Воспоминания о ком-то

Есть такие дороги: назад не ведут… (Мельница — Лента в волосах)

Карин сказала однажды: «То, что я вижу призраков, не означает, что я должна в них верить». Теперь он часто вспоминал слова сестренки, особенно, когда просыпался с заплаканным лицом, мокрый от пота, почему-то свернувшийся в клубок и беспомощно подтянувший колени к груди. Красная ленточка… Россыпь кленовых листьев… Пригоршня ярких гирлянд на торговой площади Каракуры… Они были довольно суровы. Вот, кажется, странно: все они давно шагнули за грань, все они были призваны служить какой-то благой цели, а все равно ради спасения собственной шкуры были готовы положить на алтарь все, что угодно. И кого угодно. Высокомерные, отстраненные — они так и не признали, насколько были бесполезны. Невыносимый жар Соукиоку… Упоительная прохлада и тонкий аромат сырости предрассветного кладбища… Янтарный блеск нагретых солнцем плодов боярышника… К нему не приходили где-то примерно неделю, а затем черная бабочка вновь возвестила о прибытии Рукии. Надо, надо, надо, надо… Так много слова «должен» и ни одного слова «желаю». Все верно: больше хотеть было нечего. И отказывать не хотелось, просто не хватило сил. Впрочем, она все равно была разочарована. А ему не было до этого никакого дела. Порывы ветра в лицо… Перезвон колокольчиков возле храма… Лунная дорожка на безмятежном зеркале черной воды… Он не должен был помнить. Ну мало ли: за свою жизнь сколько всего странного видел, сколько всего пережил, после скольких потерь отряхнулся и пошел дальше. Только сам он отказывался подчиняться этой формуле: пропадал в своих мыслях, терялся в ощущениях, вздрагивал, когда друзья пытались вытащить его из сладкого тумана забыться, в отблесках которого еще звучал колокольчиковый смех. Слепая горечь беспощадного рассвета… Торговый центр с кричащими яркими вывесками… Чей-то взгляд через плечо, случайный и острый… Они лишь пожимали плечами. «Ее никогда не существовало», — говорили. «Она — просто слепок множества душ, то, что никогда не должно было существовать», — говорили. «Другого выхода не было», — говорили. Что они могли сказать? Что они имели право сказать? Черные одежды, школьная форма, белые одежды… Россыпь темных волос, смешно подвязанных лентой… Изящные ножки, переступающие не то в сражении, не то в танце… Что значит, это было не по-настоящему? Она хотела жить, спешила жить так жадно и отчаянно, как никогда не мог он сам. Смеялась каждой мелочи, радовалась каждому мгновению. Сражалась весело, азартно, боролась до последней клеточки, и скрестить с ней клинки оказалось сладко и горько одновременно. Она не знала преград, она ничего не боялась, она знала, что правильно, а что неправильно. У нее были мечты, она сострадала в несчастье, бушевала, шутя и легко подхватывала любую игру. Она была, и была именно она, а не слепок каких-то там иных душ и жизней. Если даже тебя не было, это не значит, что я не могу в тебя верить. Если мне говорят, что тебя не существовало по-настоящему, это не значит, что я не должен тебя любить. Если ты — лишь видение, сбой плохо отлаженной системы, это не значит, что я не стану помнить тебя, Сенна.