В тени ночной,
Когда свет лунный серебрил волну,
Силуэт твой: седой, хрупкий,
Нежный и немного худой.
Ты не плачь, всё пройдет.
А если и нет, ничего
Вода соберётся скоро вновь,
Значит, будет дождь.
Демуазель громко закричала, топнув ногой, не в силах терпеть безразличие Верховного судьи. С её красивых длинных ресничек скатились увесистые слёзы горечи и обиды. Они струились вниз по щекам, размывая ещё сильнее смазанный макияж. Лицо этой сильной молодой особы, способной, кажется, бросить вызов даже самим богам, оставалось непоколебимым. Навия говорила от всей души, не в силах держать боль лишь в своём сердце.«Если ты действительно сожалеешь о смерти моего отца, то почему не остановил дуэль?»
Глаза Навии переполнились злостью, когда она спросила его об этом. Мужчина в строгом костюме не поменялся в лице, продолжая бесстрастно наблюдать за очередной сценой драмы в его кабинете. Глубокие возрастные морщины судьи сгустились, но остались по-прежнему спокойны.«Почему ты... Не позволил мне остановить его, не дать бросить свою жизнь на произвол судьбы. Почему ты позволил ему умереть, всеми презираемому и ненавидимому?»
Обида имела вес лишь для неё, так как это был её отец. Никто не считал, что смерть на дуэли — это позор. Каласс был хорошим боссом Спина-ди-Росула, честным торговцем, справедливым лидером и хорошим отцом. Он сам вызвался защитить свою жизнь и даже если неизбежное можно было предотвратить: верховный судья должен сохранять принципы закона. Вне зависимости от статуса обвиняемого.«Я столько всего не успела ему сказать... Так много вопросов, на которые он не дал ответа...»
Навия стихла, пытаясь с достоинством настоящей аристократки стерпеть горечь утраты, но тут же снова сорвалась. Ещё более страстно и громко она выкрикнула то, что держала лишь в сердцах все эти три года. Решимость, с которой леди высказалась, напоминала одного молодого мужчину с такой же яркой и вычурной шляпкой и повязкой на глазу.«Если у тебя и в самом деле нет сердца, то просто посмотри мне в глаза! Я, Навия, могу показать, что значит истинное "сожаление"!»
Нёвиллет встретился впервые за весь диалог с ней взглядом. Заглянул вглубь двух океанов слёз девушки. Глаза девы — наивные и чистые кристаллы, не видевшие жизни за пределами Фонтейна. Незапятнанные сапфиры, что пытался сберечь покойный Каласс. Каждая улыбка, радость и смех Навии по-прежнему были искренними, несмотря на потерю любимого отца. Навия и правда могла показать, что такое «испытывать эмоции». Верховный судья продолжил молчать, не в силах возразить ей или остановить. Эта сцена была будто бы продолжением всего театра, который строили для себя жители Фонтейна. И даже после ухода демуазели вместе с путешественницей он долго не мог выйти из образа. С минуту Нёвиллет стоял и таращился на захлопнувшиеся двери своего кабинета, через которые ещё пару минут назад вошла компания светловолосых девушек. Рука задрожала, запоздавшая реакция тела на крики и слёзы. Почему же? Почему же он не мог сказать что-то, что могло выразить его эмоции? Его сердце давно не могло «чувствовать» и оттого речь всегда была сдержана, пряма и формальна. Ничего в мире не могло его заставить потерять душевное равновесие, ведь внутри него была дыра. Она заполнялась энергией, которую он мог ощущать от других людей. Неважно, позитивная или негативная, люди способны чувствовать десятки эмоций, чувств и переживаний — Нёвиллет нет. Мужчина повернулся обратно к своему рабочему столу, медленно прошёлся, присел в кресло, распластавшись поудобнее в нём... И ощутил, как горькая обида сильнее растёт в груди. Нет, не обида на Навию или то, что его отвлекли от работы. Собственная ненависть к тому, каким чёрствым человеком он стал. Сколько невинных людей пострадали когда-то из-за его невнимательности? Сколько осуждённых попали за решётку лишь потому, что он не мог испытывать хоть капельку человечности? Может быть, даже идеальные машины правосудия способны ошибаться? Чаша правосудия, закон, честь и исполнительность — такова уготованная ему судьба? Всегда быть бесстрастным и никогда не иметь возможность выразить свои чувства?«Что такое справедливость?»
Боль отдавалась в грудь, в то место, где у обычных смертных находилось сердце. Он схватился обеими руками, пытаясь унять колющие чувство, сжав сильнее. Даже сквозь плотные атласные перчатки Нёвиллет ощутил, что не сдержит порыва. Замороженные идеальной маской невозмутимости чувства треснули. Как тающий лёд по весне, он ощущал глубокий укол вины.«Только не слёзы, им здесь не место...»
Слёзы дракона из сказок, в которые маленькие детишки Фонтейна верят, реальны. Никто и никогда не видел его слёз, плачущим или расстроенным, и лишь в своём кабинете или спальне Верховный судья мог расслабиться и выпустить пару скупых слезинок. Маленькие капли на его щеках превращались через пару секунд в проливной дождь за окном, застилая тяжёлыми облаками небо. И за это он тоже ощущал стыд, хоть и ничего не мог с этим поделать. Дракон не понимал чужих эмоций, не чувствовал горя утраты любимых, друзей. Изначальная природа сделала их менее чувствительными, подарив за это другие возможности. И даже если он не плакал, дождь всё равно продолжал идти и дальше. Сильнее, чем когда через силу он заставлял себя выплакать всю горечь. Вода — это начало и конец всего сущего. Вода является источником жизни. Люди не могут отрицать её из своей природы. И если вода первозданного моря способна отобрать жизнь, значит, конец сего спектакля близился неизбежно. Пророчество правдиво. В голове Нёвиллета вновь возник всего один вопрос.«Что такое справедливость? Могу ли я один восстановить её?»
Ответ был однозначным: нет. Миру нужна была справедливость, но явно не такой, какой она выглядела сейчас в оперном театре. Дождь за окном усилился, люди и мелюзины пытались скрыться от настигшей их так внезапно стихии. Нёвиллет стёр одинокие слёзы, не время плакать. Он докопается до настоящей правды, чему бы ему это не стоило!