Исключение

Души обоих изранены, Кровавым прошлым войны. Но их чувства настолько сильны, Что рухнуть все преграды должны... ОН: Порой, несколько секунд могут решить исход очень многих вещей. В том числе и человеческой жизни. Требуется секунда на действие и доли секунд на размышления. -Лена, очнись! Открой глаза, ну же! Она лежала, вся обмякшая и бледная... Не подающая признаков жизни. Если она сейчас не очнётся... -Bitte, Ле-ена! Попытки докричаться до неё были безуспешными. -Сердце-то хоть бьётся??? Проверить, срочно!... Я судорожно вскочил с кровати посреди ночи. *** Всего лишь сон... Но меня всего трясёт... Даже мои прошлые кошмары меня так не пугали... Я смог поспать совсем мало, всего лишь несколько часов. От чего моя голова сразу начала гудеть. Scheisse... Опять сегодня буду клевать носом. Даже холодная вода вообще не помогает. Весело, ничего не скажешь... -Привет... Передо мной стояла Лена. Я даже не услышал её приближающихся шагов. Будучи слегка в замешательстве, но с немного заторможенной реакцией, я кивнул и произнёс: -А ты не рановато ли с кушетки слезла? Я тебя, значит, тащил... -Ну что ты, сразу... Лена залилась румянцем, как обычно. -Хоть бы пожелал мне доброго утра. А затем надула губы, изображая обиду. -Как рука? -Жить буду. Хоть её рана и была скрыта, рукой она старалась не двигать. -Не убегай никуда больше, ладно? Сказал я с упрёком то ли её, то ли себя... -Это от тебя зависит. Эти слова она произнесла куда серьёзнее, чем предыдущие. Я снова замялся и опустил свой взгляд в землю. -Ты-ы... Прости меня, ладно? Не хотел я этого. Затем снова посмотрел в её, изумрудного цвета, глаза. -Прощаю... ты ведь спас меня. -Но я всё равно презираю коммунистов. Лена смотрела на меня осуждающим взглядом ещё секунд пять, затем промолвила: -Хорошо... Увидимся на линейке. И с этими словами Лена ушла восвояси. Если бы ты знала, что я пережил тогда... ты бы так себя не вела. Если бы ты только знал, что я пережила тогда... ОНА: Линейка уже прошла, наступило время завтрака... А я всё сидела и размышляла о Брандте. Его позиция, даже после пережитого, не давала мне покоя. Как же мне тебя заставить отбросить свою дрянь... -Место не найдется, беглянка? -А? Голос Греты внезапно вывел меня из раздумий. -Да, конечно, присаживайся... Грета села рядом со мной и начала с интересом расспрашивать меня: -Ну как ты? В порядке всё с рукой? -Да... Болит немного ещё, но терпимо. -Ничего себе, терпимо... С такой-то дырищей ходить и не хныкать... -Я же не маленькая уже... Могу и потерпеть. -Кремень, ничего не скажешь. Грета мне так льстила, что я на секунду выдавила неловкую улыбку. -Ну, приятного аппетита. -Спасибо... Грета принялась уплетать свой завтрак. А у меня есть не было никакого желания. -А ты чего не ешь? Тебе сейчас надо, чтобы в обморок случайно не упала по дороге. -Аппетита что-то нет... Ответила я сухо. Грета нахмурилась, а потом, присмотревшись на меня, спросила: -Что-то не так с Брандтом? Он ведь, вроде, спас тебя... Я помрачнела ещё больше, ведь всё это было напрасно, пока он ходил с той ненавистью, что окутывала его сердце и разум. -Да-а... но-о... Я посмотрела Грете в глаза. Она, похоже, всё поняла. -Пойдём со мной, на минутку... Доев свою порцию, сказала она. -У меня дела с детьми. -Я тебя отпрошу. Скажу, что нужна помощь с бумагами. Нам нужно поговорить. К тому же, это займёт только полчаса. -Ладно... Получив положительный ответ, Грета пошла сдавать свой поднос с посудой, перед этим бросив: -Доешь сперва, на голодный желудок много не «навоюешь». Грета, по иронии судьбы, зачем-то завела меня в лес для важного разговора. -А нам точно нужно было уходить так далеко?... После прошлого раза, мне как-то не по себе... -Почти пришли. Остановившись где-то за густой листвой Грета, оглянувшись, строго на меня посмотрела. -Лен, слушай меня внимательно... Твой Брандт – опасный элемент социума. -Я уже начала жалеть, что помогала тебе с ним. Что ты в нём вообще такого нашла? Её слова будто задели меня за живое. То есть, ты хочешь сказать, что всё это время пыталась мне помочь, зная что он опасен, только чтобы меня утешить? Просто подыгрывала??? После такого откровения Греты, я тоже решила сбросить карты. -И поэтому ты сдала нас Штази? -Верно, Грета? Та сначала удивилась моим словам, затем её взляд стал холодным, словно лёд, но было видно, что она взволновалась. -Откуда ты это узнала? Брандту, надеюсь, ничего не говорила? -Я хотела вернуть тебе твои ключи. И так получилось, что я всё узнала. А насчёт Брандта не бойся, не говорила. -Надеюсь, это правда. Иначе он может натворить таких делов... -Он не такой. Сказала я утвердительно серьезно. -Откуда тебе это знать? То, что он тебя спас, ещё не означает, что у него нет каких-либо криминальных связей... -Я знаю. Он – не такой. Взглядом львицы, защищающей своего детеныша от хищника, что намеревался его сцапать, я смотрела на Грету, всем видом давая понять, что в таких делах я не робкого десятка. -Я всего лишь хочу защитить тебя, Ленка... Защитить детей и этот лагерь. Защитить нашу страну, в конце концов! Интонация Греты сменилась на уступчиво-упрекающую. Хорошо, что она не была твердолобой и с ней можно было договориться. - Грета... Я ему верю. Я упорно продолжала настаивать на своём. Грета, наконец, окончательно сдалась. -Лен, он хороший парень, правда. Я тебе даже немного завидую... И я правда хочу, чтобы с ним ничего не случилось и от него отстали. Но от того, что я напишу сегодня в отчёте, будет зависеть его дальнейшая жизнь. И моя тоже, ведь за ложные сведения... -Я понимаю, тебя могут посадить или даже расстрелять. Но поверь, за ним нет никакого криминала. Его сюда отправили на перевоспитание! Грета на секунду задумалась. Затем одобрительно кивнула. -Твоя правда. Скорее всего, так и есть. -Но он всё ещё придерживается антикоммунистических взглядов, я правильно понимаю? На секунду я, виновато, опустила свой взгляд. Затем снова посмотрела на Грету и сказала: - У меня есть одна идея, как его заставить забыть о них. Дать ему понять, что для него важнее... Грета посмотрела на меня вопросительным, но в тоже время подозревающим что-то неладное, взглядом. -Например? -Сначала расскажи мне то, что знаешь сама. Кто был тот сумасшедший, что напал на меня в лесу и много раз кричал слово швайнэ? Грета вдруг замялась. -Извини, это секретно. -И что? Мы подруги или нет? Или ты мне не доверяешь? Я никому ничего не скажу, не дура. Грета нахмурилась, затем тяжело вздохнула, после чего начала свой рассказ. -Ладно, слушай, любопытная Варвара... -Ты, должно быть, слышала о «Вервольфах»? -Наверное... Расскажи подробнее. -Так вот, они – немецкое ополчение для ведения партизанской войны в тылу наступающих войск противника, созданное в самом конце Второй мировой войны. Оно также было задействовано при обороне городов. Формировалось по типу «Фольксштурма», в основном из подростков в возрасте 14-16 лет, членов «Гитлерюгенда». -И кто же они на самом деле? -Это диверсанты, концепция которых первоначально вовсе была для морального давления и террора, даже на своей территории. Они – убеждённые фанатики национал-социализма и готовы убить любого, даже немца, если он не разделяет их идеологию и не готов сражаться за фюрера до последней капли своей крови. Были они сформированы на территориях как западной, так и восточных частях Германии. Именно они не прекращали вести огонь, даже когда над Рейхстагом было поднято красное знамя. Более того, они после этого начали действовать ещё активнее, подрывая дома с белыми флагами, расстреливая колонны, подводя под откос поезда, покушались на офицеров и тех, кто сотрудничал с Союзниками или Советами. Штази, Вэсси и другие органы пытаются справиться с этой заразой, которую оставил после себя, уже сгнивший до основания, гитлеровский режим. И их борьба, пока что, к сожалению, имеет некоторые успехи... Дело в том, что именно в Дрездене недавно произошло несколько терактов и одно покушение на убийство. Был взрыв в здании суда города и мэрии. Покушение также было на начальника полиции, его машину расстреляли из пистолета-пулемёта. Нападавшего ликвидировали, тот оказался парнем шестнадцати лет, но сам факт уже неприятен. Что самое ужасное – на этой территории их деятельность неестественна. И Штази боятся, как бы она не вышла за территорию Силезии, Судет и Южного Тироля. Там они были наиболее распространены и там же находились их самые крупные формирования. -Их появление, само по себе, очень настораживает. Скорее всего, здесь только недобитые остатки, но даже они очень опасны. Потому что Штази продолжает обнаруживать здесь, в немалых количествах, тайные склады с трофейным советским оружием и взрывчаткой. Благо, судя по всему, Штази находит их гораздо быстрее, чем их успевают использовать эти террористы, ибо запасы, по большей части, совершенно не тронуты. -И поэтому... -Да, Лен. Я думаю, ты уже догадалась. Столь сравнительно вялое нападение говорит лишь о том, что их силы, как и боеприпасы, на исходе. Потому, при нападении на тебя, пустился отморозок вооружённый, всего лишь, ножом. -Но мне и этого чуть не хватило... -В общем, они берегут боеприпасы для конкретных целей... Я пыталась сообщить в соответствующую инстанцию об этом, но они не поверили... И твой случай – рана больше похожа на попытку суицида, явных признаков борьбы не зафиксировано. Просто работать не хотят, сволочи... -И всё-таки, причём здесь Брандт? -Штази подозревает его в соучастии. Он – бывший Гитлерюгенд. И в отличии от них, повоевавший. Но его отец настаивает, что он никак не может быть с ними связан, ведь его сын постоянно под присмотром. Однако, похоже, его начальству таких доказательств было недостаточно, вот они и послали Брандта сюда для денацификации. И, скорее всего, для проверки его связи с этими бандами. -К сожалению, ты состоишь в первой группе риска. Я знаю о твоём происхождении и ты не очень похожа на немку... -Значит вот, кто на меня тогда напал в лесу... Вервольфовец. А Брандт... Значит он, всё-таки, успел побывать в этом аду... Моё сердце невольно сжалось, когда я представила это. -Тебе повезло, что тот был один. Обычно эти уроды ходят группой. -Кстати, о группе... Завтра наша группа покидает этот лагерь. И догадайся с трёх раз, что может произойти? Автобус! Молниеносно это слово пронеслось в моей голове. -Они могут попытаться захватить автобус. -Да, именно так. Либо захватить, либо подорвать. Но зная их, больше верится во второе... Это для них будет куда практичней и проще, и уж наверняка убьёт всех находящихся в нём. -Ты сказала, что здесь есть куча тайников с оружием. Ты меня знаешь, с оружием я, так или иначе, дело имела... К тому же, мы должны спасти детей. Это наш долг! -И у нас появится отличный шанс расправиться с ними... Увидев полицию или военных они сразу же сбегут, а обычных вожатых они даже не испугаются. -И я... я уже видела гибель тех, кто мне был дорог... В этот раз я не убегу, не буду как маленькая девочка мечтать, чтобы прилетел папа и спас меня. Я буду драться и не допущу гибели детей! -Хорошо, но всё же, двух человек в засаде будет недостаточно... -Нам поможет Брандт. Сказала я с полной уверенностью. -Знала, что ты это скажешь. Но я ему не доверяю. Ты говорила, что у тебя есть идея. Выкладывай. Я вспомнила, что хотела поведать Грете о своём решении. -Я заставлю его выбрать сторону. Либо он за нас, либо против. Грета насторожилась и с легкой тревогой спросила: -И как ты это провернёшь, Лен? Я опустила свой взгляд на землю, несколько секунд помолчав, затем ответила: -Есть одно место... Я его заметила, когда прогуливалась вчера. С высоким обрывом. Грета нахмурилась и ещё сильнее насторожилась. -Его убеждения... или моя жизнь. -Лена, ты с ума сошла??? Грета стала заметно нервничать. А я, снова посмотрев на Грету, ответила решительно: -Всё равно я без него жить не смогу... -А как же твои родители? Этот вопрос будто лезвием полоснул моё сердце. Но я лишь развернулась и, обернувшись, бросила через плечо напоследок: -У нас всё получится. И с этими словами я пошла приводить свой рискованный план в действие. Грете лишь оставалось провожать меня своим обеспокоенным взглядом. ОН: Настало время обеда. Я уже сидел за столом и вовсю уплетал свою порцию, попутно размышляя о своём. Опять эта уборка... И завтра, наверное, снова придётся убираться... Как-никак, крайний день. А Лена... Я смотрел по сторонам, пытаясь уловить знакомые черты внешности. Но тщетно, Лены нигде не было. Зато вдалеке сидела Грета. Быть может, у неё ещё процедуры какие в медпункте? Пока я размышлял, ко мне тихонько подошла Эмили. Так же, как и в прошлый раз. -Guten Tag. Её голосок плавно вывел меня из раздумий. -Guten Tag. Emily, richtig? Спросил я вежливо Эмили. Эта девочка была многим похожа на Лену. -Ja. В её руке снова был свёрнутый лист бумаги. Эмили молча вручила его мне. -Danke, Emily. Робко кивнув, девочка зашагала от моего стола к выходу. А я опять ударился в раздумья. Снова какая-то записка... Опять какая-то встреча, Лена? После прошлой нашей встречи мне, мягко говоря, было не очень весело идти на следующую. И что же ты в этот раз для меня приготовила... Поразмышляв ещё какое-то время, я доел свой обед, сдал посуду и ушёл по своим делам. ГРЕТА: Грета судорожно набирала цифры на дисковом телефоне в надежде быстро дозвониться до желаемых людей. Плохи дела... Лену отговорить точно не получится. Брандту я не верю. Нужно вызывать подкрепление. Однако телефон, когда Грета поднесла телефонную трубку к своему уху, не подавал никаких признаков жизни. Но ведь электричество в лагере работает... Внезапно Грету, на несколько секунд, охватила паника. Это они... И это точно произойдёт... И разгребать это всё придётся нам, простым вожатым... Затем, постепенно успокаиваясь, Грета стала собираться с мыслями. Всё предусмотрели, сволочи... Теперь мне никак не связаться с Центром. А там бы за пару часов сюда целую механизированную бригаду пригнали! К директору? Не поможет, только панику разведу. А если Вервольфы узнают, что их замысел раскрыли, в лучшем случае это их спугнёт, а в худшем... приведёт к тому, что они начнут форсировать события. После, собрав всю свою волю в кулак, Грета переключилась на другие мысли. Ладно, мы ведь тоже не лыком шиты... Нужно идти к Лене. Посмотрим, что из этого выйдет... ОН: Я шёл вдоль вечернего леса, который встречал меня легким шелестом листвы и пением различных птиц. Осталось не так далеко идти... -Но зачем тебе понадобилось уводить меня так далеко от лагеря? Спрашивал я про себя Лену, идя по протоптанной лесной дороге. В лесу было красиво в любое время года. Когда бы ты ни пришёл, он встречал тебя своей красотой и завораживал. Не всегда можно было увидеть жителей леса, но если можно было провести в нём достаточно большое количество времени, тому могло повезти кого-то встретить. Правда, не всегда эта встреча оборачивалась благополучно...Красивое место... И ветер приносит приятную прохладу. ОНА: Я стояла и размышляла о том, когда придёт Брандт и что мне после этого делать дальше. Пыталась отвлечь себя разными мыслями от волнения, что никак не хотело от меня отставать. Впрочем, это мало помогало. Я набирала в свои лёгкие как можно больше кислорода, а предчувствие мне подсказывало, что он был уже совсем близко... -Фу-ух... Будь что будет. ОН: Я прибыл к месту, которое было указано в записке Лены. Она стояла спиной ко мне, но заслышав мои шаги, сразу же обернулась. -Здравствуй снова, Брандт... Она первой решила нарушить молчание, подаренное лесом. -Знаешь, я думала над тем... Что если бы мы никогда не встретились... Не приехали бы сюда... Было бы это лучше для нас всех? Я не совсем понимал, на что намекала Лена. А она была, на удивление, спокойна. -Не сказать, что я мечтал сюда попасть... -Брандт... Я знаю, что ты пережил войну... И твоя ненависть... Это ведь напрямую влияет на то, кем я являюсь для тебя. -И согласно этой ненависти, я для тебя – низшая раса, подлежащая лишь беспощадному уничтожению. -Что ты имеешь ввиду? -Я – русская, Брандт. Моя настоящая фамилия – Тихонова. Что?... Russin?? Я молча смотрел на неё. С таким отличным немецким произношением... И Russin?? С дурацкой улыбкой на лице, я произнёс: -Не самая удачная шутка, Лен... -Если ты думаешь, что я тебя обманываю... тогда... -За родину. И вдруг, к моему ужасу, она начала разговаривать на русском. Том самом языке, который нёс для меня всё самое худшее в моей жизни... Не верю... Это всё... Nein!... Во мне бушевал ошеломляющий вихрь смешанных эмоций. Суровая реальность, вместе с Леной, поставили меня перед неопровержимым фактом. -Теперь ты мне веришь? Спросила она меня с удовлетворенным, но грустным видом. А я стоял с остекленевшими глазами, не в силах что-либо ответить. -Я училась и живу здесь, благодаря своему отцу. Он – военный лётчик. -И он убил не один десяток твоих товарищей. Судорожно, я вытащил свой пистолет, который захватил с собой на всякий случай. Кто бы мог подумать, ещё вчера этот пистолет спас ей жизнь... А теперь, сегодня, он будёт её забирать. Мы стояли на краю пропасти. Не той, что была позади Лены... Пропастью, что была между нами. И мы уже были готовы поочерёдно в неё шагнуть. Я стоял, держа свой пистолет в руках, целясь прямо в голову той, которую ещё несколько секунд считал если не чистокровной немкой, то хотя бы точно не русской. А она смиренно стояла передо мной, время от времени покачиваясь от сильного ветра, с закрытыми глазами, беззащитная, в ожидании моего судьбоносного решения... -Мы оба достаточно пострадали, Брандт. И мне тоже досталось. Я тоже видела смерть своих товарищей... Мой взгляд будто приказывал ей, напоследок, посмотреть в мои глаза. Ощутить всю ту ненависть к русским, что накопилась у меня за время моей непростой жизни. -Но если ты считаешь меня и мой народ своим врагом... -Тогда стреляй. А она стояла... и глазом не моргнув. Впрочем, она так и стояла с закрытыми глазами, то ли от отчаяния, не то от усталости... Лишь слабо улыбаясь мне, то ли от моего решения, то ли от своего везения. Её непреклонная решимость и готовность стоять лицом к лицу перед смертью, впечатлили меня. Это была уже не та скромная, тихая и краснеющая девочка... Это была девушка, что выдержала бы, как могло показаться, практически всё. Тишину пронзил звук выстрела. Однако, Лена по прежнему стояла. На её прекрасном теле не было ни одного ранения. -Я солдат, а не убийца. -А я знала, что ты другой... Хороший, не плохой. Убрав пистолет обратно, я начал приближаться к ней. -Ещё бы. Знала бы ты, как нелегко было тащить кое-кого... -И не такая я уж и тяжёлая... Лена через секунду простила мне мою дерзость, после чего на её лице засияла тёплая улыбка. А её щёки снова уделили место румянцу. -Пошли домой. -Да... не будем заставлять всех снова волноваться. Но её тело то ли от неуклюжести, то ли от сильного ветра, потеряло равновесие... и она упала прямо ко мне в объятия. -П-прости... -Да-а... н-ничего, бывает... Проговорили мы оба, смущенные внезапным сближением. -Я такая дура... Тихо произнесла Лена. -Не могу не согласиться... Тихо пробубнил я. -Я не видела иного выбора... и не могла сказать сразу... -Я уже это понял. Ну, в любом случае... Её хрупкое и мягкое тельце было в моих руках. -Спасибо, что понял меня, Брандт. -С тебя причитается... Леночка Тихонова. Примерно через полчаса мы прибыли обратно в лагерь и уже были на пляже, сидели в обнимку на теплом песке, смотрели на закат, обсуждали то, что очень хотелось обсудить. Уходящее солнце будто не хотело закатываться за горизонт, желая послушать наши, сердцами хранящиеся, истории из нашей жизни. -Какая ирония... На этом же самом месте... Пару дней назад... -Знаешь... я ведь сразу, так просто, не смогу измениться... -А я тебя и не заставляю... Главное, не делай глупостей, ладно? Лена, как ласковая кошка, прижималась ко мне всем своим телом, мурлыча мне чуть ли не под самое ухо. -Да, я уже это понял. Можешь насчёт этого не переживать. -Слушай, Брандт... -Да? -А всё-таки, откуда он у тебя? -Это... это подарок отца на моё восемьнадцатилетие. -Хороший подарок... Я бы даже сказала – отличный. -А откуда у тебя такое прекрасное произношение и фамилия Тихонова? С моей стороны это было похоже на легкий флирт. -Где родилась, там и получила эту фамилию. А насчёт немецкого, то я просто его много раз практиковала, чтобы получить хорошую оценку. -Я бы сказал – отличную оценку. Мы вместе тихо засмеялись. -Учительница у меня была отличная... Я её даже считала своей второй матерью. -Да упокоится с миром её душа... Я чувствовал сильную грусть в её словах и решил спросить: -С ней что-то случилось? -К сожалению, да... -Расскажешь? -Это произошло, когда мне было десять... Раньше я жила в небольшом городке под Смоленском. И жила, какое-то время, в оккупации. На моих глазах наворачивались слёзы. Я так не хотела снова вспоминать этот ужас... Это... безумие. Я прекрасно помнила свою учительницу по немецкому языку, что обучила меня так хорошо говорить по-немецки. Про Ксению Андреевну говорили, что у нее руки поют. Движения были мягкие, неторопливые, округлые и, когда она объясняла уроки в классе, ребята следили за каждым махом её руки, которая объясняла все, что оставалось непонятным в словах. Ксении Андреевне не приходилось повышать голос на учеников, ей не надо было прикрикивать, несмотря даже на, как многие думают, грубость языка, что она преподаёт. Она говорила по-немецки мягко, с выражением и проникновенно. Мы могли запомнить каждое слово так, будто его наклеивали как заплатку в нашей памяти. А если в классе вдруг зашумят, она подымет свою легкую руку, поведёт ею – весь класс словно завораживается, сразу становится тихо. А мы постоянно хвалились, скрывая её настоящий, добрый характер. Тридцать два года учительствовала в селе Ксения Андреевна. Милиционеры на улицах, в мирное время, даже отдавали ей честь... И председатель колхоза был когда-то её учеником, и директор машинно-тракторной станции учился у нее. Много людей за тридцать два года прошли через руки Ксении Андреевны... Строгим, но справедливым человеком прослыла она. Волосы у Ксении Андреевны давно побелели, но глаза не выцвели и были такие же синие и ясные, как в молодости. И всякий, кто встречал этот ровный и светлый взгляд, невольно веселел и начинал думать, что не такой уж он плохой человек и на свете жить безусловно стоит. Вот какие глаза были у Ксении Андреевны. И походка у нее была тоже легкая и певучая. Девочки из старших классов старались перенять её. Никто никогда не видел, чтобы учительница заторопилась, поспешила. А в то же время, всякая работа быстро спорилась и словно пела в её умелых руках. Когда она писала на классной доске новые слова, грамматику, мел не стучал, не скрипел, не крошился, и ребятам казалось, что из мелка, как из тюбика, легко и плавно выдавливается белая струйка, выписывая на черной глади доски буквы и цифры. Не спеши. Не скачи. Подумай сперва, как следует. – мягко говорила Ксения Андреевна, когда ученик начинал плутать в сложностях немецкой грамматики или в предложении, усердно надписывая и стирая написанное тряпкой, плавал в облачках мелового дыма. Её проницательные глаза, мягкий, и при этом немного строгий характер... Голос, которым она делала грубый язык мягким и прекрасным. Руки, что могли успокоить любого... Всё это делало её самым прекрасным учителем в моей жизни. Однако пришла война. И все мы оказались в оккупации нацистов. Несмотря на любовь к немецкому языку, никто из нас не стал сотрудничать с немцами. Многие уходили в леса, колхозники собрали партизанский отряд и ушли в ближний лес за селом. Однажды, как мы узнали по слухам, каратели СС убили мужа Ксении Андреевны, убили у неё на глазах, однако она ни слова о партизанах не сказала. С тех пор она почти не изменилась, всё так же учила нас и любила. Но благодаря своим знаниям немецкого, она прекрасно разбиралась в болтовне немецких солдат и часто выдавала партизанам информацию, что приводило к подрывам, засадам и диверсиям. Так она мстила за своего мужа. Нацисты убивали других жителей города за их сотрудничество с партизанами или же просто так. Помнится, нам рассказывали, как они просто проходили мимо домов, в которых были люди, и кидали в них гранаты. Чаще всего те, кто находился в доме, умирали. А тем, кто выжил, ничего не оставалось, кроме как рыдать над потерей своих родных. Иногда среди них были дети, но каратели лишь смеялись над чужим горем и иногда добивали тех, кто просто оплакивал горькими слезами потерю своих близких. Лишь чудом нам повезло. Нас не было в тот момент дома. Войдя в дом, мы увидели явные следы взрыва и осколков. Окна в доме были выбиты, всё внутри было разрушено, стены опалены. Школьники, в их числе и я, носили партизанам еду, рассказывали где и когда были замечены немцы. Костя Рожков – лучший бегун школы, не раз доставлял донесения командиру лесных партизан. Я, однажды, даже сама перевязала раны двум пострадавшим в бою – этому искусству научила меня Ксения Андреевна. Даже Сеня Пичугин, известный тихоня, высмотрел как-то за селом немецкий патруль и, разведав куда он идёт, успел предупредить партизан. Хорошие были у меня одноклассники... Даже до войны я не помню, чтобы мы ссорились. И вот однажды, одним апрельским днём, мы услышали около школы противное урчание. Мы выглянули в окно – к нам уже подъезжал Кубельваген. Сошли три немца. Один был с автоматом, у двоих их не было, лишь пистолеты. На их воротниках, а именно петлицах, блеснули по две белые молнии, что означали символику СС. Переглянувшись с одноклассниками мы поняли, что нас кто-то сдал и дело – дрянь. Одно мгновение и жесткие, холодные стволы пистолетов и автомата, штыками упирались в наши спины. -Schnelle! Los-los-los! Закричал нацист. Ксения Андреевна шагнула вперед прямо на немца и прикрыла собой ребят. -Что вы хотите? Спросила учительница по-немецки и строго посмотрела в глаза немцу. Ее сильный и спокойный взгляд в сочетании с прекрасным звучанием немецкого языка смутили невольно отступившего нациста. -Это мои ученики, а я – учительница местной школы. Вы можете опустить ваш пистолет? Зачем вы пугаете детей? -Молчать! Зашипел каратель. Двое других немцев тревожно оглядывались по сторонам. Один из них сказал что-то начальнику. Тот забеспокоился, посмотрел в сторону леса, стал толкать дулом пистолета учительницу и нас по направлению к школе. -Поторапливайтесь! Живее! Ну, кому говорят! Он пригрозил пистолетом. -Два маленьких вопроса и всё будет gut. Нас вместе с Ксенией Андреевной вытолкнули в класс. Солдат с автоматом остался сторожить на школьном крыльце. -Сейчас у вас будет небольшой экзамен. Мы зашебуршались, но немца это очень сильно взбесило. -Стойте смирно, иначе я поставлю вам свою оценку! Автоматом! Мы стояли, сгрудившись около стены. И побледневшие, очень напуганные, смотрели на нашу учительницу. -Слушайтесь, ребята. Своим негромким и спокойным голосом сказала Ксения Андреевна, как будто начинался очередной урок. Мы молчали, не спуская глаз с учительницы. С ней нам было немного спокойнее. За окнами класса, на стеклах которых были наклеены защитные полоски, спокойно голубело небо, а на подоконнике в банках и ящиках стояли цветы, выращенные нами. В стеклянном шкафу, как всегда, парил ястреб, набитый опилками. И стену класса украшали аккуратно наклеенные гербарии. На стенах были самые разные таблицы о немецком языке. Алфавит, таблица глаголов, спряжений... Немецкий офицер задел плечом один из наклеенных листов и на пол посыпались с легким хрустом засушенные ромашки, хрупкие стебельки и веточки. Это больно задело нас по сердцу. На этот раз всё было дико, казалось противным, привычно установившемуся в этих стенах, порядку. И таким дорогим показался нам знакомый класс... Парты, на поверхности которых виднелись засохшие чернильные подтёки. А когда один из нацистов подошёл к столу, за которым обычно сидела Ксения Андреевна, и пнул его ногой, мы почувствовали себя глубоко оскорблёнными. Тот в добавок потребовал, чтобы ему дали стул. Но никто из ребят не пошевелился. -Стул мне, вашу Mutter! Прикрикнул он. -Пичугин, принеси, пожалуйста, стул из коридора. Сеня, словно призрак, на мгновение успел промелькнуть у выхода. Но он долго не возвращался... Немецкий офицер злобно глянул на Ксению Андреевну. -Пичугин, поскорее! Тот явился через минуту, волоча тяжелый стул с сиденьем, обитым черной клеенкой. Не дожидаясь, пока он подойдет поближе, немец вырвал у него стул, поставил перед собой и сел. Я невольно подумала: Раз его выпустили, может и мне удастся? Я могу пулей выбежать прочь отсюда и сразу убежать в лес, предупредить наших. Вдруг они нам помогут? Немцев – всего ничего... На моём лице было лишь холодное спокойствие, ведь своим смущением я могла выдать свои планы. Я подняла руку и спросила: -Ксения Андреевна, можно выйти из класса? Мне надо в туалет. -Нет, Тихонова, стой. И, понимающе взглянув на меня, еле слышно добавила: -Там же, всё равно, часовой... -Тишина в классе! Слушать меня! Офицер стал говорить нам о том, что в лесу скрываются партизаны. О том, что он это прекрасно знает. И что мы тоже это прекрасно знаем. Что их разведчики не раз видели, как мы бегали туда-сюда в лес. И теперь мы должны были сказать ему, где спрятались партизаны. Что если мы скажем, где они сейчас, то всё будет хорошо. -А если вы мне ничего не скажете, я очень сильно обижусь. Вы ведь этого не хотите, верно? Теперь же, я слушаю вас! Говорите! Мы поняли, чего они от нас хотели. И мы стояли, ни шелохнувшись, только переглянуться успевали между собой. Если мы не скажем, то... Мою голову посетили самые страшные представления, а по моей щеке потекли слёзы. Костя Рожков стоял рядом. Его короткие пальцы рук были сплетены. Костя слегка покачивался, уставившись на гладкую поверхность. Со стороны казалось, что он пытается расцепить руки, а какая-то сила мешала ему это сделать. В классе воцарилась тишина. В ответ на это, офицер подозвал своего помощника и забрал у него карту. -Просто покажите мне их здесь. Ну, живо! Но мы всё стояли, как вкопанные, будто немые, якобы не понимающие вопроса. -Вы специально испытываете моё терпение? Тихо, но злобно спросил офицер у учительницы, вплотную подойдя к ней. -Я уже сказала вам, что никогда не была там и не знаю, где это. -Что, правда не знаете? Вдруг нацист достал свой пистолет и передёрнул затвор. -Я ведь могу и по-плохому. Затем он приставил пистолет прямо к её лбу. Однако учительница спокойным голосом проговорила: -Дети, этот человек хочет, чтобы мы сказали ему, где находятся наши партизаны. Я не знаю, где они находятся. Я там никогда не была. И вы тоже не знаете. Правда? -Не знаем, не знаем... Кто их знает, где они... Ушли в лес и всё... По классу раздался негромкий гул голосов. -Видите? Мы ничего не знаем. -Не знаете, значит... Нацист внезапно ударил учительницу по лицу. Но Ксения Андреевна не издала ни звука, мужественно перенеся этот подлый удар. -Schweine! Это последний раз, когда я проявляю милосердие! В классе было по-прежнему тихо, лишь только угрюмо сопел Сеня Пичугин. Немец подошёл к нему и спросил: -А ты тоже не знаешь, я полагаю? -Не знаю. -А что это такое, знаешь? Немецкий офицер ткнул дулом пистолета в опущенный подбородок Сени. -П-пистолет Вальтер. -А ты знаешь, сколько он может убивать таких отбросов, как ты? -Н-не знаю... Н-не считал... -Не считал, значит? Ну что ж, тогда я лично преподам вам всем урок математики! Считаю до трёх... и если мне никто не скажет, о чём я вас спросил, тогда я прострелю чью-то безмозглую голову! Айнц! Оглянув своим злобным взором наш ошеломлённый класс, с мерзкой улыбкой, он продолжил: -Цва-а-ай! Затем дуло его пистолета медленно направилось к учительнице. Я переглянулась с Пичугиным. Мы с ним часто друг другу помогали в передрягах, были как брат и сестра, дружили с детства. И сейчас мы оба понимали, что нельзя сидеть просто так, иначе он убьёт нас всех... -Иди сюда, schweine! Он схватил Ксению Андреевну за руку и рванул её к стене класса. Ни звука не произнесла Ксения Андреевна, но нам показалось, что ее мягкие певучие руки сами застонали. Другой фашист тотчас направил на ребят свой пистолет. Ксения Андреевна хотела по привычке поднять руку, но нацист ударил стволом пистолета по её кисти, она тихо вскрикнула, и её рука бессильно упала. -Что ж, раз никто из вас ничего не знает... Немец целился Ксении Андреевне в голову. Вот-вот он готов был нажать на курок... -Дра!... -Она правда не знает! Нациста прервал Рожков. -А кто тогда знает? С той же мерзкой улыбкой спросил эсесовец -Я знаю. Я сам туда ходил. -И я знаю! Воскликнула я, стараясь поддержать Костю. -Ну тогда показывайте, раз знаете! -Костя... Тихо произнесла учительница и стояла, отвернувшись от него, уронив свою белую голову на грудь. Костя вышел к доске, у которой он столько раз отвечал на уроке и взял мел. Я встала рядом, ожидая его сигнала. Он явно что-то задумал. И ему нужна была моя помощь для осуществления плана, я чувствовала это. В нерешительности он стоял, перебирая пальцами белые крошащиеся кусочки. Нацист приблизился к доске и ждал. Костя поднял руку с мелком. -Вот, смотрите... Немец подошёл к нему и наклонился, чтобы лучше рассмотреть, что показывает мальчик. И вдруг Костя обеими руками изо всех сил ударил черную гладь доски. Так делали, когда исписав одну сторону, доску собирались перевернуть на другую. Доска резко повернулась, взвизгнула и с размаху ударила фашиста по лицу. Он отлетел в сторону, а Костя, прыгнув через раму, мигом скрылся за доской, как за щитом. Нацист, схватившись за разбитое в кровь лицо, уронил свой пистолет. Второй, его помощник, достал свой и без толку палил в доску, всаживая в неё пулю за пулей. Напрасно, за классной доской было окно, выходившее к обрыву над рекой. Костя повис за ним, но любая из этих пуль всё равно могла его задеть. Я увидела, что второй пистолет лежал совсем не далеко. Патроны у помощника кончились, в то время как тот, что лежал почти у моих ног, был заряжен. Я молниеносно схватила пистолет и, кое-как прицелившись... Всадила пулю этому извергу прямо в сердце. Благо, в своё время, один из партизан мне кое-что объяснил насчёт стрельбы. Эсесовец упал замертво. Повисла неловкая тишина и с коридора послышались множественные шаги. Приближались ещё нацисты, услышавшие выстрелы. Пистолет выпал из моих дрожащих рук. Мы с Костей, который после выстрела забрался обратно в класс, не задумываясь открыли другое окно, прыгнули в него и побежали в направлении леса. Второй нацист, опомнившись, взял пистолет убитого товарища, перезарядил его, подбежал к окну и стал стрелять по нам. Я до сих пор помню тот свист в воздухе, прозвучавший в миллиметре от моего уха... Ребята вскочили на парты, а Ксения Андреевна ухватила за горло нациста с пистолетом, чтобы он не попал в нас. Но в тот же момент внутрь класса вбежали нацисты и начали расправу над нашими товарищами... Мы этого не слышали. Наши сердца безумно колотились от страха и мы бежали, что есть сил, не думая об опасности, что угрожала нам. До деревьев оставалось совсем чуть-чуть... Но сзади прозвучал очередной выстрел. Из-за которого Костя рухнул на землю с окровавленной грудью. -Костя! Вскрикнула я и на секунду остановилась, чтобы потащить его. Но ещё одна пуля рядом, и ещё... Солдат, что целились в меня, было слишком много. Слёзы горя, страха и отчаяния смешались на моих щеках, а руки были в крови от его раны... Я до сих пор, во сне, видела его карие глаза, когда он смотрел на меня, как бы говоря: Всё равно меня уже не спасти, беги!. После этого я убежала в лес, к партизанам. Так себя и не простив за то, что бросила его тогда... *** -Теперь ты меня понимаешь, Брандт? -Вполне... - А ты... Как сложилось твоё детство? -Моё? -Не лучше твоего. Лена внимательно посмотрела на меня и была готова уловить каждое движение моих скул и направление взгляда. -Я даже не думал, что такое может случиться... *** Я помню, как кричала мать, когда за мной пришли сказав, что у меня 10 минут на сборы и всё необходимое я получу на месте. Я успел взять только свитер и томик с Божественной комедией Данте. До сих пор не знаю, почему я взял с собой именно эту книгу... Может, она первая подвернулась мне под руку? Неужели я надеялся что там, в окопах, у меня будет время для чтения? Как бы то ни было, выбор произведения оказался очень удачным и злободневным, ведь меня везли в самый настоящий ад. Я сел в грузовик и жандарм опустил тент, поэтому я не видел, как за грузовиком бежала мать. Я не слышал, что именно она кричала, её душили слёзы и голос тонул в шуме двигателя. Но одну фразу я, всё-таки, смог расслышать: -Сыно-ок!... Верни-ись!... В те дни от полевой жандармерии было не скрыться, от неё было никому не уйти. С улиц гребли практически всех, кто хоть как-то, но был боеспособен. Не важно, кто ты был – безусый юнец или дряхлый старец... Рейх был в опасности, ему были нужны солдаты, ему были нужны жизни, чтобы купить себе ещё несколько дней существования. Даже такой восторженный сопляк, как я, понимал, что всё было кончено. Что война была проиграна и в этот раз нам не помогут ни гений Фюрера, ни талант генералов, ни наша отчаянная храбрость. Если по радио последние полгода говорили о победах, то реальность говорила нам, что с каждым днём будет только хуже. Мы с матерью не могли дойти до пункта выдачи продовольственных талонов, потому что весь день не смолкала воздушная тревога и дома мы проводили меньше времени, чем в бомбоубежище. Есть было практически нечего. Галеты с солью, пара кусков хлеба, да обычная вода. От отца не было писем уже целый год и у меня тогда сложилось горькое чувство, что он к нам обратно уже больше не придёт. После такого, никакие слова не могли заставить поверить тебя в чудо. И вот, сразу после высадки с грузовика я попал на фронт, где война уже вовсю резвилась с нашей столицей – Берлином. Я был совсем мальчишкой, которому было, от силы, лет десять. Когда коммунисты подошли к городу, это был апрель, тогда они уже наступали вглубь Германии, а мы вовсю держали оборону... Но, как показало время, всё было тщетно. Третий Рейх доживал свои последние дни. Ценой десятков тысяч ни в чём не повинных, призванных насильно в этот сущий ад на земле, жизней. -Нас просто пустили на убой, как пушечное мясо... Мой унылый взгляд невольно опустился вниз, а по щеке прошла едва заметная, скупая слеза. -На то они и фашисты. С презрением сказала Лена. -Я теперь даже не знаю, кого больше всего ненавижу... Ответил я ей со жгучей злобой внутри себя. -Во всяком случае, это именно Гитлер развязал войну, а не СССР. И это именно Гитлер виноват в том, что ты оказался на передовой. Но ни в коем случае, не мои товарищи. Сказала мне Лена серьезным тоном, пытаясь надавить на мою совесть. -Твоя правда... Ответил я ей, сдавая позицию своих убеждений одну за другой. -Я помню, что тогда... в тот момент я начал жалеть, что туда пошёл... В Гитлерюгенд. Хотя, какая разница... *** Был уже 1945 год, апрель, война подходила к концу. Я служил Гитлерюгендом в 12-ой армии, под командованием генерала Вальтера Венка. Правда, армией это можно было назвать с натяжкой. Мы представляли из себя смешение из подростков, ни разу не державших винтовку или панцерфауст в руках, и закалённых в бою ветеранов, которые могли участвовать в штурме Бельгии, оккупации Франции или имевшие медаль, которую мы называли Мороженное мясо. Последние были особенно в цене и имели огромный боевой опыт. У нас даже не было танков, всего лишь несколько самоходных орудий к которым сильно не хватало боеприпасов и топлива. Патронов нам тоже не хватало, на счету был каждый выстрел из любого имеющегося оружия. Оружие в руках новобранцев оставляло желать лучшего. В основном, это было эрзац – оружие, созданное в кустарных условиях. Всё нормальное оружие держали в руках лишь опытные солдаты. Тем не менее, даже находясь в столь плачевном положении и на грани разгрома, дисциплина была на должном уровне. Особенно в том задании, которое я никогда не забуду... Мы должны были удержать город Потсдам, любой ценой. Пускай я и был, всего лишь, десятилетним подносчиком патронов к пулемёту, но выполнял свою задачу не жалея своих сил. Ведь я понимал, что на кону стояла жизнь моей матери. Чем дольше мы держались, тем больше обычных людей, стариков, женщин и детей покидали нашу обречённую, уже охваченную пожарами и разрушениями от бомбардировок, столицу. Мы называли это Rett-gswerk – спасательной операцией. Отчасти, мне было даже нечего терять. Наш фамильный дом был разрушен, отец пропал без вести, а нам с мамой уже некуда было идти. Вокруг были одни сплошные руины, да бомбёжки изо дня в день. Я хорошо помню то туманное апрельское утро, когда наши люди стали выходить из Берлина. Люди шли днями и ночами, избегая столкновений с коммунистами и их союзниками всеми способами. К счастью, их почти не преследовали, враги были тогда сосредоточены на взятии Берлина. Мы переправляли их через Эльбу, дабы они сдались американцам. Однако когда это началось, тогда и начался настоящий ад. Окружение Берлина почти замкнулось, силы СССР были куда крупнее, чем ожидалось. Мы держались так долго, как только это было возможно. В одной из атак снарядом убило почти весь мой расчёт. Я кидался из стороны в сторону к своим товарищам, чтобы хоть как-то им помочь, но видел лишь их разорванные на части тела с пустыми и безжизненными взглядами. Лента в пулемёте была, сам пулемёт был исправен, а враг приближался... Если они подойдут совсем близко, тогда... И грохот пулемёта продолжился. В одиночку мне удалось перебить многих. Тогда я оглох от грохота, мои руки стонали от сильной вибрации, а моё сердце бешено колотилось от вида приближавшейся орды советской армии. Конечно же, я не смог там простоять и минуты, ибо вражеский снайпер быстро и метко убирал проблему. Однако то ли он, всё-таки, промазал, то ли сжалился надо мной, но пуля лишь ранила меня в район правого плеча. Каким-то чудом мне удалось покинуть то злополучное место. Я даже не помню, что было потом... Помню лишь, что смог добраться, случайным образом, до потока беженцев, который заботливо подхватил меня. От них же я и узнал, что моей маме удалось пересечь Эльбу с другим потоком и спастись у союзников. Сейчас она уже жила у уцелевших родственников в Северной Рейн Вестфалии, Кёльне. Позже, 7 мая, находясь уже в Берлине я узнал, что война была проиграна окончательно. Третий Рейх капитулировал. Там же я, случайно, и встретился с отцом. Лишь благодаря тому, что он примкнул к красным в качестве военного инженера, его оставили в живых. Меня тоже не тронули, что было для меня весьма удивительно. *** -Я был всего лишь мальцом, который просто хотел гордиться своей страной, своим происхождением... Так почему же я должен смириться с тем, что моя гордость оказалась позором? Лена вдруг приподнялась и посмотрела на меня. Её взгляд был пристальным, но в тоже время нежным, сочувствующим моей нелёгкой участи. -Поцелуешь меня? Эти слова зажгли во мне безрассудное желание. Она сидела совсем близко... Так близко, что малейшие сомнения мгновенно разлетелись в прах. Сердце начало биться учащённо, а я начал приближаться к её пристальному взгляду, к её мягким губам, которые так манили меня к себе... -Ради меня, хорошо? Наши губы сомкнулись воедино, став на несколько секунд одним целым. Я ещё никогда не испытывал в своей жизни ничего подобного. Мурашки по всему телу, словно меня хватил озноб... Странное рвение, будто хоть сейчас в бой. И её губы... Нежные, слегка влажные. Но такие приятные... В этот момент я забыл абсолютно обо всём. Кто я... Где я... Это было не важно. Важно было лишь... с кем я. -Я... я постараюсь. Этот ответ её явно не устроил, после чего она, ни слова не сказав, уже сама примкнула своими губами к моим. -Не отпущу, пока не скажешь то, что я хочу. Лена напирала на меня своим вглядом, словно тигрица, жаждущая полакомиться своей добычей. Я действительно не мог ей в тот момент ничего противопоставить. -Ладно... ты победила. Найду что-нибудь другое, чем ещё можно гордиться... Это была безоговорочная капитуляция с моей стороны, которой я не так уж был и против. -Может быть тем, что у тебя теперь есть такая красивая девушка? Это заявление меня немного смутило, однако оно мне даже понравилось. -Сама себя не похвалишь... Лена улыбалась так искренне, что я нашёл в этой улыбке что-то, от чего мне становилось так легко, так тепло, и так приятно на душе. -Давай встретимся у лодочной станции через пару часов? Грета попросила меня помочь с бумагами, но я мигом. -Не вопрос. Буду ждать. -Тогда договорились. И с этими словами Лена быстро зашагала к лагерю. А я стоял на берегу и провожал её своим задумчивым взглядом. Моя девушка, да?... ОНА: -Ты понимаешь, что они и мы – разные категории людей? -Они – подготовленные диверсанты, а мы просто всего лишь кучка вожатых. -Мне всё равно. Я не дам им этого сделать. После небольшой работы с бумагами, мы обсуждали наш дальнейший план действий в пустом, никем не заселённом домике. За окном уже стемнело. -А если их будет больше? Что тогда, Лен? -Я сказала – мы справимся. Отвечала я уверенно и холодно, чтобы самой не засомневаться. -Что ж, связи все равно нет, как и выбора... Больше никто не должен знать о том, что будет происходить. Но если мы потерпим неудачу... -Грета... -Что??? Я даже представить боюсь что будет, если всё пойдёт не по плану! Впервые я видела Грету такой взволнованной. Безразличной, веселой, строгой, заботливой, но не паникующей... Теперь пришёл мой черёд её успокаивать, хотя мне тоже было не по себе. -У нас всё получится, поверь мне. -Мне бы твою уверенность... Я ведь не за себя переживаю, знаешь ли. -У нас будет отличная команда. Я уверена, мы разберёмся с ними за несколько минут. -Ладно, убедила... Покажем этим засранцам, где раки зимуют! -Вот это Грета, которую я знаю. С довольной улыбкой произнесла я. -А какая ж ещё? -Слушай... -Да? - Можешь дать нам с Брандтом немного времени, хотя бы часик? -Для чего же? -Ле-енка... -Неужели вы... -Ни слова. Отрезала я грубо, а Грета ещё несколько секунд что-то себе воображала. -Ну хорошо. Можете сильно не торопиться. -Но через три часа вы уже должны быть около автобусной остановки. - Поняла, будем. -Что-то не так? -Я просто хотела сказать, как мне повезло с тобой... Спасибо тебе за всё. -Всегда пожалуйста, Лен. На этом наша беседа закончилась и я устремилась обратно к Брандту, в назначенное место встречи. Моё сердце начало биться ещё сильнее. ОН: А ведь красивое место, что ни говори... Ожидая с минуты на минуту свою девушку я рассуждал, стоя возле ограждения причала и смотрел куда-то вдаль. -Я пришла. Позади послышались едва слышные шаги и такой знакомый голос...