он глушил все сразу: и дух, и разум. мальчик пил до рвоты, курил до спазмов, пачкал кожу: пятна, рубцы и язвы — черная грязь чернил. он топился в ведрах с зеленым дымом, он бежал по трассам амфетамина, годы и километры летели мимо, тело стиралось в пыль. андрей орловский, мальчик, 2018
Холод по спине — вот такое от него было чувство. Волков весь вечер знал, ощущал позвонками, как в него впивается острый прозрачный взгляд. В узких коридорах Икры Олег уже слишком пьяный, чтобы играть в не-гляделки, и, едва касаясь голым плечом чужого — в прозрачном шелке, он смотрит в глаза — зрачки у него бешеные. Но ничего не происходит — парень просто улыбается, а затем ускользает. И (Олег вспоминает теперь об этом каждый божий день), если бы он тогда не обернулся, подмигивая, может, ничего бы и не произошло. Но все произошло. В подвале очень низкий потолок, комната с десять метров — здесь совсем другая музыка, Олег сюда никогда не спускался и среди качающихся под мягкий хаус полуголый тел чувствует себя нелепо. А этот лис, заманивший его, теперь стоит у стены, двигаясь так, словно получает самый долгий и желанный оргазм — и даже бедра у него дрожат совсем не в ритм. Он приоткрывает глаза — сразу в Олега. Облизывается. Какая-то девчонка подплывает к нему, и они трутся медленно горячими телами. Потом целуются, и Олег смотрит ему в глаза, привороженный — лис вдруг ухватывает девчонку за затылок и трахает ее языком, распахивая мокрый рот широко и мерзко. И охуенно, конечно. Олег стоит у стены, не сводя глаз, пока не слышит рядом: — Хочешь так же, кис? У нее пергидрольный блонд, светящийся в неоне, и вся она словно барби из двухтысячных — в джинсе и цепях, тощая, почти плоская. И Олег жалеет, что не хочет ее, она как будто очень красивая. Все время тянуло на этот ебаный героиновый шик. Олег ухмыляется сам себе, вспоминая чужие зрачки. — Я тебе не киса. Она жмет плечами, глаза у нее тяжелые и блестящие: — Когда чего-то хочется — можно просто попросить. Олег злиться, и пьяная обида на эту суку пробивает виски — иди ты нахуй со своими советами. Его удел — смотреть и хотеть, молча. Наверху теперь другой мир — и все эти резвые заряженные танцы не кажутся такими охуенными. И Олег вызывает такси уже на улице, с трудом попадает в карту, путая переулки. — Эй! Олег не думает, что это ему, пока чья-то ладонь не ложится на плечо — охуеть. Это подмигивающий рыжий смотрит на него — он тяжело дышит, и у него мокрое лицо, блестит шея. — Поехали ко мне, — на губах оскал, и быстрый язык, тот самый, блять, мелькает меж зубов — он, кажется, чем-то объебаный. Олегу хочется, но Олег не будет. — Сори, но я еду домой, — на самом деле он хочет сказать — диктуй адрес. — А где ты живешь? — рыжий заискивающе вертится перед ним, запрокидывает голову, заглядывая Олегу в глаза. — Отъебись, окей? Я не по этой теме. — А по какой? Олег старается смотреть вперед, выше рыжей головы, чтобы не принять тупое решение — пьяный мозг не может выбрать, чего он хочет больше — спать или чтобы в жизни наконец-то произошло что-то интересное, а потом он чувствует, как чужая ладонь цепляется за край его брюк. Ну, оно и произошло. Они едут по ночным линиям, Олег чувствует, как узкая шустрая ладонь ощупывает его бедро, почти заползает к паху — и водила поглядывает в зеркало тяжело, но молчит. Высаживает у арки, не заезжая. — Ты че стеснительный такой? Я — Сережа. — Олег. — Мощно, тебе идет. Ты весь такой знаешь — монумент, — этот Сережа засмеялся, он шел быстро, слегка подпрыгивая, той самой нелепой походкой самого странного мальчика в классе. Они поднимаются по бесконечной лестнице под самую крышу — и оказываются в широком коридоре, под ногами тут же скрипит пол, воняет старостью, сыростью, травой, и всюду стоят странные вещи. — Был здесь когда-нибудь? — он оборачивается, блестя глазами, и снова подмигивает. — Нет. — Популярное место. — Траходром типа, — кисло ухмыляется Олег, ему нужно еще выпить — все краски вечера рассеиваются, романтика момента перестала действовать еще в такси, и права была перегидрольная сука — надо было брать сразу, не отнекиваясь от желания. — Ха, — Сережа смеется, идя вдоль дверей, некоторые из них приоткрыты, и Олег расплывчато видит какие-то комнаты и каких-то людей, и они, кажется, здороваются с ним. — Это цитадель созидания, Олег. А я — ее матрица. — Понял, — насмешливо кивнул Олег, заходя вслед за Сережей в высокую, скрипящую дверь с лепниной. Он и не такую хуйню, бывало, слушал. Комната оказывается больше, чем однушка Олега — огромное окно и огромный матрас на полу, а вокруг — хаос каких-то предметов и вещей. Ни шкафа, ни стола, ни холодильника какого-нибудь. Зато много цветов — Олег смотрит на расставленные по полу букеты, с первого взгляда находит штуки три. Желтый свет тяжеленной люстры с советскими кристалликами сменяется красной тусклой подсветкой — Сережа щелкает чем-то у двери. — Ну, раз тебе траходромы милее. — Реально живешь здесь? — Олег оборачивается. — Нереально. Ты представить себе не можешь, как я здесь живу. Олег действительно не может — наступает лютый рассинхрон и дереал. Этот Сережа теперь кажется незнакомым, неприятным, нежеланным, комната — тревожной и чужой, и, кажется, упущен момент, когда бы сработал догон, и остается только осадочная мысль, разрушить себя до конца. Сережа снимает свою прозрачную кофточку — кидает куда-то на пол, Олег неловко стягивает ботинки. — Забей, — кидает Сережа, падая на матрас, он застелен в несколько слоев какими-то тряпками, одеялами, рядом оказывается большой ковер со…смешариками. Сережа замечает взгляд, смеется: — Мой любимый — Пин, а твой? — Я не смотрел особо, — Олег нелепо оглядывался по сторонам, не понимая, что именно хочет найти. Один на один с этим рыжим оказалось не так сладко, как в фантазиях. И холод подступал к спине. — Слушай. Извини, я поеду, наверно. — Выдавилось с трудом. Сережа оскорбленно вскочил: — Не нравится здесь? — интонация была не то злой, не то расстроенной, Олег слабо соображал и теперь больше всего хотел почувствовать запах дома, а не травы, сандала и каких-то духов. За окном послышались чьи-то визги. Классный вид, рассеянно подумал Олег, смотря вдаль. — Нравится. Просто…сори, настроение ушло. — Я не понравился? — Сережа скривился. — Рассмотрел поближе? — Да нет же, — ситуация была сюр, кажется, у Олега происходило выяснение отношений с угашеным парнем из клуба, которого он знал меньше часа. — Ты классный, просто не думаю, что… Блять, че я вообще оправдываюсь? Олег пошел к двери, а потом случилось главное, то, что определило все. Сережа подошел, чуть ли не повиснув на олеговой руке своим полуголым телом: — Ты мне понравился очень. — Он внимательно посмотрел Олегу в глаза — и тот понял, что все, пиздец. Это было начало ебейших качелей. Он его, блять, реально приворожил. Мгновение назад Олег хотел все поскорее забыть, а теперь мечтал запомнить все детали — какие у этого Сережи блестящие губы, как у него на ресницах отливают красным блеском блестки, какой он худой и неровный — в пятнах, веснушка, шрамах, и как же ебано в этой комнате воняет сандалом. Сережа прижался ближе, так интимно, будто между ними не один час, а годы, почти касаясь губами плеча: — Не уходи, Олег. Побудь со мной, — он тяжело дышал, — хотя бы одну ночь. Я же чувствую, что это все, — снова выдох, — это все не случайно. Я чувствую. То, что Сережа чувствовал, Олег прекрасно понимал — глаза у него блестели, и он нервно мялся с ноги на ногу, и смотрел так, что… Короче, как там, в подвале. Почувствовав это сомнение за долю секунд, Сережа дернул Олега не себя, еще, еще и еще, пока они не дошагали до промятого продаваленного матраса. Сережа толкнул его одним движением — и Олег поддался. Сережа скидывает брюки, стаскивает маленькие трусики, седлает его сразу же, притираясь голым телом по жесткой ткани брюк. Он усыпан веснушками и шрамами, и они розовеют в неоновом свете, и поблескивают едва заметные волоски в паху. — Как ты любишь? — А ты? — Олег никогда не говорил о вкусах. Сережа наклонился, почти касаясь губами олегова лица — и длинные мягкие волосы начали ласкать плечи. Олег понял, что боится коснуться его. — Я люблю, когда меня трахают до потери сознания, сечешь? — И облизывается вновь. — Резинки есть? — Да, — Олег выдыхает тяжело и шарит рукой по карманам, и теперь накатывает столько всего — блять, он пьяный, и сейчас обязательно облажается, и будет не ебля до потери сознания, а просто потеря сознания. Сука. Сережа встает и идет к груде каких-то вещей — слишком откровенный. Он такой бесстыдный в этой обнаженности, что Олегу хочется так же — он нащупывает наконец презик, стягивает брюки, привставает, скидывая майку, стягивает трусы, и обернувшийся Сережа говорит только: — Какой ты охуенный. Он подходит, кидая смазку куда-то в ворох одеяла. А затем перекидывает через Олег длиную худую ногу и разворачивает, как фокусник, ладонь — маленький зип прижал пальцем: — Для настроения, — он улыбается как нежный лис, как дьявол, и, кажется, в одном человеке не может быть столько разврата, столько секса. Олег молчит — Сережа быстро облизывает мизинец, окунает в маленький пакетик. Трет, облизывается, глотает, водит во рту языком, улыбается, и тянется вновь, теперь указательным — Олег понимает, что это гостевая порция. Для него. Возможно, это был лучший секс в его жизни, а возможно худший — Олег не мог понять, что именно он чувствует — ему страшно и охуеннно или ему просто страшно, или ему просто охуенно. Сережа встает в коленно-локтевую, сначала держится, упираясь руками в пол, потом падает в него лицом, изгибается как в красивом порно, просит глубже, просит жестче — в какой-то момент все превращается в нон-стоп долбежку, и от напряжения Олег чувствует, что даже кончить не может, все в паху начинает болеть, от желания сводит лопатки, вдоль позвоночника что-то ползет, а виски давит, как будто сережины стоны, смешанные со всхлипами, пытаются лопнуть его голову. Сережа соскальзывает с члена, разворачивается, валит Олег обратно на спину — селдает, и мокрые шлепки о кожу заполняют все, кто-то начинает стучать по батарее или это какой-то колокол, Олег начинает сходить с ума. Сережа даже не касается себя — он впивается ногтями Олегу в бедра, откидываясь. Потом он сосет — долго и томно, скорее даже лижет, словно ест мороженое, и Олег чувствует себя смущенно от такой откровенности, но рука сама тянется к чужому затылку — он слышит, как все булькает и хрипит в чужой глотке, и насаживает, не в силах остановиться, пока судорога не сводит все тело. Сережа вылизывает пальцы, потом ладони, потом лижет остывшие шлепки спермы с олегова живота, ему волоски попадают в рот, он фыркает, и от стыда хочется не вспоминать об этом. Олег выходит из комнаты в огромный коридор и чувствует, как сырость приходит на смену плотному запаху смазки, спермы и травы, сандал уже не пронюхать. Он едва проходит пару метров, как открывается одна из дверей. — О, натрахались? — высокий парень с коротким белым ежиком смотрит на Олега с ухмылкой, захлопывая дверь и начиная шагать вперед. — Ага. — Поссать идешь? — он оборачивается. — Да, — Олег отвечает, но на самом деле смотрит только на то, как дракон и волк на чужой широкой груди сливаются во что-то единое и очень страшное. Олегу хочется пить. И чешутся ладони. — Погнали, покажу. Туалета два — один без дверей, и Вад, так зовут дракона из соседней комнаты, гостеприимно уступает закрытый. Олег слышит звонкое журчание чужой мочи через стенку. Потом смыв, потом шаги. Потом он припадает к холодному кафелю лбом — он пиздец, как встрял. Сережа в комнате, едва закрывается дверь, перерывает постель. Скидывает шмотки, одеяла, даже двигает марс — куда, блять, кинул этот зип. Потом находит, вмазывается еще — кошерно, с подарочного издания Делеза, дышать всегда нравилось больше — легкое покалывание, как заморозка или разряд. Саднит — он растирает нос, пока не слышит приближающиеся шаги. Цель номер один на всю оставшуюся жизнь: этот Олег. — Я поеду, наверно, — Олег поднимет с пола футболку. Ему нужен душ, еще ему нужно подумать. Еще он устал, очень хочется спать, но не чувствует сонливость. — Иди сюда, — Сережа раскидывает руки. Целуются хищно, впервыйно — у Сережи мокрые губы, он крепко, почти до скрипа врезается зубами, лезет языком до самой глотки, Олег чувствует, как неприятно саднит небо. Сережа снова улыбается как там, в подвале, блестят глаза: — Ты же помнишь, что это все не просто так? Звучит ужасно, но Олегу начинает нравиться. — Помню. — Запиши тг. Сережа смотрит как Олег утекает в предрассветную тьму арки. Цель номер один на всю оставшуюся жизнь: Олег. Да. 05:13 давай пересечемся еще 05:13 Конечно Я напишу как просплюсь Хотя хз Смогу ли Сережа лежит на матрасе до утра — смотрит в скинутый презик на полу, потом смотрит в потолок, потом решает проверить — закрыта ли дверь. Закрывает. Потом закрывает окно. Потом зашторивает. Пишет еще: 08:34 тебе понравилось? Еще: 09:13 ты охуенный Еще: 10:47 игноришь? я заебал да? Еще через час Сережа чувствует, что разодрал щеки и, кажется, снова болит шестерка. Через четыре часа смена. 12:06 Я спал Ты че так и не уснул? 12:07 нет думал о тебе Телефон в руках такой горячий, Сережа не выпускал его уже шесть часов. Красная подсветка начинает мигать по правой стене, и в глазах пульсирует. 12:07 Я в ахуе если честно Обычно я так себя не веду 12:07 как????? 12:08 Не могу сказать Но Блять Олег потер слипающиеся глаза. Он почти не спал — скорее ворочался, просматривая в голове мутирующие картинки. В комнату бил холодный белый свет, а спина была такой мокрой, что липла простынь. Первые секунды трудно было понять, где он и кто, кем был этот рыжий из Икры — фантомом, фантазией, реальностью. За ночь Олег прожил цикл своих стандартных трехмесячных отношений, и теперь чувство полного опустошения перебивалось чувством переполненности — он хочет никогда больше его не видеть? или он хочет видеть его всегда? Кто он такой? Где он живет? С кем? Зачем? Сережа присылает бесконечные знаки вопроса, и Олег дописывает: 12:13 Мне хуевато Не надо было после алкашки Он не уточняет, что именно, не надо. 12:13 да алкоголь зло но вчера был качественный продукт Это был первый звонок, но Олег его не услышал, потому что получил кружок — Сережа стоял в ванной абсолютно голый и мокрый, вертелся перед огромным зеркалом, а все вокруг было уложено мелкой голубой плиткой. Идеальное сочетание с его волосами — кажется, Олег впервые увидел его при свете дня, бледного и худого, с красноватыми пятнами на боках и бедрах, с сероватыми полосами на ляжках и руках. Он вертелся, как на витрине, говоря так, будто сидел напротив, сухой и в одежде — я работаю до среды приезжай в среду или давай я приеду или знаешь — он выгнулся, словно потягиваясь — мы можем куда-то сходить и вообще пора пригласить меня на свидание я как будто бы заслужил да? я люблю розы Ну и как тут, блять?! 12:20 Кинь адрес И на Ваську поехал белый букет. А жизнь Олега поехала в сторону самого романтичных отношений в жизни. Точнее, он так думал. Потом Олег думал о нем каждую секунду — Сережа учится на заочке, на философии, рисует, еще пишет, еще даже чуть-чуть пишет на драм-машине, все его друзья — какие-то классные и андеграундные ребята, а сам он — самый талантливый человек в мире. Каждый вечер он записывает голосовые — по пять минут, один раз даже девять — рассказывает все, интересное и странное, сегодня вот, что в их рестик приехал какой-то там писатель, Олег не знает такого, и так выясняется, что Сережа еще и все знает — все-все читал. Олег в ответ может предложить разве что подходящий под ситуацию мем, или цитату из Короля и Шута, или, вот, из последнего — он читал Трудно быть богом. У Сережи яркие голубые глаза, и, кажется, очень много вариантов себя. Как-то пишется: 11:34 Привет зай Зай — становится полумемом-полуправдой, неким обращением-полупокером, то ли намекающим, что, мол, вот-вот и начну писать любимка, то ли наоборот — увеличивающим и остужающим дистанцию своей шутливостью. Но прикол остается в игноре. День. А потом и вечер. Олег уже восемь часов смотрит Офис вперемешку с Гордоном Рамзи по телеку и тревожно косится на телефон. В 20:32 пишет: Ты че весь день спишь? Зай Это уже так, для пикантности. В 22:45 становится волнительно — у Сережи таинственное недавно сменяется онлайном. И все. Никто Олега не читает. Нихуя себе — так дела не делаются. Че то случилось? Я же вижу ты здесь Окей Злость находит Олега очень быстро — отбивающим мясо на кухне. Сегодня договорились о вечере, и Олег ждал этого вечера весь день. План был разработан на все случаи — рестик забронен, маршрут ночной прогулки построен, пиздатое вино куплено и даже, блять, тачка в каршере взята, и мясо, на всякий, если невкусно будет. Неужели сложно нахуй написать, что не получается. Вот эти, блять, полупокеры Олега больше всего и бесили. Но на звук уведомления все равно бежал. 23:13 давай не сегодня 23:13 Я понял уже И все. Был в сети недавно. Сережа говорит себе — так нельзя и так не нужно. А потом снова роется в этом кошельке с заедающим замком — он уже двадцать четыре раза за сутки выложил все чеки и мятые купюры, высыпал мелочь, сложил обратно — и по новой. В комнате так жарко, блять, и ничего нет, пустые ебаные ящики с кучей мусора. И ничего вообще. Да и хуй с ним — Сережа сидит на полу долго, тот дохлый презик так и прилип к доскам как раздавленная медуза, хотя новых вокруг успело появиться достаточно, не прижились. Он не спал три дня, и теперь слух был достаточно хорош — Сережа пытался сосредоточиться на каждом звуке. Ждал, когда уже скрипнет соседняя комната. И она заскрипела — сначала зазвучали шаги, потом грохнула дверь, зазвенел чей-то смех, сука, ну, почему не один. Потом время шло очень долго — Сережа пытался в ожидании скрутить блант, но это полная хуйня. Смотрел какие-то видосы про геев-масонов в Голливуде, играл в зомби ферму, смахивал летящие без конца сообщения Олега. Олег, прости, я знаю, я очень спешу, я скоро отвечу. И все время прислушивался — когда уже стихнут эти глухие стоны за стеной. И наконец-то. Вад открывает голый, конечно, и голая Марго на диване кокетливо сводит ноги. Из комнаты несет мужским аксом и сексом, и Сережу впервые начинает тошнить от этой вони. У Вада губы блестят, и он хищно облизывается, и смотрит молча сверху вниз, пока Сережа не выдавливает: — Привет. Привет, Марго. Слушай, у тебя есть здесь что-нибудь? — Не понял, — скалится Вадик. Все он, сука, понял. — У тебя же всегда есть, — получается как-то уебищно тихо. — Слушай, — Вадик положил на худое плечо свою лапу, — тебе бы паузу взять, у тебя свет ваще не гаснет в оконце. — Сейчас в другом дело. — Разговор с Вадом снова был унизительным, Сережа чувствовал, как Марго печет его насмешливым взглядом. А казалось, они друзья. — Да знаю я твои дела, бля, — Вадик вдруг щелкнул его по носу, а затем улыбнулся, — десятка. Десятка слетает с карты. Вад приглашает, говорит — че ты, заходи — улыбается. Марго хихикает. Сережа чувствует странную тревогу, но недолго. Олег чувствует себя кинутым. Но недолго. Три дня пролетают в зале и тиндере, но все хуйня. Второй звонок звенит оглушающе. Кружок прилетает в 22:12, в пятницу. Сережа лежит на своем многозаправленном матрасе, и рыжие волосы разлетелись по полу, у него та самая улыбка, и от этого волнительно и мерзко. Он говорит долго — привет олег слушай хуево вышло да я не ответил тогда я о тебе все это время думал — Олег видит, как тот вьется, словно не находя себе места, а глаза нежно блестят — давай погуляем давай я приеду и вообще я тебя переприглашаю на вечер я же кинул да я не хотел — смеется и кладет телефон так, словно Олег лежит напротив, от этого случается ужасное — что-то грохает в груди, Олег закрывает глаза — жестко поменялись планы понимаешь давай сходим в свет ты там был? Олегу тревожно, словно окутывает странная пелена нереальности — во все хочется верить, но верится с трудом. Сережа не похож на человека, который в норме. Но и Олега нездоровой хуйней не напугать. Скорее приманить. И он смотрит сережино лицо снова и снова. Потом читает прилетевшее: 22:16 прости я опять творю хуйню я очень хочу тебя увидеть зай?)))) В Свете открытый показ Годара — в темном и холодном зале только мягкие кресла на полу и жужжащий проектор. Они заваливаются, впуская дорожку света, когда Бриджит Бордо стоит в одном красном полотенце. Сережа ведет в самый дальний угол. Они смотрят еще пять минут, а потом Олег чувствует, как чужая ладонь гладит бедро, ползет на внутреннюю сторону. Сережа припадает к его плечу: — Спасибо, что ты меня простил. Это звучит странно и смущающе. И приятно. — Ты не был в чем-то виноват, — Олег с трудом подбирает слова, ему казалось, Сережа делал вид, что ничего не произошло. — У всех меняются планы. — Да. — Сережа не сводит глаз с длинных блестящих ресниц Олега, и у того холод бежит по спине. Его рука так близко к паху, ну, не будет же он этого делать? На самом деле Олег думает — блять, сделай это. Сережа тянется губами к самому уху: — Мне снилось, как ты трахал меня языком, умеешь? Олег смотрел на экран, ощущая, как его внизу гладит узкая ладонь, сквозь джинсы и белье. Напряжение мгновенно стало таким, что весь мир превратился в туннель, и Олег видел все как в узкой трубе, только какие-то цветные картинки, и больше ничего — даже звук отключился, и последние сережины слова он уже не слышал. Руки резко исчезли и снова пришел холод. Он повернулся, Сережа смотрел в телефон: — Эй, — Олег наклонился ближе, — что такое? Сережа посмотрел на него, а через несколько секунд повернул телефон с открытой заметкой: поехали отсюда я знаю одну крышу полежим — Мы же только пришли, — удивленно шепнул Олег, покосившись на экран. не хочешь как хочешь Написали ему. Олег ничего не понял, но встал и, взяв Сережу за руку, пошел к дверям. Крыша была недалеко от странной сережиной комнаты и, если пойти до самого южного края, можно было увидеть его окно. Сережа ходил по жалобно скрипящему алюминиевому бордюру, и от каждого шага прогибались дешевые листы. Олег напряженно шел рядом. — Ты часто так делаешь? Упасть же можно. — Прыгай вниз, не бойся — твоя жизнь сплошная ложь, — ответил Сережа с неясной веселой интонацией. — Поэтому ты резался? Он обернулся с неясным выражением лица, глаза у него были словно мокрые, Олег уже хотел сказать что-то неловко-извиняющееся, как вдруг Сережа резко дернулся, едва не сорвавшись — и Олег схватил его, стаскивая к себе. — Я же говорил! — Случайность, — улыбнулся Сережа и, как ни в чем не бывало, подпрыгивая, пошел вперед. — Охуенный вид, да? — Да. — В груди была тревога, но вместе с этим что-то заставляло Олега влюбляться — с каждой секундой опять. — Но ты все равно красивее. — Да? — Сережа так и смотрел мокрыми глазами. — Мне так никогда не говорили. — Не верю. Тебя всюду каждый второй хочет, наверно. — Это другое. Стало странно — ведь это именно то, что и случилось с ними. Это то же самое. Но Олег промолчал. — Все не так просто, — Сережа вдруг взял его за руку и переплел их пальцы, — с тобой я чувствую себя совсем иначе. — И я, — едва выдохнул Олег. — Как? Расскажи. — Ты меня словно приворожил. Когда я с тобой, глаз не могу отвести. Звучит как банальщина. Но это моя жизнь. Не знаю, слишком много чувств, как на аттракционе. — Страшно? Странный вопрос. — Иногда да. Сережа чувствовал, что совсем не время, но еще он чувствовал, что хочет этого прямо сейчас. И сказал: — Я с подарком. Олег заулыбался: — Черт, а я даже ничего не придумал. Купим тебе, что захочешь. Сережа закопошился в кармане джинсовки, а затем вытащил уже знакомое олегову глазу. Стало не по себе, но Олег преодолел удивление: — Хочешь сейчас? Сережа игриво кивнул. Олег неуверенно покачался: — Мне не зашло тогда, если честно. Сережа вдруг надул губы, Олег последний раз видел такое у одноклассниц лет пятнадцать назад. Лицо у Сережи стало тоскливое: — Я старался для тебя. — Он быстро убрал зип и пошел куда-то вперед, расцепив их руки. Олег обалдел. — Стой, — он дернул его за рукав. Это было странно, и вопросы сами напрашивались. Сережа смотрел с холодной обидой, хотя казалось бы — просто порошок. То же самое, как не выпить, потому что за рулем. Ну и подарок. И Олег все же сказал: — Ты часто так? — Как так? — Ну, с собой носишь. — Я же уже сказал, что для тебя. Сначала хотелось ответить — но мне не нужно. А потом Олег выдохнул, и ответил только: — Давай…оставим на какой-нибудь случай. Как тогда. Сережа, оттаял, еще не дослушав: — Да. Мне просто показалось, что тебя это, — он вдруг улыбнулся, и все его лицо переменилось, возвращая лиса, — раскрепостит. Олег притянул его ближе, теперь они стояли нос к носу. Снизу доносился шум улиц, а в голове была пустота — они целовались, пока от холода не заболели губы. Ехать было пиздец как долго. Сережа без конца говорил с водилой, спрашивал про его бизнес, говорил, что сам своего рода бизнесмен, спрашивал, в каком классе его сын, и советовал, когда лучше давать читать Сэлинджера. Олег ехал молча, предчувствуя ночь. В груди было тревожно и радостно. В квартире по сравнению с Сережиной комнатой узко, зато все красиво — они начинают целоваться, едва закрывается дверь, и Олег, улыбаясь, пытается стянуть ботинки. Еще побаливает уздечка языка. — Ты будешь есть? — Нет, — Сережа скидывал вещи прямо на пол, сначала куртку и рубашку, а потом вдруг и футболку, оставаясь в одних брюках. — Очень жарко. Знаешь, как когда из поезда в Анапе выходишь, а там пиздец, вот у тебя Сафари. — Точно не голодный? — одному есть было бы странно. — Точно. Казалось, он весь подергивался от нетерпения и, постояв еще секунду в коридоре, спросил: — Можно мне в душ? В душе Сережа сразу включил воду, быстро глянул на себя в зеркало — все о себе уже было ясно — тоналка скаталась под глазами, превращая голубоватые синяки в грязно-пыльные. Он помыл руки, вытерев насухо, чтобы насыпать вдоль большого. Получилось на глаз. Очень хорошо. Охуенно. Потом еще раз — в десны. Да, просто охуенно. Сережа вышел так быстро, что Олег едва успел налить вино и накидать закуски. Он стоял в одном полотенце, и капельки стекали по худой груди. — Прости, взял твое. Олег улыбнулся: — Не прощу. Снимай. Диван был широким, удобным, и в центре была классная уже скрипучая ямка — в ней Олег обычно и засыпал. Теперь в ней уже сидел Сережа. — Ты выглядишь предвкушающим, — Олег улыбался, но странное чувство тревоги никуда не уходило. Это было охуенно — Сережа чувствовал себя прекрасно, а самое главное, он чувствовал себя возбужденно и сладко, и радостно, и самым красивым в мире, и больше всего хотелось только две вещи — все деньги мира и Олега. Он раскидывал длинные ноги, и Олег брал до самой глотки, пока не начинали течь слезы. Сережа смеялся, касаясь его лица ледяными ступнями, и Олег прихватывал губами его длинные пальцы — самый лучший Сережа в мире лежит в его постели и изнемогает от удовольствия. Он тек, как, казалось, текут разве что девчонки, и Олег раз за разом, облизывая его член, чувствовал во рту все новую смазку. — Ты охуенный, — Олег переставал чувствовать, где он теперь, и касался без конца этого тела, выпирающих косточек, бугрящихся порезов. — Боже, я тебе все горло протрахал, ты хрипишь. Иди сюда! Иди сюда! Олег навалился сверху всей тяжестью своего тела, и Сережа застонал. — Хочу тебя внутри, — он прижимал Олега так близко, что слова до него доносились будто сквозь толщу воды, откуда-то из-за спины. — Давай, я очень хочу. — Стой, резинки. — Что? Олег начал подниматься: — Презики. Были в брюках. — Да прекрати, — Сережа притянул его обратно, роняя на себя, нащупывая горячий член, — ты мне не веришь? У нас же такая близкая ночь. Не хочу никакой резины. Только ты. — Это правило, Сереж. — А мое правило — получать то, что я хочу, — он закинул холодные ступни Олегу на поясницу, толкаясь вперед. — Блять, Олег, какого хуя ты все время так тупишь? Трахай уже меня! Это слегка сбило настрой. Но это было охуенно. Олег взял такой темп, что затекали мышцы, Серый прокатывался по дивану от каждого толчка, пока Олег на прижал его крепко за левое плечо. Все было как он любит — лютая долбежка превратилась в мантру, словно повторять одно и то же и открывать наконец новый смысл. Сережа стонал, распахивая рот, хватая мокрыми губами олеговы плечо, шею, скулу: — Еще, еще, еще, — он опустил руку, обхватывая член у самого основания. — Блять, ты мне, мне, мне так снился. Ты мне так снился. Еще, сука, еще! — стоны стали превращаться во всхлипы, Олег жмурился и чувствовал одним лишь телом, что происходит с Сережей — дыхание стало прерывистым, а слова совсем невменяемыми, он вдруг схватил Олега за руку и потянул к собственному горлу, шепча: — Еще. Олег прижал тяжелую руку к узкой шее чуть выше, чем ее положил Сережа, чтобы тот не задохнулся, просто легкий зажим, дефицит кислорода. Сережа сбился с ритма, начиная дергать бедрами так, что выскальзывал член, и Олег вдруг почувствовал что-то, что-то то самое, всю их суть — и одним движением перевернул тело под собой на живот. Сережа с готовностью приподнялся, пытаясь встать на колени, но Олег навалился всем весом, и диван начал впервые жалобно скрипеть, вбирая в себя глухие стоны. Сережа запрокидывал руки, прижимая Олега за шею ближе, еще ближе. Еще ближе. Олег впился зубами в белое веснушчатое плечо — и трахал его как животные трахают друг друга, омерзительно, жестко, охуенно. Ему казалось, он чувствовал, что кончает в него, в глубину его тела, в сердце, чувствовал, как сперма ласково выплескивается от последних толчков, и, казалось, он шепчет ему в ушко самые ласковые в мире вещи. На самом деле Олег шептал, не останавливаясь: — С ума меня сводишь, блять, сводишь меня с ума, как тебя трахать, сводишь меня с ума. Олег замер. И откинулся на спину, не в силах двигаться, казалось, судорога сковала все его тело и не отпускала. Сережа медленно поднял лицо — все под ним было залито кровью. — Блять! Ты чего? — Олег ошалело дернулся, нависая над ним. — Эй, Сереж! Нос, рот, подбородок, скулы, все на его лице едва ли не до глаз было в крови — и вся простынь была в алой яркой жиже. — У тебя кровь! Тебе плохо? — Нет, я…мне охуенно. Где? — Сережа медленным движением коснулся носа, кровь, казалось, уже размазалась и застыла, превращаясь в липкую грязь. — Блять, — Сережа заулыбался. — А я…чувствовал, что мокро…думал, истекаю слюной и слезами… Олег не мог улыбнуться в ответ. — Это я виноват, да? — Конечно, нет, иди сюда, — Сережа с неожиданной силой потянул Олега за руку. — Хочу тебя. — Я… — Олег промолчал, сглатывая, — давай умоемся. Хочешь ванну? — Нет, трахни меня еще. Давай, — он толкался бедрами вверх, и у него все еще стоял. — Обещал языком. У третьего звоночка был рингтон из его стонов. — Из меня сперма течет, — Сережа потянулся рукой куда-то вниз, словно пытаясь найти источник. Он лежал на любимом олеговом диване, голый, почти прозрачный, в крови и сперме. И стало страшно. — Давай, самое время лизать. — Он не открывал глаз, протягивая руки. — Ты же вмазанный, да? В комнате стало тихо, Сережа замер и наконец-то посмотрел на него снизу вверх, распахнув ресницы. — Нет. — Да. Ты на спидах. Неужели ты в ванной нанюхался? — Олег, — Сережа резко сел, лицо у него подергивалось, а губы были мокрыми и ярко-розовыми от слюны и крови. — Что за бред. Просто…лопнул сосуд. Бывает. Ты, блять, меня с ума сводишь, понимаешь? — тон изменился, и Олег начал чувствовать холод. — Мы занимаемся любовью без презиков на твоем диване, ты вспомни, что ты мне говорил? Какие нахуй спиды? Я тебя не могу просто хотеть? Похуй мне на эту кровь, — подбородок у него начинал дрожать, а Олег провернул первую сделку с дьяволом в своей голове. И ответил: — Прости. — Нет! — Сережа вдруг вскочил. — Сори, блять, что простынь тебе изгадил, пока, нахуй. Пойду нанюхаюсь в притоне, и пусть барыги меня ебут по кругу, пока не сдохну! Я же по-твоему просто ссаный торчок! — Прекрати, — Олег ухватил чужую руку. В горле стоял ком, и он почему-то никак не мог поднять на Сережу глаз. — Зачем ты говоришь это все. — Это не я говорю, это твои фантазии! Будут реальностью, раз тебе приятно так думать! Все, отъебись! — он дернулся с такой силой, что едва сам устоял. Но Олег был сильнее и быстрее, и он его никуда не отпустит. — Сереж, прекрати. Я просто, — Олег сжал объятья так крепко, что почувствовал каждую косточку в сережином теле, — я просто испугался. Ты еще с этим порошком на крыше… У меня… Никогда такого не было, и я просто…удивляюсь иногда, что ты такой. Что ты такой. Сережа что-то бурчал, а потом, ослабев, обвил широкую спину Олега. И, отстранившись, сказал только: — Я хочу умыться. — Полежи, я все сделаю. — Не надо, я быстро. Олег остался один и старался не думать о том, что казалось очевидностью. Сережа, едва скрипнула дверь ванны, схватил сложенные на стиралке джинсы — стресс пиздец, конечно. И стыд. Это все зря. Но это единственное, что сейчас спасет ситуацию. Открыв кран, он снова нырнул окровавленной теперь рукой в желтоватый порошок. Хорошо. Гораздо лучше. Олег ему шептал, что он его с ума сводит… У него новая жизнь. Сережа ссыпал порошок в раковину, смыл, сунул обратно в джинсы пустой зип, ощупал свое грязное затраханное тело, включил душ, открыл дверь и самым нежным и радостным из голосов позвал: — Олег! А потом он исчез. Опять. Не сразу — Олег даже не заметил, как это произошло. В ванной они очень долго целовались, потом Олег целовал сережины ноги, закинутые ему на плечи, потом ласкал его, извиняясь, потом смотрел нос, ощупывал горло, боялся, что все-таки что-то повредил. Потом Серый сказал, что сейчас нассыт в ванну, и было даже смешно, потом рассказывал, что пишет автобиографию, но преимущественно суицидальную, потом, что его любимый писатель Кафка, потом, что хочет выпить слюну Олега — это круче спермы. А утром его не было. Олег не уверен, что он вообще спал. Казалось половину оставшейся ночи он ворочался, а вторую половину говорил с кем-то по телефону на балконе на кухне. Олег тяжело дремал — словно выпил три редбула с водкой, только хуже. И лишь последний час сна был таким крепким, что Сережа, кажется, просто сбежал. Еще бы, блять, хотел веселья и ночь любви, а получил кровотечение и мерзкие пошлые обвинения. Теперь казалось, Олег так виноват. Сережа такой хрупкий, снаружи и внутри, такой восприимчивый. Весь, полный возбуждения и стонов голос исчез из памяти, оставив только всхлипы. Это пиздец. Сережа сидел в комнате уже четыре часа и ни на чем не мог сосредоточиться. Все время казалось, что открыта дверь. Он шел ее проверять — она закрыта. Тогда он шел рисовать — но в голову вместо красивого Олега лезло только его испуганное лицо. Это просто пиздец. Сережа забрался обратно на матрас — он выглядел как конченый торчок, пустил кровь носом, нес гадкий бред, обнюхался почти до несознанки, в ванной не смог даже кончить. Олег был хорошим, добрым и, блять, да, таким добрым. Зачем Сережа его обманул, зачем убился в ноль нахуй. Наверно, потому что нет сил убиться по-настоящему. Начали подступать слезы. Он все испортил, кто будет любить объебанное кровавое мясо на костях. Никто не будет его любить. Так прошло еще три часа — Сережа сидел, пока не начали затекать ноги, потом их постоянно сводило, и колоть булавкой на помогало. А что должно помочь, он не знал. Было плохо. Он вылизал все остатки в пакете. Он, кажется, заболел. Все еще немного кровил нос. Он никогда так не делал, но, кажется, придется. Он взял в руки телефон. Нет, только не это нахуй. Олег (3) пропущенных 5 непрочитанных сообщений Сережа смахнул все быстрее, набирая немного дрожащей рукой звонок Ваду. Скидывает. Скидывает. Раз за разом скидывает. Пишет: 14:21 Рыжий, заебал. 14:22 у меня дело Сережа чувствовал, как дрожит челюсть, щеки снова разъебаны в мясо и даже касаться языком было больно. 14:22 Я тебе че, personal huckster? Ты знаешь явки. Не борзей. 14:23 у меня срочно 14:23 Срочно пусть твой ебырь решает, а у меня рабочий режим. От упоминания Олега все внутри похолодело. И Сережа сам не понял, зачем написал: 14:24 нет никакого ебыря 14:24 Понял. Что это значило, Сережа не знал. 14:25 я оплачу с процентом 14:36 Приезжай тогда сам. Бывшая шиномонтажка на Приневской, спросишь Дракона. 14:36 а адрес? 14:36 По запаху ищи))) Сережа умылся еще раз — снова под самым носом засохла кровь. И поехал. От тревоги и беспокойства пришлось открывать по очереди все уведомления: 15:03 Я тебя обидел, да? Олег, умоляю, отъебись. 15:05 нет 15:05 Я позвоню вечером? 15:05 да Сережа блокнул телефон. Голова болела просто пиздецки, словно десять Олегов били по ней кувалдой совести. Больше всего Сережа жалел о двух вещах. Что не снюхал все еще до кино, и что смыл оставшееся. Приневская, блять, бесконечная. Сережа смотрит карты, пытается понять, куда вдоль дороги идти, находит заправку, это не то, внимание скачет так быстро, что он забывает в какую сторону по карте идет. Пока мимо не пролетает черная лада. Залитое таким же черным стекло опускается резво: — Повезло те, рыжий, заскакивай. Вадим скалился, высунувшись из окна, и Сережа видит сидящую на соседнем Марго, она кивает назад. И он садится. — Привет, — каждое слово давалось с трудом, и Сережа спрятал ладони между колен, чтобы хотя бы немного успокоиться. Чувство, что цель так близко, совсем лишало последнего терпения. Марго оборачивается — на ней камуфляжная футболка сотого размера и совсем нет косметики, от этого лицо прозрачное настолько, что он ее не узнает. Как ей не холодно? Под глазами синяки. — Ты чего, Серый? Марафонишь? — Выше бери, — Вадик выруливает, разворачиваясь прямо через встречку. Смеется. — Слушай, у меня щас все хуево. — Сережа смотрит только вперед. — Еще бы. Давай подлечим, — Вадик ухмыляется в зеркало. — Да хорош тебе, — Марго тычет его в плечо. — Сереж, че ты? — Ниче. — Последнее терпение догорает внутри, норовя вот-вот подорвать его всего. — Ну, я здесь. Приехал. — Ну, обожди. — Хмыкает Вадик, косясь в зеркало. — Дай доедем, я тебе че, такси с нюансом? У нас свои дела. Радуйся, что поймали. В салоне воняет этим ебаным аксом и еще сладкими духами, какой-то коллой, чем-то еще, Сережа опускает окно, чувствуя, что начинает тошнить. Марго включает на телефоне какое-то дикое шипящее техно, и голову начинает рвать. Они закуривают, все забивается табачным вкусом. Сережа смотрит, как мощная лапа опускается на острую коленку, на ней, кажется, кроме этой футболки ничего нет — вся кожа в мурашкам. Он гладит ее всю дорогу, а Сережа борется с комом в горле. Вадик тормозит у качающихся кривых ворот. — Десятка? — выпаливает Сережа, как только Вадик отстегивает ремень. — А кто мне про проценты пиздел? — Вад вышел из машины, хлопая дверью. Сережа вышел следом: — Тогда говори. — Пятнашка. — Ты охуел? Вадим только пожал плечами: — Я тебе говорил, не еби другим мозг, но ты сделал свой выбор. Пятнашка улетает. У Сережи на карте 2123 рубля и 6 копеек. До зарплаты еще неделя, до смены — сутки. — Не вижу благодарностей, — Вадик в ангаре выглядит еще более неживым, вписываясь в груду окружающего метала как еще одна машина страха. — Спасибо, — цедит Сережа. — И все? — он подходит слишком близко, пахнет табаком. Сережа почему-то осматривается вокруг — и в пустоте и отсутствии Марго чувствует себя особенно незащищено. — Да. И все. — Больше всего на свете хочется съебаться отсюда, а потом умереть. — Хорошо, — Вадик улыбается, смахивает сережины волосы с плеча, опускает тяжелую руку на холодную шею. — Хорошо. Ты давай, заглядывай. Или мне самому? — Ага. Это все, что получается сказать, выскальзывая из некрепкой, но угрожающей хватки. В метро пиздец как тревожно, Сережа косится на ментов. Максимально пешком, как только можно пешком, через весь центр пешком. Сережа втирает перед маленьким зеркалом пудры — она ему уже не поможет, синяки под глазами из нежно голубых превратились в серые. Конечно, так сразу лучше — так, другое дело. В комнате слишком много света — Сережа врубает красный лайн. Настроение просит танца, просит новости, просит впечатления, и розовую рубашку кроме него никто не выгуляет — каждое прикосновение к себе возбуждает почти до разряда. Сережа оставляет телефон на матрасе, Сережа идет в Сталкер быстрой, подпрыгивающей походкой. Да, охуенно — он двигается так, что чувствует, как внутри тела ползет электричество, его качает на волнах битов, кто-то притирается сзади, притягивая к себе мокрой спиной, кто-то совсем невысокий. Любопытно. Сережа не оборачивается — закрывает глаза. В кабинке туалета все в сережин тон — знал, куда шел. Розовый унитаз он закрывает с мягким ударом — розовой мохнатой крышкой. Девчонка перед ним такая красивая — черные глаза и длинные ресницы смотрят в него. Он притягивает ее за ремень. Она тоже вся мокрая — залезает к нему на колени, тощая, и только упирается мягкой грудью. Слюны столько, что приходится сглатывать, пока целуются. Это все хуевая идея, но она точно хочет, по ней это видно — Серый достает заветный кошелек. Девчонка справляется с замком быстрее. Он трет по зубам и деснам, облизывает пальцы. Она смеется, просит и ее тоже облизать — Серый вместо этого как на духу выдает вдруг все — я забыл телефон там олег я люблю олега понимаешь я конченый с другой стороны это стресс понимаешь что заблевал ему кровью диван — ей, кажется, становится скучно. Когда она выходит, Сережа остается сидеть на обитом розовым толчке с мокрым пятном на белых брюках от ее трусиков один. А как будто так хотелось. Потом еще. Потом еще. Потом почему-то едет с каким-то тихим чуваком домой, забывает его имя через один трек, Сережа чувствует, что все вокруг уебища, и только он сам — самый честный человек. Он сказал тогда Олегу, что с ним по-особенному. И он сказал правду. Скромный парень, кажется, хочет ему отсосать — фу, блять. Окей, дрочка, это окей — Сережа смотрит из тачки на окно собственной комнаты, пока над ухом жарко дышат, и склизко возится чужая рука. Бесхарактерный отстой. — Сори, — Сережа пытается застегнуть штаны, стояк мешает и начинает тянуть живот, но он не кончит. Только не с таким. — Что? — Да я ебанутый просто. — Сережа смотрит в незнакомые зеленые глаза, пока не начинается казаться, что прошло сто часов и миллион лет. — У меня есть, если че…компенсация. Парень выглядит растерянно, но Сережа замечает только, что у него черные ресницы. — Не, я же…за рулем. — Он, кажется, сам начинает пугаться. — Как тебя зовут? — Сережа охуенный, честный и вежливый человек, это красивый вопрос напоследок. Он открывает дверь и, выходя, слышит: — Олег. И бежит до самой комнаты. Сука. Еще по два раза, в каждую ноздрю. Боль разливается где-то у переносицы, у самых глаз и тут же гаснет. На всем ебаной этаже, кажется, пустота, и Сережа орет в коридоре — на себя и на Олега. На ебаного Олега. В комнате страшно — все время открыта дверь, сколько бы раз Сережа не подошел к ней, она, нахуй, открыта. И шторы не закрываются — Сережа щупает себя, он перестает быть уверенным в чем-то фундаментальном. Он берет телефон — там шестнадцать процентов и шесть пропущенных. Сережа хороший и честный человек. — Да? Привет! — Олег, — только когда Сережа сказал это слово вслух, он понял, что давно плачет. — Я убью себя. Прямо сейчас. Я убью себя. Когда Олег колотит в комнату, за ней стоит тишина, и по спине бежит могильный холод. Но Олег бьется в нее минуту, две, пять, Олег стучит в соседнюю, но там пустота. Олег звонит Сереже — раз, два, три. Олег набирает сто один и бежит вдоль коридора, из самой дальней комнаты вдруг высовывается старая, тощая, словно самой смерти, голова: — Чево тут? Наверно, это была судьба — телефон в руке у Олега вибрирует за секунду до кнопки вызова сто одного. Сережа: — Э-то ты? — Да, Сережа, я, открывай, Господи. — Олег едва говорит от сковавшего все тело ужаса. — Уме-ня два проце-нта…на-телеф-оне, — он заревывается, как рыдают младенцы, и буквы едва складываются в слова, он захлебывается слезами и слюной. Кажется, плюет куда-то. — Открой дверь, я здесь, — пульс едва-едва успокаивается от его ужасного, но живого голоса. — Он-а-открыта. — Открой, блять, дверь! — Я-б-оюсь. Смертоотводная бабка смотрит на Олега как на умалишенного и не планирует уходить, наблюдая, как он пробегает вдоль коридора обратно до тридцать второй комнаты, начиная колотить. Внутри духота — Сережа открывает дверь и падает на пол. Это истерика, которой не бывает в жизни, думает Олег, такие истерики бывают только в кино. Олег поднимает его с пола — и Сережа цепляется за плечи, обливая их слезами, от него воняет бензином, спиртом, амиаком. Он лежит на матрасе как эмбрион. Слава богу, никакой крови и явных признаков самоповреждения. Олег стоит, не зная, что теперь делать. — Ты пил что-то? Таблетки? Слабые качки головой под завывания. Хорошо, значит, он не траванулся. Если это правда. — Сережа. Вой. В детстве Олег сам себя укачивал — как на воображаемых качелях, лет до девяти это классно помогало всегда, когда было страшно. Он скидывает джинсы, футболку, носки, и ложится за спиной — я большая ложечка. Олег зажимает его так крепко, что судороги перестают прошибать все тело, останавливаясь где-то в груди, и качает. — Яя…тебя обманул. Я.я нанюхался, даже не знаю…сколько… И.в десны. И… Вой. Олег молчал. — Я…В…В Сталкере, там девчонка… Потом…какой-то Олег. Не ты. Олег молчал и жмурился — это просто пиздец. — Я.Я. — Хватит. Молчи. Вой. Олег чувствовал, как чужая слюна стекает по запястью. Сережа был такой горячий, словно в нем все сорок градусов. Да, очень горячий. Олег думал о простых вещах, чтобы не сойти с ума. — Не надо умирать. Мы же вместе, да? Все неслучайно. Вой. — Не буду…жить. Не-е-е хочу. — Рыдания. Олег понял, что не может разжать челюсти, едва процедив: — Придется. — Меня…т…тошнит. У тебя секунда, чтобы выдохнуть и взять все в свои руки, у тебя всего секунда, Олег. Олег выдохнул. — Пошли. — Нет. Там…дверь…и… — Пошли. — Наблюю…на Пина… — это почти смешно, но Олегу страшно. Сережу блюет водой и желчью, и слюна течет, размазываясь по стульчаку. Конечно, он же ничего не ел. Неделю, наверно, нахуй. Олег старается не думать об этом. Олег смывает в раковину остатки порошка, выбрасывает пакет, еле нашел в мусоре матраса. Ему страшно. Олегу пиздец как страшно. — Я не знаю, что нужно делать. — Ни…чего. — Снова блюет, — так…уже было. Охуеть. Ясно. Олег смотрел на сколотый белый кафель под звуки рвоты. Олег носил в комнату воду из крана в вазе из-под цветов. И белый завядший уже букет роз валялся на полу. Интересно, откуда были те, которые Олег видел в первую ночь. Мало ли, чего еще он не знал. Потом Олег очень долго и медленно поил. Потом три раза по приказу проверял дверь. Потом Сережа уснул. Сначала Олег подумал, что тот потерял сознание, но пульс скорее близился к норме из всех возможных вариантов. Да, он уснул — потому что он постоянно просыпался. Один раз сказал, что — мне снилось, как ты меня языком. Олег смотрел на мигающую красную полосу. Он, наверно, вообще не знает, кто такой этот Сережа. Он так хотел его в своей жизни, этого Сережу. Олег ждет семи утра, пишет Саше, не идет на работу и сидит в духоте на продавленном матрасе, затекает спина. В полдень Сережа говорит, еле разлепив губы: — У меня смена в пять, — не открывая глаз. — Не сегодня. — Напиши. Лере. Вечером он ест — в комнате снова тьма. Сережа жует рулет из баклажана и сыра — это единственное, что он заказал. Олег выходил из комнаты, боясь, что вернется в кровавый бассейн. Они молчали, пока не раздался новый первый всхлип. — Олег, уйди. — Не уйду. — Нет, — Сережа зарыдал, теперь тихо и скуляще. — Ешь. — Ты… — он не мог договорить, но хотел: ты слишком хороший. — Я… — это произнести было легче, — мразь. — Тебе просто нужно вылечится. Прокапаться. И все. — Олег смотрел в стену, не понимая, зачем это говорит. Все. Он здесь до конца — вот и вся охуенная история про неслучайные встречи. Блять, идиот. Зачем ты это делал. Хотелось схватить его за рыжие грязные волосы и втащить. Нет, конечно. Не хотелось. Но хотелось. Еще хотелось вернуться в ту несуществующую прекрасную реальность, где Сережа был веселым, таинственным бесом. Рухнуло все, едва успев появиться. — Теперь понятно, — Олег все-таки говорит, и злость распирает его, вырывается скрежетом на зубах, — а я все думал, че ты за хуйню сморозил, про этих своих барыг…откуда… — Заткнись! — Окей, — Олег все так же смотрел в стену, теперь молча, чувствуя, что за спиной рыдания сменились гневом. Олег уходит утром — сторожит всю ночь его сон. Это не совсем сон — скорее дрем вперемешку с тревожными и бесполезными вещами. Он не может концентрироваться ни на чем и просит закрывать дверь, закрывать дверь, и голова, эта голова, блять, так болит. У лестницы Олег налетает на того парня, дракона, Вадима, или как там его, с которым они ссали в прошлой реальности и еще пару раз виделись, скользя мимо в коридоре. — О, привет! — он улыбается, как-то особо внимательно осматривая Олега, закрывая проход. — А че у вас случилось? — он звучит странно, между безразличием и крайним интересом. — Зина сказала, вчера хотела ментов вызывать. Орали. Или по классике? — он оскалился. — Визгливый? Олег скривился: — Все уже нормально. Я спешу. — Нам просто такого не надо, — доверительно понизил голос Вадим, чуть наклоняясь вперед. И не отводя своих пустых серых глаз, добавил, — а то знаешь…шмонать повадятся. — Все нормально, — повторил Олег. — Бывай, — он проскользил мимо, как змей. И, как только Олег прозвучал на втором пролете вниз, постучал в комнату тридцать два. 09:23 Сереж Давай проспишься Поговорим Все будет нормально Не бойся Хорошо? Не могу быть щас мне надо ехать Вечером приеду Олег ехал в метро — смотрел на людей вокруг, пытался успокоиться и думал только о том, что единственный пробившийся свет в его жизни — оказался тьмой. Какова же тогда в ней будет настоящая тьма. 09:25 Ответь как проснешься Я знаю клинику хорошую Отца знакомой Да и в целом много вариантов Я оплачу все Я доставку заказал на вечер Поешь Зай)))) Последнее набирает, почти жмурясь. Но Сережа не видел эти сообщения не потому, что спал. Сережа видел перед глазами разливающиеся пятна цветов и блеск зубов, а внутри было настолько пусто, что наконец-то хорошо. Вад говорит — я сам — и мажет широкими грубыми пальцами по деснам, потом — это подарок, считай бесплатно! Потом еще раз — у Сережи немеют губы. Это такое облегчение — словно на груди лежал камень и вот, Вад пришел и снял его. И теперь он сам над ним — тяжелый и широкий, задирает свою футболку, спускает сопртивки. Сережа смотрит на крупный еще мягкий член и тянется, едва сжимая сухой ладонью. — Ебливый становишься. — Ага… — Удивляет каждый раз, — голос звучит как издевка, Вадик скидывает спортивки, и видит, что под легкими шортами у Сережи уже привстает, а казалось бы — разгар драмы. — Соснешь? Сережа первый раз за миллион лет и часов принимает вертикальное положение — хочется умереть, и он, кажется, почти смог. В рот толкается еще вялый член, он пропускает вдоль языка до самой глотки — и Вад через пару мгновений начинает долбить. Классно, в ритме диско, блять. Под веками у Сережи все красное, а где-то над ним: — Кис, только не ругайся, — Вадик собирает спутавшиеся рыжие волосы в кулак, второй держит телефон, — вишь, че творит. Считай, я новый тариф изобрел, тестирую дэмку. Кружок кончается — в нем Сережу долбят в глотку, и слюна пенится в уголках губ. Вад уже начинает новый, но: — Блять, ты че мне хер в крови замарал! Блять! Сережа чувствует, как к смазке во рту примешивается железо, и падает наконец-то.А я кричала, как он может так! Черт возьми! В слезах писала: набери, ну поговорим...