Ajar Hearts

— Господин Вэй! Вы уже встали! Вэй Усянь не смог сдержать страдальческой гримасы в ответ, и улыбка тут же сошла с лица Сычжуя. Не было никакой необходимости оборачиваться на стоявшего подле Лань Чжаня, чтобы заметить легкое самодовольство на его лице. Несколькими минутами ранее он сказал то же самое — пусть и в гораздо более лаконичной формулировке. Тогда Вэй Усянь лишь отмахнулся, заявив, что не такая уж это и редкость — его ранние подъемы. Но он действительно редко вставал по утрам. Солнце еще даже полностью не взошло. Трудно было бы вспомнить, когда в последний раз он видел рассветные лучи, обволакивающие Облачные Глубины. — Не хотелось спать, — подал слабый голос он, зная при этом, что выглядит совсем не отдохнувшим: растрепанные волосы, темные круги под глазами, бледная кожа. Лань Цзинъи в сомнении изогнул брови. — В таком случае, вы можете пойти вместе с нами, — продолжил Сычжуй. — Мы идем к воротам, чтобы поприветствовать главу клана Цзян и главу клана Цзинь. Иногда Вэй Усянь задумывался — был ли юноша таким наивным на самом деле. Его тон оставался легким и невинным, но мужчина не мог отделаться от мысли, что Сычжуй сказал это нарочно, точно зная, что как раз из-за Цзян Чена и Цзинь Лина Вэй Усянь встал сегодня так рано. Но дело было не в самом раннем подъеме. Прибыли бы они к обеду или поздно вечером — он все равно бы не заснул и встал вместе с солнцем. «Все будет в порядке», — сказал ему Лань Чжань, после того как проснулся ровно по своему режиму и увидел рядом неспящего супруга. Не то чтобы он нервничал, нет, но… И все-таки, видимо, он нервничал. В его отношениях с Цзян Ченом уже определенно не было такого напряжения, как раньше. Месяцы беспокойных встреч и нарастающего недовольства закончились в одну ночь. Они тогда кричали, проклинали друг друга, высказывали все обиды и упреки, и хоть об этом больно было вспоминать, осталось и какое-то удовлетворение от того, что в кои-то веки все произошло как надо. Они бы уже никогда не были такими, как раньше, или такими, какими могли бы быть, если бы прошлое сложилось по-другому. Но вместе с тем они не были друг другу чужими людьми или, того хуже, врагами. С Цзинь Лином дела обстояли иначе. Юноше было трудно соотнести образ грозного Старейшины Илин, который преследовал его в кошмарах и которому хотелось отомстить еще ребенком, с человеком, которого он знал сегодня — «надоедливым идиотом», как он сам его называл. Кроме того, Цзинь Лин во всем полагался на своего дядю, хоть и старался не показывать этого: как только Цзян Чен решил, что они с братом могут построить что-то новое в их сложных, пропитанных ранее ненавистью отношениях, Цзинь Лин последовал его примеру. К слову, ему пришлось гораздо легче: он был в курсе всех прошлых событий, но они казались ему такими далекими и запутанными, как урок истории, названные братья же, напротив, помнили все ясно и отчетливо. Это было больше того, на что Вэй Усянь мог надеяться. Он знал, что у него не было никакого права на внимание и расположение Цзинь Лина, и все, что он получал, уже было для него благословением, пусть мальчишка и обладал несносным характером. В целом, все было не так уж и плохо. И все-таки Вэй Усянь нервничал. Он не думал, что кто-нибудь, кроме Лань Чжаня, замечает его переживания. Всякий раз, когда Цзян Чен и Цзинь Лин приходили в Облачные Глубины — чаще вместе, чем по отдельности — Вэй Усянь продолжал сыпать своими глупыми шутками и поддразниваниями, стараясь не нарушить хрупкое равновесие, сложившееся в их отношениях. Однако глубоко в душе он не мог не волноваться. Он боялся, что скажет что-то не то, что снова настроит против себя брата и причинит боль племяннику. И вряд ли эти мысли когда-нибудь перестанут его преследовать. И поэтому он не спал и встал так рано. Но будь он проклят, если вдобавок ко всему придется еще идти и встречать прибывших у ворот. Поэтому Вэй Усянь извинился, заявив, что, раз уж проснулся так рано, то пойдет помогать обучать младших адептов — он еще ни разу не посещал их утренние занятия. Сычжую и Цзинъи было жаль упускать возможность посмотреть на это — их учитель славился своими нестандартными методами в преподавании, к тому же, отдельное зрелище представлял бледнеющий при одном его виде Лань Цижэнь. Вэй Усяню удалось отвлечься: он побывал на утренней тренировке, позавтракал, снова пошел на тренировку. Показывая адептам различные техники владения мечом, он подумал о том, что было бы не так уж и плохо, если бы Цзян Чен застал его здесь именно таким — в кои-то веки серьезным и занимающимся полезным делом. Небольшая группа в самом деле прошла мимо них, направляясь к центральной части Облачных Глубин, в то время как Вэй Усянь расхаживал среди подростков и поправлял их стойки. Цзян Чен выглядел разозленным по какой-то причине, но не стоило принимать это на свой счет — разве он не всегда ходил с таким лицом? Его брату определенно нужна была женщина. А может, на него просто наслали какое-то проклятие, раз он до сих пор так себя ведет. Ходили слухи, что Цзян Чен сблизился с одной заклинательницей, которую он назначил главным учителем адептов своего клана и которая обращалась со своими подчиненными так же сурово, как сам глава. Вэй Усяню было не трудно в это поверить: он всегда ставил на то, что его брат, несмотря на все свои стандарты относительно будущей супруги, в конце концов выберет женщину с характером хуже своего собственного. Вэй Усяню следовало поскорее навестить Пристань Лотоса, чтобы убедиться во всем лично, но ему всегда было трудно это сделать, хоть он и сильно тосковал по дому. Цзян Чен как-то во хмелю признался, что больше не винит его в крахе Пристани Лотоса и убийстве родителей, что Вэни бы все равно нашли причину, что несмотря на самоотверженность Вэй Усяня и его стремление к геройству, он больше не может упрекать его в попытках помогать нуждающимся и поступать правильно. Цзян Чен не винил его, но Вэй Усянь не переставал винить себя. Прогуливаться по Пристани Лотоса, хоть она и сильно изменилась со времен его детства, было больно — сразу охватывали воспоминания и сожаления. Отвлекшись на мысли, Вэй Усянь получил деревянной палкой по голове. Он решил поступить как положено — довести урок до конца, а не бросать адептов в разгар тренировки — и снова сосредоточился на работе. Ему нравилось учить, он бы занимался с молодежью гораздо чаще, если бы ради этого не приходилось вставать так рано. Вечернее же время отводилось лекциям, с которыми Вэй Усянь не желал больше иметь никакого дела. Если только его не попросят рассказать о темном пути. Какая идея! Нужно было предложить Лань Цижэню, забавы ради. Когда наконец пришло время заканчивать тренировку, он торопливо попрощался с учениками и поспешил в ханши, где надеялся найти всех своих близких. Они действительно были там — пили чай за низким столиком. Лань Сичень поприветствовал его кивком и мягкой улыбкой, Лань Чжань — взглядом, и этого было более чем достаточно. Цзян Чен думал о чем-то своем. — Цзян Чен, привет! — Почему тебя не было у ворот? — накинулся заклинатель без всяких предисловий. Что ж, в плохом настроении брата на этот раз и вправду можно было обвинить его. Вэй Усянь вздохнул. — Я был на тренировке, разве ты не видел? И я никогда не любил формальности, так с чего бы мне изменять себе сегодня? Цзян Чен раздраженно фыркнул. — Мне нужно было показать тебе кое-что. — А я-то как должен был догадаться? — Ладно, ладно… забудем об этом, — уступил Цзян Чен, массируя висок. Уже и голова разболелась? Но не мог же Вэй Усянь насолить ему настолько. — В любом случае, проблема рано или поздно еще всплывет. — В чем дело? — спросил Вэй Усянь, немного обеспокоенный. Цзян Чен же выглядел больше раздраженным, чем встревоженным. Они услышали шаги и приближающиеся голоса. Вежливые интонации Сычжуя и дерзкий тон Цзинь Лина легко узнавались по мере того, как юноши подходили ближе к ханши. Цзинъи молча следовал за ними — он был слишком раздражен, чтобы участвовать в разговоре. — Смотри, — процедил сквозь зубы Цзян Чен. Озадаченный, Вэй Усянь переключил свое внимание на трех адептов, проходящих мимо их комнаты. — Очень любезно с твоей стороны нанести визит в Облачные Глубины, — говорил Сычжуй, в голосе которого сквозила искренняя радость. Вэй Усяню грело сердце, что Сычжую нравился его трудный племянник — последнему нужно было больше друзей. — У меня здесь важные дела. Я не ради вас пришел! — резко возразил Цзинь Лин. Упс. Именно поэтому у него их и не было. Цзинъи не сдержался: — Тебе обязательно быть таким грубым? Что с тобой не так? Цзинь Лин раздраженно засопел и надулся. Сычжуй ничем себя не выдал, но Вэй Усянь хорошо знал его, к тому же, у него имелся опыт в распознавании эмоций сдержанных людей. Он увидел тонкий намек на разочарование и обиду на лице юноши, прежде чем все эмоции скрылись за привычными манерами. Вэй Усянь поборолся с искушением отвесить племяннику подзатыльник. — Ну что?! Еда ужасная, и тут слишком влажно и холодно. Не то что в Башне Золотого Карпа. — А что насчет компании? — допытывался Сычжуй слегка поддразнивающим, но учтивым тоном. Цзинь Лин фыркнул. — А что насчет нее? — пожал юноша плечами, словно гусуланьцы не стоили и капли его внимания. Оставшаяся теплота сошла с глаз Сычжуя, но Цзинь Лин этого не заметил. — Ты хуже некуда, Цзинь Лин, — Цзинъи драматично возвел глаза к небу. — Может, нам тогда стоит побывать у тебя? — не сдавался Сычжуй. — Если у тебя дома лучше. — Лучше, — подтвердил Цзинь Лин, однако предложение Сычжуя совершенно сбило его с толку. — Но если вы не в курсе, я очень занят. У меня есть обязанности, которые я должен выполнять, я не могу просто так брать и приглашать гостей, когда мне вздумается. Вэй Усянь закатил глаза, хотя все сказанное было правдой: чрезмерная гордость, с которой Цзинь Лин упоминал о своем статусе при каждом удобном случае, раздражала, но бремя ответственности и вправду тяготило юношу, однако он справлялся лучше, чем кто-либо мог подумать. Орден Ланьлин Цзинь, вдоволь натерпевшись от выходок эгоистичных и себялюбивых лидеров и приняв во внимание молодость и неопытность последнего, провел существенные реформы, разделил обязанности в управлении и добился прозрачности своей деятельности. Благодаря этому Цзинь Лин мог позволить себе поездку в Облачные Глубины и Пристань Лотоса без мыслей о том, что подвел свой клан. Да, ему приходилось нелегко. Но было необязательно вести себя так грубо. Цзинъи не вытерпел и прервал разговор, заявив, что они идут на обед, где беседы запрещены и где они будут избавлены от комментариев Цзинь Лина. Они препирались еще некоторое время: Цзинь Лин жаловался на очередной недостаток Облачных Глубин, Сычжуй пытался воздействовать на него мягкими уговорами, но безрезультатно. Вэй Усянь не понимал, почему его племянник был таким противоречивым и порой ранил своими словами. Однако, вопреки первому впечатлению, которое могло сложиться об этой троице, они все же были друзьями, в основном благодаря усилиям Сычжуя. — Ну, и что это было? — спросил Вэй Усянь у Цзян Чена. В конце концов, сцена ведь была довольно заурядной. Его брат издал самый долгий, усталый, театральный вздох, на который только был способен, и залпом выпил чашку чая, словно алкоголь. — Это, — сказал он, со стуком опустив чашку на стол, — второе пришествие Цзинь Цзысюаня.

***

— Ты закончил? — раздраженно спросил Цзян Чен. В его взгляде скользнуло что-то безжалостное, пока он смотрел на Вэй Усяня, который, сложившись вдвое и держась за свой живот, не переставая смеялся. — Извини… извини, просто… из всего, что Цзинь Лин мог бы унаследовать от отца… Лань Сичень вежливо поинтересовался, не было ли случившееся проявлением обычной прямолинейности Цзинь Лина, но Цзян Чен уверил, что во-первых, его племянник давно уже не был таким беспечным и неосторожным в словах: острые углы его характера сгладились за прошедшие годы, а во-вторых, должен был учитываться следующий факт: Цзинь Лин очень много говорил о Сычжуе дома. И пусть он и сослался на свою занятость ранее, на самом же деле у него не было большой необходимости приезжать в Облачные Глубины, но он все равно настоял на поездке, не сказав причины, а ведь ему было чем заняться в Ланьлине. По словам Цзян Чена, Цзинь Лин даже готовил подарки и писал письма, правда, они так и остались неотправленными. — Я здесь по важным вопросам, — произнес Цзян Чен, как только Вэй Усянь немного успокоился. — И я даже думать не хочу об этом. Так что рассчитываю на тебя. Вэй Усянь окончательно пришел в себя и недоверчиво посмотрел на своего сурового брата. — Что ты сказал? — Ты меня слышал. Нельзя допустить, чтобы прошлое повторилось. Ты исправишь ситуацию. Он говорил об их сестре: шицзе и павлину потребовалось так много лет, прежде чем наконец вступить в брак, а ведь они питали друг к другу определенные чувства еще задолго до этого… Их судьбе бы никто не позавидовал. Но вспоминая о них, вот о чем еще можно было задуматься. Что бы произошло, если бы Вэй Усянь сдержался в тот день — когда Цзинь Цзысюань оскорбил Яньли во время их обучения в Гусу? Что, если бы они смогли разрешить тот конфликт иначе, если бы еще тогда им стало известно о чувствах Цзинь Цзысюаня? Возможно, первую помолвку бы не разорвали. И все бы сложилось по-другому. Вэй Усянь не любил зацикливаться на том, что было бы, не случись того или иного. Существовало так много вариантов развития событий, где его шицзе могла быть счастливее. Но произошло то, что произошло. Никто не давал гарантий, что все было бы только лучше, изменись что-то в прошлом. И все же, не будь они тогда такими идиотами… Он помнил, как был возмущен поведением Цзинь Цзысюаня, а сейчас, наблюдая за общением племянника и Сычжуя и ясно видя повисшую между ними неловкость и нерешительность, он только смеялся. Что, если бы взрослые приняли больше участия в их жизни, если бы они тогда вмешались, как сейчас Цзян Чен просит вмешаться Вэй Усяня? Они были молодыми и глупыми, но ведь старшие должны знать лучше. А они в свою очередь думали, что беспокоиться не о чем, что детские разборки не так уж и важны. А не детские ли разборки привели их к войне и убийствам? Да, у них и сейчас были дела поважнее. Но даже если суровый и серьезный глава клана Цзян смог выкроить время, чтобы решить такую обыденную, земную проблему, не означало ли это, что главного врага они уже победили? Конечно, еще предстояла работа, нужно было уничтожать зло, спасать людей. Но они наконец достигли мира, который сполна давал ощутить прелести обычной жизни. Мира заслуженного и, как Вэй Усянь надеялся, прочного. — Ну хорошо, хорошо. Твои советы им лучше не слышать. Я сам все решу! Глаз Цзян Чена дернулся, и он уже выглядел так, словно жалел о своей просьбе. — Лань Чжань мне поможет! — заявил Вэй Усянь и тут же оказался рядом со Вторым Нефритом, лицо которого оставалось бесстрастным. Цзян Чен немного расслабился. С Лань Ванцзи они состояли не в лучших отношениях, хоть и всегда были учтивы друг с другом. Но серьезный и надежный Ханьгуан-цзюнь, в отличие от Вэй Усяня, явно вызывал у него больше доверия. — Делай как знаешь, — бросил Цзян Чен и переключил свое внимание на Сиченя. Вэй Усянь понял намек: им нужно было обсудить дела Ордена. Увидев, как Лань Чжань к ним присоединился, он вышел из комнаты, чтобы исполнить возложенную на него миссию.

***

Остаток дня Вэй Усянь провел, наблюдая за молодыми адептами. Зрелище было занимательным, но и, стоило признать, печальным одновременно. Он потерял счет тому, сколько раз искренние реплики Сычжуя затмевались резкостью и высокомерием Цзинь Лина. К слову, иногда его племянник будто осознавал свою вину — лицо его выражало сожаление, когда Сычжуй отводил взгляд, услышав не очень добрые слова в свой адрес. Вэй Усянь мог лишь предположить, что так же себя вел и Цзинь Цзысюань — словно был проклят и не мог хорошо обращаться с теми, кем дорожил. Вэй Усянь уже начал сомневаться в глубине чувств Сычжуя к главе клана Цзинь, и за время шпионажа подозрения его только подтвердились. Едва уловимо, но можно было заметить, как Сычжуй внимательно слушал все, о чем говорил Цзинь Лин, как старался поднять ему настроение, смягчить его гнев. Сычжуй был вежлив до невозможности, но доброта его не была безусловной, как привыкли думать окружающие. Он мог спокойно ходить с маской холодной учтивости на лице в присутствии людей, компания которых не доставляла ему большого удовольствия. Но сейчас все было не так. Цзинь Лин ему был глубоко небезразличен — иначе почему у него был такой подавленный вид, когда он выслушивал обидные речи второго юноши? Цзинъи выглядел хуже, чем обычно, и Вэй Усянь предположил, что он знал о чувствах Сычжуя; он как бы играл роль Цзян Чена и Вэй Усяня из прошлого — старался защитить нежные чувства друга от резких слов, ругаясь при этом сам. Похвально, но не очень эффективно — Сычжуй выглядел удрученным всякий раз, когда двое его друзей устраивали драку. Цзинь Лин же был слеп и не понимал, чем была вызвана такая враждебность в его сторону. Чувство дежавю вызывало тревогу. Вэй Усянь решил обсудить все сначала с Сычжуем, но тот сам нашел его. — Вы что-то хотели? — спросил адепт, когда они направлялись в столовую, чтобы поужинать. Его друзья шли впереди, снова споря о чем-то — можно было устать, просто наблюдая за ними. Наверное, именно это чувствовала Яньли все те годы, что была рядом со своими братьями. — Почему ты спрашиваешь? — Вы весь день ходите за нами. — А я-то думал, что хорошо прячусь! Сычжуй слегка улыбнулся. — Прятаться — не ваш конек. — Но те двое меня не заметили, — сказал Вэй Усянь, кивнув в сторону Цзинь Лина и Цзинъи, которые выглядели так, словно вот-вот подерутся. — Они — не самый удачный пример, — невозмутимо ответил Сычжуй с веселыми искорками в глазах. Вэй Усянь не сдержал улыбки. Как же он любил это дитя. — Кажется, тебе очень нравится глава клана Цзинь? — прямо спросил Вэй Усянь, желая вернуться к сути разговора и надеясь хоть немного смутить юношу. К его великому разочарованию, Сычжуй даже не поменялся в лице, но щеки его все-таки покрылись нежным румянцем. — Я… Думаю, да. Вэй Усянь не ожидал такого откровенного признания, и даже застыл на мгновение. — Правда? Он же отвратительно себя ведет, — поддразнил мужчина, рассчитывая выудить более глубокие признания у сдержанного ученика. Сычжуй слегка нахмурился. — На самом деле, это не так. Иногда можно увидеть его настоящего, но он не всегда чувствует себя достаточно комфортно, чтобы открыться окружающим. Мне кажется, ему непросто доверять людям. К тому же, сейчас ему все время приходится себя сдерживать, и думаю, когда он приезжает сюда, ему нравится чувствовать себя свободнее и быть самим собой. Он знает, что мы не будем злиться на него из-за этого. На этот раз румянец проступил ярче: Сычжуй понял, как много всего сказал, сколько нежности и привязанности чувствовалось в его словах и интонации. Вэй Усянь, удивленный, мягко улыбнулся: Сычжуй понимал все лучше, чем он думал. — А ты размышлял об этом. — Адепты клана Лань много медитируют. Вэй Усянь засмеялся — мысль о том, что юные заклинатели проводят часы за медитациями, чтобы поразмыслить о делах сердечных, вызывала улыбку. Кто же знал, что за бесстрастными лицами и идеальными прическами кроются такие переживания? — Даже если так, — по тону Вэй Усяня было ясно, что он не особо задумывался над причинами поведения своего племянника, — это не значит, что ты не можешь с ним поговорить, если тебе неприятно. Наконец, Сычжуй заколебался и в смущении отвел взгляд. — Да, наверное, вы правы. Но я… — Он замолчал, подыскивая нужные слова. — Я бы не хотел, чтобы он… оттолкнул меня. Или совсем перестал общаться. — Ох, А-Юань… Ты так сильно его любишь. Сычжуй смущенно улыбнулся и пожал плечами, словно принимая свою судьбу. Вэй Усянь же мириться с поведением племянника не хотел. — Предоставь это мне. Я все исправляю. Сычжуй наконец-то переменился в лице, глаза его широко распахнулись, губы приоткрылись в протесте. — Что? Не стоит! Пожалуйста, не надо ничего делать! — Успокойся. Я знаю, что делаю. Ты потом мне еще спасибо скажешь, вот увидишь. Вэй Усянь ускользнул прежде, чем Сычжуй мог возразить еще что-то. Единственное, что мужчина успел уловить, заворачивая за угол главного сада, было обреченное остаться без ответа «почему?» Он не мог объяснить юноше, в чем было дело, но вспоминая прошлое, он искренне желал ему счастья. Как бы сильно А-Юань ни был привязан к нему в детстве, и как бы сильно сам Вэй Усянь ни любил это дитя, его не было рядом, когда мальчик рос, его не было ни в одном из воспоминаний А-Юаня. Все, что Сычжуй знал, все, чему научился, все, что сделало его таким, каким он был сейчас, — Вэй Усянь не имел к этому никакого отношения. То же самое можно было сказать и о Цзинь Лине — с ним ему даже в детстве не удалось повстречаться. Из-за своей смерти, Вэй Усянь упустил их взросление, и об этом он больше всего жалел. Об этом, и о Лань Чжане, которого он оставил тогда скорбеть на долгие годы. Ему хотелось… нет, ему было необходимо стать частью их жизни, частью их будущего, раз уж не вышло с прошлым. Он хотел, чтобы они были счастливы и довольны, и не в этом ли был весь смысл? Разве не ради этого они боролись? Чтобы у детей все сложилось лучше, чтобы они не наступали на те же грабли? Нет, Вэй Усянь не допустит того, чтобы ошибки прошлого повторились.

***

Лань Чжань ничего не сказал, увидев, что и на следующий день Вэй Усянь проснулся вместе с ним. Но на этот раз он не нервничал — у него была работа, которую нужно было сделать. И ему не терпелось начать. Он снова обучал молодых адептов — старый учитель был удивлен, что он тренировал в такое раннее время уже второй день подряд. А Вэй Усянь думал, что один только вид недоумевающего Лань Цижэня стоил того, чтобы начать вставать по утрам. Цзинь Лин присоединился к утренней тренировке вместе с Сычжуем, Цзинъи и другими старшими учениками. Эти трое превосходили всех остальных, им было суждено занять самое высокое положение в заклинательском мире. Цзинь Лин, в частности, добился большого прогресса за прошедшие годы. Он овладел техниками нескольких великих кланов и очень умело сочетал их между собой — Вэй Усянь не видел такого смешанного мастерства прежде. Несмотря на гордую натуру, юноша не отдавал предпочтение только одному клану — наоборот, он гордился своим происхождением и брал лучшее из каждого, и это делало его грозным противником, ловким и непредсказуемым в битве. Сычжуй, напротив, развивал до совершенства все техники своего клана, его стиль был чистым и безупречным. В этом смысле он был истинным сыном Лань Чжаня и лучшим учеником своего Ордена. За их схватками было забавно наблюдать. Цзинь Лин все время придумывал новые приемы и менял тактику, чем несомненно вызывал гордость у Вэй Усяня, Сычжуй в свою очередь все больше и больше черпал из глубин своего учения. Помогало ему и то, что он отлично адаптировался — несмотря на репутацию непоколебимых и упрямых, гусуланьцы все же хорошо умели подстраиваться под противника и различные обстоятельства. Но сегодня, по какой-то причине, все были чересчур увлечены и бились уж слишком яростно для обычной тренировки. Неизбежно произошло следующее: Цзинь Лин, подхватив общий настрой, развернулся, уклонившись от чужого клинка, и ударил рукоятью меча по голове Сычжуя, приложив сил больше, чем требовалось. Сычжуй отшатнулся, потерял баланс и упал прямо на камни. Цзинъи тут же оказался возле друга с видом матери, тревожащейся о своем сыне. Цзинь Лин чуть было не подошел тоже, но Сычжуй поднял на него взгляд, и тот, не поддавшись порыву, сплюнул: — Тебе надо быть внимательнее! — Прости, — слабо улыбнулся Сычжуй, глаза его влажно заблестели. — У тебя кровь! — спохватился Цзинъи так, словно его друг был при смерти. — Цзинь Лин, посмотри, что ты наделал! Зачем так сильно ударять? Сычжуй попытался успокоить друга и отмахнулся от раны, но вид у него был и вправду неважный. Из виска текла кровь, резко контрастируя с бледной кожей, и пачкала ослепительно белые одежды. Снова Цзинь Лин растерялся, но снова его обеспокоенность была вытеснена злостью: — Не надо было со мной драться, если справиться не под силу! Вэй Усянь закатил глаза. Ну как, как можно было быть таким? Это гены были виноваты? Но отец Цзинь Цзысюаня точно не испытывал проблем с демонстрацией своих чувств. Может, ему одному досталось умение общаться с людьми, а отпрысков судьба обделила и обрекла на вечные муки? — Я отведу его к лекарю, — произнес Цзинъи. Вэй Усянь дал им знак уйти, и Цзинъи, в последний раз бросив на Цзинь Лина гневный взгляд, увел своего все еще потрясенного друга. Цзинь Лин до смерти хотел побежать за ними — но в итоге фыркнул, топнул ногой и умчался в сторону реки. Какими же безнадежными они были.

***

— Ты ранил его. Вэй Усянь не подкрадывался, лишь тихо подошел, но Цзинь Лин испугался так, что чуть не поскользнулся на камне и не разбился насмерть, упав прямо в водопад. — Неужели? — сказал он раздраженно, стряхивая с предплечья чужую руку, предотвратившее его падение. — И как же ты догадался? — Я не это имел в виду. Рана меня не волнует. Вы же сражаетесь на мечах, было бы странно остаться совсем без царапины. Цзинь Лин недовольно поморщился. — Ты ранил его, — снова сказал Вэй Усянь, надеясь, что до его племянника дойдет, о чем он говорил. Как ни странно, Цзинь Лин понял — значит, не все было потеряно. — Я знаю, — признался он сквозь стиснутые зубы. — Простое «Извини» и «Ты в порядке?» сработали бы в твоем случае лучше. — Я знаю, ладно?! Я знаю! Цзинь Лин отвернулся, покраснев от стыда и досады. Вэй Усянь не мог не подразнить его — похоже, он действительно терзался содеянным. — Зачем тогда так грубил? Юноша лишь пожал плечами, оставив вопрос без ответа. — Он тебе так сильно не нравится? — Нет! Вопрос Цзинь Лина сильно оскорбил. Вэй Усянь, довольный, засмеялся. На такую реакцию он и рассчитывал. — Он мне… Он мне не не нравится. — А ведешь себя так, будто не нравится. — Я не!.. Протест так и не сорвался с его губ. Он вспомнил произошедшее, задумался о том, как все выглядело со стороны, и вздохнул, признавая поражение. — Я не хотел. Но я не знаю, как… по-другому. — Легко. Просто веди себя, как он. Сычжуй умеет быть добрым, так что он хороший пример для подражания. — Я не могу так! — Почему не можешь? Щеки Цзинь Лина снова заалели, но уже по другой причине. Он отвел взгляд. — Я не хочу, чтобы он подумал… чтобы он подумал, что я… — Что ты что? Что тебе не все равно? А это не так? — Я не хочу, чтобы он узнал! — Что он тебе нравится? — Цзинь Лин покраснел еще сильнее, так, что запылала кожа. Это было очень мило, но Вэй Усянь не стал говорить об этом вслух, боясь, что разговор может зайти не в то русло. — Почему? — Ч-что почему? Вэй Усянь чуть было не спросил «Почему он тебе нравится?», желая насладиться видом еще более смущенного и запинающегося племянника, но все-таки решил проявить великодушие в этот раз. — Почему ты не хочешь, чтобы он знал? Такой вопрос звучал более естественно в контексте их обычного общения: Цзинь Лин посмотрел на него так, словно Вэй Усянь был полнейшим идиотом. — Потому что… Это неловко! — Почему? — Да просто неловко и все! Вэй Усянь пожал плечами и сделал задумчивый вид. — Это потому что ты ему не нравишься? Цзинь Лин подпрыгнул, как ошпаренный. — Не нравлюсь? Откуда ты знаешь? Это он тебе сказал? Вэй Усянь засмеялся. — Нет, я не знаю. И ты, похоже, тоже. Цзинь Лин недовольно заворчал и надулся. — И что же такого произойдет, если он узнает? — продолжил Вэй Усянь. Разговор шел в правильном направлении, и надо было двигаться к сути. Конечно, отчасти он знал причину — так или иначе следующий ход мыслей был знаком каждому. Лучше скрыть свои чувства, солгать, показаться равнодушным — тебе же могли отказать. Последовала бы неловкость, и отношения бы уже не были прежними. А если тебе ответили взаимностью, это вызвало бы не меньше страха — что тогда? Неопределенное будущее, полнейшая неизвестность, собственная уязвимость, ведь о твоей слабости узнали и могли воспользоваться. Лучше все спрятать, лучше солгать. Лучше, если все останется, как есть, где всем хорошо, где всем все понятно. Пока все не начнет меняться и случится неизбежное, и будет поздно. И останется ничего, кроме сожалений и несбыточных надежд. — Что, лучше и дальше задевать его чувства? — Его не особо волнует то, что я говорю. — Ты уверен? Цзинь Лин прикусил губу. Вэй Усянь решил, что с рефлексией на сегодня пока хватит. — Ладно, послушай вот что. Сейчас я дам тебе настоящий совет. Только не рассказывай никому, моей репутации конец, если все узнают, что я могу быть полезным. — Ты и не можешь быть полезным. — Цыц! Послушай меня, А-Лин. Я открою тебе великую мудрость. Ты же не хочешь больше делать ему больно, верно? Цзинь Лин, хоть и неохотно, но испытывая непреодолимое любопытство, подошел ближе. Он коротко кивнул, будто вопрос требовал серьезного, обдуманного ответа. Черт возьми, он был самым милым ребенком в этот момент! — Чувства, которые ты испытываешь — не плохие. Симпатия и волнение — это не плохо, и не может быть плохим. Ты должен в это поверить. — Дядя бы с тобой не согласился, — фыркнул Цзинь Лин. Вэй Усянь нежно улыбнулся. — Неправда. Твой суровый дядя ничего не показывает, но это не значит, что он ничего не чувствует. Я бы сказал, тут все наоборот. Цзян Чен чувствует слишком много всего — в прошлом это сыграло против него, чувства затмили рациональную часть его разума. И теперь он осторожничает. — Но ты сказал, что чувства — это не плохо. — Все верно. Тебе тоже надо быть осторожнее. Но уверяю тебя, за мрачным лицом Цзян Чена кроется много всего. — Например? — Цзинь Лин с сомнением усмехнулся. — Ну, например, он любит тебя. Вэй Усянь сполна насладился последовавшей реакцией — Цзинь Лин захлебнулся в слабом протесте, снова густо краснея. Мужчина довольно засмеялся. — Хватит! — Это всего лишь правда. Никогда не сомневайся в этом. Цзинь Лин все же не скрыл маленькой, довольной улыбки. Цзян Чен, как и некоторые представители клана Цзинь, конечно не умел говорить о своих чувствах, но о них было бы трудно не догадаться — его брат был слишком прямолинейным. И как бы строго Цзян Чен ни воспитывал своего племянника, он не особо скрывал, как яростно защищает юношу, все также знали о судьбе, которая постигнет любого, кто посмеет навредить наследнику клана. — Он… Он и тебя любит! Вэй Усянь так и застыл. Его племянник не был сильно хорош в разговорах, но часто отпускал вот такие внезапные комментарии. Мужчина хотел отшутиться, но не смог: Цзинь Лин говорил так серьезно и уверенно, словно речь шла о неоспоримом факте. — Ну… это тут не при чем, — пробормотал он, закрывая тему. Некоторое самодовольство снова проступило на лице Цзинь Лина — что ж, оно и к лучшему. Вэй Усянь был готов на такие жертвы. — Я же не говорю слепо следовать зову своего сердца. Просто все, что ты считаешь плохим — что делает человека, как тебе кажется, слабым, открытым, неправильным — это не так. Конечно, обжечься можно, но это не то, от чего стоит отказываться или о чем стоит сожалеть. Чувства — это хорошо, ты меня понял? Удалось ли ему донести свою мысль? Он не был в этом уверен, но не о простых вещах они разговаривали. Вэй Усянь просто не хотел, чтобы его племянник позволил своей гордости, страхам и сомнениям разрушить его отношения с другими. Это причинило бы боль всем. Говорил ли кто-нибудь Цзинь Цзысюаню, что у него было право любить? Что следовало бы слушать свои собственные чувства, а не то, что говорили окружающие? Казалось, ему было больно проявлять доброту и сочувствие, испытывать любую другую эмоцию. Вэй Усянь размышлял, не было ли это связано с Цзинь Гуаншанем и его чересчур разгульным образом жизни, тот ведь никогда не стеснялся своих желаний и потребностей. Возможно, Цзинь Цзысюань был убежден, что действуя в соответствии со своими интересами, он бы выставил себя в том же свете и его бы попрекали за эгоизм или излишнюю эмоциональность. Делиться любовью не было принято в их семье, и Цзинь Гуаншань не сильно заботился о чувствах сына — да и о чувствах других людей тоже, раз уж на то пошло. Что же касалось Цзинь Лина, юноша просто придавал слишком много значения тому, что думают другие, тому, как он выглядит в чужих глазах. Вэй Усянь не мог его винить: всю жизнь Цзинь Лин находился под пристальным вниманием окружающих, с раннего детства нес бремя ответственности, помня о трагическом прошлом. Он был эмоциональным ребенком, и часто это использовалось против него. Неудивительно, что у него появились опасения. — …как у тебя и Ханьгуан-цзюня. Отвлекшись, Вэй Усянь не расслышал, о чем смущенно бормотал его племянник. — Что? — Как… Как у тебя и Ханьгуан-цзюня, у вас же все хорошо. Вэй Усянь снова растерялся от неожиданных слов юноши. Он знал, что некоторые были против его слишком открытых отношений с Лань Чжанем, считая, что супруги должны вести себя более сдержанно и скрытно — так в парах заклинателей было принято. Но помимо того факта, что Вэй Усянь бы никогда и не подумал сдерживать всю глубину своих чувств к супругу, было еще кое-что: возможно, другим нужно было видеть их любовь. Возможно, это нужно было детям: видеть, что чувства — это хорошо, что любить кого-то это не всегда про боль и отчаяние и не нужно этого остерегаться. Существовали сотни примеров трагической любви, и именно поэтому Вэй Усянь должен был показать, что все может быть по-другому. — Именно, — подтвердил он. Было забавно думать о том, что Цзинь Лин, который высказывал свое недовольство всякий раз, когда становился свидетелем бесстыжего проявления чувств и непомерной слащавости, сам стремился к подобным взаимоотношениям. Вэй Усянь знал, что когда-нибудь он будет хорошим примером хоть в чем-то. — Вот как ты поступишь. В следующий раз, когда Сычжуй скажет тебе что-то, я хочу, чтобы ты подумал и сказал только то, о чем ты на самом деле думаешь. Забудь, как это будет звучать, как ты будешь выглядеть со стороны, что подумают люди. Попробуй хоть разочек просто сказать правду, ладно? Лицо Цзинь Лина вытянулось так, будто Вэй Усянь просил его выгравировать все три тысячи правил Ордена Лань на еще одном камне. Но юноша был не из тех, кто страшился вызовов, и, полный твердости и решительности, он кивнул. Та же решительность двигала в свое время Цзинь Цзысюанем, когда он наконец прозрел и открыл свое сердце Яньли, отбросив собственное упрямство и высокомерие, чтобы больше не причинять боль объекту своей привязанности. В конце концов он смог это сделать. Вэй Усянь же лишь немного помог Цзинь Лину, чтобы процесс не затянулся на долгие годы. — Я тебе в принципе предлагаю сначала думать, а потом говорить. Будет полезно, так что попробуй. Цзинь Лин бросил в него камень.

***

Они вернулись как раз к обеду. Цзинь Лин поспешил отойти от Вэй Усяня, словно не желая, чтобы его заметили в компании мужчины. Он простодушно оглянулся, пытаясь найти своих друзей в толпе проголодавшихся учеников. Вэй Усянь держался недалеко в надежде подслушать: он не хотел упустить, как осуществляется его план. Сычжуй — они находились во внутренним дворике — помахал Цзинь Лину. На его голове красовалась повязка, но в целом он выглядел вполне хорошо. Цзинъи все еще сердился, но тоже подошел к Цзинь Лину. — Все в порядке, — произнес Сычжуй с улыбкой. Цзинь Лин открыл рот, но увидев неподалеку один только прищуренный взгляд Вэй Усяня, закрыл его обратно. — Я… Я хотел… — Он еще несколько раз попытался выдавить из себя что-то, все больше напоминая самых красных карпов в прудах Ланьлина, прежде чем нормально ответил: — Я… Я рад. Что с тобой все в порядке. Роль карпа теперь перешла к Цзинъи, но Цзинь Лин не обратил на это никакого внимания, потому что после всего испытанного унижения он получил свою награду — удивление на лице Сычжуя сменилось мягкой, очаровательной улыбкой, а глаза засверкали от радости. Цзинь Лин был поражен и чуть не вспыхнул, но в итоге просто неуверенно улыбнулся в ответ. Вэй Усянь хотел показать ему палец вверх, но уже не надеялся завладеть вниманием племянника — тот замер, ошеломленный эффектом, который произвели на гусуланьца всего несколько добрых слов. Не было сомнений в том, что Цзинь Лин воспользуется его советом снова. Вэй Усянь наблюдал, как все трое шли в обеденный зал, заметил, как Цзинъи за спинами своих друзей незаметно сжал кулак в знак победы, и решил, что все теперь у них будет в порядке.

***

— Цзян Чен! Пс, Цзян Чен! — Чего тебе? — Тшш. Иди сюда, скорее! Его брат хотел отказаться и уйти, но Вэй Усяню каким-то образом удалось донести ему всю серьезность ситуации, и Цзян Чен, тяжело вздохнув, подошел к нему. — Что ты хотел? — Смотри, смотри! Вэй Усянь указал на внутреннюю часть здания Библиотеки. В это время в Облачных Глубинах уже готовились ко сну, лишь несколько случайных заклинателей и приезжих гостей все еще прогуливались по окрестностям. Прошла неделя с момента приезда Цзян Чена и Цзинь Лина — утром они покинут Облачные Глубины. Они стояли у окна и могли наблюдать за происходящим, оставаясь при этом незамеченными — впрочем, двое юношей были так увлечены обществом друг друга, что вряд ли бы заметили посторонних. Глаза Цзян Чена расширились от увиденного. — Это что… — Да! — Но как… — А-Лин предложил расчесать ему волосы, а А-Юань сказал, что он может снять с него налобную ленту. Уже пять минут прошло. Зрелище было забавным и трогательным в то же время. Сычжуй сидел на коленках, терпеливо ожидая действий Цзинь Лина, который в одной руке держал конец ленты, не решаясь стянуть ее, а в другой крепко сжимал аккуратный гребешок. Он так сильно покраснел — румянец достиг кончиков его ушей и спустился вниз по шее — что стало даже немного страшно за него. Сычжуй подался вперед, лишь слегка, чтобы лента выскользнула из рук Цзинь Лина. Но тот рефлекторно сжал пальцы сильнее и, приняв скрытое послание, наконец собрался с духом и закончил начатое: налобная Лента Ордена Лань соскользнула с головы Сычжуя, и на первый взгляд могло показаться, что в этом жесте не было ничего особенного, но Вэй Усянь хорошо знал о значении ленты. Проделай он тоже самое с Лань Чжанем, даже по прошествии многих лет, у него была бы такая же реакция: все тело Сычжуя расслабилось, хотя невнимательный зритель никогда бы этого не заметил, а уши и щеки тронул легкий румянец. Вэй Усяню было просто необходимо разузнать, как Орден Лань смог сделать эти ленты такими важными для своих адептов. По крайней мере, Цзинь Лин вроде как тоже хорошо понимал весь скрытый смысл, а еще был явно шокирован таким поворотом событий. Не в силах больше сдерживать эмоции, он наклонился вперед и, тяжело дыша, прижался лбом к затылку Сычжуя, положил руку, все еще сжимавшую кусок белой ткани, на чужое плечо — Сычжуй накрыл ее своей. Двое взрослых решили, что сейчас самое время оставить пару наедине. Точнее, так решил Цзян Чен и решительно потащил своего брата прочь. — Должен сказать, я впечатлен, — сказал Цзян Чен, как только они ушли достаточно далеко, чтобы их не услышали. Вэй Усянь засиял. — Правда? Я превзошел себя, знаю. И все сам! Я никогда в жизни так собой не гордился! Цзян Чен театрально закатил глаза, но все-таки был доволен. — Это только один из вопросов, который мы решили, — невозмутимо произнес он, будто они говорили о какой-то сделке. Вэй Усянь усмехнулся. — Я буду стараться и дальше. — Спасибо, А-Сянь. Оба замерли на каменистой тропе, оба отвели взгляд в смущении. Ласковые имена предпочитала больше Яньли, братья же прибегали к ним, только чтобы поддразнить или использовали их во время редких искренних разговоров. Сестра радовалась, когда они были добры друг к другу. Ох, как же он скучал по ней. Еще одно чувство, которое никогда его не покинет. Оба решили сделать вид, будто ничего не произошло. Но вечером, когда Вэй Усянь упал на кровать и оказался в объятьях Лань Чжаня, на лице его играла самая глупая улыбка. Лань Чжань не спрашивал, только крепче его сжимал. Возможно, из глаз Вэй Усяня брызнуло несколько предательских слезинок, но Лань Чжань ничего не сказал и на это. Он просто продолжал крепко, крепко обнимать своего супруга.

***

— Господин Вэй? — А-Юань! Ты что-то хотел? — Я… я должен вас поблагодарить. Вэй Усянь широко улыбнулся: — Я же говорил!