол. Старый, потресканный, обмазанный чем-то цемент не вызывает доверия. Как и всё в этом прогнившем паршивом месте. Невозможно смотреть на это. Мерзко.       Наконец-то подняв серо-голубые глаза, Витя чуть подрывается вперёд, но останавливает себя и просто наклоняется: — Алик! Скажи, а я хороший человек? — этот вопрос не даёт покоя. Заставляет голову болеть от размышлений, которые ни к чему так и не привели парня. Свое мнение никуда не годится. Он спрашивает у Алика. Будто бы только Волков знает верный ответ. Но он молчит. Задумчивый, погружен в свои мысли. Взор серых глаз застыл на где-то еле-видимых трещинах в стене. О чём он думает, догадаться не сложно. Но это всё равно напрягает.       Сложив перед собой руки, не оборачиваясь на собеседника, бывший афганец продолжает утопать в мыслях. Пока наконец-то не озвучивает их: — Я вот всё думаю, зачем я ему гранату в трусы засунул? — хороший вопрос. Не прикопаешься. Действительно заставляет задуматься и погрузиться в тишину.       Здесь не слышно ничего, кроме редких разговоров тех, кто сейчас в коридоре, и таких же редких, но спешных шагов. Здесь все мертво и звуки тоже. — Ну, заслужил. — неуверенно отвечает Витя, передернув плечами. Исподлобья глядит на Алика, отзеркалившего его жест.       Взор серых глаз был настолько пронзителен, что хотелось спрятаться хотя бы под стол. Он без слов может рассказать о нелёгкой жизни бывшего афганца, но никак не о его переживаниях и мыслях. Это, походу, и есть тот момент когда говорят: один взгляд дороже тысячи слов. А Вите он явно дороже. Алек тихо усмехается и качает головой. Тот неловко приподнимает уголки рта и принимается ждать, что всё-таки произойдет дальше. — По-моему, никто этого не заслуживает. — проговорив это, Волков подрывается с места и следует в сторону двери. Больше находиться здесь не имеет смысла, да и не хочется. Всё, что было нужно, он взял.       Парень чувствует прикованный к себе взор серо-голубых глаз, отчего становится неуютно и хочется скорее уйти. Это не трусость. Просто желание покинуть место, где некомфортно. Алек в это верит. — Если тебе будет легче. Я тоже нехороший. Выхо… — «жу» не успевает договорить Волков, когда оказывается остановлен. — Алек, стой! — он вопросительно оборачивается, а когда по ту сторону двери спрашивают «Все?» молчит и, чуть приподняв брови, вопросительно смотрит на подошедшего к нему Витю, чьи омуты глядят вопрошающе. Снова появляется странное ощущение дискомфорта внутри, но лицо Волкова остаётся спокойным. — Подожди… пожалуйста. — просит тот. Видно, что нервничает. Но что именно, заставляет Витю это делать, Волков не понимает. Склонив голову на бок, глядит выжидающе. — Чего ещё, Витёк? — Алек глядит снизу вверх, а в голове невольно мелькают события почти трехлетней давности, если не больше. Он уже простил друга, хотя временами было тошно смотреть на него. Волков не любит враньё. «Волковы не врут» ещё с детства слышал Саша от родного отца. И не терпел, когда врали ему4. Да он был командиром ОПГ и там без вранья, казалось бы, никуда. Но Алек никогда не поступал столь подлым образом. Шутил. Но в каждой шутке есть доля правды. Хоть и в правде нет силы. Так считает Волков, уже давно успевший разочароваться в жизни. А Витя врал. Много врал. Но только потому что запутался. Ведь так верно? — Прости, командир. — снова прозвучавшая в звонком голосе просьба. Это заставляет вырваться из мыслей и перевести на Витю взор, к сожалению, не выражающий ничего, кроме тоски, запрятанной где-то глубоко внутри. — Да давно уже. — отвечает Алек и, похлопав того по плечу, собирается уйти. Что явно не входит в чужие планы.       Витя боится, что это последняя их встреча. Хотя с другой стороны этот факт подталкивает его к тому, чтобы совершить что-то глупое, что-то неисправимое. Терять уже всё равно больше нечего. — И за это тоже. — произносит Витя и стыдливо, словно пацан, опускает взгляд в пол. А после, вновь подняв его, встаёт на цыпочки и затягивает друга в поцелуй. Потерять его уже не страшно. Всё равно, взяв вину на себя, Витя будет гнить здесь до конца своих дней. А это так, на прощание.       Волков явно не ожидал ничего подобного. Даже то, что его ударят было более ожидаемым, нежели поцелуй. Но несмотря на всё «удивление» парень улыбнулся и перед тем, как отстраниться сам аккуратно коснулся чужого запястья в подбадривающем жесте. Тот улыбнулся. — Ну всё- всё. — проговаривает Алек, заглядывая в серо-голубые глаза, обладатель которых поражен, что его не грубо оторвали от себя, не отшвырнули и не ударили. Без слов Алек даже подбодрил его. Волков не привык выставлять свои чувства напоказ, поэтому этот жест стал чем-то особенным. — А то сейчас вообще отсюда не уйду.       Витя снова неловко улыбнулся и отвёл взор. А после подался вперёд, уткнувшись в чужое плечо: — Я буду скучать. — как же не хотелось его отпускать. Сложно было представить себе, как будет жить дальше. Без него, его тупых шуток и искренних улыбок, без серых глаз и без того, чтобы охранять его сон от кошмаров сидя под дверью.       Да, Витя грешил подобным, но за грани никогда не переступал. Как только шаги оказывались поблизости, след бывшего афганца исчезал, словно его тут и не было. — Я что-нибудь придумаю. — шепчет Алек, аккуратно коснувшись чужого затылка и притянув ближе. Обещание пустое. Ведь оба знают, что выбраться из такого места непросто. Но именно эти слова зарождают в душах обоих надежду, которой порой так не хватает.